Тени

Харий не особо расстроился из-за желания гостя как можно быстрее отбыть к себе на родину. Он уже с трудом выносил присутствие рядом наследного принца Нардока. Еще никогда до этих несчастливых переговоров король Дахара не чувствовал себя настолько униженным и оскорбленным. Да, в итоге переговоры закончились благополучно, но вот воспоминания о том, как они проходили, вызывали у короля зубовный скрежет и гнев. С ним, правителем целой страны, принц обошелся, как с несмышленым мальчишкой! В буквальном смысле выкрутил руки, заставив согласиться на собственные условия перемирия, поставил на колени и отнял самое дорогое. Разве такое можно простить или забыть? Поэтому Харий был даже рад, что Кирион не стал продлевать мучительное унижение и избавил его от обязанности носить лицемерную маску радости еще целый вечер, притворно улыбаясь чужаку и постоянно осушая кубки с вином за его здоровье.

Кирион попросил лишь о кратком свидании с принцессой Шанаей наедине. Он мог бы отложить отъезд до ночи, когда девочка сама пришла бы к нему с тенями, но не желал терять и минуты в пустых ожиданиях. Харий недовольно скривился, но не стал возражать, приказав старой Нинели и верному Олафу ни на шаг не отходить от чужака и девочки.

Шаная встретила принца около северной башни. Она уже переоделась, сменив неудобный роскошный наряд на более привычное скромное платье. Нинель разобрала ее сложную прическу, расчесала спутанные волосы и заплела косу. Теперь ничто, кроме тугой повязки на ладони, не напоминало в облике девочки о недавнем ритуале.

Кирион остался в тот же камзоле, лишь перетянул порезанную руку носовым платком. Было еще не поздно, но из-за туч уже стемнело. Синеватые огни ветвистых далеких молний отражались загадочными голубоватыми бликами в глубине кристалла, висящего на шее принца. Кирион то и дело поглаживал его большим пальцем, будто убеждаясь, что он на месте.

Шаная невольно поежилась. Воздух был напоен грядущей грозой. Душное марево беззаботного летнего дня рассеялось под свирепыми порывами ледяного ветра. Она моментально замерзла и не понимала, почему Кирион не выбрал для их разговора более подходящего места, например в одной из гостиных дворца.

Старая Нинель, зябко кутаясь в пушистую вязаную шаль, недовольно поджала тонкие губы. Ей не нравился заморский принц. Сама мысль о том, что уже очень скоро ее воспитанница навсегда переедет в чужую страну, приводила женщину в настоящий ужас и отчаяние. Что ей тогда делать? Король больше не собирается иметь детей от Ханны, у сводных братьев и сестер Шанаи свои няньки и слуги. Значит, Нинель окажется никому не нужной, и все, что ей останется, – горькое одиночество. Она всю жизнь положила на воспитание чужих детей, однако никто из них не вспомнит о ней, не придет навестить, не проследит, чтобы Нинель ни в чем не нуждалась на склоне своих дней.

Олаф тоже хмурился. Он никак не мог разгадать, что задумал Кирион. Почему принц так резко изменил свои планы по поводу Северных островов? Советник готов был поклясться, что тот приехал на переговоры с четкой целью: отнять их у Дахара или же разорвать существующее шаткое перемирие. Мысль о династическом браке наверняка пришла Кириону уже здесь, в стенах дворца. Но почему? Что его толкнуло на это? Красота Шанаи? Вряд ли. Советник не представлял, где принц и маленькая принцесса могли бы случайно встретиться. Нинель клялась сердцем, что не выпускала воспитанницу из комнаты. И в любом случае Олаф не верил, что Кирион пошел бы на такие уступки лишь из-за симпатичного личика Шанаи. Принц явно не относился к людям, которые ставят личные интересы превыше государственных. Это порождало множество сомнений и опасных вопросов по поводу его неожиданного решения. Так что именно заставило Кириона так резко изменить свои планы?

Пауза невольно затягивалась. Нинель и Олаф стояли от Шанаи и Кириона на расстоянии в несколько шагов, которое, с одной стороны, позволяло соблюсти необходимые рамки приличия, а с другой – давало возможность воспитательнице и советнику не пропустить ни слова из разговора.

Шаная вздрогнула от очередного порыва ветра, напоенного мельчайшей моросью. Да, еще минута-другая – и хлынет дождь. Сумеречная хмарь сгустилась до предела, низкое небо давило на головы, заставляя невольно пригибаться. Даже огни факелов казались какими-то далекими и ненастоящими, словно нарисованными в безрадостной серой дымке приближающегося ненастья.

– Прости. – Кирион наконец очнулся от своей задумчивости, заметив, как отчаянно его спутница пытается не застучать зубами от колючих укусов холода. – Я не задержу тебя надолго. Просто решил пожелать тебе удачи. Через пять лет я вернусь за тобой. Надеюсь, ты будешь хорошей девочкой и не позволишь своему отцу нарушить данное мне слово. Помни, что ты, и только ты отвечаешь перед богами за произнесенные сегодня клятвы.

Олаф недовольно цыкнул сквозь зубы, уловив в словах принца откровенный сарказм, но от каких-либо замечаний удержался. В чем-то принц, несомненно, прав. Харий сделает все, лишь бы не отдавать дочь имперцам, но вряд ли у него что-нибудь получится в итоге. Боги не терпят, когда от их благословения отказываются. Если король не хочет навлечь гнев небес на голову своей дочери – ему придется смириться. Иначе проклятие будет такой силы, что наверняка захлестнет весь Дахар.

– Я запомню, – негромко проговорила Шаная, слабо улыбнувшись.

Кирион потянулся, чтобы убрать выбившийся из косы девочки локон, упавший ей на щеку. Провел рукой по ее коже и прошептал, глядя прямо в глаза:

– И никому – слышишь? – никому не рассказывай про свои разговоры с тенями! Такие откровения слишком опасны даже для любимой дочери короля.

– Можете об этом не беспокоиться, – серьезно ответила Шаная, невольно вспомнив перекошенное яростью лицо отца, когда тот обвинял ее во всех грехах разом. Именно тогда детская всепоглощающая вера в то, что он никогда не обидит ее и всегда придет на помощь, дала первую, еще не заметную трещину.

Олаф встревоженно кашлянул, не совсем понимая, как следует поступить в подобной ситуации. Приказать наследному принцу другой страны говорить громче, чтобы его слышали все присутствующие? Немыслимо!

Кирион косо глянул на взволнованного старика, понимающе ухмыльнулся и сделал шаг назад, показывая, что больше не намерен нарушать правила хорошего тона.

– Будь примерной девочкой, – сказал он напоследок. Обернулся к своим людям, стоящим поодаль и держащим под уздцы лошадей.

– Ваше высочество! – рискнул подать голос Олаф. – Идет гроза. Быть может, вы все же переждете ливень под крышей дворца?

– Ну уж нет. – Принц негромко рассмеялся и запрокинул голову к небесам, ловя губами первые крупные капли дождя. – Уходить надо в непогоду. Именно в дождь понимаешь всю прелесть пути домой, когда тебя греет мысль о скором возвращении. Не беспокойтесь, советник. Гроза может смыть мои следы, но она не в силах помешать мне найти дорогу обратно.

Олаф слегка пожал плечами, не совсем понимая смысла странных речей принца. Впрочем, пусть чужак поступает, как знает. Ему-то что до этого?

Кирион кинул последний взгляд на Шанаю, развернулся и отправился к своим людям. Длинный черный плащ рвался с его плеч, темные волосы развевались на ветру. Именно таким его запомнила Шаная. Тогда девочка даже не предполагала, что это была их последняя встреча.

Этим же вечером Олаф тщательно описал Харию подробности краткой встречи принца и принцессы. Король слушал его внимательно, не перебивая. Лишь кисло поморщился, услышав, что Кириону все же удалось шепнуть пару слов Шанае на ухо. После чего он встал, отошел к окну и замер, сцепив за спиной руки и отстраненно наблюдая за неистовством стихии. За крепостной стеной деревья стонали в объятиях грозы, пригибались под жестокими ударами ветра. Нескончаемые потоки воды струились по оконному стеклу, блестя отраженным светом от многочисленных свечей, зажженных в кабинете.

– Я не отдам ему дочь, – наконец твердо сказал Харий, когда Олаф уже отчаялся дождаться от него какой-нибудь реакции на свой рассказ. – Сделаю все, но найду способ нарушить ритуал. И ты мне в этом поможешь. У нас есть целых пять лет, чтобы обмануть богов.

А через месяц случилось неприятное происшествие с принцем Ольдом, после которого король всерьез задумался о безопасности своей дочери. И тогда же он решил отослать Шанаю прочь из дворца в монастырь Пресветлой богини. По условиям договора с имперцами принцесса должна была выучить язык и обычаи Нардока. Харий здраво рассудил, что подобным поступком достигнет сразу две, нет, три цели. С одной стороны, покажет, что полностью смирился с требованиями Кириона и добросовестно выполняет условия заключенного договора. С другой – развяжет себе руки и начнет подыскивать способы нарушить достигнутое соглашение. А с третьей – наконец-то перестанет бояться, что дочь падет жертвой придворных интриг. Что скрывать, его жена Ханна была в бешенстве, узнав, что именно Шанае, а не одной из ее дочерей выпала честь стать супругой принца могущественной империи.

Отъезд Шанаи был назначен на раннее утро, и девочка не спала всю ночь. Она лежала на кровати и смотрела в потолок, вспоминая и вспоминая вечернюю встречу с отцом. Харий никогда не отличался сентиментальностью. Он тщательно следил за малейшими проявлениями эмоций, не без оснований считая, что напускное равнодушие и безразличие – наилучшее поведение для правителя. Не стоит показывать придворным, кто тебе дорог, потому как тем самым ставишь любимого человека под удар. Поэтому даже со старшей дочерью, так напоминающей ему покойную жену, он всегда был подчеркнуто вежлив и отстранен. Если, конечно, не вспоминать ту досадную вспышку гнева во время визита Кириона.

Дождавшись, когда воспитательница, призванная всюду сопровождать принцессу, покинет кабинет для аудиенций, король подошел к Шанае. Замер напротив нее, скрестив на груди руки и внимательно изучая ребенка. Девочка немедленно смутилась и затеребила поясок простенького платьица, гадая, чем вызвала неудовольствие отца. Шаная не забыла того припадка бешенства, когда всерьез испугалась, что отец убьет ее.

– Ты еще не простила меня? – без слов понял причину ее волнения Харий. – Еще помнишь тот мой проступок?

– Отец… – растерянно начала Шаная, не готовая к такому разговору. Замялась, но уже через миг продолжила, открыто глядя ему прямо в глаза: – Вы знаете, как сильно я вас люблю. Конечно же я простила вас. Простила тысячу раз. Не знаю, чем именно я заслужила тогда вашу немилость, но наверняка у вас были причины меня наказать.

Король недоуменно вскинул бровь. Это казалось невероятным, но в голосе дочери вдруг послышались затаенные ироничные нотки. Словно она говорила то, что он хотел услышать, истинные свои мысли храня в строжайшей тайне. Харий пристально взглянул на нее, пытаясь понять, что скрывается за безмятежной синевой спокойных глаз. Некоторое время молчал, хмурясь все сильнее и сильнее. Нет, вроде бы ничего не указывало на то, что дочь втайне потешается или издевается над ним. Но почему тогда вспомнился этот проклятый Кирион со своим извечным сарказмом в голосе?

– Ты догадываешься, зачем я тебя позвал? – сухо спросил Харий.

– Нет, отец. – Шаная потупила взор, будто самая примерная девочка в мире. – Что-то случилось?

– Пока нет. – Король нервно хрустнул пальцами, опять вспомнив насмешливый взгляд темно-карих, почти черных глаз Кириона. Боги, но откуда у него чувство, будто дочь неосознанно подражает манере поведения имперца? Она ведь видела его всего два раза, и то под строгим присмотром.

Харий несколько раз прошелся по кабинету, пытаясь совладать с разбушевавшимися нервами. Перед глазами все мерцало красноватыми бликами – верный признак надвигающегося приступа безумства. В последнее время вспышки неконтролируемой ярости настигали его все чаще и чаще. Он уже давно научился предугадывать их наступление. С самого детства король вынужден был бороться с этой неприятной особенностью своего характера. Помогали длительные прогулки по лесу, занятия с мечом до изнеможения или же пара бутылок вина, выпитых в крепко запертом от посторонних кабинете. Королю было неприятно осознавать, но вероятнее всего дурные склонности к истязанию животных Ольд унаследовал именно от него. Правда, самому Харию всегда хватало выдержки и здравого смысла, чтобы не выпускать своего зверя на свободу в присутствии посторонних и не срываться на невинных созданиях. Лишь дважды в своей жизни он оступился и дал слабину. По иронии судьбы – оба раза перед самыми дорогими и любимыми людьми.

Харий понимал, что сейчас злился скорее не на дочь, а на самого себя, на свою неспособность защитить ее не только от имперцев, но даже от собственной жены. Наверняка все его подозрения в том, что в глубине души Шаная смеется над ним, беспочвенны. Слабая попытка убедить себя, что именно девочка виновата в его позоре, является только способом переложить вину на чужие плечи.

Король глубоко вздохнул, неимоверным усилием воли разогнав сгустившийся туман перед глазами. Уставился поверх головы дочери, не позволяя себе взглянуть на нее. Не стоит. Иначе опять увидит то, что в действительности существует лишь в его воображении.

– Как ты помнишь, принц Кирион особенно настаивал на том, чтобы ты изучила язык и обычаи империи Нардок, – проговорил Харий, изо всех сил пытаясь не сорваться на хриплый рык при этих словах. Любое напоминание о том, что дочь ему уже не принадлежит, было невыносимым. Будто по свежей ране пришелся жестокий удар вымоченной в соли плети. – Я счел, что столь важное и ответственное дело негоже откладывать на последний момент. Нардокский язык считается одним из наиболее сложных, поэтому чем раньше ты займешься его изучением, тем больше у тебя шансов приятно удивить будущего супруга.

Харий все-таки не выдержал и издал в конце фразы протяжный стон. Тут же закашлялся, пытаясь скрыть свою оплошность. Шаная дернулась было, чтобы прийти ему на помощь, но в последний момент одумалась, заметив неестественный румянец на щеках отца и лихорадочный блеск его глаз. Плохо, очень плохо. В прошлый раз, когда он кричал на нее, то выглядел точно так же.

– При дворце я не сумею предоставить тебе подобную возможность, – наконец глухо продолжил король, сжав кулаки до побелевших костяшек. – И потом, тут слишком шумно. Тебя будут постоянно отвлекать, а учеба не терпит придворной суеты. Я договорился с настоятельницей храма Пресветлой богини, расположенного у подножия Ралионских гор. Она провела детство и юность в Нардоке, поэтому подходит наилучшим образом для твоего обучения. Настоятельница уже милостиво согласилась оказать мне подобную честь.

– А Нинель? – внезапно спросила Шаная. Почему-то в предстоящем скором отъезде ее более всего страшила именно разлука с воспитательницей. Что скрывать, Нинель часто раздражала девочку своей медлительностью и вечной опаской – как бы чего не вышло. Но она заменила маленькой принцессе мать, находилась рядом все ее двенадцать лет жизни. И Шаная не представляла, как будет справляться без нее в незнакомом месте.

– Нинель отправится с тобой, – с гримасой, более напоминающей оскал боли, ответил Харий. Сердце неприятно резанул тот факт, что дочь в первую очередь поинтересовалась дальнейшей судьбой воспитательницы и даже не задалась вопросом о том, как сам король переживет разлуку.

– Я буду очень скучать по вас, – продолжила Шаная, будто прочитав мысли отца. – Очень, очень. Больше всего на свете я бы хотела остаться с вами, но противиться вашему решению не смею.

Харий немного расслабился. Робкое признание дочери приятно согрело уязвленное самолюбие.

– Если бы ты только знала, как я сам не хочу отпускать тебя, – прошептал он. Закрыл глаза, пережидая очередной всплеск непонятной ярости. Махнул рукой, приказывая Шанае удалиться.

– Отец?.. – протянула она, не угадав, что означает этот жест.

– Уходи, Шаная, – взмолился Харий, из последних сил балансируя на краю беспросветной пучины слепого бешенства. – Во имя всех богов – прочь! Оставь меня. Именно сейчас мне надо побыть одному. Я еще приду проститься с тобой. Собирайся. Завтра на рассвете ты уедешь.

Девочка вздохнула и перевернулась на кровати, очнувшись от своих воспоминаний. Она до самой поздней ночи бродила по дворцу, будто прощаясь с ним навсегда. Нинель сперва ругала ее, заставляла начать сборы, кричала, что они ничего не успеют сделать за столь короткое время, но потом успокоилась. Прошептала себе под нос – много ли нарядов девочке понадобится в монастыре? – и сама принялась укладывать вещи в большие переметные сумки.

Принцесса была благодарна старой воспитательнице за заботу. Она хотела отправиться в путь прямо сейчас, вообще налегке, но понимала, что вряд ли это здравое и разумное решение. Наступил сентябрь. Днем было еще жарко, но вечерами и ночами ощутимо холодало. Воздух казался таким прозрачным и сладким, напоенным тяжелым ароматом прелой листвы и поздних цветов, что им нельзя было надышаться. Сидеть в такую погоду дома Шаная просто не могла. Тем более теперь, когда она знала, что уже завтра на долгие годы покинет родной дом. Надо было обежать холм, на котором стоял дворец, проверить все свои детские тайники, попрощаться с выводком щенят, живущих при конюшне. Шаная скормила им кровяную колбасу, которую стащила на кухне, затем долго играла с забавными пушистыми зверьками. Сердце щемило от непонятной тревоги. Теперь, когда она уедет, никто не защитит их от забав ее жестокого брата. Девочка была уверена, что его ссылка в академию не продлится долго, и королева Ханна вынудит Хария вернуть принца ко двору. Неделя-другая, и принц Ольд обязательно доберется до крохотных беззащитных животных. Наверное, их мать успеет сбежать, поскольку уже бывала не раз бита мальчиком. А возможно – останется, защищая до последнего своих детей. Оскалится на принца – и тотчас же будет забита его охранниками.

Один из щенят был особенно маленьким. Пепельно-серый, короткошерстный, он забавно ковылял на разъезжающихся лапах, периодически падая, и как-то жалобно тыкался мокрым холодным носом в ладошку принцессы, слизывая кусочки колбасы, от которой его отогнали более крупные и наглые братья и сестры.

– Что же с тобой делать? – прошептала Шаная. Подхватила щенка на руки, поднесла мордочкой к своему лицу. – Ты же погибнешь. Остальные, наверное, спрячутся от Ольда, а ты?

Щенок возмущенно запищал, пытаясь выбраться из хватки девочки, и вдруг лизнул ее в щеку шершавым языком. Завилял хвостом, хватаясь еще мягкими коготками за пальцы.

– Дымок, – задумчиво проговорила Шаная. – Тебя будут звать Дымок. Иди к маме.

Девочка опустила его на землю и легонько подтолкнула к собаке, которая не обращала на него никакого внимания, подставив живот с набухшими от молока сосками другим своим детям. Дымок сделал шаг, другой, но вдруг развернулся и поковылял обратно к Шанае. Уцепился коготками в подол платья, залившись тонким отчаянным визгом.

– Но я не могу тебя взять с собой, – растерянно пробормотала Шаная. – Дымок, я завтра уезжаю. Мне никто не позволит тащить с собой щенка. Да и где тебя держать всю дорогу? В карете? Иди к маме!

Принцесса нагнулась, пытаясь отцепить упрямого зверька, но Дымок неожиданно зарычал.

– Если бы ты мог становиться невидимым, – тоскливо протянула Шаная. – Если бы тебе не нужны были еда и вода, и видела тебя только я. Но как это сделать?

Щенок, по вполне понятным причинам, ей ничего не ответил. Лишь довольно завилял хвостом, когда девочка вновь подхватила его на руки.

– Ты уверен? – с сомнением спросила Шаная, будто тот мог ее понять. – Но ведь тебе будет больно.

Собака, заподозрив что-то неладное, оглянулась на девочку. Вскочила на лапы, загораживая собой остальных щенят. Припала к земле, будто готовая принять смертный бой. Но Шаная не обратила на нее никакого внимания. Она еще раз почесала доверчивого зверька за ухом, а в следующий миг с удивительной силой для детских рук свернула ему шею. Раздался резкий неприятный хруст, щенок дернулся в ее руках, с изумлением распахнул голубые глаза и безжизненно обмяк в ее руках.

Принцесса положила мертвое тельце на дощатый пол. Простерла над ним ладонь, что-то зашептала на странном свистящем языке. В конюшне внезапно похолодало. Свет, падающий через распахнутую дверь, померк, будто на солнце набежала тучка. В углах помещения сгустились тени, лошади испуганно заржали в денниках. Собака рычала, роняя белую пену бешенства и ужаса на землю. Девочка посмотрела на нее, приложила палец к губам и негромко цыкнула. Перевела взгляд на неподвижный трупик. Около него кляксами проступали пятна чернильного мрака. Еще секунда – и они зашевелились сами собой, заструились к ноздрям и глазам щенка, впитываясь без следа. И вдруг он ожил. Дернул хвостом, зашевелил лапами, поднял голову и с некоторой растерянностью огляделся.

– Молодец, – с довольной улыбкой проговорила Шаная. – Теперь ты не обычный Дымок. Ты только мой Дымок. Незримый, бестелесный. Понятно?

Щенок что-то запищал и вскочил на ноги, не в пример более уверенно двигаясь.

Девочка взяла его за шкирку и посадила себе на плечо. Хотела было потрепать на прощание собаку, но та заходилась от тревожного лая, подняв дыбом шерсть на загривке и яростно нахлестывая себя хвостом, поэтому Шаная передумала. Отвернулась и вышла из конюшни. Сегодня ей еще надо было успеть многое сделать.

На следующее утро Нинель подняла девочку, когда восточный край небес еще не думал розоветь. Во дворце плескался предрассветный сумрак, свечи яростно трещали, пытаясь разогнать тьму. Шаная отчаянно зевала, растирая плечи руками. Было холодно и как-то особенно тоскливо. Дымок всю ночь провел у нее в комнате, забавляясь охотой за лунным светом. Его никто не видел – ни Нинель, ни советник Олаф, ни многочисленные слуги, помогающие вынести вещи во двор. Только изредка, когда расшалившийся щенок нападал на ноги проходивших мимо людей, они вздрагивали, ощутив какое-то неясное волнение и непонятный страх, и ускоряли шаг.

– Не шали, – чуть слышно шепнула Шаная, расчесывая себе волосы и следя в отражении зеркала, как Дымок вальяжно разлегся на самом проходе. Его никто не замечал, однако Нинель уже с минуту никак не могла переступить странную складку на ковре. Она то поднимала ногу, но тут же вновь ее опускала, растирая морщинистой рукой грудь и не в силах понять, почему сердце так заходится.

Дымок беззвучно тявкнул, скользнул тенью к своей хозяйке и зарылся мордой в подол ее платья. Шаная улыбнулась, подхватила его на руки и посадила на плечо. Утомился, бедный. Пусть спит. Все равно он теперь никуда от нее не денется.

Воспитательница облегченно вздохнула и поспешила дальше по своим делам, так и не поняв, что это было за наваждение.

Наконец все было готово к отбытию. Шаная, румяная от ледяного умывания, стояла во внутреннем дворике, кутаясь в теплую кофту поверх шерстяного платья с длинными рукавами. Днем ей наверняка будет жарко, но сейчас от каменных плит шел влажный ночной холод.

Шаная постоянно вертела головой по сторонам, надеясь увидеть отца. Но Харий так и не вышел ее провожать. Королю было стыдно признаться даже себе, но он боялся опять не сдержаться, поэтому предпочел наблюдать за сборами из окна. Правитель Дахара видел, как дочь растерянно оглядывается, понимал, что надо бы спуститься и обнять ее на прощание, но не мог. Просто не мог. При мысли, что через несколько минут девочка сядет в карету и он простится с ней на долгие годы, накатывало привычное бешенство. Нет, нельзя показываться девочке в таком состоянии. Иначе она запомнит его не как заботливого и любящего отца, а как дикого зверя, не способного контролировать свои эмоции и срывающего дурное настроение на любом, кто попадется под руку.

Отъезд по непонятным причинам задерживался. Было уже все готово, но кучер медлил, видимо, ожидая появления короля. Лошади нетерпеливо прядали ушами, перебирали ногами, сопровождающие охранники уже сидели верхом, осторожно поглядывая то на южные ворота, давным-давно открытые для них, то на окна дворца.

– Езжайте, – шепотом взмолился Харий. – Немедленно, сейчас же!

– Ваше величество? – В распахнутую дверь заглянул Олаф. – Все ждут только вас…

– Прочь! – раненым вепрем взревел король. – Скажи им, пусть едут! Чтобы через минуту их здесь уже не было!

Советник осекся. Ему хватило одного взгляда на перекошенное от ненависти и ярости лицо короля, после чего он стремглав кинулся вон, грохоча сапогами по коридору и лестнице.

Харий прижался лбом к стеклу. Зажмурился, из последних сил удерживаясь на этой грани реальности. Он слышал, как Олаф закричал что-то во дворе, как захлопали двери карет, как заржали лошади, наконец-то получив свободу. Заскрипели повозки, двигаясь с места, звонко застучали подковы по плитам. Когда король открыл глаза, внизу уже никого не было.