По образу и подобию. Синдром творца

© Макс Хайдельберг, 2025

ISBN 978-5-0068-0931-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 0: Пролог

Ночь на девятом уровне являла собой не просто отсутствие света. Тьма здесь была осязаемой – тяжелой, вязкой, как влажный воздух, пропитанной едкими химикатами и ржавчиной. И среди этого смрада витал один тонкий, почти неуловимый запах – яркая нота отчаяния. Проливной дождь дробил мрак на тысячи частей, смывая верхние слои грязи с проржавевших насквозь поверхностей, лишь углубляя ощущение безнадежности.

Из густой мглы, словно тень, вырванная из самой ночи, выступила фигура. Человек в поношенном плаще, пропитанном влагой и годами скитаний, двигался по скользкому асфальту бесшумно и уверенно. Для него эта земля не была чужой и враждебной. Здесь был его приход, его территория, его место покаяния.

Он прошел мимо нагромождения опрокинутых контейнеров, чьи внутренности зияли ржавой пустотой – безмолвных свидетелей эпохи, выброшенных на свалку индустриального чистилища. Незнакомец не торопился, зная, что его уже ждут и чувствуют его приближение. Наконец он остановился перед одним из уцелевших контейнеров, и воздух вокруг застыл, наполненный предвкушением и тяжестью неизбежного. В этот момент начали появляться они.

Из темных проемов пустых грузовых контейнеров, словно кошмары, обретшие плоть, появились существа. Их было шестеро. Их тела, изломанные какой-то чудовищной силой, представляли собой жуткое подобие человеческих форм. Их кожа была серой, как намокший бетон. Мышцы бугрились под ней тугими болезненными желваками, а суставы изгибались под неестественными углами. Но настоящий ужас таился даже не в физическом уродстве, а в глазах этих существ.

Их глаза горели ровным ярко-синим светом, неземным, пугающим, завораживающим. Страшнее всего было то, что их взгляд казался совершенно осмысленным, человеческим и в нем читались ужас, боль и безмолвная мольба о помощи. Это служило единственным доказательством того, что внутри этих истерзанных оболочек все еще тлеет сознание, пойманное в ловушку бесконечной агонии.

Глядя на них, незнакомец почувствовал, как его душу вновь наполняют отчаяние и бессилие, смешивающиеся с металлическим привкусом вины.

Он был их Пастырем – единственной надеждой в мире, где давно разучились надеяться. Он чувствовал боль этих существ, которая, словно зеркало, показывала ему лишь собственную неспособность изменить их судьбу. Синий огонь, горящий в их глазах, был его личным адом, отражением тяжелых терзаний из-за того, что пытался помочь, но не мог предложить большего. Он знал, что они не виноваты. Они стали жертвами – жертвами чужих, безумных амбиций и научного высокомерия. С губ едва не сорвались слова утешения, но он проглотил их. Пустые звуки в этом царстве агонии ничего не значили. Он глубоко вздохнул, собираясь с силами.

– Пора, – тихо произнес Пастырь, его голос, сухой и хриплый, был едва различим в непрекращающемся шуме дождя. – Идите за мной.

Мужчина двинулся к контейнеру. Приложив электронную чип-карту к замку, он потянул на себя ручку двери. Массивная металлическая дверь, изъеденная застарелой ржавчиной, поддалась с протяжным скрежетом, похожим на стон умирающего металла, который эхом разнесся по пустому пространству. Внутри царил хаос – везде валялись пустые, мятые коробки и куски упаковочного полимера. Но Пастырь видел в этом нечто большее. Каждая смятая упаковка означала прошедшие дни и недели, когда боль отступала, а синий огонь в глазах существ временно угасал. Он прошел вглубь, к единственному уцелевшему ящику, скрытому под слоем плотной брезентовой ткани.

Внутри коробки на мягком ложе из синтетического волокна лежала дюжина белоснежных, идеально гладких лепестков, похожих на нераспустившиеся бутоны белой лилии. В этом царстве тишины и забвения они выглядели столь же неуместно и чужеродно, как россыпь жемчужин в сточной канаве.

Аккуратно, почти с благоговением, он взял один из лепестков, и, внимательно глядя на него, о чем-то задумался. Прохладный невесомый лепесток, покоящийся на ладони, походил на обещание чуда. Пастырь знал, что держит в руке чью-то жизнь. Изуродованную, но все еще жизнь. Это было его бременем, его вечной обязанностью.

Взяв еще пять таких же лепестков, он с тяжелым сердцем вышел к своей пастве. Существа замерли, их горящие синим глаза впились в маленькие белые предметы в руках Пастыря. Во взглядах читалась нетерпеливая, почти хищная надежда, смешанная с глубоким страданием.

Он вскрыл капсулу, и ярко-синяя капля геля вспыхнула внутри, как холодная звезда, и запульсировала, будто живое существо.

Пастырь извлек одноразовый инжектор, вобрал в него весь гель и с хирургической точностью, выработанной годами, ввел драгоценную жидкость первому, самому крупному из существ.

Эффект был подобен тишине, наступившей после оглушительного крика. Чудовищное напряжение в мышцах спало, судороги прекратились, и яростный свет в глазах существа начал тускнеть, сменяясь глубоким, почти спокойным ультрамарином. На мгновение его взгляд стал живым, освобожденным от вечной агонии. Боль ушла. На время.

– Держись, – тихо произнес Пастырь, встречая взгляд, полный покорности и невыразимой благодарности.

Он повторил ритуал с остальными, методично вводя лекарство одному существу за другим. Когда последняя капля попала в кровь, его паства обрела покой. Истерзанные тела расслабились, тяжесть агонии покинула мышцы. Они смотрели на своего Пастыря, и в их взглядах отражалось все: понимание, прощение, безмолвное прощание с этим миром. Он выдержал эти взгляды.

Первое существо развернулось и исчезло в темноте, за ним последовали остальные. Так же бесшумно, как и появились, они ушли обратно во мрак. Спустя минуту их силуэты окончательно растворились в ночи за ржавыми остовами контейнеров.

Пастырь остался один. Его плащ промок насквозь, но он не чувствовал ни дождя, ни холода, ни усталости. Он стоял посреди порта, глядя на пустой ящик, на дне которого лежала последняя опустевшая коробка. Последний раз он дал этим измученным существам то, ради чего они приходили. Теперь он чувствовал холод – не телесный, а душевный, такой, что выедает пустоту изнутри вымораживает саму надежду на жизнь.

Ржавая дверь контейнера со стоном закрылась. Скрежет и лязг металла мгновенно поглотила густая тьма порта. Тишина, нарушаемая лишь редкими стонами ветра, давила на уши, усиливая чувство абсолютного одиночества. Ощущение безысходности навалилось с такой силой, будто все грехи этого гниющего города разом обрушились ему на плечи.

Пастырь постоял у двери контейнера, чувствуя, как в его душе разрастается черная дыра – такая же холодная и пустая, как те коробки, запертые за этой ржавой дверью.

Медленно, с усилием, будто собственные пальцы отказывались слушаться, он достал из внутреннего кармана защищенный коммуникатор.

Потрепанный корпус, покрытый царапинами, был артефактом старого мира – того, где еще существовали защита и безопасность. Этот прибор представлял собой не просто кусок пластика и микросхем. Он был тончайшей нитью, связывающей Пастыря с его старым другом, тем, кто мог помочь.

Пастырь набрал зашифрованное сообщение – свою безмолвную молитву, которую он повторял уже сотни раз.

Его пальцы выбили короткое, отточенное до механики: «Запас исчерпан. Жду новую партию». Символы проступили на тусклом экране. Он отправил сообщение в пустоту, в цифровой эфир, и замер, привычно ожидая подтверждения. Обычно ответ приходил в течение минуты, максимум двух.

Прошла минута. Две. Пять. Десять.

Тишина в ответ была оглушительной, давящей, она ощущалась как нарастающая угроза. Ледяной червь тревоги пополз вверх по позвоночнику Пастыря.

«Сбой в сети», – прошептал он сам себе, но это прозвучало неубедительно, слишком натянуто. Сердце забилось в груди отчаянно и быстро как птица, пытающаяся вырваться из клетки. Ответа не было. Прежде такого не случалось.

Дрожащими пальцами он открыл лог поставок и нашел нужную строку – груз, который должен был прибыть еще вчера, двадцать четыре часа назад.

Напротив нужного контейнера горело одно слово: «Задерживается». Никаких уведомлений. Никаких объяснений. Просто слово, холодное и бездушное, как безразличие вселенной.

Он снова отправил сообщение, на этот раз с пометкой высшего приоритета, почти мольбой.

Тишина. Линия была мертва.

Его палец завис над экраном, а затем, словно движимый невидимой силой, обновил страницу с логом поставок. Статус изменился. Прямо на его глазах.

Слово «Задерживается» медленно угасало, как последние угли костра. Оно побледнело и исчезло, а на его месте, словно выжженное раскаленным металлом, вспыхнуло новое. «Отменено».

Воздух сгустился, каждый вдох резал легкие так, будто в них вливали расплавленный свинец. Отменено. Приговор. Отменено. Приговор. Слово-скальпель, беззвучно перерезавшее последнюю нить надежды.

Пастырь стоял один посреди этого кладбища цивилизации, глядя на экран. Устройство, которое было символом связи, стало надгробием его миссии.

Это был не сбой в системе. Что-то случилось. Связь прервана. Поставка отменена. Единственный, кто должен был помочь, исчез. И вместе с ним исчез и шанс

Пастырь посмотрел в темноту, туда, куда ушла его паства. Он знал, что эти существа скоро вернутся, гонимые новой волной агонии. Знал, что ему будет уже нечего им предложить.

Пустой ящик. Пустые руки. Время вышло.

Глава 1: Заказ

Кислотный дождь барабанил по бронестеклу моего окна на девятнадцатом уровне. Струи, больше похожие на жидкий неон, стекали вниз, оставляя грязные разводы на панораме дряхлеющего мегаполиса. Лос-Анджелес, как гласили старые карты, теперь просто очередной муравейник, где сталь и плоть сплелись в уродливом симбиозе. С этой высоты город казался живым организмом, мерцающим тысячами огней, но при этом гниющим изнутри. Он был таким же, как и мои клиенты. Как и я сам.

Чужая боль снова вернулась.

Она накатывала волнами, я чувствовал спазмы, но они были не моими и походили на эхо. Послевкусие сегодняшней судебной верификации.

Женщина потеряла дочь в аварии на транспортной магистрали. Корпорация пыталась доказать, что ее горе – симуляция, сбой, алгоритмический сигнал в чипе эмпатии. Их мотив был бездушен и банально прост – они не хотели выплачивать страховую компенсацию.

Моя работа – копаться в чужой душе, отделять настоящие импульсы от синтетических. И я подтвердил ее правоту. Горе этой женщины было подлинным. Настолько, что его осколки застряли во мне как шрапнель.

Я закрыл глаза, но образ не исчезал. Я видел размытые черты лица маленькой девочки. Смех, который я никогда не слышал, вибрировал в гортани. Я чувствовал тепло крошечной ладошки в своей руке. Эти воспоминания не были моими, но ощущались так, будто я пережил их лично. Мой дар и проклятие.

Верификатор. Звучит солидно. На деле – мусорщик чужих эмоций. Я вдыхаю их скорбь, их страх, их ложь, а выдыхаю пустоту и цинизм. И деньги. Обычно небольшие.

– Аура, статус, – прохрипел я, не открывая глаз. Голос был чужим, севшим от усталости.

– Добрый вечер, Джейкоб, – отозвался бесплотный женский голос. Мягкий, как синтетический шелк. – Температура в помещении – двадцать два градуса. Влажность – сорок пять процентов. Уровень загрязнения воздуха снаружи – критический. Рекомендую не открывать окна в течение следующих двенадцати часов. На Вашем счету осталось четыреста семьдесят два кредита. Напоминаю, арендная плата будет списана через три дня.

Напоминание о балансе прозвучало как приговор. Последний гонорар покроет аренду, но оставит меня с пустым холодильником и дешевым виски. Я усмехнулся. Система никогда не проигрывает. Она дает ровно столько, чтобы ты мог продолжать работать и платить по счетам, но не больше. Никаких шансов вырваться.

Я побрел к бару, хромая на левую ногу. Еще одна фантомная боль. Отголосок страданий отставного солдата, чьи воспоминания я верифицировал два дня назад. Он потерял ногу при зачистке трущоб. Его списали по здоровью, обвинив в халатности.

Теперь его боль жила во мне, напоминая о том, что даже самые глубокие раны можно оцифровать и передать другому.

Я налил себе дешевой янтарной жидкости в стакан. Тихо звякнул лед. Первый глоток обжег горло, он принес минутное облегчение, смывая горечь чужой боли и заменяя ее на мою собственную.

Верификация – это искусство различать оттенки лжи. Искать невидимые улики. Подмечать тончайшие детали – микроэмоции и мимолетные движения, жить в чужих отпечатках сознания, как в своем собственном.

Это искусство видеть то, чего не видит никто, проживать то, что никто не хотел бы прожить.

Врут абсолютно все. Не только простые люди. Корпорации подделывают отчеты, политики – свои обещания, врачи – память пациентов, подменяя свое истинное безразличие мнимой заботой, инженер – отчет о качественно проделанной работе. А я сижу в этом кресле, подключенный к нейроинтерфейсу, и смотрю на синусоиды их души на мониторе. Я вижу правду, которую они прячут сами от себя.

Память о любви, оставшаяся от клиентки, которую бросил муж. Память о предательстве партнера по бизнесу, которого кинули, проведя без него крупную сделку. Память о страхе курьера, который доставлял нелегальный товар и попал в переделку с бандой с нижних уровней.

Все это оседает во мне, слой за слоем, как токсичная пыль на бесконечных улицах мегаполиса. Иногда мне кажется, что я давно стал коллекцией чужих трагедий. Ходячим мусорным ведром для уже никому не нужных, мертвых чувств.

– Аура, включи новости. Без звука, – распорядился я, делая еще один глоток.

На стене напротив ожило голографическое окно. Очередной лощеный диктор с идеальной улыбкой что-то рассказывал о вечной молодости и полном контроле над сновидениями. Они продают мечты, упакованные в красивую обертку. Но я вижу их изнанку – манипуляции, сбои, побочные эффекты.

Я отвернулся от экрана. Все это было фоновым шумом, бесконечной рекламой мира, в котором я не хотел жить, но откуда не мог сбежать. Я подошел к окну. Внизу, между небоскребами, проносились аэрокары, их огни расчерчивали сырую тьму. Где-то там, в этом хаосе, люди продолжали лгать, любить, убивать и отчаянно пытаться что-то почувствовать.

А я был их судьей и их исповедником. Проклятая работа, но другой у меня нет.

Мне нужен был новый клиент. Новое дело, которое позволит не думать о счетах хотя бы пару месяцев. Что-то простое. Неважно что именно, лишь бы это не оставило после себя очередной фантомной боли и еще одного набора ужаса и терзаний в моей душе.

Трель дверного звонка прозвучала резко, неуместно в этой тишине, прервав мою болезненную рефлексию о стремительной деградации человечества.

Я замер. Задумался. В такое время ко мне никто не приходит. Разве что пожаловал арендодатель с парой громил, но они обычно предупреждают заранее.

Этот звонок сразу вызвал тревогу. Я помнил, что поставил статус «офис закрыт». Еще звонок. Тот, кто стоял за дверью, прекрасно знал, что я дома.

Чужие голоса в голове стихли, будто кто-то убавил громкость, – осталось лишь знакомое предчувствие приближающихся неприятностей.

Я медленно поставил стакан на стол и подошел к двери.

На ярком голографическом экране на стене все еще шла беззвучная реклама «Киберон Системс», обещающая рай в цифровой упаковке. Я нажал на кнопку интеркома, активируя камеру. Изображение, возникшее на экране, было таким же неуместным в моем коридоре, как цветок, проросший сквозь бетон.

Она стояла там, идеальная, красивая, неподвижная. Женщина из другого мира. Дорогое пальто цвета ночного неба, светлые волосы, уложенные в безупречную прическу, у которой не было и шанса на существование в этой влажности нижнего города. Ее лицо было симметричным, спокойным, совершенным. Такие не ходят по девятнадцатому уровню. И не звонят в двери неудачников с практически нулевым балансом на счету.

Инстинкт кричал – не открывай.

Но инстинкт – это та роскошь, которую я себе уже не мог позволить. Четыреста семьдесят два кредита. Эта цифра горела в моем мозгу ярче неоновых вывесок за окном. Я нажал на кнопку, и дверь с тихим шипением отъехала в сторону.

Женщина вошла, и воздух в комнате изменился. С собой она принесла слабый, легкий, но яркий аромат дорогого парфюма, мгновенно создавший в офисе ощущение свежести, какая бывает после грозы в районном парке высших уровней. Он перебил дух виски и моего одиночества. Незнакомка не стала осматриваться, ее взгляд, холодный и ясный, как лед, остановился на мне. В нем не было ни страха, ни любопытства. Только цель.

– Джейкоб Касс? – ее голос был ровным, лишенным каких-либо эмоций, как у хорошо натренированной голосовой нейросети, но с едва уловимой живой вибрацией. Он не вязался с безупречной внешностью женщины.

В нем было что-то еще. То, что заставило мой внутренний анализатор споткнуться. Я привык видеть телеметрию чужой души – рваную, хаотичную, полную помех. Ее же сигнал был… идеальным. Безупречно ровная линия, абсолютное спокойствие – тон не человека, хорошо управляющего своими эмоциями, а механизма, у которого их просто нет. Мой внутренний алгоритм анализа микронапряжений вернул ноль. Ноль. Будто передо мной – манекен с идеально сшитыми эмоциями.

– Зависит от того, кто спрашивает, – ответил я, скрестив руки на груди. Я старался казаться тверже, чем чувствовал себя на самом деле. Фантомная боль в ноге снова напомнила о себе тупым уколом.

– Меня зовут Эвелин Вольф. Мне нужна ваша помощь, – сказала она, слегка улыбнувшись, и протянула мне руку.

Я кивнул и, стараясь скрыть охватившее меня волнение, указал на одно из кресел, стоящих возле стола. Я жестом предложил ей присесть, а затем обошел стол и опустился в свое кресло, стараясь сохранить невозмутимый вид. Гостья не стала садиться, она осталась стоять, будто мебель в моем офисе была ее недостойна.

Женщина говорила так, словно не просила, а сообщала факты. Так, словно моя помощь уже лежала у нее в кармане. Я промолчал, приглашая ее продолжить. Она прошла в центр комнаты, ее движения были плавными, выверенными – ни одного лишнего жеста.

– Мой отец пропал, – сказала она так же ровно. – Его зовут Ариман Вольф. Он главный биоинженер в «Киберон Системс». Он не выходит на связь уже тридцать шесть часов. Его личная служба безопасности не нашла никаких следов. Полиция неэффективна. Типичный госоператор низкого приоритета. Их SLA по таким делам – ниже плинтуса.

Я усмехнулся. «Киберон Системс». Корпорация, реклама которой крутилась у меня на стене минуту назад. У нее свои законы и своя армия. Если служба безопасности «Киберон Системс» ничего не нашла, то либо она плохо искала, либо доктор Вольф не хочет, чтобы его нашли. А может, его и вовсе не стоит искать.

– А я-то здесь причем? Я занимаюсь верификацией, а не розыском пропавших людей. Я не детектив, мисс Вольф.

– Вы правы, мистер Касс, сейчас Вы не детектив. Я осведомлена о Вашем текущем роде занятий. Сочувствую. Непростая работенка, – она слегка скривилась, пытаясь изобразить искреннее сочувствие, но вышло не очень. – Но, я знаю, что Вы были детективом. Не так ли?

– Откуда Вы…? – начал я, растерявшись от неожиданности. – Хотя… впрочем, это не важно. Это было давно. – Я отмахнулся, отгоняя от себя старые, давно забытые воспоминания.

– У «Киберона» есть свои ищейки, мисс Вольф. Гораздо лучше и эффективнее меня. Почему вы пришли сюда? На девятнадцатый уровень? В этот… офис.

Я машинально обвел взглядом стены своего потрепанного офиса. Она проследила за моим взглядом, и на ее идеальном лице не дрогнул ни один мускул. Ее не волновало окружающее убранство – только дело и результат.

– Потому что внутреннее корпоративное расследование привлечет ненужное внимание. Работа моего отца была… э.… деликатной. Мне нужен человек, умеющий находить то, что не лежит на поверхности. Умеющий работать тихо. И Вы, как меня заверили, именно тот, кто мне нужен, к тому же Вы не задаете лишних вопросов. Когда цена правильная, разумеется.

Последняя фраза прозвучала как удар. Она знала обо мне больше, чем мне бы хотелось. Она знала обо мне достаточно, включая мою историю и репутацию. Она пришла подготовленной. Это переставало быть просто странным визитом. Это начинало походить на ловушку

– Я не ищу пропавших людей. Я копаюсь в воспоминаниях. Проверяю правду. Моя работа – сидеть в этом кресле, а не бегать по городу, рискуя головой.

– Это и есть верификация, мистер Касс. Самая важная. Нужно найти правду о том, куда он исчез. Я полагаю, ответ скрыт в его работе, в его данных. Это ваша специализация – отделять факты от цифрового шума.

Она была хороша. Очень хороша. Логика этой женщины оказалась безупречной, как и ее лицо. Но я уже видел достаточно безупречных фасадов, чтобы знать, какая гниль скрывается за ними. Я собирался отказаться. Вежливо, но твердо. Просто скажу, что это не мой профиль, и провожу ее до двери.

И тогда она назвала цену.

– Сто… Тысяч… Кредитов… Десять авансом, прямо сейчас. Остальные – когда найдете моего отца или получите неопровержимые доказательства того, что с ним случилось.

Воздух вышел из моих легких. Сто тысяч. Эта сумма звучала как пароль от другой жизни. Жизни, где нет долгов за аренду, нет дешевого виски, нет страха перед завтрашним днем. На эти деньги можно купить билет наверх. Пусть не на самый верх, но по крайней мере, мне хватит на то, чтобы перебраться на сороковой уровень, где я смогу дышать приличным воздухом.

Молчание затянулось.

Я смотрел на нее, а видел цифры на своем счету. 472. А в голове снова и снова звучали слова: Сто… Тысяч… Кредитов… Пропасть между этой суммой и средствами, которыми я располагал, была размером с мою жизнь. Мой цинизм, моя усталость, мое предчувствие беды – все это сжалось, стало маленьким и незначительным перед лицом этих денег. Она видела это. Она все видела.

– Согласен, – выдохнул я. Слово прозвучало чужим.

Она кивнула. Снова ни тени эмоций. Просто констатация факта. Эвелин Вольф достала из кармана изящный мобильный коммуникатор, похожий на произведение искусства, и набрала несколько команд. В ту же секунду мой личный терминал на столе радостно пискнул, подтверждая входящий перевод. Десять тысяч кредитов. Просто так. Мое сердце пропустило удар.

– Это аванс, – сказала Эвелин. – А это, – продолжила она, доставая из другого кармана тонкую черную металлическую информационную пластину. – Ключ доступа к частной лаборатории моего отца на шестьдесят втором уровне.

Пропуск на верхние уровни и разрешение на пребывание Вам пришлет моя помощница. Можете начать оттуда. Его квартира и офис в башне «Киберон» опечатаны службой безопасности. Лаборатория – единственное место, куда у них пока нет доступа. У вас есть сорок восемь часов, прежде чем они его получат. Я буду на связи.

Она положила тончайший, черный как ночь, прямоугольник на край стола. Холодный металл коснулся пыльной поверхности.

Не сказав больше ни слова, Эвелин развернулась и бесшумно вышла. Дверь за ней закрылась, и я остался один. Но комната уже не была прежней. В воздухе все еще разливался запах ее духов. Я медленно подошел к столу и посмотрел на экран терминала. Цифры не врали. Десять тысяч четыреста семьдесят два кредита. Я чувствовал себя богачом. По крайней мере, здесь и сейчас.

Я взял пластину. Холодная, гладкая. Ключ – не только к лаборатории, но и к ящику Пандоры, который я согласился открыть. Чувство тревоги вернулось, острое и холодное как скальпель. Я продал себя, не зная покупателя.

За окном переливались разноцветные неоновые огни бескрайнего и безразличного города. Доктор Ариман Вольф был где-то там, живой или мертвый. И теперь тайна его местонахождения стала моей заботой. За сто тысяч кредитов.

Глава 2: Работа принята

Здание частной лаборатории Вольфа возвышалось монолитом из стекла и стали – корпоративный шпиль, затерянный среди роскоши и искусственных заповедников верхних уровней.

В холле не было ни души, лишь безмолвные сервисные дроны методично полировали и без того идеальный пол. Голос из скрытого динамика, вежливый и бесплотный, попросил меня приложить инфопластину к сканеру. Я подчинился. Зеленый огонек вспыхнул, и турникет бесшумно отъехал в сторону. Лифт заскользил на нужный уровень в мертвой тишине, нарушаемой лишь гулом крови в моих висках.

Коридор оказался таким же стерильным и пустым. Дверь с табличкой «42—7Б» ничем не выделялась среди прочих. Я снова приложил инфопластину. Замок щелкнул, издав тихий электронный звук, и дверь отъехала в стену, открывая вид на царство белого пластика и хромированной стали. Я вошел внутрь.