Редакция конца света

Глава 1. Мир не просил объяснений

«Некоторые рассветы – не начало, а сбой в сценарии, где ночь просто не успела исчезнуть».

Солнце не встало. Его включили. Щёлк – и подвал, где давно никто не платил за свет, ожил наверху. Лучи ударили по крышам и окнам не мягко, а проверяюще: кто ещё жив, а кто просто забывает лечь.

Эйлин сидел на краю старого технического этажа. Бетон под ним крошился, как печенье, забытое слишком надолго. Рядом валялся блокнот – не инструмент, а надгробие его прошлым попыткам.

Он смотрел не на город, а сквозь него. Или делал вид. Так проще: реальность можно игнорировать, если притвориться, что она всего лишь фон.

Под ногами хрустел гравий – раздражающе, как разговор с человеком, которого давно пора послать. Ветер таскал обёртки и чужие чеки. Всё выглядело так, будто мир сам решил выброситься, но пока не нашёл мусорку.

Эйлин знал: сегодня что-то случится. Не предчувствие. Скука и статистика. Если цикл повторяется достаточно раз, нелепость всё равно вернётся.

– Если кто-то снова сотрёт квартал, пусть хотя бы принесёт вина, – сказал он. – Белого. Красное уже надоело.

Он достал из кармана пустую бутылку, потряс её и со вздохом швырнул в сторону. Стекло глухо ударилось о стену и остыло в пыли.

Он поднялся, отряхнул брюки. Пальцы пахли чернилами, хотя он давно не писал. Метафора? Или мир снова решил подкинуть дурной анекдот?

Позади щёлкнула дверь. Слишком тихо.

– Опаздываешь, дружище, – сказал он, не оборачиваясь. – По графику ты должен был рухнуть в мою реальность ещё главой раньше. Но ладно, сценаристы нынче халтурят.

Он повернулся.

В дверях стоял пришедший. Белые волосы – ровные до нелепости. Костюм без единой складки. Лицо – камень из холодильника. В руке – пергамент. Тёмный. И он капал. Не чернила – чёрный воск, будто печать плавилась прямо в его пальцах.

Одна капля упала на ботинок Эйлина. Тот посмотрел вниз и хмыкнул:

– Спасибо. Теперь у меня носки в антиквариате.

– Ты должен был быть в двадцатой, – сказал Эйлин. – Значит, ускоряемся? Люблю экспресс-версии.

– Я не читал сценарий, – ответил голос. Бархатный. Словно записанный на успокоительном.

– Потерял. Все теряют, – пожал плечами Эйлин. – Но метафора про смерть как синтаксическую ошибку у тебя окей. Почти убедила, что третий запуск был не зря.

Собеседник не двинулся. Только пергамент капал – и этот звук стал единственным, что здесь называлось временем.

– Ты переписал слишком много, – сказал он наконец.

– Не переписал. Переосмыслил. Хотя да, звучит как оправдание для тех, кто боится конца. Или начала. Зависит от прогноза.

Небо над крышей пошло трещинами. Не буквально – мозг просто любит спецэффекты. Значит, сюжет уже где-то начался и, как обычно, забыл предупредить.

– Это не твоя история, – сказал пришедший. Без угрозы. Почти с жалостью. А это всегда больнее ножа.

– Все истории мои, – отозвался Эйлин. – Они просто ещё не в курсе. Демократия такая: я у руля, пока автор пьёт кофе.

Ветер сменился. Похолодало. Тень пришедшего зашевелилась отдельно от тела – модный трюк из прошлых версий. Эйлин зевнул.

– Убедительнее, чем раньше, – признал он. – Но молчаливая аура всё равно дешевеет.

– В третий раз ты сказал «ещё». В четвёртый – промолчал, – ответил тот. – Ты снова внутри цикла.

– А стабильность – признак регресса, – бросил Эйлин. – Привет, любимая петля.

Они смотрели друг на друга: один – с лёгкой тоской, другой – с усталостью, выставленной на витрину, как старый товар в антикварной лавке: треснутый, но гордый.

Пергамент продолжал капать. Каждая капля звучала, как секундная стрелка, уставшая жить. Эйлин смотрел слишком долго – и понял: это не время. Это напоминание. Рано или поздно перепишут и его. Как Девятого. Как Одиннадцатого. Все они думали, что смогут отшутиться, а остались пеплом и чужими пометками на полях.

На миг его ухмылка треснула, как плитка под ногой. В глазах мелькнуло то, чего он боялся сильнее всего: быть стёртым и заменённым другой вариацией. Не умереть. Не исчезнуть. А потерять свой голос – язвительность, единственное, что делало его самим собой.

Он выдохнул. Маска вернулась.

– Отличный эффект. Страшно должно быть, да? Не волнуйся. Я впечатлился. Честно. Ну, почти.

– Это не твоя история, – повторил пришедший. На этот раз мягче.

– Всё, что я трогаю, – моё, – сказал Эйлин. – Так работает кража со взломом. Особенно если замок бумажный.

Сверху зависло небо. Капли падали на крышу. Тишина стала формой крика – громкой и вежливой.

– Ладно, – он пожал плечами. – Раз уж ты тут, пора снова «писать». Или хотя бы изображать попытку. Начнём с того, чего не было в прошлый раз.

Эйлин опустил голову на плечо, глядя на блокнот и перо у кромки крыши. В ладони перекатывался мелкий камешек – он дважды подбросил его и со вздохом отправил в даль, как знак самому себе: беззаботная жизнь закончилась.

Он протянул руку к блокноту. Перо само прыгнуло в пальцы, как нож, который ждал этого слишком долго.

– Конечно, – буркнул Эйлин. – Типичный понедельник.

Глава 2. Одиннадцатая вариация

«Чем больше раз ты пишешь одно и то же, тем меньше ты уверен, что писал это сам».

Они вошли. Дом встретил их, как чужой долг – без радости, но с узнаваемым холодком. Пол заскрипел так, будто жаловался на старые ошибки. Воздух был сух, пах гарью и пылью; в углах стояли тени, будто у каждой было имя, просто он его ещё не вспомнил.

Перо лежало в центре стола, слишком аккуратно – как приманка. Слишком чистое для этого пыльного дома, слишком правильное, чтобы быть случайностью.

Эйлин уже протянул руку, но в последний момент заметил сбоку узкую бумажку. На ней было одно слово:

СНОВА.

Он усмехнулся и отдёрнул руку от пера.

– Ага. Значит, опять выбор. Только мы оба знаем, чем это кончится.

– Ты всегда выбираешь перо, – сказал беловолосый. Голос его звучал так, будто прошёл через десятки чужих редакций и вернулся усталым.

– Оно хотя бы красиво, – пожал плечами Эйлин. – В следующий раз поставь револьвер и кофе. Лучше два: запасной – для апокалипсиса.

Беловолосый словно на миг улыбнулся – или это просто тень дрогнула.

В углу стояло треснувшее зеркало.

Эйлин подошёл, наклонился, поправил чёлку и посмотрел на себя. Трещина делила отражение пополам: слева – он, растрёпанный, с красными от недосыпа глазами; справа – чужак, слишком спокойный, будто отретушированный.

– И кто из нас настоящий? – спросил он, не отводя взгляда.

– Мы оба. По очереди, – ответил беловолосый. – И каждый раз один из нас это стирает.

Эйлин отстранился. На столе, рядом с пером и бумажкой, появилась новая вещь – чёрная тетрадь. Узкая, как приговор.

Он взял её; бумага была тёплой, будто только что написана. На первой странице – его почерк:

Если ты это читаешь – один из нас снова решился вспомнить. Мы не первые. И не последние. Иногда мы меняемся местами. Иногда играем в одного.

Пальцы на секунду дрогнули. Он закрыл тетрадь, как будто захлопнул не книгу, а сердце.

– Сколько раз это уже было?

Беловолосый смотрел в окно, за которым не было ничего – только бледный свет, как испорченная плёнка.

– Это не первый цикл. Ты сбежал девять раз. Но вариаций было одиннадцать. Две прожили без тебя.

– Какая честь, – сухо сказал Эйлин. – А в какую яму я падал, когда не сбегал?

– В другую историю. Трижды – в романтическую драму. Ты сжёг сценарий сам.

– Вкусу – жить, – хмыкнул Эйлин.

Он прошёл в дальнюю комнату, будто хотел отложить разговор. Там была крошечная библиотека: закрытые книги, пустые полки. Пыль тянулась тонкими нитями, как паутина, в которой никогда не ловили мух.

– Я запомнил слова Восьмого, – произнёс он тихо. – «Если это повторяется, значит, кто-то ещё не закончил».

Он повернулся. Лицо – бледное; в глазах – знакомая половина и вторая, чужая, где прятался страх: не умереть, не исчезнуть – быть переписанным.

– Ты сказал – одиннадцать, – уточнил он.

– Одиннадцать – те, кого ты успел переписать, – ответил беловолосый. – Остальные остались между строк. Тебя сшили из них.

На столе снова лежала узкая бумажка, как уведомление, приходящее каждый раз в одно и то же время. Эйлин не стал читать. Губы едва шевельнулись:

– Ковах.

Беловолосый кивнул. Медленно. Словно весь этот театр ставили ради одного имени.

– Разрушение начинается с памяти.

Где-то внутри него, очень тихо, прозвучал его же голос – но другой:

Мы не разные. Мы – то, что осталось от одного выбора.

Эйлин глубоко вдохнул. Выдохнул. Он вернулся к столу, посмотрел на перо как на старую ловушку – и всё равно протянул руку.

Перо легко легло в пальцы, как оружие, которое слишком долго ждало своего часа.

– Ладно, – сказал он. – Снова.

Глава 3. Архивариус, которого не существовало

«Если персонаж начинает спорить с автором, значит, кто-то из них ещё не понял, что он – придуманный».

Он толкнул дверь ногой. Не от агрессии – от привычки. Так поступают с вещами, которые приходилось открывать слишком часто. Дверь отозвалась скрипом, но не сопротивлением. Как будто тоже устала.

– Здесь? – спросил Эйлин. – Серьёзно?

Зал был похож на сон о библиотеке-архиве. Потолок терялся во тьме; шкафы тянулись вверх, как деревья без листвы. На полках – дела, папки, свёртки; большинство выглядело пустыми, будто страницы стерли резинкой. Пахло воском и отсыревшей памятью. Тем самым воском, что капал на крыше, только теперь без неба – кабинетным. Где-то наверху лениво хлопнула страница – как крыло большой птицы.

Посередине стоял стол. На нём – одна-единственная папка: наглая, как билет без обратной даты. На крышке жирная метка маркером:

ЭЙЛИН.

– Красиво, – сказал он. – Но бесполезно. Даже IKEA сделала бы уютнее.

Он заметил на полу обрывок бумаги, поднял. Буквы менялись на ходу: «конец» → «начало» → пустота. Эйлин усмехнулся, смял и сжал в кулаке.

– Полезный сувенир. Календарь на один день.

Шорох справа. Из-за ряда полок вышел человек – или то, что должно было быть человеком. Лицо смещалось, как плохо сфокусированное изображение. В руках – толстый реестр без названия.

– Архивариус, – сказал беловолосый.

– Архивариус, которого не существует? – Эйлин прищурился. – Отлично. Хоть кто-то честно признаётся в своей фиктивности.

Фигура поклонилась – коротко, почти издевательски.

– Все вариации зафиксированы, – сказал Архивариус. Голос шуршал страницами и скоблил, как карандаш, зачеркивающий слово.

Эйлин сел на край стола рядом с папкой и начал покачивать ногой, намеренно расслабленный.

– Прекрасный лозунг. Под таким только и жить. Или умирать.

Архивариус приблизился. Его реестр перелистывался сам, и на миг показалось, что буквы шевелятся, как насекомые.

– Ты – одиннадцатая вариация. И ты закончишь, как предыдущие.

– Спасибо за спойлер, – сказал Эйлин. – Но если всё предрешено, зачем театр? Не проще нажать Delete и освободить память?

– Текст должен завершиться, – ответил Архивариус. – Даже если он бесполезен. Даже если никто не прочитает.

Эйлин ладонью прижал крышку – под картоном глухо отозвалось что-то пульсирующее. Он фыркнул и вытащил случайное «дело» с полки. Пусто. Поднёс ближе, хмыкнул и вложил его Архивариусу. Пакет растворился в его руках, словно его не существовало.

– На, держи. Добавь в архив. Хоть какая-то польза от меня будет.

Архивариус раскрыл свой реестр. На странице проступило: «– Здесь? – спросил Эйлин. – Серьёзно?»

– Значит, стенографируешь мои шутки? – нахмурился Эйлин. – Каждый чих – в протокол?

Архивариус перевернул страницу. Пусто.

– Это – ты, – сказал он.

Под потолком коротко щёлкнул стартер – как секундная стрелка, уставшая жить.

На коже Эйлина проступили буквы, будто чернила стекали из воздуха. Он растёр их ладонью – как крошки стекла; след исчез, а холод остался.

– Отлично, – усмехнулся Эйлин. – Даже у паспорта данных больше.

Он заметил на полке корешок с одним словом – Эйлин. Без дат и названия. Отвернулся, будто не увидел.

– Ладно, кладбище так кладбище. Только я там не цветок. Я – сорняк.

– Все сорняки вырывают, – сказал Архивариус. – Но иногда они возвращаются.

– Вот именно, – ответил Эйлин. – И я вернусь столько раз, сколько успею. Пусть ваши архивы захлебнутся моими вариациями.

Взгляд Архивариуса впервые задержался. В нём не было злобы. Только усталость. Он даже не посмотрел на исчезнувшее дело – будто удалил файл не глазами, а привычкой.

Реестр в его руках перелистался до конца и захлопнулся сухо – будто опустили крышку гроба. В тот же миг зал пошёл трещинами: пол осыпался, шкафы провалились в тьму, и хранилище рассыпалось, как картонная декорация.

Эйлин моргнул – и оказался в коридоре.

Глава 4. Лабиринт имён

«Назови себя слишком много раз – и исчезнешь под весом вариаций».

Дверь за спиной не закрылась – перестала существовать, как вырезанная сцена. Вместо неё – стена. Впереди – коридор: узкий, без источника света, и всё равно видно. В нём не было воздуха. Только направление.

Он шагнул. Пол отозвался глухо, будто память скрипнула. Плечи провалились в тишину – как в вату.

Стены были утыканы табличками ровными рядами, как ячейки в морге. На каждой – почти его имя, но каждый раз со сдвигом:

– Эйлин Д.

– Айлэн

– Э. Коврен

– Лин Э.

– E-LIN #07

– ELIN 8.2 [DEPRECATED]

Некоторые зачёркнуты. Другие исцарапаны до металла. Дальше пошли числа – десятки, сотни. Взгляд начал дрожать, как если бы буквы мерцали от перегрева.

Табличка № 9 была разбита. Под ней – осколки стекла. Эйлин наступил – хруст, тонкая боль прорезала кожу в щиколотке. За табличкой не было лица. Только тень. И в ней – один глаз, горящий, смотрящий прямо в него.

Голос – из стен, как ток по старой проводке:

– Девятый.

Он замер.

– Что с ним?

Ответа не было. Гул вытянулся в шёпот, словно коридор заучивал реплику:

– Ты был всеми. Но не стал ни одним.

Эйлин пошёл дальше. Таблички начали поворачиваться вслед – как если бы кто-то водил ими изнутри. Надписи шептали, менялись, исправлялись:

Из всех вариантов ты – самый уставший.

Версия без надежды.

Метафорическая ошибка.

Заменён. Не удалён.

Он перешёл на бег – не из страха, из брезгливости. Будто его прошлое решило говорить коллективно, и каждая строка – диагноз, а каждое имя – ложь, которой он когда-то верил.

Конец коридора оказался стеной. Никаких дверей. Только знак – круг, перечёркнутый линией.

Эйлин коснулся символа. Стена улетучилась.

Он стоял посреди комнаты без углов

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.