Шёпот болот

Глава 1

– Милая, зачем ты лижешь мне пятки? Щекотно же… и давай ещё посп… – Резкая боль пронзила ногу, и сон слетел мгновенно. Саша вздрогнул, открыл глаза, дернулся вверх, упал, снова рванулся. Огромная собака отпрыгнула в сторону со звериным рыком, расшвыривая слюни, но отступать она не собиралась. Глаза животного заплыли, тело сплошь было покрыто кровавыми язвами, на облезлой морде зияли кости черепа. Не надо быть ветеринаром, чтобы понять – эта псина давно должна быть дохлой.

– Фу! Фу, я сказал! – Он нащупал камень у поясницы, сжал его пальцами и ударил, потом ещё раз и ещё. После третьего удара раздалось влажное чавканье, и собака рухнула на бок, мертвой хваткой вцепившись в его руку. – Чихуахуа недоделанный! – Он уперся ногой в остывающий бок и выдрал дорогую ему конечность из пасти.

– Ну и доброе утро! Максимка, сволочь… Это он меня ночью из палатки выволок, что ли? И где, собственно, палатка? – пробормотал он. Головная боль, конечно же, не главная беда, но и без нее тошно. – Природа, говорит… Воздух, говорит… Да под шашлычок… Вроде, и не пили почти. А голова гудит, как дедушкин трансформатор. – Сквозь туман сознания прорвалось низкое рычание, его-то он и принял за гудение. Саша поднял голову, в двадцати шагах, из чащи вывалилась целая стая. Трое клыкастых бросились прямо на него, и сомневаться в их намерениях не приходилось. Остальные задвигались полукругом, отрезая пути к отступлению. Он попятился и почти сразу ощутил за спиной холод жести. Обшитый сарай, дряхлый, без дверей, без окон, лишь сгнившая лестница валялась у стены. Не целясь, швырнул камень в ближайшую гадину, промахнулся, но выгадал пару секунд. Он взлетел по лестнице, словно святой, но и псина явила библейское чудо, извернувшись в головокружительном прыжке, впилась клыками ему в лодыжку. Боль, о которой он едва забыл, вспыхнула ярче. Другой ногой он начал лупить по окровавленной морде твари, теряя равновесие, и рухнул навзничь на крышу сарая.

Собака с визгом сорвалась вниз, но обрадоваться он не успел, под ним что-то хрустнуло, и кусок крыши обвалился внутрь, увлекая его за собой. Последнее, что запечатлел его взгляд – это алые отблески заходящего солнца на громадном горном хребте. «Горы? В Волгоградской-то степи?» – промелькнуло, и сознание погасло.

Очнулся Саша от пронизывающего холода. Дыра в крыше, что послужила ему входом в сею очаровательную обитель, теперь зияла чернотой звёздного неба. Попытался встать, но правая нога будто онемела и прилипла к полу полужидкой массой из грязи и засохшей крови. Волной нахлынули воспоминания о той короткой, но, действительно, эпичной битве и последующем, не менее эпическом, бегстве. А с памятью пришла и боль. Стиснув зубы, он схватился за ногу, принявшись осматривать повреждения. Крови вытекло много, не мудрено, что во всём теле он чувствовал такую слабость. Но, к счастью, зубы бестии миновали важные артерии, и за те часы, что он провалялся без сознания, кровь успела свернуться и запеклась тёмными корками.

– Ну хоть что-то… – хрипло выдохнул он. – А то мог бы и не проснуться, так и сдохнуть в этом ржавом сарае на краю света, как последний бомж.

Он окинул взглядом мрак в поисках аптечки, но ничего похожего поблизости не маячило. Лишь угадывались зияющий дверной проём, занавешенный лохмотьями какой-то цветастой и давно истлевшей тряпки. Покосившийся небольшой верстак, нагромождение мусора, ржавые обломки инструментов и битое стекло, поблёскивающее в лунном свете. Ковыряясь среди хлама, отыскал обрывок менее грязной ткани, годный хоть как-то перевязать рану. Хорошо ещё, в кармане нашлись влажные салфетки. Никогда ими не пользовался, презирал, а тут случайно в машине прихватил – в поход же, на природу… Вот и пригодились.

– Максим, спасибо хоть за это, – поблагодарил он друга шёпотом, хотя тот, скорее всего, и не подозревал, что его салфетки спасут другу жизнь.

Скрепя сердце, обработал и перевязал раны, как смог, процедура была не из приятных, каждое прикосновение к разодранной плоти отзывалось горячей волной боли. Затем, опираясь на верстак, он с трудом поднялся на одну ногу.

– Ладно, герой, – пробурчал он себе, – пока не умер. Теперь надо понять, где, черт возьми, я. Тут должен быть хоть телефон или люди… Кто-то же построил этот треклятый сарай?

В комнатушке, куда он рухнул, света от лунного диска, уже поднявшегося над рваными краями дыры в крыше, хватало с избытком. Луна висела непривычно огромной, казалось, протяни руку – и коснёшься холодной поверхности. «Лунная иллюзия…» механически отозвалось в памяти. Размер не меняется, просто обман зрения… Но, черт возьми, как завораживает этот светящийся шар в такой… мёртвой тишине.

Огляделся пристальнее. Ничего особо интересного: пара пустых деревянных ящиков, обломок черенка от лопаты и старинный масляный светильник, медный, покрытый патиной и слоем пыли, точь-в-точь, как те, что на картинках про ковбоев или золотоискателей девятнадцатого века. Рука сама потянулась к нему. Несколько лет назад бросил курить, с тех пор ни зажигалки, ни спичек при себе не водилось.

– Эх, – он с сожалением щёлкнул пальцами по холодному металлу, – вот где бы пригодилась зажигалка… Осветить бы эту темноту. Но, что поделать… Жалеть о несбывшемся – пустое. – Саша оставил фонарь на его вековом месте в пыли.

Из комнатушки он вышел в огромное, как ангар, пространство. Во тьме сложно было что-то разобрать, но очертания оборудования напоминали лесопилку. О том же кричали и горы стружки, ковром устилавшие пол. Едкий запах гнили и старого дерева висел в воздухе. Грязные окна и щели в стенах, бессильные рассеять непроницаемый мрак ночи, лили призрачный, маслянистый свет, смазывая очертания верстаков.

Внезапное, скупое движение тени вырвало его из оцепенения, что-то мелькнуло от одного верстака к другому и окаменело. Он был не из пугливых, но после утренних песиков нервы были на взводе. Тень по габаритам подходила идеально. Ноги сами понесли его назад, к черенку от лопаты.

– Ну хоть что-то… – пробормотал он, сжимая потёртую древесину. – Лучше, чем голыми руками.

Металлический звон вспорол тишину совсем рядом. Он ринулся на звук, надеясь спугнуть незваного гостя, но врезался плечом в свисающие с потолка тяжёлые, заржавевшие цепи, которые и издавали тот тревожный лязг. Вдруг леденящие мурашки пробежали от копчика до затылка. Чувство чужого взгляда, пристального и недоброго, обожгло кожу. Сердце ёкнуло, и он судорожно заёрзал глазами по мраку, сжимая черенок до хруста в костяшках. Взгляд скользнул мимо тени, застывшей в паре метров у верстака и проскочил дальше, не зацепившись. Лишь через долю секунды мозг осознал, что отбрасывать тень было просто нечему. И он уставился прямо на неё, на девочку, лет восьми, неподвижно стоящую в темноте. Её личико тонуло, но он ощущал каждым нервом, она следила за ним, за каждым его движением.

– Привет… – голос сорвался на хрип. Он состроил наигранно дружелюбную улыбку. – Меня зовут… Саша. Дядя Саша. Позови, пожалуйста, кого-нибудь из взрослых? – девочка стояла, как изваяние, беззвучная. – Где… где твои мама с папой? Можешь меня к ним провести? – Внутри всё сжалось. – «Говори же, черт возьми!»

Голова девочки медленно, со скрипучей неестественностью, наклонилась набок, словно кукла с разболтанным шарниром. Затем, будто получив незримый сигнал, ребёнок уверенно зашагал за небольшую перегородку, отгораживавшую некогда цех от комнатки мастера или управляющего. Сердце бешено колотилось, он шагнул следом.

Там, в полосе лунного света от разбитого окна, за столом сидел мужчина. То, что от него осталось. Высохшая, словно пергамент, плоть обтягивала кости, глубокие провалы глазниц зловеще зияли чернотой. Одежда истлела и повисла лохмотьями. Запаха тления уже не было, только пыль и мертвая тишина. Человек умер очень давно, настолько, что превратился в мумию.

Саша отшатнулся, но не от мумии. Трупов, даже таких, он видел достаточно, ещё на той войне… Он отшатнулся от девочки. От этого ледяного, неестественного присутствия. Она стояла чуть в стороне от стола, лунный свет цеплялся лишь за истрёпанное платьице ребёнка, а лицо было погружено в глубокую тень. Рассмотреть глаза было невозможно, там зияли лишь абсолютные пропасти чёрной пустоты. Ни один мускул не дрогнул на маленьком лице дочери, застывшей над останками собственного отца. Холодный пот выступил на спине.

– Прости, милая… – голос звучал хрипло, но твёрдо. – Я понял. Ты тут одна, и уже очень давно. – Что бы ни скрывалось за этой тьмой, он решил, что ребёнка не бросит ни при каких обстоятельствах, и так натерпелась малышка. – Давай выбираться отсюда, к людям.

Он подошёл к узкой щели в стене. Луна светила ослепительно, но идти ночью по незнакомой дикой местности – это форменное самоубийство. И не стоило забывать про местные породы собачек. Твари были крупные, размером с дога, но изуродованные до состояния ходячих мертвецов. Как вообще держались на ногах? «Позже, – отмахнулся он. – Сначала найти палку покрепче. И хоть что-нибудь в рот засунуть». Желудок ныл голодной судорогой. Сутки? Или даже больше?

Словно в ответ на его мысли, голова девочки плавно повернулась влево. Там, в углу, стояла металлическая кровать, вся в рыжей ржавчине, которую он раньше не заметил. И на грязном, прорванном матрасе…

Глаза Саши расширились от изумления. В ноздри ударил пьянящий, невероятный коктейль ароматов. Свежий тёплый хлеб, сочное жареное мясо… и что-то родное, из самого далёкого детства. Пирожки с капустой, точь в точь, как у бабушки. Аппетитные, румяные.

Ноги понесли его к кровати самостоятельно. Он схватил первый же пирожок, впился в него зубами.

И тут что то тяжёлое и холодное обрушилось ему на затылок. Яркая вспышка боли. Звон колокола в ушах и черепе. Мир закачался, поплыл, и сознание погрузилось в бездонную, тихую темноту.

– Проснулся, наш поросёночек? – Гнусавое рычание пробилось сквозь туман в голове. Слова сливались в неразборчивую кашу, но слух цеплял обрывки чего-то знакомого, как на тех проклятых школьных уроках английского. Они были исковерканы до неузнаваемости. Разобрать можно было лишь отдельные слоги.

– Сейчас проверим, – прорычал второй голос, женский, тихий, с хрипотцой, словно сквозь рваное горло. Язык тоже, вроде, английский, но как будто только с корриды приехал, с густым привкусом испанского. Режущая боль в груди заставила Сашу раскрыть глаза и уставиться на огромный тесак в руках особы, которую женщиной назвать, язык сломаешь. Выдавали пол в ней лишь некоторые выдающиеся особенности фигуры, грубо обозначенные под грязной рогожей. Нож в ладони, толщиной с его ногу, казался игрушечным. Левая половина лица, уже не молодой дамы, была изжёвана так, будто тот самый пёсик использовал её вместо косточки в голодный год. На шее зиял огромный кусок отсутствующей плоти, видимо, источник той самой хрипотцы. – Проснулся, сладенький! – воскликнула она с отвратительной нежностью. – Но на всякий случай взбодрим, а? Чтоб не засыпал больше! – И тесак ещё раз глубоко полоснул его грудь, вырывая сдавленный стон.

Перестав шипеть от боли, Саша опустил голову и оценил ущерб. Несколько глубоких порезов лежали наискось от груди к животу. Раны не смертельные, но крови натекло изрядно, даже потертые джинсы успели основательно ею пропитаться.

Спиной он чувствовал шершавое дерево столба. Руки за спиной были стянуты так качественно и умело, что расшатать узлы он не смог бы и за неделю. Человек, который его связал, знал своё дело.

– Какой терпеливый мальчик! – прохрипела дама, подходя ближе. Запах алкоголя, пота и чего-то кислого ударил в нос. – Крепенький… Но мне нужно, чтоб тебя услышали. Почувствовали твой страх. Учуяли кровь… – И нож снова полоснул, на этот раз по плечу, оставляя ещё один жгучий след. Она не отводила от него взгляд, ехидно скаля неровный частокол жёлто-коричневых зубов.

– Я ни хрена не понимаю! – выдохнул Саша, почти не соврав. – Но как только дотянусь, засуну тебе твою железяку… – Договорить он не успел. Тесак мгновенно отыгрался на плече, оставив новую полосу огня.

– О! Запел птенчик! – радостно захрипела женщина. – Ничего не понятно, правда, но мне оно и не нужно. Главное, чтоб пел. – С какой неожиданной, кошачьей грацией, совершенно не вязавшейся с её габаритами, она развернулась и поплыла к затухающему костру. Холодный, расчётливый взгляд выдавал в ней опытного, хладнокровного бойца. – И чтоб оставался в сознании, милашка, – бросила она через плечо. – Очень нужно.

Когда его мучительница, чьи плечи буквально заслоняли весь мир, отошла, Саша, наконец, смог оглядеть лагерь. Новые знакомые разбили стоянку прямо у того сарая, где он скрывался от стаи. Метрах в десяти потрескивал небольшой костерок, возле которого восседала мужская фигура, владелец того самого гнусавого голоса.

– Ну что, Беатрис? Наша приманка готова? До рассвета пара часов. Лучше сдохнуть, чем сидеть на этих проклятых болотах лишнюю минуту, – мужчина повернул голову к подходящей женщине. – Не управимся до рассвета, значит, застрянем ещё на сутки. Да и виски совсем на донышке… – Его рука с ленивой грацией поднесла к губам бутылку из матового зелёного стекла.

Но глоток не состоялся. Беатрис молниеносно вырвала сосуд, опрокинула его в себя за три исполинских глотка и швырнула пустышку куда-то в темноту за спину. Мужчина проводил вожделенную бутыль грустным взглядом в последний полёт и уставился на спутницу.

– Не-а, тут поработать надо, – усмехнулась Беатрис, облизывая губы. – Героический попался. Огрызается, шипит что-то… На меня!

– Ой, зря он это, – мужчина рассмеялся сиплым, нездоровым смехом. – Разве можно грубить такой милой девочке, как ты, Беатрис?

– Эй, Монро! – Продолжая ухмыляться, женщина обернулась. – Притащи-ка мою сумочку! Сейчас птенчик у меня запоёт по-другому.

Чуть позади, на сваленных в кучу рюкзаках и каком-то хламе сидел худосочный мужичок, лет пятидесяти. Он с нездоровым интересом разглядывал что-то, завёрнутое в грязную тряпицу. В свете костра различить предмет было невозможно. Саша сощурился, напрягая зрение… И мир взорвался. Цвета исчезли. Всё вокруг него: костер, люди, развалины, – всё обрело резкие, угловатые очертания, словно набросанные дешёвой тушью на серой бумаге. Лица стали плоскими масками. Звуки, голоса и треск огня не исчезли, но их заглушал нарастающий шум, как помехи в рации. Всё, кроме… предмета в руках у Монро. Он светился изнутри тряпицы пульсирующим багровым светом, яростным и живым, как раскалённый уголь в пепле.

Наваждение отпустило так же внезапно. Цвета хлынули обратно, шум в ушах стих, оставив после себя звенящую тишину и лёгкую тошноту.

Саша снова посмотрел на тряпицу. Ничего, просто грязный узелок. Ни свечения, ни шума. Но Монро замер на миг, его взгляд, острый, пронзительный, впился в Сашу, будто пытаясь прочесть что-то на его лице. Потом так же быстро отвёл глаза на Беатрис, снова став бесстрастным.

– Ну же, мой маленький недалёкий дружок… – Беатрис нежно, почти ласково провела громадной ладонью по затылку Монро. – Где моя сумочка?

На лице Монро расползлась глуповатая, запоздалая улыбка. Не отводя восторженного взгляда от спутницы, он протянул ей один из рюкзаков. Беатрис, порывшись внутри, достала то, что искала, и, не глядя, резким толчком в грудь вернула Монро рюкзак, едва не свалив его с насиженного места.

– А теперь, птенчик… – вернулась она к столбу, играючи вертя в пальцах небольшой предмет. – Смотри, что у меня для тебя припасено! – Она продемонстрировала Саше приспособление, похожее на кухонный нож для чистки моркови, маленький, игрушечный на вид. – Представляешь, однажды я сняла таким с одного упрямца целых три вара шкуры… а он всё ещё дышал! Смог оценить моё искусство почти до конца…

Беатрис выплёвывала слова сквозь сжатые в ухмылке зубы, не моргая, впивалась взглядом в Сашины глаза, как будто выискивала там зерно страха, и, скорее всего, нашла бы. Ему не нужно было понимать язык, чтобы ясно осознавать её намерение. Но, главное, сводило с ума и ставило в тупик – ни одного вопроса. Никто не спрашивал, кто он, откуда, зачем тут шастал, им было плевать. Это был не допрос, а чистое искусство палача, пытка ради самой пытки. «Инквизиция хотя бы протоколы вела…» – промелькнуло язвительно в сознании.

Всё так же улыбаясь, она поднесла инструмент к его плечу, примериваясь. Саша стиснул зубы и закрыл глаза, ожидая вспышки боли… Но боль не пришла. Ни через секунду, ни позже. Вместо неё раздалось влажное, отвратительное чавканье, он открыл глаза.

Беатрис стояла, опустив руки, и тупо смотрела на толстый арбалетный болт, торчащий изсередины её правой груди. Замерла на мгновение, затем взревела раненым вепрем. С нечеловеческой ловкостью развернулась, выхватывая из под рогожи пистолет, которого Саша раньше не замечал.

И какой! Он видел такие только на пожелтевших фотографиях в книгах по истории оружейного дела. Кольт Вокер, громадный капсюльный револьвер армейского образца 1847 года. Оружие американо мексиканской войны. Как он тут оказался? Когда то, в детстве он числился в клубе любителей старинного оружия и даже стрелял из подобных раритетов в тире.

Грохот разорвал ночь, выстрелы один за другим сотрясали воздух. Яркие вспышки освещали лес и развалины. Беатрис успела выпустить четыре пули куда то во тьму за костром, когда возле оперения первого болта вырос наконечник второго с дрожащим оперением. Её тело дёрнулось, как у сломанной марионетки. Она остановилась, качнулась и рухнула, сперва на колени, а затем тяжело повалилась вперёд, лицом в грязь.

Из мрака, совсем не с той стороны, куда стреляла Беатрис, со стороны густого леса, вышел Монро. В его руках был тяжёлый арбалет, и он неспешно направлялся к столбу.

– Такая большая девочка… – пробурчал он себе под нос на чистейшем русском, останавливаясь над телом. – А сердечко с орешек оказалось. – Монро уперся каблуком в бедро Беатрис, крепко ухватился за болт и с глухим чавкающим звуком выдернул его. Повернул массивное тело на спину и вытащил второй болт.

Сашин взгляд механически переместился к костру. Третий спутник всё также сидел, привалившись к дереву. Казалось, он не шелохнулся за всю перестрелку. Только теперь он смог разглядеть, мужчина был пригвождён к стволу огромным охотничьим ножом. Клинок торчал из груди, где то в районе лёгких. Рот был раскрыт в немом крике, а на лице окаменевшая гримаса ужаса и недоумения. Сладковатый запах крови смешивался с дымом костра.

Вдруг давление на руки ослабло, и верёвки шлёпнулись к ногам. Пока Саша разглядывал труп у костра, Монро обошёл его сзади и одним резким движением лезвия перерезал путы. Свобода обожгла онемевшие запястья.

– Здорово, землячок, – раздалось сбоку. Монро стоял, озирая его с безобидной улыбкой доброго старичка. Но в этих глазах, пристально впившихся в него, не было ничего доброго. Отблески костра плясали зловещими тенями на лысом черепе. Морщины, оттопыренные уши, всё это могло бы быть комичным, если бы не жесткий, гипнотический взгляд и два ещё тёплых трупа рядом. Спаситель вызывал ассоциации, скорее, с маньяком.

– Присаживайся, погрейся, – Монро махнул рукой к костру, прямо на бревно, где только что сидел труп. – Чайку горяченького? Как раз подоспел. – Одним плавным, но сильным движением он вырвал нож из груди мертвеца, а другой ладонью бесцеремонно столкнул тело в тень. – Добрый чай, на травах, сам собирал.

Саша медленно подошёл, ощупывая онемевшие руки.

– Спасибо… за помощь. – Фраза прозвучала натянуто, это был пробный шар. Нужно было понять, что теперь? Мужик только что хладнокровно убил двоих. Свидетели – это роскошь для сентиментальных, а Монро таким не казался. – Эти… сумасшедшие… собирались меня прикончить.

По пути к костру взгляд Саши скользнул к кольту Беатрис, лежавшему в пыли. Ещё два выстрела. Достойный аргумент, но руки не слушались, они были ещё, как пудовые гири, он бы не успел… Монро, словно читая мысли, нагнулся, подобрал револьвер и мгновенно упрятал его за пояс под рваной курткой. Улыбка не слетела с его лица.

– Прикончить? – Громовой, неприятный смех Монро разорвал ночную тишь, заглушив треск поленьев. – Нет, землячок. Живым ты им был нужнее. Куда нужнее.

Саша опустился на край бревна, стараясь не смотреть на кровавое пятно рядом.

– Понятно, – его голос был ровным. Решил не ходить вокруг. – А тебе? Живой я нужен? Или?

Монро бросил на него быстрый, оценочный взгляд, острый, как лезвие. Потом вздохнул, достал из углей помятый, копчёный чайничек и налил в металлическую чашку, появившуюся в его руках из неоткуда. Его улыбка стала грустной, почти сочувственной. Он протянул чашку Саше. Пар вился над тёмной жидкостью, пахнущей дымом и чем-то горьким.

– Скажи ка, землячок… – Монро отхлебнул из горлышка чайника. – Как ты думаешь, где ты сейчас находишься? – Вопрос повис в воздухе.

Саша сжал тёплую чашку, пытаясь согреть онемевшие пальцы и потянуть время.

– Где то в Волгоградской области… Район Медведицкой гряды. – Он сделал паузу. – По крайней мере, так было, когда я засыпал… Вчера.

– Волгоград… – Монро растянул название, будто пробуя на вкус давно забытое слово. В его глазах мелькнуло что то далёкое, трепетное. – Приятно слышать. что то родное… из прошлой жизни. – Он отхлебнул снова, и взгляд сразу стал железным, отстранённым. – Никогда там не был. – Фраза прозвучала как то резко и не логично.

Чай, и вправду, оказался крепким и ароматным. Саша с удовольствием сделал глоток. Горячая жидкость приятно разлилась по пустому желудку, от чего последний утробно заурчал, требуя чего-нибудь более существенного.

– Мне ты тоже нужен живым, – продолжил Монро, отхлёбывая из чайника. – Вот эти двое, – он кивнул в сторону трупа у дерева и распластанной Беатрис, – давно засветились. Ходят на болота втроём, возвращаются вдвоём… но всегда с наградой. Смерть охотника – дело обычное. Но чтобы каждый раз охота заканчивалась успехом? Слишком стабильно. Теперь ясно, почему третий всегда был свежей приманкой для зверя. – Он пожал плечами, будто говорил о плохой погоде. – Со мной поступили бы также, кабы не нашёлся ты на лесопилке.

– Это кое-что проясняет, – сказал Саша, стараясь звучать естественно, подталкивая собеседника к продолжению. Конечно, всё это казалось полным бредом с точки зрения его знаний. Но если вспомнить ту железяку для чистки морковки, валявшуюся у столба, и хладнокровных убийц с револьвером XIX века… речи Монро звучали уже не такой паранойей. «Приманка для зверя… Какого ещё зверя?»

– Ни черта тебе это не проясняет! – Монро снова рассмеялся, коротко и жёстко. – Но, ладно, по порядку. С этим добром, – он махнул в сторону рюкзаков и добычи охотников, – одному не справиться, тут ты мне и пригодишься. Дотащим до города, а я в благодарность расскажу, где ты оказался, и даже подкину монет на первое время. Идёт?

Альтернатива: либо новая компания, либо остаться здесь с трупами и местными породами собак. Саша кивнул, протягивая руку.

– Идёт. Александр. Но зови Саша.

– Михаил Олегович Навроцкий. Или просто Монро. – Его рукопожатие было крепким, сухим, без лишней дружелюбности. – Ну и отлично. Пешком с болот – неделя хода, да и то, если знать путь. Но это с утра. А пока… – Он потер живот. – Чай чаем, а жрать охота. Перекусим? – С той же странной, неуместно дружелюбной улыбкой Монро снова полез в ближайший рюкзак, шурша содержимым.

– Стоп! – Внезапное воспоминание ударило, как током. – А где девочка?

Монро замер. Всё его тело мгновенно собралось, как пружина, а добродушие испарилось без следа.

– Какая девочка? – голос стал низким и опасно ровным.

– Когда вы меня… вырубили, она была в комнате! Рядом с трупом отца! – Саша почти не верил, что её могли не заметить. – В метре от меня! Маленькая, лет восьми…

– А про отца, это она тебе сообщила? – Монро уже был слева, его правая рука мертвой хваткой сжимала рукоять Кольта Беатрис. Весёлый и добродушный, он мгновенно превратился в ощетинившегося зверя. Одним резким движением он встал между костром и зданием, спиной к огню, всматриваясь во тьму. – Что ещё она тебе сказала?

– Ничего! Она… сильно напугана, истощена. Не произнесла ни слова! Я пытался говорить с ней… такое бывает при шоке. – Саша встал рядом, инстинктивно ища объяснения этой резкой перемены в настроении. – Но она… как будто хотела помочь! Предложила пирожки с капустой… – Он машинально улыбнулся при воспоминании о том аромате. – Что тебя так взбудоражило? Просто испуганная девчушка! Наверное, забилась в щель, когда услышала вас.

– Маленькая девочка… предлагающая пирожки путнику… стоя над трупом отца… – Монро не отрывал взгляда от тёмного проёма сарая. Голос его звучал, как скрежет металлом по стеклу. – На этих болотах, Саша, люди не живут уже больше семидесяти лет. Тут нет детей, совсем нет.