© Малышева А., 2025
© ООО «Издательство „АСТ“», 2025
Художественное оформление – Екатерина Ферез
Глава 1
– Это тот самый случай, – сказала Александра, рассматривая подарки, – когда нужно сказать спасибо, а напрашиваются совсем другие слова. Ты исчез в декабре, а сейчас март месяц! Мы тут все с ума посходили, думали, тебя в Питере разводным мостом защемило! Ты же в Питер уезжал? Ты где был, вообще?!
Ее старый приятель скульптор Стас, сидевший напротив нее за столом, покаянно качал кудлатой головой. Как всегда, он был немного пьян.
– Ангел Саша, – хрипло произнес он, – я виноват, как последняя свинья. Признаю. А мосты в Питере зимой не разводят…
– Знаю, – бросила Александра, закрывая коробку с подарками и отодвигая ее в сторону. – Но специально для тебя один бы развели! Ты же в параллельном мире живешь! Ты ни разу не позвонил ни мне, ни Марье Семеновне! У меня с ней отношения испортились, она считает, что я от нее что-то скрываю!
Стас окончательно сник. Марья Семеновна, «железная старуха», как прозвали ее на Солянке, его бессменная нянька, муза и модель, была неукротимо ревнива, причем не только к женщинам. Она контролировала всю жизнь своего подопечного: разгоняла компании, собиравшиеся в его мастерской, отыскивала его в других мастерских, хоть в Москве, хоть в области. У нее был невероятный нюх на его местонахождение. Стас нигде не мог чувствовать себя в безопасности. Этот «фавн», как прозвала его Александра, здоровенный мужчина с шрамом поперек лба – память об одном ревнивом муже, – гнул арматуру для скульптур руками. Но согнуть железную волю Марьи Семеновны он даже не пытался. Его тактикой было смирение, которое, впрочем, не обманывало «железную старуху». Это был на редкость удачный житейский симбиоз. Стасу благодаря Марье Семеновне никак не удавалось окончательно спиться, и он вполне успешно работал. Марья Семеновна, натура сильная, пылкая и фанатичная, обретала смысл жизни в борьбе с пороками Стаса, борьбе бессмысленной и увлекательной. Ей случалось даже избивать своего подопечного, ослабевшего после попойки. «Где-то среди предков у нее затесался Торквемада, попомните мое слово, – заявил как-то Стас, примачивая мокрым полотенцем шишку на темени. – Однажды она меня сожжет!»
И вот впервые за много лет Стас на три месяца выпал из поля зрения грозной старухи. Он не появлялся в мастерской, которую снял в Пушкино, у родни Марьи Семеновны. Они перебрались туда с Солянки, когда дом от Союза художников, где располагались мастерские, пошел на реконструкцию. Тогда же оттуда съехала и Александра, правда, ей удалось устроиться неподалеку, всего за пару переулков. Мастерскую сдавала вдова забытого всеми художника. У Стаса имелось дьявольское свойство очаровывать вдов. Он сам объяснял это тем, что в основном изготавливает надгробные бюсты их почивших мужей. «Ну я не мог не утешить вдову, – каялся он, совершив очередной подвиг. – Женщина переживает…» Стас делал это совершенно бескорыстно, «по доброте душевной», как выражался он сам. Юлия Петровна Снегирева, квартирная хозяйка Александры, также пала его жертвой.
– А с Юлией ты как будешь объясняться? – Александра ткнула пальцем в стену, за которой располагалась квартира хозяйки. – Когда я ей квартплату заношу, она смотрит на меня такими глазами, с такой надеждой… Три месяца ни слова! Она тебе вещи дорогие покупала, ты не отказывался, Новый год вместе справили, женщина надеялась на что-то… И все, тебя нет, номер не отвечает! Они же обе думают, что мы поддерживаем связь, только я молчу.
– Скотина я! – самокритично заявил Стас и, нагнувшись, достал из дорожной сумки бутылку водки. – Саша, мне это необходимо сейчас. Я в поезде плакал, веришь, плакал! Натуральными слезами. Дашь стакан?
Александра шумно отодвинулась от стола вместе со стулом и отправилась на кухню. Включила чайник, нашла в старинном буфете граненый стакан. В пожилом пожелтевшем холодильнике, пугавшем ее по ночам внезапными предсмертными хрипами, нашлась пара яблок. Александра нарезала их дольками на тарелке и вместе со стаканом отнесла Стасу. Сердиться долго она на него не могла. Их сплотило когда-то соседство в разрушающемся особняке с мастерскими, и теперь, когда они жили далеко друг от друга, она часто ловила себя на том, что ей не хватает беспутного скульптора и его грозной няньки. Марья Семеновна, ненавидевшая всех женщин в принципе, уважала Александру. «Ты с мужиками не путаешься, – объясняла ей причину своей симпатии „железная старуха“. – И правильно делаешь, курица не птица, мужчина не человек! За ними все время ходить нужно, как за младенцами, а где тебе…»
– Убить меня мало! – с пафосом продолжал Стас, завидев в дверях Александру. Вскочив, он галантно принял у нее стакан и тарелку с яблочными дольками. Его огромные руки заметно дрожали.
– Насчет «убить» – это не ко мне, это тебе обеспечит Марья Семеновна. – Александра сдвинула на край рабочего стола банки с растворителем и лаком. – И мало не покажется. Да, и не рассчитывай, что я позволю тебе тут пожить. Это их окончательно убедит, что я тебя покрывала. Чтобы сразу же звонил Марье Семеновне и ехал к ней! Выпей, закуси – и вперед.
Стас замер со стаканом, поднесенным к губам, потом закрыл глаза и залпом выпил. Мучительно морщась, вслепую отыскал дольку яблока и захрустел. Александра смотрела на него с жалостью.
– Она тебя побьет, – вздохнула художница, когда Стас налил себе еще. – А Юлия будет плакать, наверное. Так почему ты не звонил?
– Не звонилось. – Захмелев, Стас несколько успокоился. Склонность к самобичеванию появлялась у него лишь тогда, когда градус опьянения снижался. – Я даже думал насовсем в Питере остаться. И мастерскую хорошую нашел, ну, это под Питером уже. И не думай, что я там все время пил и валялся. Я работал, а то бы на какие шиши я…
– Пил и валялся, – закончила за него Александра. – Все это чудесно, но зачем ты выключил телефон?
– Я не выключил, а уронил и разбил. А потом сменил и аппарат, и номер. Хотел начать новую жизнь, – последовал ответ. После чего Стас незамедлительно выпил и закусил.
Александра покачала головой:
– Ничего нового я пока не услышала. И мне кажется, тебе хватит, а то уснешь. Я хочу, чтобы ты до Пушкино доехал. Там падай в ноги Марье Семеновне, кайся и спи сколько влезет.
Она встала и взяла ополовиненную бутылку:
– Я это сейчас вылью.
Стас, дожевывая яблоко, вскочил:
– Не бери греха на душу! Поставь в холодильник, клянусь, не притронусь!
– Твои клятвы ничего не стоят, ты… – начала обличающую речь Александра. И осеклась.
В дверь позвонили.
Стас тоже замер, вопросительно глядя на художницу. Когда звонок настойчиво повторился, он прошептал:
– Это может быть Марья?
Александра покачала головой:
– Навряд ли. Сиди тут, во всяком случае.
Она вошла на кухню, где и располагалась входная дверь, когда раздался третий звонок. Глазка в старинной дубовой двери не было. Александра повернула в тугом замке массивный ключ и отперла. Никаких страхов художница не испытывала, долгая жизнь в полуразрушенной мансарде на Солянке закалила ее и физически, и морально. Она была готова ко всему.
На площадке стояли мужчина и женщина, которых она никогда прежде не видела. «Если бы видела, то запомнила бы», – мелькнуло в голове у Александры.
Мужчина, маленького роста, щуплый, совершенно лысый и как будто печальный, походил на дождевого червя, слишком долго пролежавшего на дне банки и не пошедшего в дело из-за своей тщедушности. А его спутница, высокая, пышная, эффектная дама с иссиня-черными волосами, подстриженными в каре, с накладными ресницами неестественной длины и пронзительным взглядом – она, казалось, только что сошла с цирковой арены. Для полноты впечатления не хватало плетки и тигров.
Дама распахнула красное пальто, продемонстрировав леопардовую подкладку и глубоко декольтированную грудь, на которой покоилось массивное колье со сверкающими зелеными камнями, и осведомилась:
– Вы Александра Корзухина?
– Да, это я. – Александра с интересом разглядывала необычную пару.
– Мы к вам по рекомендации. – Дама слегка подтолкнула в спину своего спутника, и тот тихим, словно свалянным из ваты голосом подтвердил:
– Нам вас рекомендовали.
– Может, позволите нам все-таки войти? – осведомилась дама, видя, что Александра не торопится их пригласить.
Художница отступила в глубь кухни, сделав пригласительный жест свободной рукой. В другой руке она по-прежнему держала ополовиненную бутылку водки, на которую посетители бросали косые взгляды. Смутившись, Александра поставила водку в холодильник и повернулась к гостям:
– Чем могу быть полезна? И, кстати, кто меня рекомендовал?
– Игорь Горбылев, – ватным голосом ответил лысоватый человечек. Казалось, говорил воротник его серого полупальто, губы визитера почти не шевелились.
– Аукционист, – красивым грудным контральто подтвердила его спутница, брезгливо оглядывая облупленные стены кухни, выкрашенные синей краской, какой красят подъезды.
– Ах, вот кто! – с удовлетворением кивнула Александра. С Игорем Горбылевым, одним из лучших аукционистов Москвы, она дружила давно. – Слушаю вас. Присаживайтесь. В мастерскую не приглашаю, там не убрано.
Дама с опаской оглядела предлагаемый ей венский стул и, смирившись, присела. Ее спутник остался стоять. Теперь они оказались одного роста.
– Мы его друзья, – продолжала дама, без всякого стеснения осматривая как обстановку, так и саму художницу. Она не скрывала своего пренебрежительного удивления. – Игорь посоветовал обратиться именно к вам.
– Очень хорошо, и какого рода ваше дело? – Александра опустилась на другой стул. – Реставрация, продажа?
Посетители переглянулись, словно ища друг у друга совета. Дама осторожно заявила:
– Нет, ни то и ни другое, а скорее, установление подлинности. Мы готовим к аукциону небольшую коллекцию, так вот, требуется экспертное мнение.
– Вообще-то я за такие дела не берусь, – покачала головой Александра. – Если вы будете продавать через аукционный дом, через ту же «Империю», где служит Игорь, они сами сделают вам экспертное заключение. Поймите, мне же потом отвечать перед покупателями, если выяснится, что предмет датирован неправильно или это подделка. И в суд подадут уже не на аукционный дом, а на меня! Чувствуете разницу? Нет и нет. С «Империей» работает авторитетная экспертная группа, они сами издают каталоги.
Парочка снова переглянулась. На этот раз заговорил мужчина:
– Нам нужно ваше мнение не для аукциона, а для нас самих. Чтобы мы понимали, от чего избавиться, а что оставить себе.
– А, это другое дело, – кивнула Александра. – Станковая живопись?
– Нет, старинное стекло и эпоксидные смолы, – ошеломил ее червячок в полупальто.
Александра с минуту молчала. Молчали и ее гости, так что в кухне стал отчетливо слышен густой храп, доносившийся из комнаты. Стас, упившись своими невзгодами, уснул.
–Не знаю, что и сказать,– вымолвила наконец художница.– Я никогда не имела дела со старинным стеклом и с эпоксидными смолами. Только один раз – с оттоманским бакелитом[1], и этого мне хватило надолго. Но… У меня есть хорошая знакомая, она эксперт по старым пластикам, с химическим образованием. Редкий и очень авторитетный специалист. Я могу связаться с ней, спросить, не согласится ли она вам помочь.
Александра имела в виду Марину Алешину, обладательницу обширной коллекции пластиков, давно снятых с производства. Их первая встреча, как раз на аукционе «Империи», обернулась конфликтом, но вскоре они стали близкими подругами.
– Правда, я не уверена, что она занимается старинным стеклом, – добавила Александра.
Парочка переглянулась. Дама внезапно протянула Александре руку с пугающе длинными, алыми накладными ногтями:
– Мы ведь не представились. Клавдия. Я должна кое-что вам объяснить.
Художница недоуменно пожала сильную широкую ладонь, обратив при этом внимание, что каждый накладной ноготь украшен серебряным значком. Все значки были разные и напоминали элементы наскальной живописи. Клавдия уловила направление ее взгляда и немедленно пояснила:
– Это руны. Они меня защищают.
– Понятно, – пробормотала Александра, поворачиваясь к ее спутнику.
–Леонид,– ей в ладонь скользнуло нечто вялое, влажноватое и словно бескостное – рука человечка с ватным голосом.– Да, вы не все понимаете. Это не просто старинное стекло и смолы. Это нечто большее. Это…
В этот миг густой храп, доносящийся из комнаты, оборвался и раздался протяжный мучительный стон. Вероятно, Стасу приснилось, что его настигла Марья Семеновна. Александра улыбнулась:
– Это мой старый знакомый, устал с дороги. Не обращайте внимания.
Художница понимала, как двусмысленно звучит такое объяснение, какое впечатление должна производить эта ободранная кухня, обставленная разномастной мебелью, и она сама – в растянутом свитере и спортивных штанах, испачканных масляной краской всех цветов. «И бутылка водки», – напомнила себе Александра. Но все это ее не слишком волновало. Эти потенциальные клиенты скорее отталкивали ее, чем привлекали, и она была бы не прочь, если бы они ушли, разочаровавшись.
Но яркая пара не собиралась ее покидать. Клавдия достала сигарету и, не спросив разрешения, закурила. Александра чуть отодвинулась от стола. Сама она бросила курить давно и теперь с трудом переносила табачный дым.
–Дело в том, что вся наша коллекция – совершенно особенного рода,– проговорила Клавдия, изучая желтые разводы на потолке. Крыша старинного особняка во время таяния снега и сильных дождей давала протечки.– Это – магические шары и оргонайты. Все – уникального происхождения, не с рынка и не из интернет-магазина. Европа, Америка… Берилл, кварц, старое стекло. Есть совершенно исключительный шар, немецкий, из баварского рубинового стекла. Шары всегда прозрачные, бесцветные, но этот словно наполнен кровью.
– Он не продается, – встревоженно вставил Леонид. – Да, мы главного вам не сказали! Дело в том, что я – медиум, а Клавдия – моя ассистентка.
– Ах, вот как, – только и сумела вымолвить Александра.
–Еще я практикую литотерапию,– с достоинством добавила Клавдия.– И создаю индивидуальные оргонайты.
– Я, извините, впервые слышу эти слова. – Художница старалась сохранять любезный вид и тон, про себя на все лады поминая Игоря Горбылева, поднесшего ей такой подарок.
Клавдия снисходительно улыбнулась:
– Скажем так, я изготавливаю приборы, помогающие нормализовать правильную биологическую пульсацию органов и всего тела. Биологическая пульсация – основное свойство всего живого, от амебы до человека. Вы, думаю, никогда не слышали об оргонной камере Вильгельма Райха?
– Не доводилось, – ответила Александра.
– Я вам покажу, у нас она есть, – обнадежила ее Клавдия.
– Мы сделали ее на заказ, – прошептал Леонид. – По образцу 1941 года, который применялся в Нью-Йорке, а потом фигурировал в судебном процессе против Райха. Его обвинили в том, что по его милости некоторые раковые больные переставали лечиться, потому что исцелялись в камере. Это был заговор американской страховой медицины против гениального ученого-одиночки.
– Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, – перебила его Клавдия. – Мы приглашаем вас в свою лабораторию.
– Так мы ее называем, – почти беззвучно добавил Леонид. – Мы ведем сложную исследовательскую работу.
Александра, теряя остатки терпения, улыбнулась и встала:
– Я обязательно к вам загляну, как только выполню срочные заказы по реставрации. Оставьте телефон, пожалуйста.
Визитеры переглянулись. Клавдия тоже поднялась. Ее внушительный рост и властный вид должны были производить большое впечатление на сеансах медиума, предположила Александра. «Как-то неудобно говорить, что медиум ошибается, когда рядом с ним стоит такая телохранительница!» – подумалось ей.
– Вообще-то, мы рассчитывали, что вы поедете с нами прямо сейчас, – почти угрожающим тоном произнесла Клавдия.
– Но я вас не ждала и не могу… – начала Александра. И осеклась, услышав за спиной густой сиплый голос:
– Саша, ты водку, надеюсь, не вылила? О, у тебя гости!
Обернувшись, она увидела на пороге кухни Стаса во всей красе – с помятым лицом, растрепанными буйными кудрями, ошалелым взглядом. Шрам, пересекавший его высокий античный лоб, эффектно багровел, красиво оттеняя лиловый шелк стеганого халата, подаренного Юлией Петровной. Вдова художника одевала своего непутевого возлюбленного в дорогих магазинах, не считаясь с расходами. Все подарки Стас принимал без стеснения, «чтобы не обидеть хорошего человека», как выражался он сам, и так же без стеснения укатил с ними в Питер.
Медиум и его ассистентка были впечатлены. Червячок что-то тихо промямлил, а Клавдия добавила гораздо более мирным тоном:
– Конечно, мы пришли без предупреждения, но все-таки… Игорь так горячо вас рекомендовал…
– Добрый день, простите за беспокойство. – Стас молниеносно оценил Клавдию, и поскольку он остался к ней равнодушен, Александра сделала вывод, что Клавдия не вдова. Скульптор реагировал только на юных моделей и на вдов. Остальные женщины его интересовали только в том случае, если они работали в винно-водочном магазине. – Мне тут надо…
Достав из холодильника ополовиненную бутылку, он с живой благодарностью посмотрел на Александру. Ухватив последнее яблоко, Стас с победным видом удалился. Вскоре из мастерской послышалось негромкое пение. Настроение скульптора улучшалось с каждой секундой.
–Давайте назначим день, и я к вам приеду,– скрепя сердце пообещала Александра. Ей не терпелось выпроводить диковинную пару, а также избавиться от Стаса, который явно начал обживаться в ее мастерской.– Сегодня никак не могу. Да и в принципе… Я с каким-то подобием мистики имела дело всего однажды, когда продавала коллекцию одного московского алхимика. Он жил неподалеку, на Яузском бульваре. Именовал себя бароном Варнбюллером. Этакий московский граф Сен-Жермен, искатель философского камня[2].
– Это не Дмитрий Лыгин был, часом?! – воскликнул чрезвычайно оживившийся медиум.
– Он самый, – призналась Александра. – Я удивлюсь, если на Яузском бульваре жил еще один алхимик и некромант такого масштаба. Хотя в Москве бывает всякое.
– Это мой учитель! – с пафосом произнес Леонид, прижимая руки к груди. – С его помощью я вошел в свой первый транс. Так вы знали барона?
– Лишь в последний год его жизни, – сдержанно ответила Александра.
– Он умер так ужасно, – прошептал Леонид, закрывая глаза. – По Москве ходили разные слухи, говорили о черной магии, о ритуальном убийстве… Я входил в транс, пытался что-то увидеть и каждый раз видел лестницу и нож.
Александра молчала. Память о тех давних событиях, во многом изменивших ее жизнь, воскресла с пугающей ясностью. Она снова видела черные смоляные глаза Лыгина, слышала ироничный, насмешливый голос, изрекающий парадоксы, низвергающий истины.
– Лестница и нож там участвовали, – отрывисто подтвердила она. – Но об этом в конце концов стало известно многим. Ведь было громкое уголовное дело.
– Барона убивали трижды, – проговорил Леонид, не открывая глаз. – И там были еще мертвые черные птицы…
– Ты волнуешься? – Клавдия положила сильную руку на плечо спутника. – Сейчас не время и не место.
Тот замер, только под опущенными голубоватыми веками быстро двигались глазные яблоки. Это производило жуткое впечатление, словно слепой безуспешно пытался прозреть. Александра взяла со стола телефон:
– Дайте ваш номер, я позвоню, как только освобожусь и буду готова приехать.
Клавдия, не снимая руки с плеча своего безмолвного кавалера, продиктовала номер мобильного телефона и уточнила:
– Это мой. У Леона телефона нет, он мобильниками не пользуется. Я бы тоже с удовольствием отказалась, это грубое нарушение вибраций. Но сами понимаете, невозможно. Клиенты, запись на прием, заказы… Ведь все на мне. Что же, до встречи!
Она повлекла Леонида-Леона к двери. Тот, внезапно открыв глаза, в упор посмотрел на Александру:
– И вы там были, когда барон погиб!
Художница содрогнулась всем телом, желудок словно наполнился ледяной кислотой. «Вот этого он ниоткуда не мог узнать!»
– Я позвоню, – сказала она Клавдии, подходя к двери и поворачивая ключ в замке. – В самое ближайшее время. Возможно, завтра.
– Горел фонарь, – уже в дверях сообщил Леонид, не сводя с художницы неподвижного взгляда. – Была абсолютная тьма, и в ней горел один фонарь. Вы видели это.
– Ты волнуешься, – повторила Клавдия и буквально выволокла медиума на лестничную клетку.
Александра поспешила закрыть за ними дверь. Сердце сильно колотилось, она облизывала пересохшие губы. «Он говорит то, что действительно было, но это ничего не значит! – твердила про себя художница. – Если он был учеником Лыгина, то вращался в самых ближних кругах, где знали такие подробности. Мог общаться и с его женой, и с дочерью. Хотя они жили отдельно. Но могли быть и другие связи. В любом случае, это производит сильное впечатление, да».
Она залпом выпила стакан воды и вернулась в мастерскую. Стаса она застала стоящим перед окном, меланхолически оценивающим на просвет остатки водки в бутылке.
– Знаешь, что я думаю? – Заслышав ее шаги, скульптор обернулся. – Не надо мне сейчас соваться к Марье. Пойду сразу к Юлии. Как думаешь, она обрадуется?
– Я будущее предсказывать не умею, – мрачно ответила Александра. – От тебя зависит.
– Скажу, что в больнице три месяца с язвенным колитом лежал, а телефон украли, – вдохновился Стас. – Номеров наизусть, само собой, не помню, вот и не звонил. Тогда она меня пожалеет!
Он допил водку и с сожалением поставил пустую бутылку в угол, как непослушного ребенка. Пригладил ладонями растрепанные волосы, покрутил головой, словно проверяя, крепко ли она держится на могучей шее. Беспутная жизнь не могла сломить ни здоровья, ни жизнелюбия скульптора, его неукротимый оптимизм не иссякал никогда.
– Ну, так я пойду к ней. – Стас заглянул в сумку, вытащил помятые элегантные брюки и серый кашемировый свитер в пятнах от гипса и красного вина. Дорогие подарки Юлии Петровны моментально превращались на его мощном теле в жалкие тряпки. – Можно вещи пока у тебя оставлю?
– Ни в коем случае! – запротестовала Александра. – Ты должен прийти с вещами, будто только что с поезда, и даже не упоминай, что заходил ко мне! Рассказывай ей сказки про больницу и украденный телефон, может, поверит. Если захочет. Сам-то ты…
Она сделала паузу. Стас в это время переоделся за ширмой и появился уже в более официальном виде.
– Сам-то ты чего хочешь? – закончила фразу художница. – Остаться с ней надолго? Жениться?
– Боже упаси, – зажмурился Стас. – Нет, женщина она хорошая. Конечно, сильно старше меня…
– Ты еще рассуждать начал?! – повысила голос Александра. – Марья Семеновна еще старше, вся Солянка гадает, сколько ей лет! Говорят, и в девяностых точно так же выглядела! А сколько раз она тебя из грязи вытаскивала? Да тебе необходим авторитет кого-то старшего, или через год в канализации будешь ползать!
– Марья – гарпия, – с чувством произнес скульптор. – Она бессмертна. Это мифологическое существо, рожденное из хаоса еще до богов Олимпа. А Юлия – совсем другое дело, слабая земная женщина. Она любви хочет, а мне ее только жалко. Ладно, пойду сдаваться.
Запихав атласный халат в сумку и с трудом застегнув молнию, Стас выпрямился и, взглянув в лицо приятельнице, вдруг нахмурился:
– Слушай, а что это с тобой?
– Что со мной? – Александра машинально провела ладонью по лицу.
– Да на себя не похожа. Эти двое, там, на кухне, тебя расстроили чем-то?
– Напомнили кое о чем, скажем так, – уклончиво ответила художница.
– Долги? – осведомился Стас. – Ты мне только скажи! Я сейчас на мели, но для тебя деньги найду! Не в первый же раз друг друга выручаем.
– Ну, если долги, то разве что моральные и очень давние. – Александра попыталась улыбнуться. – Тут ты мне не помощник. Иди свои личные долги плати. Женщина всю зиму в депрессии из-за тебя была.
В дверь позвонили. Они синхронно повернули головы в сторону коридора.
– У тебя сегодня приемный день? – осведомился Стас.
– А может, Юлия Петровна услышала голоса и решила наведаться? – шепотом предположила Александра. – Я никого не жду.
Мастерская, которую она снимала у вдовы художника, была частью большой старинной квартиры с двумя входами – парадным и черным, и двумя ванными комнатами в разных концах квартиры. Покойный художник устроил себе отдельное жилье очень простым образом: наглухо перегородил коридор гипсокартоном, оштукатурил и покрасил перегородку, так что она стала неотличима от настоящей стены. Таким образом, из одной квартиры получилось две. Из переулка, через парадный вход, попадали в квартиру к Юлии Петровне. Чтобы попасть в мастерскую, нужно было свернуть в подворотню, пройти через двор и подняться на второй этаж по лестнице черного входа. С одной стороны, это была абсолютная изоляция от хозяйки квартиры, с другой… Гипсокартон отлично пропускал звуки, а одинокая женщина, живущая среди картин покойного супруга, обожала подслушивать, стоя в коридоре у перегородки. Александра убедилась в этом, когда Юлия Петровна пару раз упомянула в разговоре такие детали, о которых ничего не должна была узнать из их непосредственного общения.
Звонок повторился. Александра сделала Стасу знак оставаться на месте и пошла открывать.
– Извините, это снова я, – виновато прошептал Леонид, переминаясь с ноги на ногу. Он был один.
– Вы забыли что-то? – Художница оглянулась, окидывая взглядом стол.
– Нет, то есть я должен… Впустите меня, пожалуйста, это одна минута!
Александра недоуменно посторонилась, и червячок вполз в кухню. Не останавливаясь у стола, он проследовал в коридор. Обеспокоенная хозяйка поспешила за ним:
– Простите, я сейчас собиралась уходить по делам, и…
Она остановилась. Леонид, даже не взглянув на дверь в комнату, подошел к перегородке и медленно, осторожно приложил к ней раскрытые ладони. Низко склонил голову, словно разглядывал бурый затоптанный паркет. Подойдя ближе, Александра убедилась, что его глаза закрыты. Из комнаты выглянул Стас. Она сделала отрицательный жест, и скульптор бесшумно исчез.
Установилась тишина, нарушаемая лишь рокотом капели, падающей с крыши на жестяные отливы под окнами. Это был чрезвычайно тихий переулок, где нечасто проезжали машины, и почти безмолвный дом. На первом этаже старинного двухэтажного особняка располагались офисы двух загадочных фирм, занимавшихся неизвестно чем. Золотые таблички на дверях ничего не сообщали о роде их деятельности, и эти высокие солидные двери никогда не открывались. На площадке второго этажа, напротив двери Юлии Петровны, находилась дверь в другую жилую квартиру, но и та никогда не открывалась. Владелец, кем бы он ни был, предпочитал, вероятно, попадать домой с черного входа. Юлия Петровна обмолвилась как-то, что ни разу не повстречала его в подъезде.
– Да, – внезапно выдохнул Леонид. Открыв глаза, он со свистом втянул воздух. Александра поняла, что примерно с минуту он не дышал совсем. – Я это сразу почувствовал, когда вошел, только не мог уловить где. Это не у вас, это идет отсюда. Какая странная стена.
– Это не стена. – Александра прислушалась. За перегородкой было тихо. – Гипсокартон. Там другая часть квартиры.
– Вот оно что. – У Леонида был вид внезапно разбуженного человека, который в первый миг не понимает, как он оказался в своей спальне, если только что убегал от ягуара в джунглях. – Поэтому я ощутил, что это случится у вас, и хотел предупредить. Я ошибся.
– Что случится? – Глядя в часто моргающие, неуловимые глаза медиума, Александра почувствовала тревогу. Вялый человечек внушал беспокойство.
– Там, за перегородкой, скоро случится что-то очень плохое, – уверенно ответил Леонид. – Но не сейчас. Сейчас там никого нет.
И, не добавив больше ничего, стремительно пошел на кухню. Александра опомниться не успела, как за ним закрылась входная дверь. Выскочив на лестничную площадку, художница услышала только, как хлопнула дверь подъезда. Леонид исчез с молниеносной быстротой, словно пылающая на мартовском солнце радужная капель растворила его в своем спектре.
Вернувшись на кухню, она застала там уже совершенно одетого Стаса. Тот застегивал роскошную замшевую куртку, продранную на одном локте, – также подарок Юлии Петровны. На плече у него висела сумка.
– Что этот клоун забыл у тебя? – прогудел скульптор. – Как хочешь, а он очень подозрителен, и баба его тоже. Они кто такие? Из какого шапито сбежали?
– В них и правда есть что-то цирковое. – Александра прикрыла дверь. – Работают на публику. И возможно, правда жулье.
– Гони в шею! – решительно предложил Стас.
– Как ни странно, их направил ко мне человек, которого я очень уважаю, – задумчиво проговорила Александра. – И это потенциальные клиенты, а в наше время разбрасываться заработками неразумно. Так ты идешь к Юлии Петровне?
– А что делать? – Стас поправил ремень сумки на плече. – Ты же меня на улицу выставляешь.
Александра помедлила, глядя на сверкающее мелькание капели в окне. Вынула из кармана спортивных штанов мобильник, пролистала список контактов до номера Клавдии. Стоило удалить этот номер – и больше ничто бы не связывало ее с фантастической парой, побывавшей здесь с визитом. Но… Леониду удалось произвести впечатление. Художница, никогда не доверявшая экстрасенсам и медиумам, должна была это признать. «Хотя тут явно была игра на внешний эффект, – повторяла она про себя. – Запугать, удивить, не сказав ничего конкретного… Я тоже могу ворваться к незнакомому человеку и заявить, что скоро у него за стеной случится что-то ужасное! Только… Что им нужно от меня? Обобрать? Так брать-то нечего».
– Саша, я второй раз спрашиваю, а ты где-то витаешь! – повысил голос скульптор, встревоженный ее отрешенным видом и молчанием. – Мне идти сейчас или погодить чуток? Глядишь вдаль, будто этот дохляк тебя загипнотизировал!
– Не может быть, – встряхнувшись, ответила Александра. – Когда бы он успел?!
– У, милая моя, есть умельцы! – помотал головой Стас. – Меня один раз цыганка на Ярославском вокзале так обработала за минуту, что я очнулся в пустой электричке, в Софрино, без денег, без документов. Патруль обходил состав перед тем, как в депо отправить, они меня и нашли в тамбуре, на полу. Решили, что пьяный, а я был чист, как хрусталь. За гранитом на памятник собирался ехать, при деньгах был, естественно. А всего-то она мне сказала, помню: «Очень ты доверчив, дорогой мой, сердце у тебя золотое, вот и веришь нехорошим людям. Надя-сербиянка все тебе скажет…» И я, дурак, ей в глаза посмотрел и руку дал. Больше ничего не помню, все стерлось.
– Перестань, это не цыгане с Ярославского вокзала, – сердито ответила художница, заглядывая в пустой холодильник. – Эти двое работают «по науке». Нормализуют какие-то вибрации, как я поняла. В любом случае, платить будут они мне, а не наоборот.