Плавучие гнезда

Сейчас я думаю о том, что зря мы тогда купили эту большую квартиру. Петя хотел сразу двухкомнатную, а я хотела все, что хочет он, потому что муж тогда рисовал передо мной картины нашего будущего с домашним кинотеатром, со зваными ужинами, с палисадником, где будут расти пионы, где мы будем пить кофе по утрам и любоваться течением реки. Я все это видела отчетливо и в ярких зелено-голубых оттенках, прямо как на рекламных баннерах этого жилого комплекса.

Когда мы переезжали, мы заказывали целую грузовую машину, чтобы перевезти наши вещи из съемной квартиры Пети, потом еще кое-что я вывозила машиной поменьше из маминого дома. Книги, одежду, немного посуды, которая маме больше была не нужна, потому что она теперь жила одна. Грузчики заносили коробки как раз в эту самую комнату с телевизором, где телевизора на тот момент еще не было, даже и дивана не было. Эта комната вообще оставалась пустой очень долго. Нет, не пустой, а необжитой. О спальне и кухне мы позаботились заранее – заказали мебель вместе с техникой, и все самое необходимое у нас было сразу. А в этой комнате не было ничего кроме коробок. Мы постепенно разбирали вещи, не все сразу, мы с Петей решили, что никуда не спешим и будем обустраиваться по мере сил. И эта комната все оставалась каким-то перевалочным пунктом из прошлой жизни в новую, камерой хранения, складом. Поэтому я к ней так и не привыкла, так и не почувствовала ее частью нашего дома, будто я с самого начала знала, что сюда заселятся они.

А еще в этой комнате у нас с Петей никогда не было секса, несмотря на то, что сюда мы все-таки поставили диван и большой телевизор для наших киновечеров. Даже когда мы смотрели на этом телевизоре эротику, потом мы переходили в спальню или на кухню.

Мы не позаботились создать в этой комнате уют. Дополнительного интимного света мы не добавляли, диван поставили прямо посередине, под самой люстрой, что было ужасно неудобно: если лечь, то свет будет бить прямо в глаза. Сейчас мы передвинули диван к стене, чтобы его можно было расправить, и из-за этого в комнате стало совсем пусто, а на ковре остались вмятины от ножек. Я принесла сюда журнальный столик, убрала все из комода под телевизором, у противоположной от окна стены поставила рейл, чтобы не покупать шкаф, ведь это было бы глупо и расточительно. Мы же не знаем, сколько это все продлится, сколько они будут у нас жить.

Сейчас я думаю о том, что, если бы у нас с Петей квартира была бы где-нибудь в менее благополучном районе и всего с одной комнатой, к нам бы никого не подселили.

Они приехали. Они уже в доме.

Я готовила пасту с тунцом и нарезала фокаччу, пока Петя показывал им палисадник, рассказывал что-то про свою работу. В руках они держали по стакану, пока что воды с газом, потому что вино остывало в холодильнике – Пете его передали там, на Морвокзале.

Оба они уже сходили в наш душ.

Женщина оставила полотенце на голове, из-под махровой ткани выглядывали темные мокрые пряди, с которых вода стекала на голую шею. Но ей будто не было холодно, она хмурилась и смотрела на реку. Чуть ниже моего мужа и значительно ниже своего.

Мужчина присел на корточки и гладил нашего кота, а я даже и не заметила, как тот выбежал. Моби Дик терся о ноги мужчины, тыкался носом ему в руку, когда мужчина переставал гладить кота, отвлекаясь на слова Пети. Мужчина быстро кивал и смеялся над Петиной шуткой. Я поймала себя на том, что тоже улыбалась, хоть шутки не слышала. Просто от смеха Пети я начала расслабляться. Они выглядели как самая обычная пара, будто наши старые друзья пришли к нам на ужин. Мы все были примерно одного возраста.

Я достала вино из холодильника и разлила его в четыре бокала. Вдобавок к пасте и хлебу я открыла шпроты, потому что предполагала, что они голодные, ведь я не знала даже, ели они что-то в пути или нет, каким был их сухпаек, который выдали на берегу.

Дверь на балконе была открыта. Я выглянула в палисадник и позвала их к столу. Мужчина улыбнулся мне, взял кота на руки и встал. Женщина обернулась, она по-прежнему хмурилась, будто не расслышала, что я сказала, и Петя рукой пригласил их пройти в дом. Они направились к балкону, а я вернулась на кухню и встала рядом со столом, как гостеприимная хозяйка. Как собачка, выполнившая команду и ожидающая похвалы.

– Садитесь, пожалуйста. Вы, наверное, голодные, – сказала я, когда они вошли, и почувствовала себя своей мамой.

Мужчина опустил Моби Дика на пол и сел за стол первым. Женщина медлила, потом сказала, что сначала снимет полотенце.

– Фен в ванной, – сказала я. – Вы можете высушить голову.

Она молча кивнула и ушла. Мы с Петей тоже сели.

– Выглядит и пахнет невероятно! Это фокачча? Обожаю! И вино? Выпьем за знакомство? – сказал мужчина и поднял свой бокал.

Мы не стали ждать его жену, чокнулись и выпили холодного вина. До нас доносилось тихое жужжание фена.

– Как давно я не пил вина! А я ведь бармен. В прошлом. У нас бары уже давно были закрыты. У вас тоже? Но я мешаю неплохие коктейли. Поэтому, если у вас есть еще какой-нибудь алкоголь, я… Петр, у вас есть возможность доставать алкоголь? Джин, кампари?

Петя засмеялся. Конечно, у него такая возможность была. Он ведь моряк.

– Понятно, ваш смех говорит больше слов. Тогда я бы с удовольствием смешал для вас с Анной пару коктейлей. Можем устроить вечеринку. Что нам еще остается?

Мужчина откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. У него было много татуировок, они ползли по его предплечьям, забирались под футболку.

Наконец на кухню вернулась его жена, она была очень тихая и легкая, ходила будто на носочках. Я даже вздрогнула, когда она вдруг появилась в дверном проеме.

– Милая, садись. Знаешь как вкусно? Фокачча, представляешь?

Мужчина хлопнул по стулу рядом с собой, напротив меня. Я опустила глаза на свою фокаччу, почему-то мне было неловко под ее взглядом.

Женщина села, а я вскочила положить всем пасты – фузилли с маслом и тунцом. С молочкой были проблемы, поэтому сливки я добавить не могла.

– Это что, тунец? – спросила она.

Я посмотрела на нее – она морщилась.

– Да, вы не любите его?

– Мы не едим мясо, – сказал мужчина. – И рыбу. Но фокачча великолепная, правда. Поэтому ничего страшного.

– Простите, я не знала.

Руки оттягивала тяжелая кастрюля, полная макарон.

Я положила пасту нам с Петей, а мужчина – кусок фокаччи своей жене, но на ее тарелке пышная итальянская лепешка превратилась в обычный кусок хлеба. Женщина отщипнула маленький ломтик, положила его в рот и прожевала, почти не разжимая челюсти. Мужчина оперся локтем о спинку ее стула и погладил шею жены. Мне стало неловко, сама не знаю, почему. Я положила руку Пете на колено и поскребла его ногтями, почесала, будто кота. Петя накрыл своей рукой мою.

Прозвучал вопрос: «Нальете еще?»

Это сказала женщина. А я даже не заметила, что она выпила уже целый бокал.

Петя лежал на спине, подложив руки под голову, будто на пляже, и смотрел в потолок. Делал зарядку для глаз.

– А где Моби Дик? – спросила я.

– Не знаю, тут где-то бегает. А что?

– Я сегодня его потеряла. Это все потому, что ты разрешил ему гулять в палисаднике. Думала, он убежал или его сбила машина.

– Ну нашелся же?

– Он был в кустах. Обглодал там птицу, и я нашла ее труп. Надо бы убрать, вдруг еще кто-то придет доедать.

– Вороны уже все склевали. Завтра проверю.

– Хорошо. Но я пойду все же поищу кота сейчас.

– Давай, любимая. Я жду тебя, – сказал он и поцеловал меня в плечо.

Я вышла из нашей спальни и на цыпочках направилась в сторону кухни мимо комнаты с ними. Обычно, если я крадусь, чтобы, например, не разбудить Петю, кот может и на ноги наброситься откуда-то из темноты. Он был серый и имел суперспособность материализовываться из теней. Но сейчас из темноты внезапно появилась женщина. Я вздрогнула, у меня вырвался вскрик.

– Простите, я забыла… Вы меня испугали. Так неожиданно появились.

Она смотрела на меня как на дуру и молчала. Я ненавидела, когда молчат, это всегда срабатывало против меня. Вот и сейчас мне захотелось заполнить образовавшуюся между нами словесную пустоту.

– Простите еще раз, если тоже напугала вас. Я искала кота.

– Кота? Он у нас в комнате.

– У вас в комнате? Но кот в жизни туда не заходил.

– Теперь, значит, зашел, – сказала она. – Хотите, сами посмотрите.

Я направилась за ней в ту комнату. В их комнату.

Женщина нырнула в проем, оставив дверь открытой для меня. Я осторожно заглянула внутрь. Диван был разложен, наше синее белье расстелено. Поверх одеяла в одних спортивных штанах лежал мужчина, и я увидела на его голой груди еще несколько татуировок. Рядом с ним кверху пузом устроился кот.

– Добрый вечер, – сказал мужчина. – Смотрите, как Моби Дик балдеет.

– Да, удивительно.

– Что тут удивительного? – спросила женщина. – Это же кот. Они любят, когда их чешут.

Я посмотрела на нее. Женщина сняла свитер и осталась в одной черной майке на бретельках. Она легла рядом со своим мужем, между ними был только кот. Я перевела взгляд с кота на выпуклость ее сосков под майкой, а затем на ключицу, где была татуировка. Я не разглядела, что на ней изображено, и побоялась пялиться.

Мужчина сказал:

– У меня тоже есть свой Моби Дик.

Он ухмыльнулся. А я не поняла, о чем идет речь, и глупо разглядывала их. Тогда женщина засмеялась и объяснила, что ее муж имел в виду свою татуировку кита.

– Да, вот здесь.

Мужчина поднялся с дивана и задрал штанину – на его лодыжке горбатый кит выпрыгивал из воды. Спина кита выгибалась над поверхностью, а хвост оставался в море. Линия воды делила кита пополам, по форме он был похож на полумесяц. От его плавников в стороны разлетались брызги.

– Красиво, – сказала я.

– Благодарю, – ответил он и поклонился, будто только что выполнил какой-то фокус.

– Мы хотели лечь спать, – снова подала голос женщина.

– Да, конечно. Я уже ухожу. Спокойной ночи.

Я вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

– Оставьте щель, чтобы кот мог выйти! – закричал мне вслед мужчина.

Я приоткрыла дверь и на секунду замерла. Только сейчас я поняла, что у них работал телевизор. Диктор зачитывал новости.

– Затопления продолжаются на Кольском полуострове со стороны Баренцева моря. Сегодня под водой оказался еще ряд сел и деревень, среди них Оленегорск, Ловозеро и Ревда. Судно с беженцами прибыло в Архангельск. Всего на борту…

На цыпочках я вернулась в собственную спальню.

Петя заснул, не выключив настольную лампу. Я сняла халат, легла рядом с ним в сорочке и стала думать о татуировке на плече женщины. На ней было изображено что-то странное. Может быть, это обозначение какой-то секты? Мы ведь совершенно ничего о них не знали. Информацию о беженцах не предоставляли, это было запрещено, мало ли что могла придумать принимающая сторона: меняться людьми, подкупать кого-то, чтобы, например, подселили не мужчину, а девушку.

Об их прибытии мне сообщили без Пети. Он тогда был в рейсе, а я проводила свой выходной одна дома. У меня было хорошее настроение, яркие блики танцевали на волнах, и я вышла в палисадник, чтобы солнечный свет разбрызгал на моем лице веснушки. Я вытащила стул с кухни и села, как мы с Петей и мечтали, пить кофе на собственном участке с наливающейся зеленью травой.

На звонок в дверь я откликнулась не сразу. Показалось, что пришли не к нам, а к соседям, я иногда слышала их домофон. Но звонили так настойчиво, что я решила проверить. Я вернулась в квартиру и вышла в коридор – кот сидел у двери, а за ней очевидно стоял незваный гость.

Обычно я никому не открываю, потому что никого не жду, но в глазок я увидела женщину, которая в руках держала папку с бумагами, и это внушило мне доверие. Она сказала, что она председатель ТСЖ нашего дома. Сказала, что наш дом попал в программу по расселению пострадавших от затоплений. Я знала про эту программу, к нам в Архангельск уже привозили беженцев с юга страны, где наводнения начались еще несколько лет назад. Их селили в санаториях, в общежитиях, я знала, что кого-то даже поселили в аварийных деревянных домах в центре города. Жилья не хватало.

– Теперь повезут пострадавших из Мурманской области. Их будут подселять к тем, у кого квартира большая и комната свободная имеется. У вас прописано два человека – Анна и Петр Лебедевы. Детей у вас нет, а квартира по планировке двухкомнатная. Значит, вношу вас в реестр.

Я только кивала, не могла ничего ей ответить вразумительного, думала, что надо поговорить с Петей, и он обязательно придумает, как нам избежать участия в программе.

– А от меня что сейчас требуется? – только спросила я.

– Согласовать время. Комиссия придет смотреть, какие условия вы можете предоставить пострадавшим.

– Хорошо.

– Так когда вам удобно? Надо сейчас решать.

– А нельзя, когда муж вернется?

– Надо сейчас решать, – повторила она. – Нет уже времени. Скоро привезут первую партию.

Первую партию.

– Тогда я могу через неделю в субботу, примерно в это же время. Наверное.

Женщина из ТСЖ что-то записала в своих бумагах, попрощалась и ушла. Я закрыла за ней дверь и вернулась в палисадник. На моем стуле уже спал кот, и я не стала его сгонять. Солнце заволокло тучами. Я села рядом со стулом на траву и зарыдала. Я думала, если бы Петя был здесь, то он бы решил это, не позволил бы никому жить вместе с нами. Но он был далеко. Я осталась на одном краю света, а он был на другом, как всегда, когда он очень нужен. Как тогда, когда умирала моя мама. Как тогда, когда я искала новую работу и очень боялась брать на себя ответственность за чужих детей в саду. Как тогда, когда я болела чем-то непонятным, меня тошнило, я видела кровь и желчь и боялась, что умираю. Как каждый раз, когда после его отъезда я опять понимала, что не забеременела.

Когда Петя вернулся, он попытался отказаться от беженцев, но единственным выходом было переехать в однокомнатную квартиру. И мы стали искать однокомнатную квартиру, но все они были заняты, жилья в городе действительно не хватало. Другого варианта мы не нашли и стали готовиться к их прибытию.

– Петя, ты спишь?

Он что-то пробормотал – значит, спал, и я его разбудила. Я почесала ему голову.

– Ты знаешь что-нибудь о них? Они успели тебе рассказать о себе, когда ты их встречал или когда вы были в палисаднике?

– Аня, спи, – прошептал муж.

– Не могу.

Петя вздохнул и подтянул подушку повыше, чтобы сбросить с себя сон.

– Он бармен. Ну это он при тебе уже говорил. Она искусствовед, работала в университете. Поженились пару лет назад, детей, как ты понимаешь, нет. Больше ничего особо не говорили. Но они вроде бы приятные.

– Да, приятные…

До их прибытия мы слишком часто обсуждали, какие они, и они, конечно, оказались совсем не такими.

– Ладно, не хочу о них думать.

– Ты как, в порядке?

– Не знаю. Так странно, что они за стенкой. Какие-то чужие нам люди.

– Обещаю тебе, что все будет хорошо. Тебя никто не обидит.

– Я все равно переживаю.

– Знаю. Завтра получше их обо всем расспросим. Сегодня и они, и мы устали.

– Надеюсь, они не убьют нас ночью.

– Аня, нет.

– Ладно-ладно.

– Я люблю тебя. Не думай сейчас об этом, хорошо?

– И я тебя люблю. Помоги мне расслабиться, пожалуйста.

– Хочешь, сделаю тебе массаж?

– Нет, не так.

Я села верхом на Петю, стянула с него футболку, с себя – сорочку. Муж крепко обнял меня и приподнял повыше, чтобы поцеловать мою грудь. Он гладил мою спину, талию, сжимал мои бедра. Я пыталась сосредоточиться на Пете, но не могла. Как только я закрывала глаза, я переставала видеть его перед собой, и в моей голове вырисовывалось что-то другое. Я снова смотрела на мужа, на то, как он двигается подо мной, как приоткрывает рот, как капелька пота стекает по его виску, и старалась больше не отвлекаться. Я положила его руки себе на ягодицы и стала менять наш темп, чтобы муж понял, что я хочу быстрее и жестче. Петя ускорился и через минуту издал стон. Во мне растеклась теплая сперма.

Я легла на Петю, уткнулась ему в горячую шею, поцеловала мокрую от пота кожу. Петя гладил меня по волосам, убирая прилипшие к лицу пряди. Я смотрела на то, как поднимается его грудь, но видела перед собой только горбатого кита в форме полумесяца, выныривающего из воды.

На секунду я решил, что мы в отпуске. Незнакомые стены, безликие обои и шторы блэкаут. Свежее постельное белье пахло стиральным порошком. Я повернулся к жене. Она лежала на животе, темные волосы растеклись по ее голой спине. Откинув одеяло, я положил руку на ее голый зад. Она не проснулась или делала вид, что продолжает спать. Так и будет молча лежать, пока я не встану и не уйду. Как обычно.

Даже не пытаясь издавать поменьше шума, я встал и надел трусы, потому что Соня была такая тихая, что сразу понятно, ни хрена она не спала. Я еще немного постоял у кровати, глядя на нее, вдруг она не выдержит, вдруг обернется и посмотрит, чего это я делаю. Но она крепкий орешек. Так и лежала, будто умерла. Только чуть приподнималась ее голая спина.

Плевать. Хочу, чтобы мне было плевать на нее.

Выйдя из комнаты, я закрыл за собой дверь. Пусть Соня вздохнет там от облегчения, свободно растянется на постели, может быть, еще и заснет. Сука.

Я пошел на кухню. На столе стояла кружка кофе со следом от помады на ободке. Я взял ее и сделал глоток. Кофе – горячий, но водянистый, совсем никакой.

– Доброе утро, – услышал я из-за спины.

В проеме между темным коридором и кухней стояла Анна. Проснулась она, видимо, давно. Ее светлые волосы были забраны в короткий низкий хвост, губы накрашены бордовой помадой. И одежда не домашняя – под коричневым кардиганом на ней был темно-зеленый сарафан.

– Кофе же для меня?

Я сделал еще один глоток из ее кружки. Секунду Анна помедлила, потом покачала головой.

– Простите, нет. Я себе приготовила, но с удовольствием сделаю и вам. Только вам, наверное, покрепче?

– Это вы простите, я не удержался и глотнул. Без кофе жить не могу. Может быть, я допью эту кружку, а вы сделаете себе новую, и мы посидим, поболтаем?

– Давайте я нам обоим сделаю по кофе и пойдем посидим в палисаднике. Ваша жена… Она еще спит?

Анна задала свой вопрос, не глядя на меня. Она наливала воду в электрический чайник, гремела дверцами, снимая с полки кружки, пока я хлебал ее горячую водичку и смотрел, как она насыпает растворимый кофе. Широкий кардиган соскользнул с ее плеча, обнажив кожу всю в веснушках. Я увидел лямку зеленого сарафана, а рядом бретельку черного лифчика. Анна подтянула кардиган. Голая кожа скрылась.

– Мне можно побольше. Ложки три-четыре. Если вам, конечно, не жаль. Дефицита кофе же нет?

– Растворимый пока продается.

Она тихо сказала что-то еще, но звук ее голоса поглотил открытый верхний шкаф. Я сказал, что не расслышал, и она повторила:

– Я спросила, удобно ли вам так или, может быть, вы оденетесь? На улице прохладно.

– Одеться. Конечно. Извините.

На мне были только трусы. Какой ужас.

Я вернулся в нашу с Соней комнату, тихо открыл дверь. Она все еще лежала лицом в подушку, одно плечо было будто вывихнуто – так неестественно повернута ее рука. Значит, и правда снова заснула. Я взял с рейла футболку, вельветовую рубашку, спортивные штаны и стал одеваться, глядя на Соню. Думал, если замечу хотя бы микродвижение, разбужу ее, попрошу пойти завтракать со мной. Я поискал тапки, которые вчера мне дала Анна, и влез в них. Снова недолго постоял над Соней. Лица ее я не видел, только руки. На пальце не было обручального кольца. Она всегда его снимала, когда ложилась спать, когда мыла посуду, когда шла в душ. Однажды она его потеряла, сказала, что забыла на умывальнике в ресторане, а может быть, где-то еще. Новое покупать она не захотела, а я не настоял. Думал, мне плевать на такие вещи.

В ту ночь, когда мы обнаружили, что Соня потеряла кольцо, она ходила на ужин со своими друзьями, преподавателями из университета. Меня она на эти встречи никогда не брала. Мы оба знали, что ее друзья меня не любят.

– Тебе не о чем с ними говорить, – повторяла она. – Они не такие, как ты. Их ничто не волнует, кроме себя и своих мелких проблемок.

Специально для этого ужина Соня купила новое платье, а под него новое белье. Помню, как она открыла шкаф и замерла перед ростовым зеркалом на дверце. Я лежал на кровати в наушниках и тоже смотрел на нее. Она поправила грудь в чашках с пушапом, и та стала казаться больше. Белье было черное, на лифчике спереди между ее грудей на бантике дергались белые жемчужинки, кружевной узор на трусах почти ничего не скрывал, и я заметил, что она сбрила волосы на лобке, чего давно уже не делала, и я не мог понять, по какому поводу было это бритье.

Я снял наушники и спросил, куда они с коллегами идут.

Соню будто выдернули из сна.

– В тот азиатский ресторан.

– Кто идет?

– Да как обычно.

Она копалась в шкафу, не смотрела мне в глаза, но в зеркале я видел ее лицо, и оно мне не нравилось. Она пыталась снять вешалку с платьем, но та за что-то цеплялась и не хотела покидать шкаф, будто была со мной заодно.

– Можно мне пойти с тобой? – внезапно спросил я, и мы оба удивились моему вопросу.

Соня обернулась, она не знала, что сказать, потому что причин отказывать мне у нее не было, кроме того, что мне не о чем разговаривать с ее друзьями. При этом мы оба знали, если бы я захотел, я бы пошел, я всегда мог пойти с ней, но не ходил. Я не хотел слушать их разговоры об искусстве и политике, снова спорить о том, что глобального потепления не существует и проблемы экологии раздуты левыми политиками, о том, что человеку нужно есть мясо, потому что мы хищники.

Я сказал Соне, что пошутил, что не хочу идти.

– Просто я буду скучать по тебе, – добавил я.

Соня усмехнулась.

– Прекрати. Ты прекрасно проведешь вечер один. Позалипаешь в ютубе. Не заметишь, как я уже вернусь.

– У нас будет секс, когда ты вернешься? Ты сегодня такая красивая в новом белье.

– Посмотрим. Я буду пьяная. Скорее всего, как приду, сразу лягу спать.

Она надела платье и ушла. Вернулась домой Соня около трех ночи и правда очень пьяной. Я снял с нее платье, она осталась в белье, и я заметил, что одна из жемчужинок на ее лифчике оторвалась, на бантике торчала голая нитка. Я снял с нее белье и уложил в кровать. Ей было плохо, она плакала и что-то бормотала, сказала, что ее вырвало на улице у подъезда, и она боится, что это видели соседи. Я лежал рядом и смотрел на ее лицо. Она не смыла макияж и даже не сняла серьги, крупные и неудобные, от которых у нее покраснела кожа в месте прокола. Я взял ее за руку и почувствовал, что на ее пальце нет кольца. А раз она не сняла даже серьги, то и кольцо вряд ли успела бы снять. Я спросил ее про него, и она испуганно посмотрела на свои руки, покрутила их перед лицом, будто впервые видела, и еще сильнее зарыдала.

– Прости, прости, прости, – повторяла она.

Я гладил ее по волосам, и она уснула вся в слезах, уткнувшись мне под мышку.

На следующий день она сказала, что, видимо, оставила кольцо у раковины в ресторане. Я не стал ничего у нее спрашивать, даже о том, почему бы не позвонить и не узнать про кольцо. Мы просто сделали вид, что той ночи не было.

Иногда я замечал, что она трет безымянный палец правой руки в том месте, где было кольцо. И каждый раз я гадал, о чем и о ком она думает. О каком-то другом мужчине или обо мне, сожалеет о той ночи с другим или о нашем браке.

Я вернулся к Анне на кухню и вынес стулья в палисадник. Вместе со мной на улицу выбежал Моби Дик и пропал где-то в кустах. Я последовал за котом. В кустах лежала мертвая птица, почти полностью обглоданная. Позади меня зашелестела трава – в палисадник вышла Анна с двумя кружками в руках. На ногах у нее были туфли без каблука с открытой пяткой.

– Это Моби Дик птицу загрыз, – сказала она.

– Хотите ее похоронить?

Анна задумчиво оглядела палисадник. Ветер выбил прядь из ее хвоста.

– Да, хочу. Только не здесь.

– Выпьем сначала кофе?

Анна кивнула, я подошел к ней и взял у нее одну кружку. Ее короткие ногти были накрашены малиновым лаком, освободившейся рукой она убрала за ухо выбившуюся прядь. На ее лице за тонким слоем косметики тоже виднелись веснушки. Она опустилась на один из стульев, и я сел вслед за ней. Мы пили кофе и смотрели на реку.

– Не могу поверить, что мы выбрались из этой сплошной пелены. Горизонта вообще не видно. Это всегда так?