Твоя душа – ключ к свободе

По пути до суда я не видел, куда мы едем. Напротив меня сидел подозреваемый, позади него стена из железа. Ни окон тебе, ничего. Сиди и угадывай путь, пользуясь поворотами. Некоторые из пассажиров в моем отсеке научились не то, что определять примерное расположение по поворотам, так еще и точно описать место и близ лежащие окрестности.

На половине пути один из заключенных достал свободной от наручников рукой из кармана коробок со спичками, взял из руки своего соседа предложенную сигарету, закурил. Словно по цепной реакции, как будто рушится дорожка с домино, остальные последовали его примеру и тоже закурили. Мои догадки подтвердились: сидельцы действительно повторяли друг за другом. Остался я один без заветной папироски во рту, грустно вдыхая табачный дым, который охватил собой весь отсек. Через минуту дышать стало совсем нечем, и я словно погрузился в туман, превратился в того самого ежика, скрывающегося в нем. К счастью, ехать пришлось недолго: в целом три поворота, два проезда вперед, и автозак замедлился и вовсе остановился. Начали открывать двери, сначала стали разгружать второй отсек. Я расстроился, ведь предполагал, что покину автозак первым. Пассажирам во втором классе повезло больше, они вышли по одному первыми. Подошла и очередь первого класса.

Спустя пару минут настал и мой черед покидать машину. Шел я не один, а в сопровождении конвоира. Медленно спускаясь по отодвигаемым ступеням автозака, моему взору предстал вид Мытищей: прохожие люди, дворовые собаки, кошки, звук проезжающих машин. Вдали виднелась молодая парочка, яростно выясняющая отношения: девушка активно жестикулировала руками, явно давая понять, что отношениям этой с виду молодой пары пришел конец. Завидовал я всем в тот момент за их возможность хотя бы дышать чистым воздухом. Даже той парочке завидовал, за то, что они могут спокойно стоять и ругаться. В моем положении позавидуешь кому угодно. Конвоир вывел меня из раздумий, приказал идти быстрее. Он сделал это так убедительно, будто мы опаздываем.

С заднего входа мы зашли в здание суда. Поднялся вместе с заключенными на третий этаж. Оказался в служебном помещении, в котором имелись две зоны: одна для сотрудников, другая для заключенных. Конвоир отвязался от меня только тогда, когда убедился, что отвел меня в нужные руки. Помещение для подозреваемых состояло из двух будок небольшого размера. Меня посадили в одну из них, я присел на скамейку, одновременно изучая обстановку внутри. Она была так себе: скамейка, на которой я уже сидел, спереди от меня стена, сзади та же картина. В этом месте мне, как я уже понял, предстоит ожидать начала судебного процесса. Сколько ждать тоже неизвестно. Спрашивать у сотрудников, находившихся в своем помещении, не было разумно, они все равно ничего не знают. Остается только одно – ждать.

Рядом со мной сидел заключенный. Высокий ростом, приезжий из какой-то страны, точно не русской внешности. Все равно молчать постоянно невозможно, рано или поздно заговорить пришлось бы, поэтому я предпринял попытку разбавить обстановку и пообщаться.

– Привет! Меня Максим зовут, а тебя?

– Ащка ма паа. Арагла адд.

– Ты не русский? – Вопрос больше походил на риторический. – Понял, ладно.

На этом наш диалог прекратился, и я был обречен на долгое, нудное ожидание суда в полном молчании. Спустя время я настолько утомился сидеть на одном месте, ждать непомерное количество времени, что готов был проклинать все и всех на этом свете. Томительное ожидание – это не просто неприятное ощущение, а еще и испытание на прочность.

Дабы скоротать время, я начал додумывать все возможные исходы судебного процесса, которого меня ожидал. Отпустят или нет?

Если нет, то куда дальше? Как мне ранее говорил продольный, обратно. На дачу, по его словам. Если отпустят, то тут и рассуждать нечего: пулей домой. Только туда. Можно по пути заскочить в бар, опрокинуть бокал пенного. После этого обнять родных, вдоволь наораться, выплеснуть все эмоции.

Начал в уме считать до ста, подумал, что таким образом можно скоротать сто секунд. Досчитав до пятидесяти, я бросил счетоводство.

Обратил внимание на своего соседа: тот усердно двигал губами, что-то произнося про себя. Молился, судя по всему. Не уверен, что на его языке вообще существуют молитвы. Чем же еще можно себя занять? На воле я играл в шахматы, помнил немного шахматную доску, в том числе и расположение фигур на доске. Поразмыслив над тем, чтобы поиграть с самим собой в шахматы, я принялся выстраивать сценарий игры. Я играл за белых, противник – за черных. Чтобы не ощущать себя совсем сумасшедшим, я все-таки дал своему сопернику вымышленное имя – Джо. «Ну что же, погнали, Джо». Право первого хода предоставлялось мне. Пешка идет на поле «e4», открывая поля для развития моих сильных фигур, параллельно захватывая центр. Поскольку матч проходил в моем воображении, я дал Джо указание идти своей пешкой на поле «e5», расположенное на одной и той же линии с моей пешкой, поставленной ранее. «Хм, интересный ход. Существуют разные варианты развития в данной позиции».

Я решил вывести своего белого офицера на поле «с4»: пусть контролирует фигуры на королевском фланге.

«Джо, куда бы тебе сходить?». Соперник вывел своего коня на поле «с6». Конь смотрелся неплохо в данной позиции, имел достаточно возможностей создать угрозу взятия, даже поставить вилку, если бы следующим ходом пошел на поле «d4».

Я раздумывал над тем, чтобы продолжить с темпом развивать атаку на королевский фланг. В уме представил ферзя на исходной позиции, затем выдвинул его на поле «h4», создавая угрозу взятия пешки на «f7». Однако, это не просто потеря пешки – ставится «детский мат», если Джо своевременно не заметит угрозы.

«Защититься будет не так уж просто». – подумал я. За своего противника я уже обдумал следующий ход, поставил коня на «f6», что является грубейшей ошибкой, на следующем ходу приводившей к мату. Представил, как мой ферзь изящно минует черные поля, словно летящее в крепость старинного замка пушечное ядро, разбивает вражескую пешку и выигрывает партию красивым матом. Детским, правда. Мысленно, я дал Джо тридцать лет, чтобы ему не было так обидно после проигрыша.

Завершив задуманный план, я закончил партию. Воображаемо я пожал ему руку, размер и цвет его ладони я не представлял, подумал, пусть она будет черной. Раз он играл за тот же цвет, пусть Джо был афроамериканцем. Дружба белых и черных – что может быть трогательнее?

Раздумывая над реваншем, я принялся расставлять в уме начальную позицию, как вдруг из моей воображаемой игры меня вывел звук открывающейся двери в наш отсек.