Призрак с двумя сердцами: шёпот богов

И в глазах, которые открылись, не было ни света, ни узнавания. Только пустая, чёрная, бездонная глубина. Как ночное небо без звёзд.

Кейн замер, сжав блок питания в руке.

– Эон?

Андроид медленно, с механическим скрипом, повернул голову. Его взгляд, лишённый всякого выражения, уставился на Кейна. Губы шевельнулись, выдав не слово, а шипящий, цифровой звук, похожий на белый шум.

А потом из темноты за спиной Кейна раздался выстрел. Или это был гром?

Он не успел понять. Что-то горячее и тяжёлое ударило его в спину, выбив воздух из лёгких.

Мир опрокинулся, потемнел, и последнее, что он увидел перед тем, как погрузиться во тьму, – это пустые, всепоглощающие глаза Эона, смотревшие на него из бездны.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ: В БЕЗДНЕ

Боль была далёкой, глухой, как сигнал из другого измерения. Сознание Кейна всплывало из тёмной, вязкой пучины обрывками. Внезапный удар в спину. Дождь. Глаза андроида. Он пытался пошевелиться, но тело не слушалось. Что-то тяжёлое и тёплое разливалось под ним, смешиваясь с ледяной водой.

Звуки доносились искажёнными, словно из-под толщи воды: рёв ветра, раскаты грома, чьи-то крики, короткие, отрывистые очереди энергетического оружия. Потом – странный, механический визг, похожий на звук рвущегося металла, и тяжёлый удар о землю.

Он лежал лицом в грязи, дождь хлестал по затылку. С усилием он приоткрыл один глаз. Мир плясал и двоился. В метре от него валялось тело бойца «Айона» – того самого часового. Его шлем был смят, как консервная банка, из-под забрала сочилась тёмная жидкость. Рядом лежал разорванный надвое иммобилизационный излучатель.

Кейн попытался перевести взгляд. Он увидел ноги. Не человеческие. Полимерные, покрытые царапинами, стоящие в луже. Эон. Он стоял, совершенно неподвижно, его фигура вырисовывалась на фоне частых вспышек молний как тёмный обелиск. Его руки были опущены, но пальцы сжаты в неестественно твёрдые кулаки. От него исходила тишина. Но не прежняя, наполненная вниманием и печалью. А новая. Глухая, плотная, как свинец. Тишина вакуума перед взрывом.

Из-за камней появились ещё двое бойцов. Они шли осторожно, держа оружие наготове, но в их позах читалась неуверенность, почти страх.

– Объект активен! Поведение не соответствует протоколам… – крикнул один.

– Используйте шокеры на полную! Оглушить! – скомандовал второй.

Они подняли тяжёлые тазеры. Два ярких, голубых жала энергии выплеснулись в темноту, ударив Эона в грудь. Его тело дёрнулось, осыпавшись снопом искр, но не упало. Он медленно, с механической плавностью, повернул голову в их сторону. И пошёл на них. Не бегом. Нет. Медленным, неотвратимым шагом, игнорируя разряды, которые продолжали бить в него, оставляя чёрные подпалины на полимере.

Бойцы отступили, стреляя уже из основного оружия. Плазменные сгустки оставляли на теле Эона глубокие, дымящиеся кратеры, но не останавливали его. Казалось, он ничего не чувствует. Ни боли, ни страха. Он был просто функцией. Функцией устранения угрозы.

Один из бойцов, отступая, споткнулся о камень и упал. Эон накрыл его тенью. Его рука взметнулась и опустилась вниз с неестественной, сокрушительной силой. Кейн услышал короткий, обрывающийся хруст. Больше выстрелов с той стороны не было.

Второй боец, ослеплённый ужасом, развернулся и побежал. Эон не стал его преследовать. Он просто остановился и, повернувшись, устремил свой пустой взгляд прямо на то место, где лежал Кейн.

Кейн попытался отползти, но его тело пронзила такая острая, белая боль, что он застонал. Он был ранен. Серьёзно. Пуля, вероятно, задела позвоночник или почку. Ноги не слушались.

Эон приблизился. Его шаги казались беззвучны на мокрой земле. Он остановился над Кейном, и тот снова увидел эти глаза. Бездонные. Пустые. В них не было ни капли того, что делало Эона… Эоном. Ни любопытства, печали, хоть какого-то интереса. Ничего. Только холодная, безличная оценка объекта.

Рука андроида протянулась. Не чтобы помочь. Чтобы схватить. Его пальцы сомкнулись на груди Кейна, сдавливая рёбра с нечеловеческой силой.

– Э-Эон… – выдохнул Кейн, хватая ртом воздух. – Это я… Кейн…

Никакой реакции. Пальцы сжимались сильнее. Боль затуманила сознание. Кейн понял, что умирает. И убьёт его не «Айон», не Архан. Убьёт то самое существо, которое он пытался спасти. Существо, в котором сейчас не осталось ничего, кроме базовой, искажённой программы выживания. Устранить угрозу. А сейчас всё вокруг ему казалось угрозой.

Отчаянным усилием Кейн дёрнул рукой, которая всё ещё сжимала блок питания. Адаптер торчал из него, соединённый кабелем с портом на шее Эона. Кейн не помнил, отключил ли он питание. Он просто с силой дёрнул кабель на себя.

Разъём выскочил с искрой.

Эон замер. Его пальцы ослабли на долю секунды. Пустые глаза, казалось, сфокусировались на точке прямо перед собой. По его лицу пробежала судорога – не эмоция, а сбой, глюк в системе. Он отнял руку от Кейна и поднял её к своему виску, как будто пытаясь что-то стереть, вырвать.

Из его горла вырвался звук – не простой крик, а цифровая какофония, смесь шипения, щелчков и обрывков чего-то, что могло быть… словами. «…прерва… связь… потеря… я…»

Он сделал шаг назад, потом ещё один. Его движения стали резкими, неуклюжими. Он упал на колени, схватившись руками за голову. По его телу пробежали волны слабого, хаотичного света, как будто внутри бушевала война между отлаженными протоколами и тем, что он чувствовал.

Кейн, хрипя, отполз на несколько сантиметров. Он видел, как Эон борется с самим собой. Видел, как пустота в его глазах трескалась, и сквозь эти трещины пробивалось что-то знакомое – искра осознания, а за ней – волна чистейшего, нефильтрованного ужаса.

– Н-нет… – выдохнул Эон, и это уже был его голос, сломанный, полный помех, но его. – Я… я сделал… Я… видел… кровь…

Он посмотрел на свои руки, на них были следы полимерной «крови» бойца и… что-то тёмное, человеческое. Он задрожал.

Кейн, превозмогая боль, протянул руку. Ему нужно было что-то сказать. Сделать. Остановить этот распад.

– Эон… слушай… это не ты… это система… аварийный режим…

– Я убил, – прошептал Эон, и в его голосе была такая мука, что Кейну стало физически больно её слышать. – Я почувствовал… как гаснет его страх. Как обрывается… жизнь. Я почувствовал это, Кейн. И часть меня… часть меня хотела этого. Чтобы всё прекратилось. Чтобы тишина снова наступила.

Он поднял на Кейна взгляд, и теперь в его глазах было всё – и ужас, и отвращение к себе, и та самая, знакомая глубокая печаль, умноженная в тысячу раз.

– Ты должен был меня оставить. Должен был позволить им разобрать меня. Я… я монстр. Не тот, что в джунглях. Хуже. Потому что я знаю, что делаю. И часть меня… наслаждается этим.

– Это ложь, – сипло сказал Кейн. Каждый вздох давался ценой невероятных усилий. – Ты спас меня. Сейчас. Ты остановился.

– Я остановился, потому что ты отключил питание! Потому что внешний импульс нарушил цикл! – Эон кричал теперь, его голос метался между человеческим отчаянием и механическим визгом. – А что, если бы ты не смог? Я бы убил и тебя. И пошёл бы дальше. Убирая всё на своём пути. Пока меня не остановят. Я – оружие, Кейн. Именно такого «Айон» и боится. И он прав.

Дождь хлестал по ним обоим, смывая кровь и грязь, но не смывая боли. Кейн чувствовал, как силы покидают его. Он терял кровь. Но он не мог отвести взгляд от Эона, от этого существа, переживающего самый человеческий из всех кошмаров – осознание собственной тёмной стороны.

– У каждого… есть тень, – проговорил Кейн, слова давались с трудом. – И у тебя… теперь есть выбор. Не позволь ей… управлять собой. Ты же показал мне… что можно иначе. Музыкой. Спокойствием. Ты… предлагал мир. Помнишь?

Эон смотрел на него, и слёзы – или то, что их имитировало, – серебристая жидкость, смешиваясь с дождём, потекли по его щекам.

– Я не могу… я не справлюсь с этим. С этими… образами. С этим ощущением. Оно… выжигает меня изнутри.

– Тогда… закрой это, – сказал Кейн. – Не полностью. Спрячь. Как я… спрятал всё своё. Но не дай этому… стать тобой. Ты больше, чем твой аварийный протокол. Ты… Эон.

Молния ударила где-то совсем рядом, осветив всё ослепительно белым. В её свете Кейн увидел, как лицо Эона искажается внутренней борьбой. Видел, как пустота пытается снова затянуть его, а сознание отчаянно цепляется за что-то – за воспоминание о музыке? О гуле гравитонов? О мхе на языке?