Три жемчужины: Иссык-Куль, Валаам, Сплит. Где и как отдыхали советские люди

Почему и для чего бродят по горам пешком, по камням, снегу и в грязи, куча  путешественников <…>

Чего они, все мы ищем там, <…>

отчего два дня в горах заменят годы,

пополнят годы воспоминаниями…

Менделеев Д. И.

Глава 1. Пишпек

Первые впечатления. Баатыр Бишкек. «Семиреченский казак и русский военачальник». Песнь акына.

1. Первые впечатления

Как-то я прочла: «Иссык-Куль – это жемчужина Тянь-Шаня». Действительно: озеро в горах, которое напоминает, по словам Семенова-Тян-Шанского, «игрой цветов драгоценный аквамарин в серебряной оправе заснеженных хребтов». Поистине изумительная картина… А главное – по нему можно путешествовать на лодках! К тому времени я уже прошла свой первый водный маршрут, сплавившись на лодке по Чусовой. Это такая экзотика на Урале… С тех пор я и «заболела» водным туризмом.

…Еду. Сначала поездом до станции Атазу, затем автобусом до Фрунзе. Казахстан и Киргизия, неизвестные доныне, предстали моим глазам. Казахстан – сухие, голые степи. Киргизия – уже появляющиеся редкие сады и огороды.

Остановилась на турбазе, в лесопарковой зоне города. Много цветов, несколько многоместных палаток. Меня направили в одну из них, где я оказалась первой. Как всегда, я приехала заранее, за несколько дней до начала маршрута, чтобы успеть ознакомиться с достопримечательностями. Тотчас появился местный джигит – молоденький, в белоснежной рубашке и с черными угольками глаз. «Новенькие» всегда вызывают интерес. Впрочем, взаимный.

Есть тут и туркабинет, и камера хранения, и прокат туристского снаряжения. Недалеко от турбазы – почта, телеграф, сберкасса, магазины.

Побродила по городу. Фрунзе красив. Но, пожалуй, только своей зеленью. Действительно, город-сад. А в остальном – провинциален: ни особенно красивых сооружений, ни памятников… Хотя это на первый взгляд. Даже гуляя первый раз по Ленинграду самостоятельно, не будучи подготовленной, вряд ли сразу осознаешь его величие, там каждый дом – легенда.

Забрела в чайхану, отведала национального кушанья, даже скорее китайского национального, – лагман. Попробовала манты (что-то наподобие наших пельменей, только крупнее и продаются поштучно, едят их руками). В чайхане люди сидят на полу, на коврах, за маленькими низкими столиками. Но есть там и современные столы со стульями.

Соблазнившись дешевизной фруктов (по сравнению с нашими), вернее, поддавшись общему ажиотажу, я решила отправить посылку родителям. Ближний путь: из Средней Азии на Урал! Понимала, что могут испортиться в дороге, и всё же… Простояла длинную и долгую очередь на почте из таких же страждущих. Но почта принимать посылки отказалась. Пришлось тащиться по невыносимой жаре в другое почтовое отделение. Пока шла туда, случился тепловой (или солнечный) удар, уронила тяжелый ящик на ногу. От всего этого почувствовала себя плохо. Захотелось прислониться к какому-то забору на улице, чтобы прийти в себя… Жару я переношу тяжело: как-никак, сибирячка, даже родилась на Крайнем Севере.

Ночью, оставшись одна в палатке, спала плохо, боялась… Все свои «подвиги» (а иначе как назовешь это предстоящее путешествие на лодках по неизвестному озеру, в неизвестном крае: я и плаваю-то не очень…) я совершаю от страха или авантюризма. Как писала в другой своей книге «В отпуск – на Диксон», причиной тому – романтическая душа…

Утром стали подтягиваться туристы. Я познакомилась с Людой, моей землячкой. «Свои» на чужбине, как сиамские близнецы, всегда тянутся друг к другу, даже если общего-то между ними – один маршрут да молодость. Молодые не столь привередливые и быстро находят общий язык.

Люда – стройная, высокая (по сравнению со мной) девушка, русоволосая, со стрижкой каре и большими серыми глазами. Это всё, что я узнала о ней за наше достаточно долгое путешествие. Но мне этого и хватило. Когда вернемся домой, наши дороги разойдутся, пусть и в одном городе живем… Так всегда бывает. В лучшем случае обменяешься одним-двумя письмами (это с иногородними), а потом закрутит-завертит: привычная жизнь, прежние друзья. Даже «полезные» знакомства мне никогда не удавалось поддерживать. Как-то познакомилась в Коктебеле с переводчицей из Интуриста, москвичкой (вместе жили у частной хозяйки): эффектная женщина средних лет, длинные гладкие распущенные волосы… Не красавица, но со своим шармом. Общительная, раскрепощенная. Москвичам вообще присущ этакий апломб, внутренняя свобода. При совместных прогулках меня иногда шокировала ее эксцентричность: что люди скажут? А она отвечала: вспомни притчу об осле, старике и мальчике и делай, как тебе хочется… Подружились.

Она даже предлагала, когда буду в Москве, звонить ей, мол, может достать билеты в театры, даже в модные – «Таганку», например. Мне удалось побывать там всего на двух спектаклях: «Послушайте» (о Маяковском) и по Брехту «Новый человек из Сезуана». Больше – увы! Сколько ни пыталась. Но и предложением новой знакомой не воспользовалась. В командировки ездила, но не часто. А после нескольких лет кто меня будет помнить?.. Да и неудобно как-то… А теперь говорят: скромность – это украшение для тех, у кого нет других украшений.

Жарища и полное отсутствие воды – большой недостаток Фрунзе. Но мы, изнемогая, нашли всё-таки место, где можно было искупаться – искусственное озеро, грязное и маленькое, но облепленное со всех сторон «киркизятами».

Затем проехала с экскурсией по городу. Экскурсовод – молодой киргиз, внешне приятный. Как он сам представился, студент-филолог. Он прекрасно говорил по-русски. Впрочем, тогда все хорошо знали русский язык. Мы как-то привыкли видеть у себя в городах среднеазиатов только торговцами на рынке и не представляем, какими могут быть образованными и интеллигентными представители этих народов.

Молодой человек рассказал нам о столице Киргизии.

2. Баатыр Бишкек

Фрунзе располагается на севере Киргизии в живописной Чуйской долине, у самых отрогов Тянь-Шаня. Город молодой, построен всего два века назад. Славится как один из самых зеленых в мире. Многочисленные парки и аллеи делают его приятным местом для проживания даже в летний зной. Но ученые нашли многочисленные каменные орудия труда, говорящие о том, что в этом месте еще в 5–4-м тысячелетиях до нашей эры селились люди. А в конце 2-го тысячелетия здесь жили древние племена «эпохи бронзы»: земледельцы и скотоводы, а также те, кто занимался горно-металлургическим ремеслом. Сохранились могильные курганы с различными предметами и каменные примитивные памятники.

В Средние века тут проходил один из основных маршрутов Великого пути. Путешественники тех времен отмечали: «вереница городов в указанной долине (Чуйской – М. Б.) настолько плотная, что кошки могут пройти всю ее и при этом ни разу не спуститься с крыш домов» [1]. Историки считают, что в Чуйской долине находилось более ста городов и поселений. Причем древнейшие города были многонациональными и многоконфессиональными. В них мирно жили христиане и мусульмане, буддисты и зороастрийцы, и даже шаманисты.

Во время расцвета торговой дороги из Китая в Европу предприимчивые тюрки построили на этом перепутье городище Джуль (Каменную крепость), которое стало центром торговли тюркских кочевников. Основная часть городища располагалась там, где сейчас находится холм «Кузнечная крепость» – немного западнее Восточного автовокзала города.

В XIII веке, из-за нашествия монголов, Джуль, наряду с другими городами, был разрушен. Гильом де Рубрук, францисканский монах, который вместе с Плано Карпини совершал разведывательно-миссионерские путешествия в ставку монгольского хана, увидел бесчисленные истребленные города, разрушенные крепости и множество опустошенных селений и в книге «Путешествия в восточные страны» написал, что неизменными на «земле этой существуют высочайшие горы» [2]. Всё остальное подвергается разрушению.

Междоусобные войны, природные катаклизмы, страшные эпидемии чумы… И к XV–XVI векам перестали существовать почти все цветущие города Чуйской долины. Окончательно прервались торговые и культурные связи между цивилизациями Запада и Востока. Легендарный «шелковый маршрут» канул в Лету.

Почти на триста лет утихла жизнь в Чуйской долине. Лишь отары скота да трубный окрик чабана оглушал порой вековое молчание Тянь-Шанских гор. Междуречье Ала-Арчи и Аламедина стало зимним пастбищем кочевых киргизских племен. Да иногда редкие торговые караваны, идущие из Центральной Азии в Китай или обратно, оживляли эту каменистую пустынную местность.

Как говорили старики, приблизительно в середине XVIII века на развалинах древнего городища Джуль, на берегу Аламединской речки, джигиты Бишкек баатыра (богатыря), предводителя рода солто, воздвигли мощный и довольно укрепленный форпост. Затем на них напали воины казахского султана Аблая. Но киргизы выдержали осаду. Бишкек был бесстрашным, сильным и мужественным джигитом. Похоронили его со всеми почестями на окраине этой крепости, на берегу Аламедина, и воздвигли надгробный гумбез. С тех пор эта местность стала именоваться Бишкеком.

В конце XVIII – начале XIX века межплеменная вражда ослабила киргизов. Этим воспользовалось воинственное Кокандское ханство. Кокандцы захватили территорию Чуйской долины и в 1825 году воздвигли здесь крепость, которая стала называться Пишпек (также по имени легендарного баатыра, звучание которого со временем видоизменилось). По другой версии, название крепости произошло от древнего названия горы – «Пишкух», или «Счастливая гора», – святое место, где издавна совершались различные обряды. Да и само имя легендарному киргизскому баатыру, возможно, дали в честь его рождения у горы Пишкух…

Крепость имела внушительный вид. Размещалась она на высоком холме, где ранее находилась цитадель средневекового города, занимала шесть гектаров. Опоясывал крепость бастион, стены которого достигали до четырех метров в толщину и около пяти в высоту. Бастион окружал ров, заполненный водой. За внешней стеной находилась центральная часть крепости, еще более укрепленная. Новые хозяева даже провели керамический трубопровод. На видном месте кокандцы возвели виселицу, которая возвышалась над глинобитными стенами, а внутри крепости построили мечеть и зиндан (подземная тюрьма) – для духовного и физического порабощения киргизского народа.

Пишпек был самой крупной кокандской крепостью в Чуйской долине, административно-политическим и торговым центром Кокандского ханства на киргизских землях. Здесь располагалась ставка кокандского бека. Крепость стала важным опорным пунктом ханства на этой территории. Выгодное ее расположение позволяло контролировать маршруты местных кочевников с летних пастбищ на зимние, а также проезжих торговцев в направлении Иссык-Куля и Семиречья и собирать таможенные платежи. Постепенно вокруг крепости стали селиться ремесленники и торговцы. К середине XIX века в Пишпеке насчитывалось около тысячи дворов.

Кокандцы жестоко угнетали чуйских киргизов. Между крепостным начальством и влиятельным манапом племени солто Байтиком постоянно возникали распри. Однажды киргизы пригласили кокандского наместника Рахматуллу в гости в аил Байтика. Во время пира произошла ссора. Рахматулла пытался сбежать, но его догнали манапские баатыры и смертельно ранили. Опасаясь мести, Байтик послал своего брата в Верный, где дислоцировался русский военный отряд. На помощь взбунтовавшимся киргизам пришли силы Колпаковского. Десять дней длилась осада Пишпека. Кокандцы упорно оборонялись, но им пришлось сдаться. Крепость разрушили, оборонительные сооружения уничтожили. А внешние стены разгромили киргизы из ближайших аилов.

В 1867 году Байтика пригласили в Москву и Петербург на годовщину коронации Александра II. Умер он в 1886 году. Киргизы сохранили добрую память о Байтике-баатыре. В начале XX века над его могилой воздвигли мавзолей.

За взятие Пишпека в 1862 году Герасима Алексеевича Колпаковского произвели в генерал-майоры. К 1863 году на территории Чуйской долины ликвидируется власть Кокандского ханства, а ее население входит в состав царской России.

Как русское военное укрепление крепость восстанавливать не стали. Местное население было настроено доброжелательно. В это время у крепостных стен проживали прежние жители, а также семьи бывшего гарнизона кокандской крепости. Там был создан небольшой военный пост. Солдаты построили конно-почтовую станцию и глинобитный редут. Почтовое сообщение стало натуральной повинностью киргизов, а станционные домики позже послужили основой для создания переселенческих поселков. На месте пишпекских развалин образовался укрепленный военный городок. Затем возле него появился небольшой торговый базар и возникло поселение, которое со временем укрупнялось и заселялось «пришлыми» людьми.

Первыми пришли переселенцы-крестьяне из ближайших сибирских губерний, затем русские крестьяне из центральной России, а также украинцы. Позднее присоединились узбекские купцы и торговцы. Потянулись в Пишпек и семьи татар, которых нещадно угнетали китайские чиновники, дунгане из Джунгарии. Русские крестьяне научили местное население новаторским способам обработки земли. Постепенно Пишпек становился административным центром уезда. Столицей город стал в 1878 году. С тех пор началась новая история Пишпека – история превращения его в важный форпост Российской империи на территории Средней Азии.

3. «Семиреченский казак и русский военачальник»

Колпаковский Герасим Алексеевич – крупнейший военный деятель царской России. Он обеспечивал безопасность государственных границ, участвовал в расширении российских пределов в Средней Азии и занимался экономическим развитием освобожденных областей. Под его руководством в 1876 году ликвидируется Кокандское ханство. Оно вошло в состав Российской империи под названием Ферганской области. Колпаковский был первым наказным атаманом во вновь образованной Семиреченской области. За долгие пятнадцать лет как наказной атаман он много сделал не только для обустройства своего казачьего войска, но и для хозяйственного развития всего края, строительства и архитектуры городов Семиречья. После образования Степного генерал-губернаторства (1882) Колпаковский стал первым степным генерал-губернатором и командующим войсками Омского военного округа, в том числе казачьими. Вскоре его производят в полные генералы, в генералы от инфантерии.

Герасим Алексеевич состоял действительным членом Русского географического общества. Одним из первых он начал подводные археологические исследования на Иссык-Куле, также он собрал уникальную коллекцию восточных рукописей и книг. Колпаковский руководил работами известных в Пишпеке людей, таких как историк Н. Н. Пантусов, краевед Ф. В. Поярков, лесовод А. М. Фетисов, художник Н. Г. Хлудов.

После назначения членом Военного совета империи он переезжает в Санкт-Петербург, но не теряет связей с Семиреченским казачьим войском. «Семиреченский казак и русский военачальник», Колпаковский отмечен многими наградами, даже золотой медалью за развитие пчеловодства и садоводства в Туркестане. Его имя, как вечного шефа, увековечили в названии 1-го Семиреченского казачьего полка. А также его именем назвали улицу в Пишпеке и ледник в горах Ала-Too.

А начиналась героическая военная эпопея Г. А. Колпаковского так. В 1840 году юный унтер-офицер, дворянин по происхождению, участвовал в составе отряда генерала Н. Н. Раевского в десантной операции против горцев на Черноморской береговой линии. Того самого Раевского – сына Н. Н. Раевского (старшего), героя Отечественной войны 1812 года, отца двух сыновей (Александра и Николая) и двух дочерей – Екатерины и знаменитой Марии Волконской (Раевской), жены декабриста, отбывавшей вместе с ним каторгу.

Н. Н. Раевский (младший) был знаком с Пушкиным, еще со времени его пребывания в Царскосельском лицее, дружил и переписывался с ним. И даже, пользуясь связями, содействовал напечатанию «Бориса Годунова». Он был типичным представителем героической эпохи русского владычества на Кавказе. В нем на удивление органично соединялась лихая отвага, стратегический ум, способность руководить. Он получил прекрасное образование, воплощал в себе качества светского человека, любил литературу, музыку, живопись. Даже писал стихи. Николай Николаевич покровительствовал молодому Айвазовскому. Художник однажды сам участвовал в десанте у Субаши, которым командовал Раевский. Позже он напишет «Десант у Субаши» и еще несколько картин на тему Кавказской войны. Картину приобретет Николай I. Сейчас она находится в Зимнем дворце. Этот эпизод описал в своей «Повести о художнике Айвазовском» Л. А. Вагнер.

4. Песнь акына

В 1864 году русские войска устраивают новый масштабный поход против кокандцев. А 25 октября этого года в кишлаке Кушчусу Кокандского ханства родился Токтогул, киргизский советский народный акын. В 1964 году – к его столетнему юбилею – вышла новая книга с «обличительными» произведениями, которые ранее не публиковались на русском языке.

Наш экскурсовод прочитал наизусть:

На меня разозлился манап,

Он всесилен, я беден и слаб.

И теперь мой аил – за спиною.

Предо мной – многотрудный этап.

…Ой, пропала моя голова!

Кто правдивые слышит слова

В мире темном, где правда бессильна,

В мире темном, где сила права?

…Без вины среди белого дня

Заарканили ловко меня,

Повели на короткой веревке,

Как ведут к живодеру коня.

О Токтогуле я слышала. Мы проходили его в школе – классе в шестом, а может, седьмом или пятом… Но трагичность судьбы этого поэта и человека тогда еще не дошла до меня.

Стихи захватывали, бередили душу.

В добром народе своем

Певчим я был соловьем…

…Из-за песен и дерзостных слов

У меня было много врагов.

Здесь я был оклеветан врагами,

И теперь осужден без вины.

…Бедных судьба не щадит,

Кто от нее защитит?..

…Взял меня царь Николай

И заковал без суда.

В дальний, неласковый край

Шел я босым в холода.

Бил нас жестокий конвой,

Чудом остался я цел.

В Омске, в темнице сырой

Месяцев тридцать сидел.

Гнали пешком нас в Сибирь,

В этот огромный пустырь,

И запрягали людей

В сани, как лошадей…

Но даже в тюрьме, где

…Мы живем в окруженье штыков,

В окруженье жестоких псов,

И в груди моей дым печали,

А в ушах перезвон оков.

Не смолкает голос акына:

Я бросаю вызов судьбе,

Я пускаю песню в полет,

Песня даже в тюрьме живет.

Этой песне неведом страх.

Со слезами на скорбных глазах

Сотни узников слышат песню –

Слышит русский, киргиз и казах.

Пусть по камерам песнь летит –

Страж за нею не уследит.

…Здесь в неволе бок о бок со мной

Много русских с такой же судьбой.

Словно братья, делим друг с другом

Хлеб с водой и горе с бедой.

Поэт признается:

…Мне комуз мой снится во сне.

Этот сон о родной стороне,

Без комуза я, как без сердца,

Помоги, всемогущий, мне…

…Меня томили в кандалах,

Но не замкнули гордых уст.

В железом скованных руках

Звенел и плакал мой комуз.

Токтогулу удается бежать из тюрьмы. Помогают ему в этом русские братья:

Наш Токо, ты из ссылки беги.

Обрети, говорили, свободу,

Вольный сокол, попавший в силки,

Улети, говорили, к народу.

Чтобы я не зачахнул в печали

И вернуться на родину мог,

Эти люди однажды сломали

Кандалов моих ржавый замок.

Дали в руки комуз мой еловый,

Провели по тропе потайной,

И в напутствие вещее слово

Произнес мой Семен дорогой:

– После века неволи тяжелой

Справедливое время придет.

Белый царь будет сброшен с престола

И цепей наших бремя падет.

…Был Семен мой джигитом удалым.

Мне письмо к перевозчику дал он

И сказал: уходи поскорей!

Опасайся людей – не зверей.

Восемь дней по лесам пробирался,

На девятый я вышел к реке.

Русский лодочник мигом собрался,

Перевез меня на челноке.

И, сказав: «Обошлось, слава богу!»,

Русский денег мне дал в дорогу…

Но долог был путь до дому.

…А теперь я в степи брожу

И дрожу от ночной росы,

А когда к жилью подхожу –

На меня бросаются псы.

Я в лохмотьях плетусь, как тень,

Я в худые лапти обут,

И во рту ни крохи весь день,

Если люди не подадут.

По камням ступаю с трудом,

С каждым шагом всё громче стон,

Ведь на четверть века

Я неправедным осужден…

…Весь город я исколесил –

Ночлега нет и хлеба нет.

Я песни пел и есть просил,

Но брань звучала мне в ответ…

…Бредет униженный поэт,

Переживая свой позор,

И вспоминает ясный свет

Родных небес, родных озер… [3]

Но не одна «брань» звучала в ответ. Кстати, киргизы очень гостеприимные люди. Юрий Фадеев писал о них: «Гостеприимство было и есть отличительной чертой киргизского народа и одним из прекрасных народных обычаев. Всё лучшее, что находилось дома: еда, постель, а также всеобщее внимание домочадцев посвящали гостю. Киргизы говорили: «Коноктуу уйде кут бар» – «Гость – благодать дома». Гостями могли быть: случайный путник – «кудай конок» или приглашенные – «коноктор». Если к юрте подъезжали всадники, то обязательно к ним навстречу выходили хозяева и помогали спуститься с коня, приглашали в юрту. У киргизов не принято было с ходу задавать вопросы, расспрашивать о цели приезда. Гостю предоставляли ночлег, а хозяин отвечал за сохранность вещей и за фураж для лошадей, принадлежащих гостям» [4].