Уличные истории. Я проживаю удивительно странную жизнь…

Сын художника

Сегодня утром случайно встретил своего старого приятеля Сагына. Уже не помню, как он влился в нашу компанию, но точно помню, что однажды я очутился в необычном помещении с завешенным желтой от времени простыней окном, где пахло масленными красками, на паркетном полу, стопками прислонившиеся к стене, стояли картины без рамок, и эти кружки из-под майонеза с торчащими кисточками.

Сагын был сыном известного художника, в мастерской которого в студенческие годы иногда, чаще всего зимой, мы с пацанами собирались погреться. В годы моей молодости особо не было мест, куда можно было пойти, а зимой тем более когда на улице «дубак»*, любое помещение с отоплением для нас воспринималось как апартаменты. Не сказать, что мы часто там бывали, но по мере необходимости мы просили Сагына взять на вечер ключи от мастерской.

Чаще всего мы резались там в карты, иногда приглашали девчонок или, скинувшись, отправляли кого-нибудь на «Карпинку» за бормотухой*… Сагын был не похож на нас, выросших из дворовой шпаны, ни внешностью, ни своим содержанием, но его почему-то тянуло к нам. Очевидно через нас он хотел компенсировать свои пробелы пацанской, дворовой жизни. Мы же наоборот, приняли его как раз за его неординарность и отсутствие понтов, хотя у него было чем понтоваться перед нами. Он с легкостью играл на клавишах Баха и на гитаре «лабал Битлов», знал английский и мог часами рассказывать о картинах великих художников импрессионистов, хотя до них нам было по барабану.

Мне импонировало в нем то, что он был не, таким как все… очень раним как ребенок, мог обидеться на кого нибудь демонстративно и не разговаривать месяцами. Была в нем какая-то наивность и в тот же момент чувствовался какой-то стержень. Мы часто подшучивали над Сагыном, так, по-доброму, и могли вместе посмеяться над каким-нибудь его промахом например при общении с девушкой случайно оказавшейся в нашей компании.

Часто бывало, что, он немного захмелев, устраивался где-нибудь на подоконнике и с интересом наблюдал за нами, будто старался запечатлеть что-то в своей памяти. Он был сыном своего отца и в его венах текла кровь художника, он видел все происходящее вокруг через призму творца. Сагын редко нас рисовал. Кому-то он дарил скупые зарисовки сделанные простым карандашом, что-то оставлял себе, а иногда он просто игнорировал нас, не отвечая на звонки или обходя нас стороной, и мы тогда гадали, кто или что могло его на этот раз обидеть.

Потом неожиданно раздавался телефонный звонок и кто-нибудь из друзей «кричал»*, что сегодня вечером все собираемся у Сагына. И тогда мы снова сидели в мастерской как ни в чем не бывало, слушали старые записи, и пили «Жигулевское». А затем как-то Сагын пропал совсем, я потерял его из виду, и мы современен только иногда вспоминали о нем и о том, как проводили время в мастерской.

Это удивительное чувство, когда неожиданно встречаешься через много лет со старым приятелем. Навряд ли он считал меня своим другом, но я точно помню, что мы тянулись друг к другу. Мне нравилось в нем то, чего во мне тогда не было, и наоборот, очевидно он во мне узнавал те качества, которые ему были несвойственны. Признаться, подозревая об этом, я был к нему иногда снисходительным…

Прошло много лет с тех пор и я был искренне рад снова увидеть его лицо, он выглядел элегантно, если бы он вытащил из пиджака курительную трубку и закурил это было бы гармонично, но это был тот самый Сагын, сын художника.

В наше время очень редко можно встретиться с реально одержимыми людьми, живущими не по общепринятым правилам, я бы даже сказал, чудаками со своим миропониманием. Истинные художники, наверное, и должны быть такими, немного отчужденными от реальности бытия…

После дежурных приветственных фраз, я узнал, что у него собственная, художественная галерея в Алма-ате и вообще было видно, что он доволен судьбой. Мы вспомнили мастерскую его отца, а потом он выдержал паузу и спросил меня многозначительно: «А помнишь, как мы всей толпой сорвались в Алма-Ату?». «Да-а, конечно, помню, как такое забудешь», – ответил я. Он так посмотрел на меня понимающе, с узнаваемой улыбкой, как будто я забыл его имя, но типа ничего страшного… потом я еще, что-то говорил ему, сейчас уже не помню что именно, но попрощались мы как-то на обрывке разговора. Пожали друг другу руки, даже не обменявшись номерами телефонов и он ушёл своей дорогой… а я поехал по Токтогула*.

А потом я несколько дней гадал, выворачивая воспоминания из своей памяти, что он своим ироничным вопросом хотел мне сказать?.. Припоминаю, что, что-то тогда во время той нашей спонтанной поездки в Алма-Ату произошло, чему я мог не придать значения… кажется даже, после этого мы больше в мастерской и не собирались.

(2004г.)

*дубак – очень холодно

бормотуха – дешевое крепленное вино

кричать – в молодежном сленге значить сообщать, говорить

Токтогула – улица им. Токтогула Сатылганова

Нур

В одно время я стал реже писать, придерживаясь известного постулата «Если можешь не писать – не пиши», но иногда внутри тебя «заполняется стакан до краев» и чтобы не взорваться, я начинаю снова стучать пальцами по клавиатуре своего нотника.

Словно с подзорной трубой я со стороны слежу за теми с кем мне доводилось пересекаться вплотную, и иногда пишу о них…

В детстве у меня был друг, даже не друг, а как старший товарищ. Нур был старше меня на два года, когда тебе восемь лет, а соседскому мальчику десять он для тебя уже авторитет.

Нур раз в год приезжал на каникулы к своим родителям из Рыбачьего*, и все время, что он гостил во Фрунзе я старался быть рядом с ним. Нур чем-то напоминал мне героя из моего любимого фильма «Кортик». Он был высок ростом, держался всегда независимо, по-мальчишески иронизировал и никогда не злоупотреблял своим непререкаемым для меня авторитетом. Нашими героями тогда были персонажи из советских телевизионных детективов, где следователь уголовного розыска неустанно преследовал какого-нибудь жулика. Стараясь походить на своих кумиров, мы с Нуром выходили на улицу, держа в руках допотопный фотоаппарат и детский компас, выбирали для нашего «расследования» кого-нибудь из прохожих. Стоило нам только определить для себя объект слежки, и мы начинали его преследовать буквально по пятам. Это было так увлекательно, что порой мы, забываясь, уезжали вместе нашей «жертвой» на каком нибудь рейсовом автобусе на другой конец города. Поочередно вставая у объекта нашего преследования за спиной затем спереди мы старались запомнить черты его лица и детали одежды. Затем уже вконец измотанные мы возвращаясь во двор увлеченно обсуждая, дальнейшие наши действия на завтра.

Нур много фотографировал, не знаю, была ли внутри его фотоаппарата пленка, но я не видел ни одной его фотографии, впрочем, тогда меня это мало волновало. Дворовые друзья на меня косо поглядывали, поскольку пока Нур не уезжал обратно к своей тайэне*, где он и воспитывался я все время проводил только с ним. Он учил меня играть в шахматы, стрелять из пневматической винтовки, рассказывал увлекательно про рыбалку и иногда мы просто ходили вместе в кино. Так продолжалось кажется до пятого класса, пока родители Нура не переехали в новую квартиру и я уже слышал о нем изредка только от своей мамы, поскольку наши родители работали в одном коллективе.

Со временем мы повзрослели и нас раскидало в разные стороны… и как-то мама попросила меня отвезти ее к своей коллеги по случаю покупки ими дома в пригороде Бишкека, это была мама Нура. Мне тогда уже было чуть больше двадцати, по пути я стал расспрашивать маму о Нуре, и из ее короткого рассказа я узнал, что он увлекается культуризмом (тогда в начале 90-х годов многие этим увлекались), не курит и не пьет и что он уже несколько раз подавал документы для работы в КГНБ*. Я ехал и думал: – интересно как он сейчас выглядит и как мы встретимся сейчас с ним через столько лет… надо было одеться поприличней с досадой подумал я.

Когда мы вошли в дом и поздоровались со всеми гостями, мама неожиданно спросила хозяев: «Нур дома, Алишер хочет с ним поздороваться…», и мне указали на дверь времянки из окна которой горел желтый свет, была кажется тогда середина осени.

В центре почти пустой комнаты сидели засучив рукава двое молодых мужчин и чистили морковку. Было видно, что Нур «качается», широкие плечи, мускулистые руки с выделяющимися венами говорили сами за себя. Я в деталях помню ту нашу встречу, поскольку перематывал в голове этот эпизод несколько десятков раз.

Когда я вошел во внутрь, на лице Нура было искреннее удивление. «О, Алишер… как дела, братишка?» – это были его первые слова, он положил на стол нож и, как бы привставая, протянул мне ладонь так, чтобы я не испачкался, и я пожал его жилистую кисть. «Ты что, маму привез? А, молодец!». Я сел рядом и стал расспрашивать его, что и как, но ответы его были очень короткими, я начал вспоминать про наше детство, но и тут он сделал вид, что не помнит уже ничего, было такое ощущение, что ему перед своим приятелем немного неудобно. Не зная, что еще сказать, я закурил, Нур посмотрел на меня слегка озадаченный – «Братишка, бросай курить, займись спортом, надо быть всегда на старте, вдруг кипиш* какой…». Ты прав, почти оправдываясь ответил я, нужно спортом заняться… Но я признаться, был расстроен совсем другим… если честно, я ожидал совсем другой встречи со своим другом детства. Я начал злиться на себя… к черту мою сентиментальность, очередной раз я упрекнул себя тогда, этот мир циничен… еще немного послушав затянувшиеся нравоучения двух «качков», я стал искать повод, чтобы поскорее уехать.

Прошло еще несколько лет, я знал из рассказов мамы, что Нур так и не смог устроиться на работу в силовые структуры, а о другой работе он и слышать не хотел. Потом говорили, что он женился на девушке из хорошей семьи и у них родились две дочери, что живут они вместе с ее родителями, а сам он иногда занимается перепродажей товаров. С начала 2000-х я уже все реже слышал и не интересовался судьбой Нура.

Где-то в 2006-м году я неожиданно встретил Нура у рынка Ак-Эмир, сначала я подумал, что обознался, это был высокий исхудавший мужчина, было видно, что он злоупотребляет спиртным и пьет уже не первый день, он шел мимо, и мы даже, кажется, пересеклись взглядами. Я рассказал об этом своей маме, она тогда поведала мне, что сама видела Нура несколько раз с бомжами и просящего милостыню, сидя на краю тротуара. Я был в легком шоке… Также я узнал, что он давно уже развелся и жена его уехала из Кыргызстана, а он просто ушел из дома и стал жить на улице как бомж. При том, что у него была крыша над головой, родители живы и, и он мог бы жить и работать как все нормальные люди. Что произошло с ним – мне мама так и не смогла ничего объяснить, только сказала, что все его родственники знают об этом, но ничего с этим поделать не могут. Я был в растерянности, и не мог понять, как может человек просто взять и уйти жить на улице? Я пытался через знакомых выяснить причины такого кардинального изменения поведения человека, но так и не смог найти объяснения его поступку.

Может с ним произошло что-то трагическое, что сломало его изнутри полностью, от чего он не смог восстановиться?.. или, это обыкновенный алкоголизм? Не знаю… У меня на тот момент почему-то не было никакого желания найти его и поговорить с ним, я посчитал это слабостью и думал, каково же его близким знать и даже видеть, что – твой сын, родной брат, близкий друг, вот так бомжует в центре города. Уверен, что это было и остается реальной трагедией для всех членов его семьи.

В другой раз я с ним встретился уже в 2013 году у входа в «Детский мир», что на проспекте Чуй, куда приехал с семьей. Он сидел один на скамейке, на асфальте лежала пустая коробка из-под обуви и кусок картона с надписью карандашом: «Я афганец, нужна помощь». Присмотревшись, я увидел, что у него на левой руке нет кисти, просто рукав от куртки. Я остановился и обратился к нему: «Нур, это ты?..». Я думаю, он меня сразу узнал, еще когда я к нему стал приближаться. «Да, это я», – негромко ответил он. «Что с тобой случилось, что с рукой твоей?», – ошарашенный, я стал спрашивать его, но ответ его сбил меня с толку. «Вот, в Афгане потерял…”, – ответил он. «Какой Афган, Нур, ты никогда не служил в Афгане, ты что говоришь?.. Нур, это я, Алишер, ты помнишь меня, что с тобой, как ты руку потерял?!». Но он, как заговоренный, только повторял про Афган, что его дом сгорел и документов нет. Я стоял рядом с ним и пытался вытащить его на простой разговор, но это было бесполезно, прохожие оборачивались, а водители такси стали собираться около нас. Со стороны люди могли подумать, что я ругаю его. Я посмотрел ему в глаза в надежде, что он перестанет валять дурака, но ответной реакции не увидел, и, протянув ему купюру, ушел от этого места. Приехав домой, я рассказал родителям про нашу встречу с Нуром, и, конечно, все были шокированы моим рассказом об отсутствии одной кисти его руки. Я спросил, знает ли об этом мама Нура, на, что мама ответила, что в их кругу они вообще не затрагивают тему Нура, поскольку его мама уже не может без слез слышать об этом.

Вот надо же так сложиться судьбе человека, подумал я… где и когда он оступился, ведь ничто не предвещало такого поворота событий; образованный, здоровый, из благополучной семьи, как человек в расцвете сил уходит из дома, чтобы жить на улице?..

Прошло еще несколько лет, и каково же было моё удивление, когда я снова увидел Нура у рынка Ак-Эмир, что на МосСовете, сидящего на корточках около остановки с целыми, полноценными кистями обеих рук, как ни в чем не бывало, он сидел возле картонной коробки с мелочью на дне. Мы снова пересеклись с ним взглядам, и только тогда я понял, что это уже был не Нур… я думаю, мой Нур умер в нем гораздо раньше, чем мы повстречались с ним спустя много лет на этом самом месте, это был уже совсем незнакомый мне человек с абсолютно чужими глазами.

А мой Нур остался только в памяти… Я сохранил свои детские воспоминания о нашей дружбе, и этот образ старшего товарища, похожего на героя из кинофильма «Кортик», будет отдельной строкой отмечен на полях моей тетради жизни.

(2012 г.)

P.S. Сентябрь 2018 года. Спустя шесть лет, мне придется дополнить эту сентиментальную историю, поскольку она имеет свое неожиданное продолжение.

Случилось так, что мне пришлось своей маме зарегистрировать ее аккаунт в фейсбуке, чтобы она могла хоть иногда общаться со своими бывшими коллегами, живущими ныне в разных странах мира. Так вот, недавно она мне неожиданно заявляет: «Ты помнишь Нура, я его на фейсбуке видела на страничке своей коллеги, он, оказывается, в Алма-Ате массажистом работает, выглядит солидно, в медицинском халате сидит за столом, там фото его размещено». Я, недолго думая, зашел на ее фейсбук аккаунт и через ее друзей нашел самого Нура. Хотя он сильно изменился с тех пор, как я его видел в последний раз, но я его узнал, на фото он сидел на стуле в бордовом медицинском халате с короткими рукавами, а на заднем фоне в качестве демонстрации была расположена массажная кушетка. Я пролистал его страничку и увидел, рекламный баннер по предоставлению комплекса массажных услуг – точечного, мануального и классического, а внизу его имя и контакты, также на его страничке была информация, что он «Вступил в брак – 20 июля 2017 года»…

Я снова был в недоумении. Это удивительно как человек может упасть в глубокую пропасть осужденный окружающей толпой и потом найти в себе силы вернуться снова в нормальную жизнь. Я вспомнил как я его осуждал… а потом я задал себе вопрос: – кто я такой, чтобы судить о человеке? – Знаю ли я через, что ему пришлось пройти?..

Не знаю почему, но у меня увиденное вызвало двойственные эмоций, с одной стороны я был рад увидеть его живым и здоровым, а с другой, – я смотрел на его фотографию в надежде увидеть в его глазах хоть проблеск своего детского друга, но на фото был совсем чужой мне человек.

*Рыбачье – город на берегу озера Иссык-Куль в 1993 году был переименован в город Балыкчы. ГКНБ – бывший КГБ

тайэне – бабушка по материнской линии.

кипиш – неконтролируемая негативная ситуация.

Такое вот восьмое марта

Мы с Талой дружили с самого раннего детства, с 4-х лет росли вместе, сначала в «общаге» вместе жили, что на «Набережной» по проспекту Чуй, я на четвертом, он на третьем этаже, потом в 79-м году в один новый дом переехали, короче, общались с ним «по тяжелой»*.

Как и у многих наших всерстников в то время, «толпа» у нас была своя… пацаны все из одного двора, те, с кем с детства дружим и общаемся до сих пор – Чина, Дэн, «Смешной» и Сан, но с Талой у нас было что-то особенное… так бывает в любой компании, когда кто-то с кем-то более близок, чем с остальными. С Талой в бурной своей юности в конце 80-х мы прошли, как это говорят – огонь и воду… В нем я был всегда уверен, знал что при любом «раскладе»* он не подведет. А это знаете очень важно было в наше время, в особенности если например, в чужой компании сидишь или «терки»* с кем нибудь, когда знаешь, что спина твоя прикрыта.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.