Жизнь страны на арене цирка. Книга III: Реконструкции

© Немчинский М. И., 2017

© Российский институт театрального искусства – ГИТИС, 2017

Слушать время

Вместо введения

Цирк всегда стремится изъясняться на своем языке. И при этом постоянно обращается к проблемам, привлекающим его зрителей. Так обычно выстраиваются темы номеров всех жанров. Так объединяются они в целостные представления. Так создаются сюжеты цирковых пантомим.

Цирковая пантомима является убедительным доказательством умения мастеров манежа развернуть своеобразие своего зрелища до масштабов целого спектакля. Его темы и приемы изложения многообразны. Цирковая пантомима, как и всякое произведение манежного искусства – от номера до представления, – может ориентироваться и на определенный цирковой жанр, и на привлечение всех средств выразительности, предусмотренных режиссерским замыслом. Вместе с тем цирковая пантомима может выстраиваться по требованиям любого жанра (в сценическом толковании этого понятия).

Я обратился лишь к одному направлению, наиболее широко представленному на манеже отечественного государственного цирка. Интерес именно к патриотической пантомиме свидетельствует, что цирк последовательно отстаивал свое право и обязанность, наряду с театром и кинематографом, не просто развлекать, но и воспитывать зрителей, заполняющих его амфитеатр. Серьезная тематика, как убедил анализ более чем полувекового творческого процесса, вовсе не принуждала к отказу от комического, даже буффонадного, изложения материала. Это в свою очередь вовсе не означало потери четкой идеологии манежного спектакля. Напротив, даже подчеркивало публицистическую четкость постановочного решения. На такое разнообразие, многообразие постановочных возможностей цирковой пантомимы я и стремился направить внимание читателей.

Несмотря на кажущуюся легкость и развлекательность циркового мастерства, оно традиционно отображает четкое мировоззрение своей страны и своего времени. При всей тренированной физической первооснове цирк, бесспорно, искусство поэтической метафоры. При ее утверждении равноправны героика и клоунада. «Балаган» и «небеса», по выражению Давида Самойлова. Поэт, не отрывая одно от другого, уверял, что «искусство – смесь Небес и балагана». Тем достоверней эту неразрывную связь утверждает манеж:

Надеюсь, что именно с этих позиций читатель и обратится к предложенным его вниманию реставрациям.

Это не готовые рецепты. Пытаться повторить постановку цирковой пантомимы бессмысленно. Ведь чтобы такое, самое масштабное зрелище на манеже удалось, необходимо совпадение слишком многих частностей.

Я стремился восстановить прежде всего образную сферу, в которую погружалось каждое оригинальное зрелище. Значит, ту меру условности, которая диктовала взаимодействие сценического и манежного, тем самым связь циркового искусства со всеми смежными зрелищами. Убежден, что цирк является частью культуры страны. Пантомимы позволяют наиболее достоверно и темпераментно проявить его особенности. И не только потому, что каждая из них отражает наиболее значимые достижения искусства манежа в каждый конкретный период. Но потому, что они четко заявляют право цирка на собственную образность, основанное на выразительности циркового мастерства и искусства.

Пантомимы подхлестывают стремление цирка оставаться востребованным и современным.

Октябрь на арене

Пантомима в 10 эпизодах[1]

Ленгосцирк

6—7–8 ноября 1927 г.

Автор и режиссер С.Э. Радлов

Художник В.М. Ходасевич

Музыкальное оформление В.Л. Гуревич

Первые два отделения показывали отличные цирковые номера. Когда зрители возвращались в зал после второго антракта, их встречал пустой манеж. Небольшой ковер, покрывающий опилки в центре, уложен был ромбом, так что углы его направлены были на пожарные проходы. Не успевали зрители занять места, резко гасли дежурные фонари.

Прожектора высвечивали оркестр (он тогда располагался над форгангом, проходом на конюшню). Выходил дирижер.

Звучала увертюра, «Октябрьская победа», как ее представляли программки. Под аплодисменты зрителей гасли фонари, освещавшие оркестр.

Тотчас раздается выстрел пушки. И в манеж ударяет луч прожектора.

Еще выстрел. Второй луч прожектора.

Третий выстрел. Темноту прорезает еще один луч. (Выстрелы звучат в хорошем темпе, один за другим.)

Из форганга на центр манежа выбегают Эйжен, натянувший на голову цилиндр и превратившийся в перепуганного буржуя, Франц, надевший долгополый сюртук, широкополую мягкую шляпу и перевязавший щеку – чтоб не узнали – тряпкой, маленький Фриц, превратившийся в даму, из-за надетых на него женского платья и парика, и Ролан, убежденный, что ему для преображения в обывателя достаточно взять в руки трость.

Эти «бывшие люди» мельтешат посреди манежа, всматриваются, вслушиваются, переговариваются, все громче и громче:

– Что…

– Это…

– Такое…

– Что это?..

– Что это такое?

Громовый ответ из-под купола (в рупор):

– Переворот!

Тут же манеж заливает красный свет.

Гремит в оркестре «Варшавянка». Бросаются друг к другу осколки старого мира, сжимаются в кучку посреди манежа.

Из бокового пожарного выхода выскакивает группа рабочих с винтовками в руках. Замерев на мгновение на барьере, восставшие несутся, выкрикивая «Ура!» через манеж в центральный выход.

«Бывшие», разлетевшиеся врассыпную, собираются в центре манежа.

Из противоположного бокового выхода выскакивает отряд красногвардейцев с криками:

– Крепость взята!

«Бывшие» замирают. Расползаются на корячках, прячась, к барьеру.

Красноармейцы, потрясая винтовками, несутся к выходу на конюшню, исчезают.

«Бывшие» путаются между ногами бегущих, перескакивающих через них красногвардейцев. Оставшись одни, снова сползаются к центру.

Лучи прожекторов рыщут по манежу, по куполу, по залу, по лицам зрителей, собираются вместе, когда появляющиеся восставшие замирают на барьере, и снова, провожая отряд, скользят по манежу, по залу, по куполу.

«Бывшие», озираясь по сторонам, пугаясь друг друга, снова, ища поддержки, стягиваются вместе.

Из центрального входа, стреляя в воздух, на барьер вылетают матросы. Кричат:

– Зимний взят!

Несутся, сшибая мечущихся «бывших», двумя потоками в боковые выходы.

«Бывшие» уже не могут передвигаться, они затравленно колышутся на местах, на которых оказались, сметаемые наступающими.

Тут же с криками, свистом, хохотом, выстрелами рабочие, красноармейцы, матросы выносятся из всех выходов, перемахивают через барьер, поворачиваются лицами к зрителям и так, стоя кругом, плечо к плечу, замирают и замолкают.

И кто-то один не говорит даже, а выдыхает:

– Город взят…

Звенят фанфары в оркестре. Все прожектора взлетают вверх, под купол. И оттуда, с треском разворачиваясь, спускаются кумачовые полотнища флагов с надписью «Р.С.Ф.С.Р».

Рабочие, красногвардейцы, матросы, взявшие в круг манеж, кричат, потрясая винтовками: «Ура!»

– «Ура!» – кричали вместе с ними, вскочив со зрительских мест, матросы, красноармейцы, рабочие, их девушки, матери, жены, их дети, пришедшие на пантомиму.

Вырубка света.

Дребезжащая, как бы на шарманке наигрываемая, мелодия «Цыпленка жареного».

Мутный свет.

В нем неразличимы лица сжавшихся, съежившихся «бывших». Их стоны, не друг другу даже, в никуда:

– Кто же за нас?..

– Кто?!?

– Заступится?..

– Кто?!?

И «нерусские» голоса со всех сторон, старающиеся говорить по-русски (через рупор):

– Англия!

– Франция!

– Антанта!

– Белогвардейцы!

Духовые инструменты с отбивающими ритм барабанами залихватски играют «Марш Преображенского полка».

Белый свет все сильнее и сильнее освещает манеж, и через него с конюшни в центральный вход маршируют шеренги белогвардейцев. С иголочки одетые. С головы до ног вооруженные.

«Бывшие» взбадриваются, поднимаются, оправляются, прихорашиваются. Бросают марширующим цветы. «Дама» шлет воздушные поцелуи.

Войско, сопровождаемое восторгами «населения», покидает манеж.

Горн играет сбор.

Из боковых выходов выбегают, волоча винтовки, как палки, красноармейцы недавнего призыва. Необученные. Необстрелянные.

Тихо начинает звучать мелодия песни С. Покрасса на слова П. Григорьева (Горина) «Красная Армия всех сильней» («Белая армия, черный барон / Снова готовят нам царский трон…»).

Стремительно появляется опытный, повидавший окопы красногвардеец. Строит новобранцев ловко и быстро. Муштрует их понятливо и четко. Лихая маршировка. Четко выполняемые ружейные приемы.

Вдруг из центрального выхода вываливается белогвардейский отряд, ощетинивается штыками.

Оркестр постепенно, по инструменту, замолкает.

Дрогнувший молодняк бежит. Выхватившего браунинг красногвардейца срезает вражеская пуля. Убегающие уносят его с собой. Белогвардейцы, взяв винтовки наперевес, бросаются в штыковую атаку.

Манеж мгновение пуст.

Со стороны конюшни доносится выстрел, другой, нестройный залп.

Замолкнувшая было мелодия начинает звучать снова, все громче и ритмичней.

Выскакивает, волоча винтовку за ремень, белогвардеец в растрепанной одежде. Убегает, не чуя под собой ног.

Защищаясь, вываливаются, потерявшие былой лоск, белогвардейцы. Их теснит Красная гвардия. Ряды опомнившегося молодняка пополнили опытные солдаты.

Бой становится все ожесточенней. Стороны сходятся врукопашную. В ход идут и штыки, и кулаки. Все деловито и стремительно.

Темнеет. Клубы дыма от выстрелов. Всполохи огня. Прожектора выхватывают крупные планы схватки. Свет пульсирует.

Красноармейцы вытесняют беляков с манежа.

Вырубка.

Скрипки с надрывом выводят сентиментальный стон ушедшей эпохи: «Где Вы теперь, кто Вам целует пальцы?..»

Сквозь синеватый свет в боковых и центральном выходах появляются клоуны, по-прежнему представляющие озлобленных на Революцию «бывших». Они, натянув на себя бессчетное количество одежек, торопливо вытаскивают и укладывают на барьер огромные, неподъемные чемоданы, короба, тюки, шляпные коробки. Сложив и пересчитав все, они перелезают в манеж и начинают нагружаться вынесенными вещами, пытаясь ухватить все сразу. Коробки или сумки падают из их рук. Когда они наклоняются и поднимают упавшее, из рук вываливается что-нибудь другое. Или раскрывается упавший чемодан и из него вываливается все содержимое и приходится, избавившись ото всего, что осталось в руках, собирать рассыпавшееся. Наконец, все вновь упаковано и поднято с манежа. Можно двигаться дальше.

Гармоника с надрывом наяривает: «Любо, братцы, любо, / Любо, братцы, жить…»

Под улюлюканье вылетает конный отряд махновцев.

И мига не проходит, как все чемоданы, короба, тюки и шляпные коробки, выхваченные лихими вояками, оказываются притороченными к их седлам.

Один из пеших махновцев ловким ударом кнута выбивает сумочку из рук «дамы». Другой, так взмахивает кнутом, что он оборачивается вокруг лодыжки убегающего, опрокидывает его и позволяет забрать чемодан, который тот пытался спасти.

В разгар мародерства, перемахнув через барьер, на манеж выскакивает отряд буденовцев.

Оркестр начинает играть мелодию популярной песни Дм. Покрасса на слова Д’Актиля «Мы – красная кавалерия, и про нас…».

Завязывается кавалерийский бой.

Обмены винтовочными выстрелами. Сабельная рубка. Рукопашные схватки, когда кони под противниками ходят на месте кругами. Падения с лошади, друзья, на ходу подхватывающие раненого друга к себе в седло. Сражение захватывает весь манеж. Или сосредотачивается у какого-нибудь края.

Противники, продолжая биться, скрываются в боковом входе.

Один из вояк батьки Махно перед тем, как скрыться, пытается подобрать сворованный чемодан. Он его подхватывает, нагнувшись с седла. Но бежать уже поздно. Путь ему преграждает юный буденовец.

Они остаются на манеже вдвоем (Лясковский и Бернат).

Оркестр переходит на мелодию песни А. Давиденко «Конная Буденного» (строка ее текста, написанного Н. Асеевым, стала названием эпизода).

Бой между ними все беспощадней (они галопируют, продолжая оставаться друг против друга, через манеж, как это и положено в цирке). Прячась от выстрелов за крупом лошади, они стреляют друг в друга. Подстреленный махновец падает навзничь, запутавшись ступней в стремени.

Лошадь убегает, волоча побежденного по опилкам через весь манеж.

Юный буденовец ликует, выделывая на лошади чудеса джигитовки.

Вырубка света.

Оркестр на самых высоких нотах играет издавна известную в России мелодию – «Мальбрук в поход собрался».

Воровато выглянув из-за барьера, пятеро вояк-белогвардейцев перебираются на манеж.

Сбросив сабли в сторону, они разжигают костер, сооружают над ним треножник из кричали, потрясая винтовками, палок. В котелок, отцепленный от вещмешка, отправляется ощипанная утка, приправы, заливается вода из принесенного с собой ведра. Котелок подвязывается над огнем, а изголодавшаяся пятерка усаживается вкруг костра и тут же начинает тыкать в птицу ложкой и ножами, проверяя готовность похлебки.

Но отдохнуть им не удается.

Яростный вояка белопанской Польши в подбитом мехом зипуне и лихо надвинутой на лоб конфедератке (Эйжен), размахивая саблей выволакивает с собой тщедушного Булака-Балаховича (Франца, поменявшего шляпу на конфедератку).

Следом выводят коня под седлом.

Сбившихся в кучку солдат заставляют подобрать сабли и выстроиться в шеренгу. Взмахами сабли призывают подтянуться, воодушевиться, отправиться на борьбу со злодеями большевиками.

Солдаты мнутся, отступают, пытаются улизнуть.

Белополяк из пустого ведра достает орденскую звезду и прикалывает ее на грудь одного из солдат. Солдаты по-прежнему пытаются улизнуть.

Тогда Булак-Балахович решает подать личный пример. Выхватив из ножен одного из солдат саблю, он пытается вскарабкаться на коня. Сабля ему мешает.

Понукаемые белополяком, солдаты вынуждены помочь вояке. Они освобождают его от оружия, подставляют, перевернув вверх дном, ведро, как скамеечку, заталкивают, взявшись все вместе, в седло. Им удается подбросить беспомощное тело, но, оказывается, что они перестарались. Булак-Балахович летит через корпус коня на манеж. Обежав животное, солдаты поднимают рухнувшего генерала, подхватывают на руки, тащат вокруг коня на прежнее место и, наконец, забрасывают в седло.

Белополяк доволен, он подбадривает всадника. Солдат снова загоняют в строй. Булак-Балахович взмахивает саблей, чтобы подбодрить свое войско. Но взмахивает слишком ретиво. Конь пугается, сбрасывает его и убегает.

Булак-Балахович топочет во гневе ногами. Солдат посылают поймать, вернуть коня. Белополяк успокаивает разбушевавшегося вояку.

Солдаты возвращаются, но вместо коня выволакивают «осла» (пони, переодетого в осла). Булак-Балахович в ярости от такой насмешки. Белополяк с трудом усмиряет его и с помощью солдат помогает взобраться на «осла». Солдаты нехотя выстраиваются в шеренгу.

Белополяк, выхватив саблю, кричит:

– На СССР!

Генерал пришпоривает «осла», но тот разворачивается и уносит бесславного вояку в противоположную сторону. Белополяк бежит следом, пытаясь остановить упрямое животное.

Солдаты разбегаются.

Вырубка света.

В темноте выносится батуд.

Радостный белый свет, подкрашенный красными прожекторами.

Вокруг стоящего посереди манежа батуда, заполняя весь манеж (двадцать два человека!), расположились рабочие в одинаковых черных комбинезонах на одной лямке, открывающей красную подкладку отворотов, в белых рубахах с красной полоской над карманом, с засученными рукавами, на всех лихо заломленные, в черно-белую клетку, рабочие кепки.

Все замерли в устремленных вверх позах.

Под куполом, среди знамен РСФСР, зажигается надпись: «К социализму!»

Тотчас вступает музыка. Звучит мелодия песни Я. Озолина на слова Ф. Шкулева «Мы – кузнецы, и дух наш молод».

В тот же миг оживают рабочие.

Одни, энергично перемещаясь по манежу, строят, взбираясь на плечи друг друга, все более высокие пирамиды. Другие, подзадоривая друг друга, вскакивают по очереди, а то и группами, на батуд, и взлетают все выше и выше, устремляясь к светящейся под куполом надписи.

На барьер у центрального входа вскакивает Виталий Лазаренко.

Уже его появление – радостный аттракцион для зрителей. Перекрывая аплодисменты, «народный шут» выкрикивает стихотворные строчки:

– Там, где прорывы в промфинплане,

Там дорог каждый день и час.

И выполнение заданий

Спасет энтузиазм масс![3]

Тот «рабочий», который появился вместе с Лазаренко (Морис), бежит по барьеру к боковому входу и оттуда по веревочной лестнице начинает взбираться под купол.

Рабочие и на манеже, и на сетке батуда, остановив свои передвижения и трюки, единым жестом рук сопровождают подъем товарища.

Взбирающийся вверх рабочий старается подниматься по ступенькам в такт музыке, как бы помогающей ему в подъеме.

Лазаренко спрыгивает с барьера и уходит.

Прожектора высвечивают «бывших людей», выглядывающих из боковых входов.

Взбешенные строительством новой жизни, они бросаются к созидателям. Забыв страх, «бывшие» отпихивают рабочих друг от друга, взобравшись на батуд, пытаются столкнуть находящихся там, остановить взлеты, вцепившись в веревочную лестницу, трясут ее, чтобы сбросить взбирающегося к куполу. Рабочие отмахиваются от их наскоков, как от назойливой мошкары. Но те не унимаются, мешают всем и всюду.

Тогда один из рабочих оборачивается с призывом к форгангу.

Под все громче звучащую музыку песни «Молодая гвардия» на слова А. Безыменского к манежу выносится на лихом коне юный буденовец (Нико). В руке у него, как пика, поднята ярко-красная метла на древке.

«Бывшие» замирают. Перехватив метлу в обе руки, буденовец резко взмахивает ею. «Бывшие» испуганно пятятся. Пустив коня с места в галоп, буденовец несется по манежу, одного за другим сметая вредителей.

Они, спасаясь, перескакивают через барьер, прячутся среди зрителей. Призывают и их к протесту. Зрители, разумеется, с хохотом выталкивают их обратно.

Рабочие на манеже строят устремленные вверх пирамиды, взлетают все выше над батудом, их товарищ поднимается все ближе и ближе к куполу.

Юный буденовец, со своей карающей красною метлой, сдерживая коня, ведет его медленным шагом вдоль барьера, оберегая мирный труд.

Замолкает музыка.

Гаснет свет.

В темноте убирают с манежа батуд.

(Гимнаст-рабочий остается на трапеции.)

Освещается пустой манеж.

Неожиданно, пронзительно, но как-то неуверенно начинает звучать мелодия почти уже забытого царского гимна.

Раскрывается занавес форганга и оттуда торжественно и почтительно вывозится золотой царский трон, верх которого заботливо закрыт балдахином. По бокам эту процессию сопровождают замшелые придворные, чуть ли не рассыпающиеся при каждом шаге (Фриц и др.).

Трон доставлен на центр манежа.

Униформисты, выкатившие его, поклонившись, уходят.

Придворные утирают слезы умиления и, поминутно кланяясь, объясняют зрительному залу, приглашая и его присоединиться к их радости:

– Их императорское величество!..

– Дождались, Господи!

– Сподобились!

– Государь император!..

– Аллилуйя! Аллилуйя!

– Аллилуйя!

– Кирилл I-й!

– Ура! Ура! Ура!

Запевают, от переизбытка чувств, не слушая ни музыки, ни друг друга:

Кланяясь и приседая при каждом шаге, приближаются к трону.

«Дама» расправляет выбившийся из-под балдахина край императорской пурпурной мантии.

Берутся за кисти, свисающих с четырех углов шнуров. Начинают трепетно поднимать балдахин.

Потрясенно замолкают, потому что, открыв балдахин, видят сидящую на троне свинью.

Она с нафабренными черными усами на рыле, в золотой короне, с наброшенной на плечи огромной пурпурной мантией, подбитой и отделанной горностаем.

Преодолев обалдение, все бросаются к трону. Этого уже не выдерживает свинья. С пронзительным визгом она срывается с трона. Волоча за собой мантию, бросается наутек.

Придворные бросаются следом:

– Ваше императорское величество!..

– Государь император!..

– Батюшка всероссийский царь!..

Спотыкаясь друг о друга, путаясь в мантии, пытаются догнать, удержать, вернуть на трон.

Оркестр начинает играть гимн в таком темпе, что угнаться за ним невозможно.

Свинья визжит, придворные вопят. Зрители с удовольствием хохочут.

Вырубка света.

Посреди такта замолкает мелодия гимна.

В темноте униформисты увозят трон.

Звенят фанфары.

Прожектора освещают в центре манежа Виталия Лазаренко.

Он в своем ярком, праздничном карнавальном костюме стоит возле кумачовых, чуть ли не в его рост, ловко слепившихся цифр «1» и «0», – «10».

Он не шутит, не совершает своих знаменитых прыжков. Он бросает прямо галерке:

Под куполом цирка в лучах прожекторов разворачиваются лозунги, приветствующие трудящихся стран Востока и Запада.

Гремят фанфары.

Манеж заливает полный свет.

Наступательный марш.

Одновременно происходит следующее.

Лазаренко бежит вперед и вскакивает на барьер у центрального входа.

Подошедшие униформисты подхватывают цифры юбилея и, высоко подняв перед собой, несут их вдоль барьера.

Из форганга выбегает физкультурная группа в строгой красно-белой спортивной одежде.

Навстречу им из центрального входа, обтекая Лазаренко, появляются все участники циркового представления (и пантомимы, и первых двух отделений). Перескочив барьер, они заполняют весь манеж.

Из боковых входов на барьер поднимаются клоуны – и Эйжен, и Франц, и Фриц, и Ролан, а также Альперов с Максом, все в своих, хорошо знакомых зрителям цирковых костюмах.

Прожектор освещает под куполом на трапеции гимнаста, так и не снявшего костюм рабочего.

Оркестр начинает играть «Интернационал».

И тут же, как только они заполнили весь объем цирка, артисты и физкультурники, обрушивают на зрителей свою виртуозную выучку.

Физкультурники одну за другой, четко фиксируя каждую, строят все усложняющиеся пирамиды.

Артисты жонглируют, исполняют трюки в руках друг друга, сменяют одни акробатические прыжки другими, гимнаст-«рабочий», повиснув на руках, раскачивает трапецию по все большей амплитуде, и от этого движения ходуном ходят все лозунги, растянутые в полусфере, все флаги, свисающие с купола.

А из форганга, один за другим, выскакивают всадники, мчатся вдоль барьера.

И два униформиста ставят на барьер, возле Лазаренко, кумачовые, тесно слепившиеся цифры «10», славный знак юбилейного торжества.

Лучи прожекторов гуляют по охватившему весь цирк горячему, никого не оставляющим равнодушным вихрю из человеческих тел, скачущих лошадей, парящих флагов.

Из-под купола сыпятся, как когда-то в финале «Меча мира» (первого, поставленного Радловым на этом манеже, революционного спектакля) красные звезды.

Наступательный марш.

Черный пират

1-й Московский госцирк.

Премьера 17 апреля 1928 г.

Постановка Вильямса и Энрико Труцци

Художник М.М. Беспалов

Музыкальное оформление И.П. Эрденко

Пантомима шла во втором отделении, но элементы ее декораций приготавливались еще до пуска зрителей в здание.

Под куполом подвешены, образуя незамкнутый квадрат в пол манежа, четыре трубы, засверленные многочисленными отверстиями. К ним подведен шланг, через который в эпизоде грозы подавалась вода. Снаружи квадрата были подвешены полированные металлические стержни (освещенные вспышками прожекторов, они будут имитировать молнии).