Абордаж сквозь века: «Неустрашимый» и «Вольница»

ПРОЛОГ

Бриг «Вольница» не плыл – его мололи. Сдавленный движущимися полями пакового льда, корабль издавал звуки, похожие на хруст костей. Каждая новая волна давления заставляла обшивку трещать, а мачты стонали, как живые.

На корме, не чувствуя пронизывающего холода, капитан Алексий вглядывался в белую мглу. Его лицо, обветренное и жёсткое, было неподвижно. В руке – медная подзорная труба, уже бесполезная в этой равномерной белизне.

– Пробило у миделя! Вода прибывает быстрее, чем откачиваем! – Боцман Ярко, его тулуп покрыт ледяной коркой, поднялся на палубу, хватая ртом колкий воздух.

– Людей с помп. Закрываем переборки и грузим припасы на лёд. Всё, что можем унести.

– Капитан, на льду мы…

– На льду у нас есть шанс! – Голос Алексия, хриплый от крика, прорезал вой ветра. – Здесь – только гроб. Марина!

Женщина, стоявшая у штурвала, повернулась. Лицо её, скрытое меховой опушкой капюшона, было спокойно, только глаза, серые как олово, выдавали предельную концентрацию.

– Карты врут, Алексий. Нас снесло далеко на северо-восток. Но есть старая поморская сказка. О тёплом ключе, что бьёт со дна в этих широтах. Он держит полынью даже в лютый мороз.

– Сказка? – кто-то из матросов мрачно хмыкнул.

– Запись в судовом журнале шхуны «Удача», 1711 год, – холодно парировала Марина, не отрывая глаз от Алексия. – Капитан Рязанов описывал открытую воду. И писал, что компас там «лжет, а время течёт иначе». Координаты я вычислила.

Она протянула промерзший лист бумаги с нанесенными от руки цифрами. Алексий, не глядя, сунул его за пазуху, под толстый морской вязаный свитер.

– Легенда или нет – альтернативы нет. По шлюпкам! Быстро! Ярко, организуй!

Внезапный оглушительный треск – словно выстрел из пушки – заставил всех пригнуться. Грот-мачта, не выдержав чудовищного давления, лопнула в середине. Её верхняя часть, с рваными парусами и снастями, рухнула на палубу, похоронив под обломками двух матросов. Корабль дрогнул и накренился.

Паника, сдерживаемая до этого железной волей Алексия, вырвалась наружу. Послышались вопли. Капитан выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в небо.

– Тишина! Кто побежит первым – получит вторую пулю в спину! По порядку! На лед! Марина, веди!

Они спускались по обледенелым трапам и канатам, бросая на лед мешки с сухарями, бочонки с водой и солониной. «Вольница», смертельно раненая, издавала последние предсмертные стоны. Когда Алексий, последним покидая корабль, ступил на лед, он оглянулся. Его бриг, символ свободы и бунта, медленно, с бесконечным скрежетом ломался пополам под атакой ледяных глыб. Не враг, не шторм – просто равнодушная, белая пустота.

Шли часами. Двадцать три человека, впрягшиеся в сани с яликами, брели сквозь снежную круговерть. Ветер выл, вымораживая до костей. Люди падали. Их поднимали. Иногда – нет.

И тогда Марина, шедшая впереди с медным компасом, замерла.

– Стойте.

Все застыли, слушая. Сквозь вой ветра пробивался другой звук. Не ледяной, не воздушный. Журчание. Шум открытой воды.

– Полынья! – прохрипел Ярко, и в его голосе впервые за сутки пробилась надежда.

Они побежали, спотыкаясь, падая и поднимаясь. И увидели: чёрную, дымящуюся на морозе ленту воды посреди белого кошмара. Это было спасение.

Алексий, подойдя к самому краю, опустился на колени и сунул руку в воду. Она была не просто не замерзшей. Она была тёплой. Ненатурально тёплой. Он зачерпнул горсть, поднес к лицу. Вода была чистой, без запаха. И в её глубине, на дне небольшой подводной котловины, виднелся тёмный, чёткий силуэт. Не скала. Конструкция. С правильными углами, длинная, с чем-то, напоминающим сломанные мачты, но не деревянные… Металлические.

– Марина, – тихо позвал он. – Гляди.

Она подошла, посмотрела в воду, потом резко запрокинула голову к небу. Туман рассеялся. Над ними висели звёзды. Но не те. Созвездия были чуть смещены, а пара знакомых звезд отсутствовала вовсе.

– Небеса врут, – прошептала она. – Компас врал. Мы не там, Алексий. Мы в той самой «инакости». И мы здесь не одни.

С этими словами история «Вольницы» закончилась. Началось нечто другое.

ГЛАВА 1. Глухая тишь

Тишина в посту гидроакустики была самой громкой, какую лейтенант Лев Строгов когда-либо слышал.

Не буквальная тишина, конечно. Гул турбин внизу, вечный фон. Скрип корпуса «Неустрашимого» на пятибалльной волне. Но всего, что должно было быть снаружи, – не было. Ни песен китов, ни шума течений, ни отдаленного рокота винтов сухогруза. Море здесь было пустым. Глухим. Мёртвым.

Лев откинулся в кресле, закрыл глаза. «Наследник династии». Сын капитана корабля. Он пошел на флот не потому, что любил море, а потому, что это был единственный понятный путь, единственный способ не разочаровать отца. И теперь он слушал эту гнетущую тишь, мечтая только об одном – чтобы поход кончился.

В наушниках щёлкнуло.

Он выпрямился. Чёткий, механический звук. Не биологический. Щелчок. Пауза. Щелчок. Пауза. С идеальным интервалом в семнадцать секунд.

Лев запустил запись, пальцы полетели по клавиатуре, выводя спектрограмму. На экране возникла не пиковая частота, а странная волнообразная вибрация.

– Гидроакустика, ГКП. Доложите обстановку в секторе. – В шлемофоне раздался ровный, лишённый эмоций голос командира – капитана 1-го ранга Виктора Строгова. Его отца.

– ГКП, гидроакустика. Фиксирую повторяющиеся импульсы небиологического происхождения. Ритмичные. Похоже на… удары. По дереву или льду.

– Координаты?

Лев вывел данные. Объект был неподвижен. В двух кабельтовых по правому борту. Там, согласно всем картам и радарам, была лишь пустая вода.

– Координаты передаю. Но, командир… объекта в этой точке быть не может.

– Принял. Продолжайте наблюдение. – Связь прервалась.

Щелчки участились, сливаясь в частую дробь. А потом сквозь них пробилось другое. Глухие, приглушенные звуки. Скрип. Лязг. И… голос. Хриплый, сорванный крик на русском, но странном, архаичном: «…Держись, проклятая! Ещё бревно! К топорам!»

Лев прибавил усиление. И услышал ясно. Не радиоперехват. Звук шёл из воды. Как будто под двухсотметровым корпусом ракетного крейсера, в ледяной темноте, шла какая-то работа. Бой.

На главном экране радара мигнула тревожная иконка. В двухстах метрах от борта материализовалась отметка. Система опознавания моргнула несколько раз и выдала результат, от которого кровь отхлынула от лица: «КЛАСС: ПАРУСНОЕ СУДНО. ПРИМЕРНАЯ ЭПОХА: КОНЕЦ XVII – НАЧАЛО XVIII ВЕКА».

– Гидроакустика, ГКП! Что за контакт по правому борту? – Голос дежурного на ГКП был уже без прежней уравновешенности.

– Вижу! Но это невозможно! – начал было Лев, но его слова потонули в оглушительном грохоте.

Весь корабль содрогнулся от мощного, глухого удара снизу, в районе кормовой части. Не взрыв. Удар. Как будто во что-то врезались. Или во что-то врезались им. Льва швырнуло на пульт. Погас свет, замигали синие аварийные лампы. Пронзительно завыли сирены боевой тревоги.

И сквозь этот вой, из репродуктора над дверью, вырвался нечеловеческий крик, полный ярости и ужаса, на том же старинном русском: «НА АБОРДАЖ! РУБИ ЭТИХ ЖЕЛЕЗНЫХ ДЕМОНОВ!»

Лев, на автомате натянув спасательный жилет и шлем, выскочил из поста. Коридор был полон бегущих матросов, лица которых отражали не страх, а холодное, вымуштрованное сосредоточение. Корабль кренился, совершая резкий манёвр уклонения от невидимой цели.

– Второй пост, доложите обстановку у среза! – гремел из репродукторов голос старпома, мичмана Орлова по кличке «Боцман».

– Говорит второй! Неясно… туман сгущается… что-то лезет на борт! Верёвки!

– Осветить и идентифицировать!

– Освещаю!

С правого борта, у самого края палубы, хлопнула ослепляющая вспышка светошумовой гранаты. В белом свете на миг высветилось немыслимое: обледеневшая верёвочная сеть, наброшенная на леера, и по ней карабкались фигуры в лохмотьях. Одна была уже почти на палубе, в руке что-то блестело – топор или сабля.

Раздалась короткая, сухая очередь из автомата Калашникова – три-четыре выстрела. Фигура дернулась, откинулась назад и исчезла за бортом.

– Второй, одна цель нейтрализована. Их больше… Блядь, у них мушкеты!

С противоположной стороны, из внезапно сгустившегося молочного тумана, брызнуло жёлто-красное пламя и раздался глухой хлопок. Что-то с свистом пронеслось над головами и звонко ударило в надстройку радара. Не ядро – кусок металла или камня.

– Обстрел! Укрыться!

– ГКП, говорит второй! Противник применяет примитивное огнестрельное оружие! Запрашиваю разрешение на ответный огонь на подавление!

В эфире на секунду повисла пауза, затем раздался спокойный, как сталь, голос капитана Строгова:

– ГКП второму. Разрешаю. Точечно. Без риска для своих и критических систем. Цель – отсечь от борта.

Лев, пригнувшись, добежал до двери выхода на палубу и распахнул её. Его ударил в лицо ледяной ветер, смешанный с едким запахом дыма и… чем-то ещё. Запахом мокрого дерева, гнили и немытого человеческого тела.

Палуба представляла собой хаотичную, но управляемую картину боя. Матросы, заняв позиции за укрытиями, короткими очередями отстреливались в туман, откуда летели случайные пули и какие-то обломки. Не было паники. Была жёсткая, сжатая профессиональная ярость.

– Не кучковаться, чёрт побери! Рассредоточиться! – орал старпом, стоя за укрытием из спасательного плота. – Первое отделение – к корме, не дать закрепиться!

Лев увидел, как к месту наиболее интенсивной стрельбы бежала судовая врач Анна, волоча за собой санитарную сумку. За ней, прикрывая её спиной, двигался старший матрос Коля, «дед» с пятого отсека, с автоматом наизготовку.

– Анна Сергеевна, ты куда?! Там же резня!

– Отстань, Коля! Там Сашку ранило – в живот, похоже!

– Да он уже… – начал матрос, но врач резко дернула его за рукав.

– Жив! Я видела! Тащи дымовую, прикроемся!

В этот момент из тумана, прямо перед ними, вывалилась массивная фигура. Бородатое, обветренное лицо, глаза дикие, полные животного ужаса и ярости. На человеке были звериные шкуры поверх рваной ткани, в руке – короткий абордажный топор. Он увидел Анну в белом халате и, видимо, приняв за кого-то важного, с рёвом бросился на неё.

Коля, не целясь, дал очередь ему под ноги. Пули ударили в стальную палубу, высекая снопы искр. Пират отпрыгнул, споткнулся, и в этот момент со стороны борта раздался новый звук – скрежет металла по металлу. Ещё одна верёвочная лестница с крюками впилась в леера, и на неё, ловко как обезьяна, взбирался следующий.

– Их много! ГКП, они лезут массово! – закричал кто-то в эфир.

Капитан Строгов вышел на открытое крыло ходового мостика. Без бронежилета, в одной фуражке. Его фигура, прямая и негнущаяся, была хорошо видна. Он поднес к губам рупор – старомодный, но надёжный.

– К О Р А Б Л Ь! – его голос, усиленный, прорвал гул и выстрелы. – Вы атакуете военный корабль! Прекратите огонь немедленно! Отойдите! Назовите себя!

Ответа не последовало. Вместо него из тумана, с того самого призрачного борта, донёсся другой крик. Хриплый, срывающийся, но полный нечеловеческой воли:

– ОТСТУПАТЬ НЕКУДА! РУБИ ИХ! ЗА «ВОЛЬНИЦУ»!

И атака возобновилась с новой силой. На палубу, перекатываясь через леера, упали ещё двое. Один сразу получил очередь в грудь и замер. Второй, молодой, почти мальчишка, с испуганным лицом, замахнулся кривой саблей на ближайшего матроса. Тот отбил удар прикладом автомата, сабля звякнула об палубу, и матрос, не сдерживаясь, ударил пирата прикладом в лицо. Тот рухнул без звука.

Лев, прижавшись к надстройке, пытался осмыслить масштаб безумия. Его взгляд упал на главную надстройку. Там, у иллюминаторов боевой рубки, он увидел отца. Капитан Строгов больше не кричал в рупор. Он смотрел в бинокль в туман, его лицо было каменным. Потом он отдал короткую команду вахтенному, и тот нажал на кнопку.

С бака «Неустрашимого» грянул оглушительный грохот – холостой выстрел из 76-мм артиллерийской установки АК-176. Звуковая волна ударила по ушам, по груди, по всему телу. На палубе призрачного парусника люди попадали, схватились за головы. Атака захлебнулась.

В наступившей внезапной тишине, нарушаемой только воем ветра и стонами раненых, с борта парусника раздался голос. Тот же, что командовал атакой, но теперь без ярости. С холодной, усталой чёткостью.

– Железный корабль! Слушай! Мы не отступим! Нам некуда! Кто вы? Демоны? Люди? И что это за место?

Капитан Строгов снова поднёс рупор.

– Мы – люди. Экипаж большого противолодочного корабля «Неустрашимый». Вы напали на нас. Назовите себя.

Пауза. Потом ответ, полный горькой иронии:

– Люди на железном острове… Я – Алексий, капитан брига «Вольница». А это место – ад. Или ледяная пустыня, где время сломалось. Выпустите нас. Или убейте. Но мы не можем здесь остаться.

Лев увидел, как его отец медленно опускает рупор. На его лице впервые за много лет лейтенант увидел не командира, а человека, столкнувшегося с чем-то, что не укладывается ни в какие уставы, инструкции и законы физики.

На палубе между матросами и оставшимися пиратами возникло хрупкое, вооруженное перемирие. Они смотрели друг на друга через пять метров, разделённые столетиями, оружием и шоком. И понимали одно: стрелять больше нельзя. Ибо они все уже были в одной ловушке. А противник у них теперь был общий – само это море, эта тишь, этот туман, стиравший границы между реальностями.

Внизу, в пробоине корпуса, моряки аварийной партии нашли воткнутое в сталь зазубренное бревно – импровизированный таран. А в кармане у одного из убитых пиратов – слипшийся от времени компас и клочок бумаги с координатами. Такими же, какие вели «Неустрашимый» в эту точку тремя днями ранее.

ГЛАВА 2. Узел

Лейтенант Лев Строгов стоял над пробоиной, сняв шлем. Края разрыва, размером с хорошее блюдо, были зазубрены внутрь, будто корпус крейсера был не сталью, а жестью. Вонзившийся обломок мачты или шлюпбалки торчал, как клык. От него тянуло запахом старого, мокрого леса и чем-то ещё – озоном, как после грозы.

– Контактным способом, да? – пробормотал старшина аварийной партии, хмурый мичман Щербаков, постукивая каской по дереву. – Таранная тактика, восемнадцатый век наизнанку. Как они это провернули? На веслах что ли налетели?

– Не на веслах, – тихо сказал Лев, глядя на компас в прозрачном пакете с биркой. Стрелка, несмотря на все законы физики, медленно вращалась, не находя севера. Бумажка с координатами была исписана тем же чётким, наклонным почерком, что и в рассекреченных архивных документах о пропавшей «Вольнице». – Они были тут. Ровно тут. И пытались пробить… не нас. Что-то, что им виделось на нашем месте.

ГКП, ходовой мостик.

Капитан 1-го ранга Виктор Строгов изучал две карты, разложенные на светящемся планшете. Одна – современная электронная, с курсом «Неустрашимого». Вторая – бумажная, желтоватая, привезённая с тела пирата. Линии, глубина, координаты – идеальное совпадение.

– Совпадение исключено, – сухо констатировал старпом, мичман Орлов. – Они шли сюда. Целенаправленно. Триста лет назад.

– Они не могли знать этих координат, – отрезал капитан. – У них не было такой навигации. Значит, они попали сюда иным путём. И застряли. А теперь мы здесь, и… – Он замолчал, глядя в иллюминатор на молочную стену тумана, за которым угадывался призрачный силуэт парусника.

– И мы теперь часть их уравнения, товарищ капитан? – спросил вахтенный штурман.

– Мы стали для них препятствием на пути. Препятствием из будущего, – Строгов оторвался от иллюминатора. Его лицо было маской служебного спокойствия, но глаза выдавали сверхнапряжённую работу мысли. – Связь?

– Нет. Эфир забит статикой. Спутниковый канал – помехи на 98%. Ультракоротковолновый диапазон… принимает что-то, но это не наш флот.

– Расшифровать.

– Пытаемся. Это… похоже на переговоры на русском, но с сильными искажениями. И фраза «…точка Немурия… держать курс…» повторяется.

Точка Немурия. Это название красовалось и на старой карте.

Внезапно корабль снова содрогнулся. Не от удара, а от густого, низкого гула, исходившего из глубин. Гул нарастал, заполняя всё пространство, заставляя вибрировать стаканы в держателях на столе. Приборы замигали.

– Гидроакустика! Что это? – рявкнул капитан в микрофон.

Голос Лева в динамиках был прерывистым, заглушаемым тем же гулом:

– ГКП, гидроакустика! Источник – прямо под килем! Глубина… меняется! Что-то поднимается! Огромное! Это не биология, не субмарина… Размеры… не укладываются в разумные!

На экране кругового обзора из недр моря поднималась гигантская, размытая тень. Она не была цельной. Она напоминала груду обломков, скреплённых вместе светящимися нитями. Или коралловый риф, выросший на чём-то чудовищно большом и старом.

– Боевая тревога! – скомандовал Строгов, но было уже поздно.

Из воды, в ста метрах по левому борту, взметнулся фонтан ледяной воды и пара. И на поверхность, с оглушительным рёвом ломающегося льда и металла, всплыла… рубка. Старая, ржавая, с обломанными перископами, покрытая ракушками и инеем. За ней, медленно, словно просыпаясь, поднимался остов корпуса. Лодка. Подводная лодка. Её контуры были архаичны, довоенные, но не XVIII века. Середина XX. На изъеденном коррозией борту ещё можно было разобрать номер: Щ-423.

«Щука». Легендарная лодка Северного флота. Пропавшая без вести в 1942 году при переходе по Северному морскому пути.

Она всплыла между «Неустрашимым» и «Вольницей», как призрак из другой временной трещины. На её палубе, вмёрзшие в лёд, стояли фигуры в дублёных куртках и ушанках. Не шевелясь. Смотря пустыми глазницами на два корабля, разделённые тремя столетиями.

И гул под килем перешёл в низкий, стонущий звук, похожий на скрежет гигантских шестерён. Словно сама реальность, не выдержав натяжения, начала ломаться.

Алексий отвёл взгляд от тёплой воды и призрачного силуэта на дне. Он смотрел на своих людей. Двадцать три человека. Обессиленных, обмороженных, но живых. Ярко, опираясь на топор, уже организовывал расчистку площадки на льду.

– Ставим парусину, сооружаем хоть какое-то укрытие! Кто может – руби лёд, делай вал от ветра! Быстро!

– Капитан, – тихо сказала Марина, подходя. Она смотрела не на него, а на странные звёзды. – Тот железный корабль… Он был на дне. А теперь его нет. Но я… я чувствую его близко. Как грозу перед ударом.

– Что ты предлагаешь? – спросил Алексий, без прежней ярости. Осталась только усталость и воля.

– Мы не можем уйти от этой полыньи. Она – центр. Как воронка. Но, возможно, мы можем… договориться с тем, что придёт.

– Договориться с демоном из железа?

– С капитаном, – поправила она. – Если там есть капитан. У всего, что плавает, есть капитан. И у него свои проблемы. Видела ли ты его людей? Они так же напуганы, как мы.

Она была права. В последний момент, перед тем как туман поглотил видение железного гиганта, Алексий разглядел лица на той палубе. Молодые, испуганные, не понимающие, что происходит. Не лица демонов. Лица моряков.

– Поставим сигнальные огни, – решил он. – Самые яркие, что есть. Если это место сводит миры, пусть знают – здесь есть люди. И мы не сдаёмся.

– А если они придут с оружием? – спросил Ярко, подходя с обломком доски в руках.

– Тогда будем драться, – просто ответил Алексий. – Но сначала попробуем поговорить. У нас, боцман, кончился порох. А у них… у них, похоже, его никогда и не было.

Внезапно лёд под ногами содрогнулся. Не так, как от треска. Глубже. Как от далёкого подземного толчка. Из полыньи вырвался пузырь воздуха размером с дом, и вода забурлила.

И из глубины, медленно, неотвратимо, стало подниматься что-то огромное и тёмное. Не железный корабль будущего. Что-то другое. Длинное, сигарообразное, покрытое слоем ила и ледяными наростами. Это было похоже на мёртвого кита из металла, с рубкой на спине и слепыми глазами иллюминаторов.

Лёд вокруг полыньи затрещал, пополз трещинами. Команда «Вольницы» в ужасе отступила.

– Что… что это, Марина? – прошептал Алексий, выхватывая пистоль.

– Ещё один гость, – ответила она, и в её голосе впервые прозвучал чистый, не скрываемый ужас. – Из другого времени. И он… он неживой. Но он здесь.

Мёртвая субмарина, всплывшая из временного разлома, застыла в полыньи, став ледяным мостом между прошлым, которое ещё не случилось, и настоящим, которое уже стало кошмаром. А низкий гул, идущий от неё, сливался с гулом под килем «Неустрашимого» в единый, зловещий аккорд, отмечающий точку разлома.

Ловушка захлопнулась. Теперь в ней было три экипажа из трёх разных веков. И выхода не видел никто.

Тишина на мостике была гуще тумана за стеклом. Все смотрели на призрачную рубку подлодки Щ-423, застывшую между ними и парусником. Ледяные фигуры на её палубе казались скульптурами.

– ГКП, гидроакустика. Гул прекратился. Объект… пассивен. – Голос Лева в динамике был ровным, но в нём слышалось напряжение.

– Принял, – коротко бросил капитан Строгов. Его мозг работал на пределе, отбрасывая мистику, ища практическое решение. – Штурман, дистанция до объекта?

– Меньше кабельтова, командир. Пятьдесят метров.

– Вооружение?

– По внешнему виду – торпедные аппараты носовые. Состояние неизвестно. Электромеханический, БЧ-5, доложите: тепловизионный прогрев корпуса?

– БЧ-5, ГКП. Нулевой. Корпус объекта имеет температуру окружающей среды. Приборы не фиксируют тепловых следов работы энергоустановки. Объект мёртв.

– Но он только что всплыл, – тихо произнёс старпом Орлов.

– Всплыл не сам, – поправил капитан. – Его вытолкнуло. Как пробку. Вместе с нами и тем парусником. Мы в одной геометрии, которую кто-то тряхнул. Варианты?

– Обойти, командир, – предложил штурман. – Дать полный назад, выйти из этого… треугольника.

– А если это и есть границы ловушки? – Строгов взглянул на радар. На экране три чётких отметки образовывали почти идеальный треугольник в центре слепой зоны. – Мы попытались маневрировать. Результат – пробоина. Второй раз можем не отделаться.

В эфире вдруг зашипело, и прорезался голос, чуждый системной связи «Неустрашимого». Старый, с хрипотцой, но чёткий:

– …всем… кто слышит… это командир Щ-423… мы застряли в… не отвечает… не могу…

Голос оборвался, превратившись в поток цифр и шифра. Датчики зафиксировали слабую радиопередачу на частотах середины века.

– ГКП, радиоразведка! Пеленг!

– Пеленг на сам объект, командир! Источник передачи – внутри подлодки!

1723 год. Ледяной лагерь у полыньи.

Алексий и его люди сгрудились за ледяным валом, в двадцати шагах от чудовищного железного кита, вмёрзшего в полынью. Он не двигался. Только тихо потрескивал, осваиваясь в новом для себя морозе.

– Мёртвая рыба, – выдохнул Ярко, сжимая топор. – Большая. И вонючая.

– Это не рыба, – сказала Марина, не отрывая глаз от странных букв на ржавом борту. – Это… подводный корабль. Как те, о которых ходят слухи у англичан. Но этот… наш.

– Наш? – Алексий резко повернулся к ней.

– Буквы кириллицей. И флаг… он почти не виден, но очертания наши. Только… другой. – Она шагнула вперёд, но Алексий грубо оттащил её назад.

– Куда?

– Они внутри. Мёртвые или живые. И у них могут быть карты. Инструменты. То, что скажет, где мы.

– Или чума, – мрачно добавил Ярко. – Или проклятие. Не лезь, штурман.

Внезапно сбоку от стальной громадины что-то щёлкнуло. Послышался скрежет металла по металлу. На высоте человеческого роста приоткрылся круглый люк, затянутый паутиной изо льда. Из него повалил пар, а затем показалась фигура. Человек в толстой дублёной куртке и ушанке. Он двигался неестественно, шаркая ногами, и, сделав два шага по льду, замер, уставившись на людей «Вольницы». Его лицо было восковым, глаза мутными, но губы шевельнулись:

– Товарищи… Год? Какой… год?..

Наши дни. Палуба «Неустрашимого».

– Командир, смотрим! С подлодки! – закричал сигнальщик с крыла мостика.

Капитан Строгов схватил бинокль. На льду, рядом с остовом Щ-423, копошились фигуры. Не ледяные статуи. Живые. Или полуживые. Несколько человек в старой форме. И к ним, осторожно, с палками с привязанными белыми тряпками, приближались люди с парусника. Пираты.

– Господи, они идут на контакт, – пробормотал старпом.

– Идиоты, – резко сказал капитан. – БЧ-3! Готовить шлюпку на спуск! Десантная группа, полное снаряжение, изоляционные костюмы химзащиты! Быстро! Мы не знаем, что за дрянь там может быть!