Тайна кленовых листьев

Пропавший дневник

Дневник Эмили Лостбаум лежал на столе между Алессаной и капитаном Ласточкиным, словно хрупкая живая сущность, которая в любой момент могла вздохнуть и скрыться под полом. Тусклая лампа в подсобке библиотеки отбрасывала неровный жёлтый свет на страницы, испещрённые резкими, нервными строчками. Пахло старой бумагой и сыростью – подземный ход под библиотекой всё ещё отдавал холодом в стены.

– Я всё-таки настаиваю: библиотекари должны сдавать такие дневники в архив, а не хранить дома под кроватью, – буркнул Ласточкин, щурясь на курсивные записи. – У Эмили был… своеобразный подход к тому, что можно считать «общедостоянием», – мягко ответила Алессана, стараясь удержать терпение. – И потом, если бы она сдала его, мы бы сейчас не сидели здесь. – Вот это, – капитан ткнул пальцем в строчку, – похоже на угрозу. Или на плохой почерк. Хотя одно другому не мешает.

Алессана подавила смешок. Она уже привыкла к его прямолинейности, но сейчас напряжение в комнате не давало ей расслабиться.

Записи были странными. В одних местах – чёткие даты, фамилии, отсылки к документам и старым газетам. В других – длинные, путаные размышления о «Кленовом братстве» и намёках на «истину, что требует жертвы». Эмили словно металась между логичной исследовательницей и человеком, ухватившимся за городскую легенду слишком всерьёз.

– Вот эта запись, – сказала Алессана, указывая на страницу, где карандашом была выделена фраза: «Осенний ключ открывает то, что не должно быть открыто». – Поэтично. Подойдёт на открытку. Но что это значит? – Профессор Оренгати говорил похожими фразами… незадолго до смерти. Он упоминал какой-то «осенний ключ». – Осенний ключ, подземный ход, братство… – капитан откинулся на стуле. – Всё это начинает звучать так, будто город надо обследовать не криминалистам, а этнографам с нервными таблетками.

Алессана прищурилась: – Вас это пугает? – Это меня раздражает, – сухо сказал он. – Пугаться я буду позже, когда пойму, что вы опять полезете куда-то ночью «проверить кое-что».

Она слегка покраснела. – Я делаю это для расследования. – Вот именно, – вздохнул капитан. – Идеальная фраза, чтобы съехать с темы и вляпаться в неприятности.

Однако неприятности пришли сами.

Ещё утром город был тих, как всегда. Но к обеду начали происходить странности: несколько библиотечных книг исчезли с полок, хотя в журнале выдачи их никто не отмечал; двое жителей пожаловались, что ночью слышали одинаковый ритмичный стук «как будто кто-то отбивал шаги под землёй»; а на площади снова нашли кленовые листья, перевязанные красной нитью.

– Это либо чья-то дурная шутка, либо… – начал Ласточкин.

– Либо кто-то продолжает работу профессора, – закончила Алессана. Капитан недовольно промолчал – он явно склонялся к первому варианту, но события становились всё страннее, и уверенности в его голосе было меньше обычного.

К вечеру они вернулись в книжную лавку – Ласточкин должен был получить образцы журналов и квитанций, чтобы исключить версию, что Оренгати заходил сюда перед смертью. Дневник Эмили лежал в сумке Алессаны: она не хотела оставлять его ни в библиотеке, ни в полицейском участке.

– Я осмотрю заднюю дверь, – сказал Ласточкин. – Если кто-то пробирался сюда ночью, как вы утверждаете, должны быть следы. – Я ничего не утверждаю, я просто говорю, что слышала шум… – Разница минимальна, – бросил он и скрылся в подсобке.

Алессана тяжело выдохнула, опустившись за прилавок. Лавка казалась особенно тихой. На улице сгущались сумерки, по стеклу ползли бледные тени от фонаря. Девушка положила сумку на стол, чуть приоткрыла её – и замерла.

Дневника не было.

Она моргнула, словно её собственные глаза решили сыграть в иллюзиониста. Но сумка была пуста, если не считать кошелька, ключей и блокнота.

Из подсобки донёсся глухой металлический звук.

– Э-э… капитан? – несмело позвала она.

– Что? Нашли паука и хотите, чтобы я его арестовал?

– Дневник исчез.

Тишина получилась на редкость выразительной.

Через секунду капитан вылетел из подсобки, как будто там обнаружил бомбу. – Как исчез? Он же… был… у вас… в руках! – Я знаю! – Алессана всплеснула руками. – Я положила его в сумку, на секунду отвернулась, и… – И он испарился? – Ласточкин подозрительно посмотрел на неё. – Так не бывает. – Но он исчез!

Капитан оглядел комнату, словно проверяя, не прячется ли дневник за занавеской или под ковром. Затем он нахмурился ещё сильнее:

– У вас дверь не закрыта.

Дёрнув головой, Алессана подбежала к входу. Дверь действительно была приоткрыта – хотя минуту назад она была заперта на щеколду.

– Кто-то заходил, – прошептала она. – Кто-то быстрый, наглый и уверенный, что вы носите вещдоки в сумочке, – проворчал капитан. – Ясно одно: дневник кому-то понадобился.

Мысли вихрем пронеслись в голове Алессаны. Оренгати. Эмили. Подземный ход. Кленовое братство. Книга с маргиналиями. Координаты. «Осенний ключ»…

И один человек, который мог знать, что дневник существует.

Бывший ученик профессора. Амбициозный блогер-краевед. Феликс Дейнторн.

Он ещё вчера спрашивал у неё, «не осталось ли у профессора каких-нибудь полевых записей». Тогда она подумала, что он просто собирает материалы для своего канала… но теперь?

– Я знаю, к кому нужно идти, – сказала она тихо, но твёрдо. Ласточкин поднял бровь: – Пожалуйста, скажите, что это не очередной подозрительный тип, к которому вы решите заявиться одна. – Подозрительный тип, – кивнула она, – но не одна.

Он долго на неё смотрел. Потом нехотя кивнул:

– Ладно. Но если этот ваш блогер окажется с камерой и очередными теориями, я не выдержу и выключу ему вайфай. – Капитан, – улыбнулась Алессана, – обещаю: сегодня вайфай пострадает только в крайнем случае.

И они вышли в осенний вечер, где городок Сильвервуд, укрытый тонким слоем пыли и тишины, казался спокойным. Но Алессана знала – спокойствие обманчиво.

Ведь тот, кто забрал дневник, уже идёт впереди. И знает, что она идёт по следу.

Феликс и слишком много совпадений

Феликс Дейнторн жил в узком трёхэтажном домике на окраине Старых Клёнов – таком, что выглядит хрупким, будто одна сильная зима сможет снести его вместе с владельцем. Дом торчал среди кривых яблонь, окна были завешены плотными шторами, а на крыльце висела табличка: «Идёт запись. Не стучать». Под ней кто-то маркером дописал: «Особенно если вы из полиции».

Ласточкин недобро хмыкнул: – Прелестно. Похоже, он заранее почувствовал мою любовь к блогерам.

Алессана постучала, хотя табличка явно намекала на обратное. Через пару секунд внутри что-то загремело, хлопнула дверца, раздался звук, будто кто-то наступил на картонную коробку, потом – вздох, выражающий отчаяние примерно уровня мировой скорби.

Дверь распахнулась.

Феликс выглядел так, будто его выдернули из важных дел. Или из сна. Или из одного из тех странных видеороликов, которые он снимал для своего канала. Лохматые волосы, толстовка с логотипом «OLD MAPLES MYSTERIES», синяки под глазами и выражение вечной усталости интеллектуала, который слишком много знает для своего же спокойствия.

– Алессана? – Он удивился, но быстро прикрыл эмоции. – И… эм… представитель закона. Это… приятно. Наверное.

– Мы пришли поговорить, – коротко сказал Ласточкин, прохаживаясь взглядом по порогу. – О профессоре Оренгати. И о дневнике Эмили Лостбаум.

Феликс моргнул, словно слово «дневник» ударило его по голове.

– Я… не вмешивался, честное слово. Если вы думаете, что это я… – он поднял руки в жесте, который одновременно означал «я невиновен» и «я понятия не имею, что происходит».

– Замечательно, – Ласточкин толкнул дверь чуть шире. – Тогда можно войти?

Феликс вздохнул – так, будто лишился не права на имущество, а морали – и уступил дорогу.

Внутри дом оказался смесью архива, кладовки и мини-студии. Стеллажи до потолка были заставлены книгами, камерой, коробками с надписями «Аномалии 2022», «Крипты и легенды», «Старинные карты». На столе мигали лампы, рядом стоял ноутбук, а на стене висела карта Сильвервуда с десятками булавок.

– Неплохой криминальный ангар, – пробормотал капитан. – Вам бы в полицию. Или хотя бы выносить мусор.

– Это креативный хаос, – оскорблённо отозвался Феликс. – Так думают мозги.

– Мозги, – повторил Ласточкин. – Согласен, иногда так они и выглядят.

Алессана старалась не смеяться.

Она внимательно огляделась – и тут её взгляд зацепился за знакомый тёмно-зелёный корешок. Книга. Та самая, редкая, XIX века, «История кельтских троп и кленовых символов». Книга профессора.

Точнее… ещё один экземпляр.

– У вас… такая же книга, как у профессора? – спросила она осторожно.

Феликс вздрогнул. – А? А, это… да. Экземпляр с аукциона. Я же краевед. Стараюсь собирать всё, что хоть как-то связано с легендами. Конечно, он редкий, но… не уникальный.

Он говорил быстро. Чуть быстрее обычного. Как человек, который чувствует, что за ним внимательно следят.

Ласточкин заметил это тоже. – А закладка там случайная? Или вы тоже делали… пометки?

Феликс отошёл от стеллажа, будто его только что обожгли.

– Я… не вмешивался. И если вы думаете… что я украл дневник Эмили – то ошибаетесь. У меня даже времени не было. Я весь день снимал выпуск про исчезновение библиотечных книг. Это же… новость!

– Исчезновение, – повторил Ласточкин. – Прям как дневника. Любите совпадения?

– Нет! – фыркнул Феликс. – Я люблю факты.

Но его голос дрогнул. На секунду.

Алессана подошла ближе к стеллажу. Закладка действительно была там – старый билет на поезд. Не та бумажная полоска, которую профессор вложил в свою книгу. Не место с пометками. И всё же появление второго экземпляра выглядело странно. Слишком странно.

– Вы знали, что Эмили писала дневник? – спросила она.

Феликс нахмурился. – Догадывался. Она была из тех, кто записывает каждую мысль. Но я его не видел. И уж точно не крал.

– Кто ещё мог знать, что дневник существует? – Алессана уже чувствовала, что его ответ будет неприятным.

– Ну… – Феликс потёр виски. – Все, кто интересовался делом профессора. Он говорил о Лостбаум довольно часто. Упоминал, что они вместе что-то нашли. Или собирались найти. Я думал, что это просто проект. Но если появился дневник… значит, всё серьёзнее.

Ласточкин поджал губы. – Слишком много совпадений. Слишком много людей знают слишком много.

– А я-то тут при чём? – возмутился Феликс. – Вы пришли ко мне только потому, что я студент Оренгати? Да таких полгорода! Профессор был популярным. Местным героем. А теперь… – он опустил глаза – …теперь все ведут себя так, будто он оставил после себя бомбу.

Алессана тихо сказала: – Он оставил загадку.

Они поговорили ещё минут десять – капитан задавал прямые вопросы, Феликс отвечал уклончиво, но не агрессивно. Он действительно казался испуганным – но не виновным. Скорее, как человек, который знает больше, чем говорит, и боится, что скажет лишнее.

Когда они вышли из дома, воздух стал резче, прохладней. Ветки яблонь шуршали, как ветхие пергаменты. Алессана оглянулась – шторы в окне сразу же сомкнулись.

– Не думаю, что он врёт, – сказала она.

– А я думаю, что он врёт плохо, – проворчал Ласточкин. – И это другая категория.

Но капитан всё же выглядел задумчивым, как будто внутренний голос шептал ему: Феликс не тот, кого стоит ловить первым.

Вечером Алессана вернулась домой. Небо потемнело, ветер гонял листья по мостовой. В квартире пахло ромашковым чаем и чуть-чуть – лавкой, будто старые книги решили последовать за хозяйкой.

Она закрыла дверь, сняла пальто, ещё раз проверила замок – просто чтобы убедиться, что всё в порядке. Но странное чувство не уходило.

Она прошлась по комнате, включила лампу. Тени мягко легли на стены.

И именно в этот момент она поняла.

Её окно было… приоткрыто.

Она замерла.

Она никогда не оставляла его открытым. Особенно осенью. Особенно после того, как кто-то пробрался в лавку.

Горло пересохло.

Она подошла медленно, очень медленно, словно шла навстречу тому, кто мог стоять в углу. Но в комнате никого не было. Только шорох за окном, улица, прохладный воздух.

Она была одна. Но ощущение присутствия осталось – тяжёлое, липкое.

И тогда она его увидела.

След.

На подоконнике – маленький кусочек красной нити. Тонкой, как та, что перевязывала кленовые листья.

И она поняла:

И тот, кто забрал дневник, сегодня был здесь.За ней следят.

Кровь на страницах

Ночь в всегда наступала быстро, как будто город пытался спрятать свои тайны под наиболее тёмным покрывалом. Но этой ночью тьма была иной – густой, настороженной, словно внимательно наблюдала за каждым шагом Алессаны.

Она не могла уснуть. После находки красной нити в квартире сердце всё ещё билось слишком часто, руки не хотели успокаиваться, а мысли кружили вокруг одного: кто-то действительно следит. Она включила настольную лампу, пыталась читать, но буквы сливались.

В три часа ночи она наконец задремала за столом, уронив голову на руки.

А проснулась – от стука.

Странного. Холодного. Однократного, но такого, что в груди всё сжалось.

Она поднялась, прислушалась.

Тишина.

И вдруг – треск. Лёгкий, как звук рвущейся бумаги. Но в лавке, которая стояла у неё под квартирой – через тонкий пол – таких звуков быть не должно.

Алессана схватила фонарик, натянула кардиган и осторожно спустилась вниз по узкой лестнице.

Дверь в лавку была закрыта. Но на пороге… лежал лист бумаги.

Обгоревший по краям.

Она замерла. Несколько секунд просто смотрела на него, будто надеясь, что он исчезнет сам собой. Но он оставался, молча требуя внимания. Тонкая полоска дыма ещё тянулась от одного края, будто кто-то поджёг страницу совсем недавно и бросил её под дверь.

Сжав зубы, Алессана наклонилась, подняла лист.

Это была страница из старой книги. Точнее – из той самой, по которой профессор делал пометки. Шрифт такой же, бумага такая же плотная и шероховатая.

Но в центре… тёмно-бурое пятно.

Она не хотела думать, что это кровь. Но мысли сами пришли.

На полях – почти стёртый карандашом текст.

Она вынесла страницу под свет лампы в самой лавке. Огонёк набросил на лист тёплое свечение, и буквы стали отчётливыми.

«Клён знает истину».

Алессана почувствовала, как по спине пробежал ледяной холод.

Через двадцать минут в лавке уже был Ласточкин. Его сердитый стук в дверь соседствовал со скорчившимся выражением лица – смесью озадаченности, недосыпа и профессионального раздражения.

– Вы понимаете, что нормальные люди ночью спят? – проворчал он, проходя внутрь.

– Нормальным людям не подбрасывают обгоревшие страницы, – ответила Алессана и протянула ему лист.

Он взял его двумя пальцами, как особо подозрительное вещественное доказательство.

– Прекрасно, – пробормотал он. – Просто замечательно. Либо кто-то решил вас напугать, либо у нас появилось художественно одарённое преступление.

– Это страница из той книги, капитан. Из той, что была у профессора. И у Феликса.

– Я понял. И это мне не нравится.

Он ещё раз внимательно изучил края. – Обожжено местами… но не полностью. Значит, поджигали рядом. То есть человек был в нескольких шагах. Недалеко.

Алессана почувствовала, как дрожат руки. – А пятно… это…

– Мы проверим, – быстро сказал Ласточкин, словно пытаясь перехватить её собственные мысли. – Но выглядит, конечно, не как варенье.

Он поднёс лист ближе к лампе. – Надпись… «Клён знает истину». Что это значит?

Алессана уже знала, что скажет.

– Профессор говорил о «ключе осени». Эмили писала, что братство верило: клён – их символ, их знак. Может, это… предупреждение?

– Или приглашение, – мрачно добавил капитан. – В любом случае, кто-то явно играет с нами.

Они проверили замки, окна, заднюю дверь. Всё было закрыто. Следов проникновения нет.

Но Алессана чувствовала – кто-то был тут. Совсем рядом. И оставил страницу именно так, чтобы она нашла её первой.

– Вам стоит уйти отсюда на время, – сказал Ласточкин, когда они закончили осмотр. – Хотя бы на одну-две ночи.

– И куда же? – устало спросила она.

– К родственникам. К друзьям. Да хоть ко мне в отделение – камеры есть, люди ходят. Алессана покачала головой.

– Если я уйду – они вернутся в лавку. Я нужна им здесь. – Вы упрямая.

– А вы – ворчливый. Мы квиты.

Капитан тяжело выдохнул, будто спорил не с девушкой, а с судьбой.

– Хорошо. Но я с вами до утра.

– Капитан… вам же завтра на работу.

– А это что? – Он указал на страницу. – Хобби?

Она улыбнулась слабо – впервые за ночь.

Они сидели напротив друг друга, пили чай и анализировали каждую деталь.

– Почему обгоревшая? – начала Алессана. – Что он хотел этим сказать?

– «Сожги – и увидишь правду»? – предположил капитан. – Или это просто стиль. Но меня беспокоит другое – зачем ему вообще была эта страница? Алессана взглянула на текст.

– Это глава о символах в старых кленовых рощах. Профессор выделял похожие места.

– То есть кто-то нашёл его записи.

– Возможно. И теперь хочет, чтобы мы продолжили путь профессора.

– Или чтобы мы его прервали, – Ласточкин постучал пальцами по столу. – Но знайте: если вы пойдёте по этому следу – человек, который это сделал, ждёт на конце.

Алессана сжала кружку.

– Я должна узнать.

– Тогда… – он поднял лист. – Нам нужно понять, где он взят, из какого места книги. Возможно, там была другая пометка. Или след.

Когда утро окрасило окна бледным светом, Ласточкин ушёл – он настоял, что будет недалеко, «на случай, если гений с обугливателем вернётся».

Но Алессана всё равно чувствовала его присутствие – спокойное, устойчивое, как якорь.

Она закрыла лавку на ключ, проверила ещё раз дверь и только тогда пошла наверх, чтобы немного поспать.

Но на верхней ступеньке она остановилась.

Что-то было не так.

Запах. Едва уловимый. Сладковатый.

Она быстро вошла в квартиру, скинула куртку и пошла на кухню.

И тут заметила.

На столе лежала кружка. Пустая. А она точно не ставила туда пустую кружку вечером.

На её дне – едва заметная полоска бурого цвета.

Не кровь. Нет.

Но отдалённо… похожее.

У Алессаны перехватило дыхание.

Кто-то снова был здесь.

И этот кто-то хотел, чтобы она это знала.

На краю кухонного стола лежал маленький клённый лист. Зеленоватый, сухой, явно не местный – осень уже давно покрасила листья в ржавчато-красный.

На его стволике – тонкая красная ниточка.

Алессана не закричала только потому, что голос оказался слишком глубоко внутри.

Она шепнула едва слышно:

– Кто ты… и что тебе нужно?

Ответом стал лёгкий ветерок из приоткрытого окна.

И тишина, в которой шепталось: Клён знает истину. Но ты должна найти её первой.

Истина под корнями

Алессана снова разложила перед собой распечатанные координаты, найденные в маргиналиях книги Оренгати. Тогда она отметила три точки – овраг, церковь Святого Иуды и рощу у станции. Но теперь, после исчезновения дневника и странных подбрасываний страниц, её осенило: координаты могут быть связаны не только с местами, но и с направлением.

Она открыла ноутбук, наложила точки друг на друга и соединила линиями. Получился не треугольник, как раньше, а стрела, если смотреть под другим углом – и эта стрелка указывала на участок за пределами городка, чуть в стороне от станции. Там не было ни достопримечательностей, ни парков – лишь несколько старых домов, о которых давно никто не вспоминал.

– Это же… – Ласточкин, стоявший рядом, наклонился ближе. – Это кадастровая зона девятнадцать-два. Там остался всего один дом XIX века. – Тот, что принадлежал Жану Ребси? – спросила Алессана, и сердце у неё слегка дрогнуло. – Именно. Основателю «Кленового братства».

Ласточкин нажал пару клавиш – на экране всплыл архивный документ. В нём упоминался конкретный адрес: Виндзор-Роуд, 14, дом Рябси, выкупленный городом 40 лет назад и заброшенный после пожара на кухне.

И вдруг всё сложилось: точки → стрелка → дом → Рябцев → братство.

– То есть весь этот путь… всё это время приводил сюда, – тихо сказала Алессана. – Похоже, профессор Оренгати успел догадаться, – мрачно отозвался Ласточкин. – Только кто-то теперь очень старается, чтобы мы туда не дошли.

И потому, когда они поехали на окраину города, у Алессаны было ощущение, что координаты вели их не к дому – а к ответу, который прятался под его корнями.

Дом оказался именно таким, каким Алессана представляла себе жилище человека, основавшего тайное братство: слишком большим, слишком старым и слишком угрюмым, чтобы просто стоять на окраине города. Его когда-то белёные стены стали серыми, как пепел, а крыша напоминала гнилую кору, слезавшую слоями. Ветер гонял по пустырю опавшие кленовые листья – яркие, будто их только что сорвали с живых деревьев.

– Очаровательно, – пробормотал Ласточкин, вставляя в замочную скважину отмычку. – Прямо как в инструкциях: если видишь дом, который выглядит так, будто в нём кто-то умер, – значит, туда и надо идти.

– Или бежать, – тихо заметила Алессана.

Но уйти они не могли. После обгоревшего листа, найденного этой ночью в лавке, и после надписи «Клен знает истину» пути назад попросту не осталось. Координаты, выведенные в маргиналиях книги Оренгати, приводили именно сюда – в этот полуразвалившийся дом, принадлежавший некогда Жану Ребси , чиновнику, учёному, первому лидеру «Кленового братства».

Замок поддался неожиданно легко. Ласточкин замер, будто ожидая подвоха.

– Ну что ж… приглашение принято, – он толкнул дверь.

Внутри пахло сыростью, старыми газетами и чем-то ещё – едва уловимым, похожим на застоявшийся настой трав. Полы скрипели под ногами, как будто дом жаловался на вторжение.

– Ты чувствуешь? – прошептала Алессана.

– Если ты про то, что здесь будто кто-то недавно был… да. Пыль слишком ровно сдвинута. И следы.

Ласточкин подсветил пол фонарём. На деревянных досках виднелись отпечатки – не одиночные, а словно кто-то прошёл туда-сюда, волоча что-то тяжёлое. Или кого-то.

Алессану прошиб холод.

– Пойдём, – сказала она, хотя сама этого не хотела. – Координаты указывают на подвал.

Дверь в подвал была массивной, утилитарной, с ржавчиной по краям. Она не закрывалась плотно – будто и не предназначалась для защиты. Ласточкин осторожно спустился вниз первым. Подвал оказался погружённым в вязкий, почти осязаемый мрак.

– Стой… – Алессана коснулась его плеча. – Слышишь?

Где-то в глубине помещения едва слышно щёлкнуло. Похоже было то ли на каплю, падающую в воду, то ли на движение механизма.