Шипы Помнят Кровь

– Эмилиан? – тихо спросила я.

– Прости, что беспокою так рано, Клодия. Я знаю, мы скоро выходим. Все готовятся. Но я хотел поговорить с тобой до того, как мы пойдем. Это важно.

Поговорить? О чем? О предстоящей казни? О нашем будущем, которое висит над нами, как тяжелая, давящая туча?

Я отступила от двери, позволяя ему войти в комнату. Он вошел, остановившись у порога, словно не решаясь пройти дальше, чтобы не вторгаться в мое личное пространство больше, чем это было необходимо. Свет свечей, которые я зажгла, чтобы было удобнее собираться в полумраке комнаты, бросал на его лицо колеблющиеся тени, делая его черты более резкими, выделяя усталость в глазах. Он выглядел немного неловко, стоя там, в моей комнате, что было совершенно неожиданно для будущего Главы Ордена, для человека, который только что вернулся с победой над вампиром.

– Я хотел извиниться, – начал он. Он смотрел на меня. Его голубые глаза искали что-то в моем лице, какую-то реакцию, какое-то понимание, может быть, прощение. – За то, что отец настоял на твоем присутствии на казни сегодня.

Извиниться? Это было еще более неожиданно, чем его приход. Извиниться за приказ отца? За то, что моя судьба связана с его успехом? Я не знала, как реагировать, мои мысли путались.

– Я не знал, – продолжил он, делая шаг ближе. Его руки были опущены вдоль тела. – Я не знал, что ты никогда не была на казнях. Я думал, что все дети Охотников проходят через это с юных лет, что это часть вашего воспитания, часть вашей жизни. Что ты привыкла к этому. Как привык я.

Он сделал паузу, словно подбирал слова, пытаясь объяснить свои действия.

– Возвращение после охоты выдалось непростым. Опасности подстерегали на каждом шагу, но мы преодолели их, и я испытал гордость. Гордость за эту охоту, за поверженного вампира. Это моя первая столь значимая победа. Она имела для меня огромное значение, как для моего становления в Ордене, так и для моего отца. И я… я желал, чтобы ты была рядом, как моя будущая жена. Я хотел, чтобы ты стала частью этого момента, разделила его со мной. Я сам обратился к твоему отцу с просьбой о твоем присутствии. Мне казалось, это было единственно верное решение.

Он говорил относительно спокойно, но в его голосе чувствовалось напряжение, словно он признавался в чем-то важном, раскрывая часть себя, которую, возможно, не показывал другим так открыто.

– Но отец сказал… – тихо произнесла я.

– Я знаю, что сказал твой отец, – перебил он, слегка кивнув, словно признавая авторитет отца, но подчеркивая свою роль в принятии решения. – Он сказал то, что должен был сказать с точки зрения Ордена. Он представил это как необходимость. Но причина, по которой он согласился настоять на твоем присутствии… это был я. Я думал, это будет честью для тебя.

Он запнулся, словно понял, что его слова могут звучать бесчувственно.

– Я просто хотел, чтобы ты была там.

Он выглядел искренним. Смущенным своей неожиданной откровенностью. Виноватым? Он не знал, что я не хотела этого. Он не знал, что публичные демонстрации Ордена, казни, борьба с тьмой – это не то, к чему я стремилась, не то, что интересовало меня, не то, что было частью моего мира. Он видел во мне будущую жену Главы Ордена, ту, кто должна разделить с ним его жизнь, его бремя и его победы. И для него было естественным желание, чтобы я разделила с ним этот важный момент его становления как Охотника. Он не видел Клодию, которая пряталась в книжном магазине, которая читала книги о символах и тайнах, которая чувствовала себя чужой в этом доме.

– Если бы я знал, – тихо сказал он. – Если бы я знал, что ты так чувствуешь, что ты так далека от мира Ордена – я бы никогда не попросил твоего отца. Мне жаль. Я решил сказать тебе об этом сам. Чтобы ты знала, почему так вышло. Прости. Нам пора идти.

Он извинялся за свое желание, за то, что его видение нашего будущего не совпало с моей реальностью и моими чувствами. Он решил сказать правду о том, почему меня обязали идти. Возможно, чтобы снять с себя груз вины и почувствовать себя честным перед собой и передо мной. Или, возможно, чтобы я знала, что это не просто бездушный приказ Ордена, а его личное желание, которое обернулось для меня нежелательной обязанностью.

Неужели он думал, что его слова как-то облегчат мою участь? Что его раскаяние заставит меня почувствовать себя лучше, менее… жертвой? Что его признание сделает ситуацию не такой принудительной? Или он просто хотел очистить свою совесть, прежде чем мы отправимся на казнь, чтобы его первый великий успех не был омрачен мыслью о том, что он причинил мне неудобство и не учел мои чувства? Его забота казалась далекой и поверхностной перед лицом той тьмы, что оставила розу и кровь.

Я стояла, чувствуя пустоту внутри. Его извинения были лишь звуком, не способным изменить реальность. Он не понимал меня, не видел меня настоящую, так же, как не видели мои родители, так же, как не видел никто в этом доме. Он видел лишь ту, кем я должна быть – будущую жену Охотника Ордена, которая должна гордиться его победами и разделять их.

Думать об этом было бесполезно – это лишь усиливало чувство одиночества и отчаяния.

Я повернулась к окну. Первые лучи солнца уже чуть ярче пробивались сквозь щели, обещая скорое наступление утра, обещая свет, который должен был рассеять мрак, но не рассеивал мрак в моей душе, мрак моих страхов и непонимания.

В этот момент, снизу, из прихожей, раздался голос бабушки.

– Клодия! Ты готова?! Почему так долго?! Солнце скоро взойдет! Не заставляй нас ждать!

Я сделала глубокий вдох, пытаясь собрать последние силы и подавить дрожь, которая все еще ощущалась в теле.

Спустившись по лестнице, я вошла в прихожую. Там уже ждали мать, Госпожа Кёниг, Эмилиан и бабушка. Они были одеты в темные, строгие одежды, соответствующие официальному мероприятию Ордена – акту правосудия над существом тьмы. Я присоединилась к ним, чувствуя себя неуклюжей и лишней, даже просто стоя рядом. Я не видела ни отца, ни Господина Кёнига. Вероятно, они уже отправились на площадь заранее. Я предположила, что они должны были проследить за подготовкой и убедиться, что все готово к казни. Вампиры, как я знала из книг Ордена, были физически сильнее обычных людей, обладали невероятной силой и скоростью, и для того, чтобы справиться с ними, для их удержания и окончательного уничтожения требовалась не только сила, но и знание их слабостей – серебра, святой земли, освященного оружия и правильное снаряжение, чтобы их сдержать.

Я лишь смутно задумалась о том, где вампир находился всю эту ночь после поимки, как его доставили в город и где держали до утра, в каком подвале или темнице, чтобы он не представлял угрозы. Но эти мысли не вызывали острого, жгучего любопытства, лишь отстраненное понимание того, что это часть их мира. Главное, что меня заботило сейчас – чтобы эта казнь поскорее закончилась и я могла вернуться в свою комнату или в магазин, куда угодно, подальше от всего этого зрелища и от этих людей.

Мы вышли из дома в предрассветную мглу, которая уже начинала светлеть. Воздух был свежим и холодным, пахло влажной землей после недавнего ливня и угасающим дымом из очага. Тишину утра нарушали лишь наши шаги по дороге, хруст гравия под ногами, и далекий, нарастающий гул – звук собирающейся в городе толпы, который становился громче с каждой минутой по мере того, как мы приближались.

Чем ближе мы подходили к городу, тем плотнее становился поток людей, идущих в том же направлении. Жители города, фермеры из окрестных деревень, люди из других поместий и даже, возможно, гости из других городов, привлеченные вестями о поимке столь опасного вампира – все спешили на Рыночную площадь, чтобы стать свидетелями публичной казни существа тьмы и увидеть собственными глазами триумф Орденов над силами, что угрожали им.

Я часто видела из окна магазина, как увеличивается количество людей, проходящих мимо в дни, когда проводились казни. Но никогда не представляла себе, насколько много людей собирается на самом деле, насколько велико любопытство и страх, порождающие эту тягу к зрелищу. Это была целая река человеческих тел, движущаяся к центру города.

Когда мы вышли на улицы Блетесверга, уже полностью рассвело. Небо на востоке было озарено первыми, яркими лучами солнца. Город гудел, наполненный тысячами голосов, сливающихся в единый, мощный звук человеческого гомона, ожидания, страха и возбуждения. Мы двигались сквозь толпу, прокладывая себе путь, и мне казалось, что каждый шаг затягивает меня все глубже в эту дышащую и шумную массу людей, которая жаждала увидеть смерть.

Наконец мы добрались до Рыночной площади. Она была сердцем города, местом торговли, встреч, праздников и местом, которое я любила. Но сегодня она выглядела иначе. Вся огромная площадь была заполнена людьми. Толпа была настолько плотной, что, казалось, дышать стало труднее. Воздух был спертым от дыхания тысяч людей.

Посреди площади был сооружен деревянный помост. Он был простым, но внушительным, достаточно высоким, чтобы происходящее было видно из любой точки площади. На нем стояли фигуры, которые я сразу узнала – отец и Господин Кёниг. Их строгие, темные силуэты выделялись на фоне утреннего неба, они казались монументальными. И между ними то, ради чего все собрались.

Вампир.

Он был закреплен на деревянной конструкции, напоминающей крест, стоящей вертикально на возвышении. Руки его были подняты над головой и прикованы к горизонтальной перекладине, ноги привязаны к основанию, удерживая его в вертикальном положении – в позе распятия, но не символа спасения, а символа поражения и пленения. Он висел, почти не двигаясь, его тело казалось изможденным. Мой взгляд сразу привлекли цепи. Они были массивными, толстыми и блестящими в лучах восходящего солнца, которое уже начинало касаться вершины помоста, освещая его. Даже с расстояния, сквозь плотную толпу, я видела их отчетливый, холодный, серебристый отблеск, который казался неестественным, сияющим в утреннем свете, как что-то неземное. И я сразу поняла – это были серебряные цепи. Мой опыт жизни в Доме Ордена, книги, которые я читала в тайне, научили меня различать металлы, особенно те, что использовались против существ тьмы. Серебро. Чистое, освященное серебро. Оно не просто сковывало его физически, лишая возможности двигаться; оно, казалось, жгло его, ослабляло, причиняло невыносимую боль, высасывало последние силы, разрушало его сущность.

Я смотрела на вампира, на это существо, пойманное Охотниками, на воплощение тьмы, как его называли. Он был не таким, каким я видела вампиров пару раз до этого, не таким, какими они описывались в большинстве книг, где часто подчеркивалась их хищная красота и обманчивое сходство с людьми, их способность сливаться с толпой. Те, что я видела раньше, промелькнувшие в отдалении или описанные в старых текстах, выглядели почти как обычные люди, если только они не были голодны или разгневаны. В книгах говорилось, что голод или сильные эмоции заставляют их кожу бледнеть, почти до фарфоровой белизны, глаза приобретать красный оттенок, а черты лица искажаться, проявляя их хищную, звериную природу, скрытую под маской человека. Этот же…