ГЛАВА 1 «ВОЛК У РЕКИ»
В небольшом городке Ростовской области, где жизнь текла неспешно, а природа дышала гармонией, жила семья Волковых. Их дом, окружённый полями и берёзовыми рощами, стоял у тихой речки, полной рыбы и раков. Здесь, среди запахов свежескошенной травы и звуков вечерних лягушек, царили радость и тепло, которые Волковы создавали своими руками.
Василий, глава семьи, работал в городской хлебопекарне – самой большой в округе. Высокий, крепкий, с мозолистыми руками, он был местной легендой. В юности за ним выстраивались очереди девчонок, а парни уважительно звали его Васьком. С восьми лет Василий занимался боксом, и даже в зрелом возрасте его сила внушала трепет. Но не только кулаки делали его особенным: он был мастером-плотником, научившись ремеслу у отца, который пропал без вести, оставив лишь воспоминания. Свой дом Василий построил сам – двухэтажный, с резными ставнями и просторной верандой. Несмотря на скромный достаток, этот дом считался лучшим в городке, и соседи нередко заглядывались на него с завистью.
Анна, жена Василия, была женщиной редкой красоты. Её голубые глаза сияли, как утреннее небо, кожа казалась мягкой, словно пух, а стройная фигура и грациозная осанка притягивали взгляды. Но не только внешность выделяла Анну: она была умна и начитанна, работала учительницей младших классов и мечтала вдохновлять детей. Иногда Василий, с его простым образованием, чувствовал себя неловко рядом с ней, но Анна никогда не давала ему повода сомневаться в себе. Она любила мужа за его доброту и силу, а их дом превратила в уютное гнёздышко. Каждый уголок – от вышитых занавесок до расписанных ею стен – говорил о её таланте дизайнера, который мог бы соперничать с профессионалами. Они поженились в восемнадцать, едва достигнув совершеннолетия. Говорят, такие браки редко длятся долго, но Волковы опровергали это правило, их любовь только крепла с годами.
У пары родились два сына – Серёжа и Ваня, с разницей в два года. Мальчишки, шустрые не по годам, были неразлучны, хоть и совсем разные. Серёжа, старший, унаследовал отцовскую силу и ловкость. Он мог постоять за себя, нередко ввязываясь в драки с мальчишками постарше – и побеждая. Друзья побаивались его вспыльчивости, и, хотя никто не говорил этого вслух, Серёжа чувствовал их настороженность. Ваня, младший, был спокойнее и равнодушнее. Он не любил конфликтов и знал, что брат всегда защитит его. «Боец из меня, как из балерины», – шутил Ваня, пряча улыбку. Мальчишек прозвали «братьями водолазами» за их любовь к реке, но кличка им не нравилась – она звучала двусмысленно, и Серёжа не раз лез в драку, чтобы заставить замолчать насмешников.
По выходным Василий брал сыновей на рыбалку. Это была их традиция: с утра, вооружившись удочками и хорошим настроением, они шли к реке. Василий ловил больше всех в городке, хотя иногда его опережал старик-алкаш, вечно сидевший у воды с мутной бутылкой самогона. Дети, конечно, больше играли, чем рыбачили: плескались в реке, гонялись за лягушками или строили плотины, чтобы загнать рыбу ближе к отцу. Но и они иногда вытаскивали по паре карасей, гордо демонстрируя улов. Дома Анна превращала рыбу в своё коронное блюдо – жареную с лимоном, от аромата которого текли слюнки у всей семьи. Укусы комаров, впрочем, доставались всем поровну.
Часто к ужину присоединялся сосед, дядя Витя, пожилой ветеран Второй мировой. С бутылкой водки и историями из прошлого он был желанным гостем. Дядя Витя дружил ещё с отцом Василия, несмотря на разницу в возрасте, и после его исчезновения стал для Василия вторым отцом. Он помогал в трудные времена, особенно после смерти матери Василия, умершей при родах. Для Василия дядя Витя был единственным человеком, которому он мог открыть душу, рассказывая о долгах, которые давили на семью, и о страхах, которые не отпускали. После этих разговоров Василий возвращался домой с лёгким сердцем, забывая на время о своих бедах.
Десятого июля, в душный летний день, у речки собрались друзья и соседи Волковых, чтобы отпраздновать восьмилетие Вани. Двор их дома гудел от смеха: дети носились по траве, взрослые поднимали тосты за здоровье именинника. Анна украсила столы цветными скатертями, а на вертеле жарилась рыба, наполняя воздух аппетитным ароматом. Волковы не жалели средств, и праздник сиял яркими красками, словно отражая их былую радость.
Утром, пока гости ещё не пришли, Василий отвёл Ваню к старому дубу у реки. В его грубых ладонях лежало кольцо. На нём красовался символ Волковых – волчья голова, выжженная неровными линиями. «Это наша традиция, сынок, – сказал отец, надевая кольцо на тонкий палец Вани. – Оно будет расти вместе с тобой и оберегать». Ваня, сияя от гордости, крепко обнял отца, не замечая, как кольцо слегка болтается.
Ванино сердце колотилось, а улыбка не сходила с лица. Он взглянул на кольцо, подаренное отцом, и вдруг почувствовал, как оно будто потяжелело на пальце. В тусклом свете волчья голова, вырезанная на кольце, казалась живой: её глаза сверкали, словно скрывая тайну. Ваня замер, ощутив холодок, пробежавший по спине. Он провёл пальцем по грубому узору, и ему почудилось, что кольцо тёплое, почти живое, как будто оно шептало о чём-то неизбежном.
Анна, заметив, что сын притих, подошла к нему. Её голубые глаза мягко блестели в свете костра. «Что такое, Ванечка?» – спросила она, касаясь его плеча. Ваня показал кольцо. «Мам, оно… странное. Как будто смотрит на меня». Анна улыбнулась, но её взгляд стал серьёзнее. Она присела рядом, глядя на реку, где отражались первые звёзды. «Это не просто кольцо, сынок, – сказала она тихо. – Говорят, что оно хранит Волковых, что оно волшебное. Мой дед рассказывал, что тот, кто носит его, непобедим». Ваня сглотнул, чувствуя, как слова матери оседают в груди тяжёлым камнем. «А что?» – спросил он. Анна покачала головой, её улыбка дрогнула. «Не думай об этом сегодня. Это твой день».
Ваня не мог отвести взгляд от кольца. В его воображении волчья голова оскалилась, и на миг ему показалось, что река застыла, а смех гостей стал тише, как будто время замедлилось. Он тряхнул головой, прогоняя видение, и побежал к Серёже, который болтал с мальчишками у костра. «Серёг, посмотри, – сказал Ваня, показывая кольцо. – Мне кажется, оно… нехорошее». Серёжа фыркнул, выхватил у брата руку и пригляделся. «Чушь, Вань. Это просто кольцо. Хватит выдумывать». Но его голос был резче, чем обычно, и Ваня заметил, как брат быстро отвёл взгляд, будто сам не хотел смотреть на волчью голову слишком долго.
К вечеру, когда солнце окрасило реку золотом, праздник достиг пика. Ваня, набравшись смелости, решил показать фокус, который репетировал неделями. Под любопытными взглядами гостей он достал старую шляпу, спрятал в неё пушистого зайца и, пробормотав «волшебные» слова, перевернул её вверх дном. Заяц исчез. Дети взвизгнули от восторга, взрослые захлопали, притворяясь удивлёнными.
Василий, глядя на сына, широко улыбнулся. «Молодец, Ванечка! Теперь мой черёд!» – крикнул он и, подмигнув, разбежался к реке. С громким плеском он прыгнул в воду и нырнул. Гости засмеялись, ожидая шутки. Но секунды шли, а Василий не выныривал. Смех смолк. Анна, побледнев, бросилась к берегу, выкрикивая его имя. На следующий день тело Василия нашли в корягах, в нескольких километрах вниз по течению.
На похоронах дядя Витя, сгорбленный и бледный, стоял у гроба. Увидев безжизненное лицо Василия, он схватился за сердце, прошептал «малыш» и рухнул на пол. Его тело содрогнулось, и он затих. Многие думали, что старик не доживёт до похорон, но он ушёл вместе с Василием, словно не желая оставлять друга одного.
Ваня винил себя. «Если бы я не показал фокус, отец бы не прыгнул», – крутилось в его голове. Но никто другой не обвинял мальчика – кроме него самого.
Горе сломило Анну. Она, чья красота когда-то заставляла мужчин оборачиваться, начала топить боль в водке. Она пыталась остановиться, но каждый раз срывалась. Однажды в школе, будучи пьяной, она швырнула ключ в ученицу за ошибку в домашней работе. После нескольких таких выходок её уволили, хотя начальство долго терпело, надеясь, что она справится. Без работы Анна пала ещё ниже. Она продавала мебель, посуду, даже детские игрушки, а когда в доме не осталось ничего ценного, начала продавать себя. Мужчины, когда-то завидовавшие Василию, теперь приходили к ней, платя за её тело и.
Каждый мужчина в городе, однажды мечтавший о их матери получал её, и не раз, и по разному, они воплощали все свои фантазии за небольшую плату, их мама делала всё что скажут, где скажут и как скажут.
Среди них были даже ровесники Серёжи и Вани, едва достигшие совершеннолетия. Дом Волковых, некогда сиявший уютом, превратился в унылую развалину с ободранными обоями и разбитыми окнами. Анна, потерявшая былую красоту, стала отталкивать клиентов. От неё пахло перегаром, и вскоре никто не приходил, кроме собутыльника, который бил её и детей. Но однажды, когда Серёже исполнилось шестнадцать, этот человек исчез. Позже его тело нашли в четырнадцати пакетах, разбросанных по городу.
Годы шли… Братья росли сами по себе. Городок, когда-то казавшийся добрым, стал для них враждебным. Серёжа, унаследовавший силу отца, связался с бандой рэкетиров. Он мстил тем, кто пользовался их матерью, убивая их с жестокостью, словно отыгрываясь за её унижения. Лишь нескольких он пощадил – тех, кто, по его мнению, не перегибал палку. Ваня пошёл другим путём. Он стал карманником, а позже отсидел срок за неудачное ограбление магазина. Но за убийства его не ловили – в этом он был осторожен. Своё первое убийство Ваня совершил в пятнадцать, заколов лучшего друга за связь с его девушкой. Он не любил её, но дело было в принципе.
Одной ночью Анна, напившись с собутыльниками, осталась дома одна. Пьяная ссора с Ваней, смотревшим телевизор, переросла в ярость. Она кричала, что он не даёт ей денег на выпивку. Слово за слово, и Анна схватила кухонный нож, бросившись на сына. Ваня, молниеносно среагировав, ударил её кулаком. Она рухнула на пол. Серёжа, выбежав из комнаты, с трудом поднял мать, несмотря на её сопротивление, и запер в чулане. Всю ночь она кричала, проклиная сыновей, называя их неблагодарными ублюдками. Ваня не мог уснуть, терзаемый чувством вины: «Как я посмел ударить маму?» Серёжа, напротив, был равнодушен. Он вколол дозу, закурил косяк и, включив шансон на полную громкость, ушёл в свой мир.
К утру крики стихли. Братья, решив, что мать уснула, открыли чулан, чтобы перенести её в кровать. Но перед ними предстала страшная картина: окровавленное мёртвое тело Анны, а на потолке – надпись кровью: «ПРОКЛЯНАЮ УБЛЮДКИ».
Утро после смерти Анны было серым, как будто небо решило спрятать солнце за свинцовыми тучами. Ваня сидел на полу в гостиной, уставившись на пятно крови, которое они с Серёжей так и не отмыли. Надпись в чулане – «ПРОКЛЯНАЮ УБЛЮДКИ» – выжглась в его мозгу, словно клеймо. Каждую ночь он видел мать: её пустые глаза, окровавленные пальцы, тянущиеся к нему из темноты. «Ты меня убил, Ваня», – шептала она, и он просыпался, задыхаясь, с мокрой от пота подушкой. Он не мог есть, не мог спать, не мог смотреть на себя в зеркало, боясь увидеть её отражение за своим плечом.
Серёжа, напротив, казался непрошибаемым. Он ходил по дому, гремя посудой, включал шансон на старом магнитофоне и курил одну сигарету за другой. Но даже он замечал, что Ваня изменился. «Хватит ныть, – бросил он однажды, швырнув брату кусок хлеба. – Мать сама себя угробила. Ты тут ни при чём». Ваня молчал, сжимая кулаки. Он хотел закричать, что это неправда, что он ударил её, что проклятие реально, но слова застревали в горле. Серёжа, раздражённый его молчанием, схватил его за воротник. «Слышишь? Очнись, или сгниёшь, как она!» Ваня вырвался и выбежал на улицу, где холодный ветер хлестал по лицу, но не мог заглушить голос матери в его голове.
Через неделю Ваня перестал говорить. Он сидел в углу, обхватив колени, и раскачивался, шепча что-то невнятное. Серёжа, вернувшись с очередной «работы» для рэкетиров, нашёл его с ножом в руке. Ваня не пытался порезаться – он просто смотрел на лезвие, как на старого друга. «Ты что творишь, идиот?» – рявкнул Серёжа, выбивая нож. Ваня поднял на него пустой взгляд. «Она меня зовёт, Серёг. Я должен к ней». В ту ночь Серёжа не спал, сидя у двери Ваниной комнаты, боясь, что брат сделает что-то непоправимое.
Утром всё закончилось. Ваня, дождавшись, пока Серёжа задремлет, разбил зеркало в ванной и попытался перерезать вены осколком. Кровь текла медленно, но он не чувствовал боли – только облегчение. Серёжа ворвался, разбуженный звоном стекла, и, выругавшись, затянул его руку тряпкой. «Дурак, жить надо, слышишь?» – кричал он, таща брата к соседям, чтобы вызвать скорую. Ваню забрали в городскую психиатрическую больницу, а Серёжа остался стоять у дома, глядя на удаляющуюся машину, сжимая кулаки до боли.
Больница пахла хлоркой и отчаянием. Ваню поместили в палату с обшарпанными стенами, где свет ламп был слишком ярким, а тишина – оглушающей. Днём он лежал, глядя в потолок, а ночью кричал, когда кошмары возвращались. Врачи пичкали его таблетками, от которых мысли становились ватными, но голос матери не уходил. «Ты убил меня», – повторяла она, и Ваня верил. Он рисовал её лицо на обрывках бумаги, пока санитары не отбирали карандаш, боясь, что он использует его против себя.
Серёжа навестил его через месяц. Он вошёл в палату, неся запах сигарет и улицы, и бросил на кровать пакет с апельсинами. «Живой ещё?» – буркнул он, садясь на стул. Ваня, осунувшийся, с тёмными кругами под глазами, кивнул. Между ними повисла тишина. Серёжа кашлянул, пытаясь скрыть неловкость. «Слушай, Вань, я не мастер говорить… Но ты нужен мне. Там, снаружи. Без тебя я… не справлюсь». Ваня посмотрел на брата, впервые за долгое время чувствуя что-то, кроме вины. Но вместо ответа он отвернулся к стене. Серёжа стукнул кулаком по стулу и ушёл, пробормотав: «Выкарабкайся, слабак».
Через два года после смерти Анны Ваню выписали из психиатрической больницы. Надпись кровью – «ПРОКЛЯНАЮ УБЛЮДКИ» – всё ещё преследовала его, но кошмары стали реже, а голос матери в голове притих. Таблетки и разговоры с врачами притупили его боль, но не вернули прежнего Ваню. Он был тенью себя: бледный, с ввалившимися щеками, он едва говорил и вздрагивал от резких звуков. Психика, сломанная чувством вины, держалась на тонкой ниточке. Больница, казалось, просто устала его содержать, вытолкнув обратно в мир, к которому он не был готов.
Серёжа, напротив, закалился. Работа на рэкетиров сделала его жёстче, но забота о брате висела тяжёлым грузом. Деньги от бандитских дел уходили на лекарства и еду для Вани, но их едва хватало. Серёжа видел, как Ваня сидит часами, глядя в пустоту, и чувствовал бессилие. «Ты должен жить, Вань», – говорил он, но слова тонули в тишине. Однажды ночью, сидя на крыльце, Серёжа решился. Если честной работы не хватало, он возьмёт у своих. Он был всего лишь пешкой в банде, и крупные суммы проходили мимо него. Почему бы не урвать кусок?
План был прост: обчищать тайники банды, понемногу, чтобы не заметили. Серёжа начал с мелочей – пачки купюр, спрятанные в гаражах, – и вскоре вошёл во вкус. Жадность затмила осторожность. Он брал всё больше, не думая о последствиях, покупал Ване дорогие лекарства и даже новый магнитофон, чтобы заглушить тишину в доме. Но однажды он перешёл черту, украв сумку с годовым «общаком» – деньгами, которые банда копила для боссов. Его поймали на складе, где он прятал добычу. «Братья», с которыми он пил и дрался плечом к плечу, набросились на него, как звери. Пуля пробила ему руку, но Серёжа, сцепив зубы, вырвался, унося сумку. Кровь текла по пальцам, но он бежал, пока не добрался до дома.
Ваня, увидев брата, истекающего кровью, словно очнулся. «Пуля на вылет», – прохрипел Серёжа, падая на стул. Ваня, забыв о своей слабости, метнулся за аптечкой. Его руки дрожали, но он быстро промыл рану, продезинфицировал и туго забинтовал. Серёжа, стиснув зубы, смотрел на брата с удивлением. «Молодец, Вань», – выдавил он, и в его голосе мелькнула гордость. Ваня не ответил, но впервые за долгое время почувствовал себя живым.
Они не могли оставаться в городке. Банда знала, где их искать. Ночью, в холодном зимнем лесу, братья сидели под соснами, не разжигая костра, чтобы не выдать себя. Ваня дрожал, прижимая к груди сумку с деньгами, а Серёжа, морщась от боли, пытался придумать план. «Куда нам, Серёг?» – спросил Ваня, глядя в темноту. Серёжа сплюнул. «В Москву. Там нас не сразу найдут». Ваня покачал головой. «В Европе русская мафия нас достанет». – «Тогда в Штаты, – отрезал Серёжа. – Там они только в Нью-Йорке сильны. Найдём дыру, где нас не тронут».
Их разговор прервал шорох. Из темноты вынырнул старик алкаш с реки – тот самый, что всегда сидел с бутылкой самогона. Его глаза, мутные от алкоголя, смотрели с жалостью. «Эх, мальчишки, – пробормотал он, – молодые, а жизнь уже поломана». Алкаш сунул им бутыль и ушёл, шаркая ногами. Братья, не говоря ни слова, выпили самогон пополам. Горькая жидкость согрела их, придав решимости. К утру они знали: деньги из сумки хватит на билеты до Америки.
Самогон обжёг горло, но согрел озябшие тела. Ваня и Серёжа сидели в тёмном лесу, прижавшись спиной к сосне, и передавали друг другу мутную бутыль. Холодный ветер пробирал до костей, а где-то вдали выла собака, усиливая чувство тревоги. Серёжа, щурясь от дыма, достал из кармана косяк с гашишем, зажёг его и глубоко затянулся. «На, Вань, расслабься», – сказал он, протягивая брату. Ваня, помедлив, взял косяк. Горький дым заполнил лёгкие, и мир вокруг стал чуть мягче, но мысли не отпускали.
Ваня уставился в темноту, где исчез старик. Его слова – «жизнь уже поломана» – крутились в голове, смешиваясь с паранойей. «Серёг, – тихо начал он, – а что, если он слышал? Ну, про Москву, про Штаты?» Серёжа сплюнул, выдохнув облако дыма. «Да похер, Вань. Старик – пьянь, кому он расскажет?» Ваня покачал головой, его голос дрожал. «Ты его знаешь. Он вечно треплется у речки, с рыбаками, с кем попало. Если банда его найдёт, он сдаст нас за бутылку». Серёжа замолчал, глядя на тлеющий косяк. Ванины слова задели его. Он вспомнил, как старик болтал с соседями, хвастаясь, что видел Волковых на рыбалке. «И что ты предлагаешь?» – буркнул он наконец.
Ваня сглотнул, чувствуя, как гашиш кружит голову. «Надо… сделать, чтобы он молчал. Навсегда». Серёжа посмотрел на брата, и в его глазах мелькнула смесь удивления и одобрения. «Ты серьёзно, псих?» Ваня кивнул, хотя сердце колотилось. Он не хотел этого, но страх быть пойманным был сильнее. Серёжа докурил косяк, затоптал окурок и встал. «Ладно. Знаю, где он живёт. Пошли».
Ночь была чёрной, без луны. Братья пробирались через лес, ориентируясь на далёкие огни городка. Дом старика – покосившаяся хибара у реки – стоял на отшибе. Они знали это место с детства: старик, которого звали дядя Коля, часто угощал их карамельками, пока они играли на берегу. Теперь эти воспоминания казались чужими. Серёжа постучал в дверь, сжимая в кармане нож. Ваня стоял позади, дрожа не то от холода, не то от страха.
Дверь скрипнула, и дядя Коля, в мятой рубахе, выглянул наружу. Его глаза, мутные от самогона, расширились. «Мальчишки? Чего в такую пору?» Серёжа улыбнулся, но улыбка была холодной. «Поговорить надо, дядь Коль». Старик, ничего не подозревая, впустил их. Внутри пахло перегаром и сыростью. На столе стояла пустая бутылка, а в углу валялась удочка. Ваня смотрел на старика, и в его голове мелькнула мысль: «Он же просто пьяница, он не виноват». Но Серёжа уже действовал. Он шагнул вперёд, и нож блеснул в тусклом свете лампы. Один быстрый удар – и дядя Коля осел на пол, не издав ни звука. Кровь растеклась по деревянным доскам.
«Не трынди, Вань. Дело сделано», – бросил Серёжа, вытирая нож о рубаху старика. Он обыскал дом, нашёл ключи от старенькой «Нивы» и жестом велел Ване следовать. Они затащили тело в сарай, прикрыв его старыми тряпками, и выбежали к машине. Серёжа сел за руль, Ваня – рядом, сжимая сумку с деньгами. «Нива» затарахтела, и они помчались по просёлочной дороге, оставляя городок позади. Ваня молчал, глядя в окно, где мелькали тёмные силуэты деревьев. Он чувствовал, как что-то внутри него умирает – может, последняя крупица того мальчика, который показывал фокусы на дне рождения.
К утру они добрались до Москвы. Серёжа связался с одним из своих «знакомых» – мелким дельцом по имени Глеб, который за процент помогал обходить неприятности. Деньги из сумки – мятые пачки рублей и долларов – они спрятали в тайнике под задним сиденьем «Нивы». Глеб, получив свою долю, организовал всё: подкупил работника аэропорта, который провёл их через служебный вход, минуя досмотр. Сумку с деньгами забрал другой человек – подельник Глеба, работавший в багажном отделении. Он спрятал её в грузовом отсеке, замаскировав под обычный чемодан, и пометил особым кодом, чтобы братья забрали её после посадки. «Безопасно, как в сейфе», – ухмыльнулся Глеб, но Серёжа не доверял ему, держа руку на ноже в кармане.
В аэропорту Ваня, всё ещё под впечатлением едва держался. Его взгляд метался по толпе, словно ожидая, что банда уже здесь. Серёжа хлопнул его по плечу. «Держись, Вань. Мы почти выбрались». Они прошли регистрацию, сдали поддельные документы, купленные у Глеба, и сели в самолёт, не зная, что их враги уже на шаг впереди.
Рэкетиры, подкупив и угрожая сотрудникам авиакомпании, заслали на борт наёмников. В сиденьях их мест спрятали оружие – АК-47 и ножи. Волковы, не подозревая об этом, сели в самолёт. Наёмники, московские, а не ростовские, смешались с толпой пассажиров. Они планировали убить братьев после посадки, чтобы не поднимать шума.
Полёт был спокойным, но Серёжа не расслаблялся. Его взгляд скользил по пассажирам, выискивая угрозу. Над Атлантикой он заметил татуировку на руке одного из мужчин – эмблему банды, ту же, что была у его бывших «братьев». Серёжа, не подавая виду, шепнул Ване: «Сиди тихо». Он встал, якобы направляясь в туалет, и затаился в узком коридоре. Когда наёмник, решивший не ждать, пошёл за ним с ножом, Серёжа прыгнул сзади и одним движением свернул ему шею. Тело он спрятал в подсобке, забрав нож, и вернулся к Ване. «Идём», – бросил он.
Но другие наёмники почуяли неладное. Не найдя своего – Игоря, – они вытащили спрятанное оружие и открыли огонь. Пули прошили корпус самолёта, проделав дыру. Воздух с рёвом вырвался наружу, утягивая пассажиров в пустоту. Ваня и Серёжа, закрывшись в туалете, вцепились друг в друга, пока самолёт падал. Удар о воду сотряс всё вокруг, но дверь выдержала.
Выбравшись из затопленного отсека, братья плыли в ледяной воде, цепляясь за обломки. Океан, в отличие от их родной речки, был бездонным и чужим. Его голубая гладь манила и пугала. Силы покидали их, и в итоге они потеряли сознание, доверившись течению.
Очнулись они на песчаном берегу, под палящим солнцем. Ваня пришёл в себя первым, кашляя солёной водой. Он бродил по пляжу, зовя Серёжу, пока не нашёл его, лежащего без сознания. Братья обнялись, не говоря ни слова. Они поймали рыбу, развели костёр и, согревшись, осмотрели местность. Это был остров, окружённый морем. Ваня, глядя на волны, сжал в кармане кольцо с волчьей головой. «Мы выжили, Серёг», – сказал он тихо. Серёжа кивнул, но его взгляд был тяжёлым. Они знали: их бегство только началось.