- -
- 100%
- +
При написании работы я опиралась на мемуары Дэвида Нотта, врача-волонтера, его операции и опыт в Сирии, но есть и авторский вымысел. Есть события, которые я лишь брала за основу, но их ход продумывался мною. Произведение в первую очередь художественное!
Глава 1
Франция. Париж. Сентябрь, 2013
Натан Барье уныло наблюдал за работой кофеварки и докуривал сигарету. День был пасмурным, солнечные лучи не проглядывали сквозь темные тучи, но сейчас это было на руку: от яркого света ему бы стало еще хуже. Похмелье давало знать слишком сильно: голова болела, тело немного знобило. Но даже все это не давало ему отвлечься от мыслей. От попыток систематизировать их. От желания докопаться до истины и получить заслуженную награду.
Работая военным корреспондентом уже двенадцать лет, Натан научился мириться со многим и переносить непереносимое. Детство, во время которого его все время мотало из одной приемной семьи в другую, только закалило, будто бы готовило к будущему, к профессии, в которой он оказался по воле случая.
Натан был мальчишкой, когда отец влипал из одной истории в другую, из-за чего его временно лишали родительских прав. Пока Барье-старший исправлялся и доказывал это службе опеки, Натан жил у семьи-помощника1. Первое время он верил, что отец придет за ним, поэтому не привязывался к семье. И тот приходил. Но хватало его ненадолго. В результате вскоре Натан оказывался у другой семьи. И так по кругу.
Спроси у Натана сейчас, когда он перестал ждать отца, верить в его исправление, он не вспомнит даже при желании. Жизнь казалась одним большим переездом, где постоянно менялись дома и лица. Впрочем, сейчас ничего не изменилось. Только места стали еще более опасными. И Натан признался самому себе уже давно – ему нравилось гордиться тем, что он выживал там, где у многих это не выходило.
Кофе сварился. Натан потушил сигарету и потянулся за чашкой. Сейчас он немного освежит голову и вернется к работе. К громкому материалу, который попахивает премией Лоренцо Натали2.
Взяв чашку, он вернулся к столу, где так и лежали фото, заметки и статьи.
Вчера работа привела его к бутылке виски и поиску приключений в обществе одной из его девушек. Казалось, что только крепкий алкоголь поможет ему проглотить все происходящее в Сирии. Переварить. И правильно выдать людям, большая часть которых примут нужную информацию лишь в привлекательной обертке.
Та часть журналистики, которую Натан ненавидел больше всего. Многим людям, подавляющей части населения, нужен громкий заголовок, яркий кадр, чтобы они обратили внимание на содержание. И даже если это срабатывает, то не у всех хватает мозгов правильно принять информацию, понять, порой даже просто прочесть.
Натан отпил кофе, взглянул на снимки с антиправительственными митингами, спровоцированными убийством двух мальчиков полицией. Взглянул на свой снимок, сделанный в Сирии, но немного раньше. На снимке Натана группа мужчин ликовала. Они походили на болельщиков, чья команда выиграла. Руки подняты, рты открыты. Тогда от них исходила приятная жизненная энергия, радость момента, которые он захотел запечатлеть. Но на снимки они получились больше агрессивными, чем радостными. Наверное, причиной тому были бороды и слишком мужественные лица. Или просто сыграл тот факт, что как журналист, писатель, Натан был лучше, чем как фотограф.
Натан тогда написал статью о требованиях сирийцев, чтобы президент ушел в отставку. Обратил внимание на речь Асада3, что все беспорядки в стране спровоцированы Западом из-за его отказа подчиняться их реформам и вводить их в Сирии. Натан опубликовал снимки в блоге, который вскоре забросил, и забыл о кадрах, показывающих, что реакция простого населения была разная на эти события. Что революционеров там не так много, как пытаются показать некоторые СМИ, а люди просто проживают свои маленькие жизни с маловажными событиями и проблемами.
Кто-то проигнорировал это заявление, статьи о них, но малая часть людей захотела узнать больше. Взглянуть на ситуацию с обеих сторон. Но и она потерялась, когда прогремела новость об убийстве французского журналиста.
Натан немного знал Жиля Монте4 и в глубине души догадывался, что подобная кончина – лишь вопрос времени. Журналист славился легким сумасбродством. Когда Сирия поделилась на две части: западную – находящуюся под контролем правительства, и восточную – под контролем оппозиции, журналист ездил из одного города в другой, веря, что единственная угроза для него – правительственные войска. Поэтому он не надевал бронежилет, каску и вел себя крайне неразумно.
В его убийстве обвинили президента, и все попытки взглянуть на ситуации в Сирии с другой стороны прекратились.
И сейчас Натан видел самое подходящее время, чтобы вернуться к этому вопросу. Особенно в данную секунду, когда он взял в руки две фотографии: свою с «агрессивными болельщиками» и с антиправительственным митингом. И видел, как болельщики с его снимка в той же одежде, в тех же позах, с теми же выражениями лиц оказались на митинге, выступающим против президента. Фотошоп был хорош, но свою работу Натан узнавал везде.
И видя, что его снимок использовали, чтобы сфальсифицировать другой, Натан невольно каждый раз улыбался. Решение автора подделки было губительно для страны, но прокладывало ему неплохую тропинку в карьере, которую он знал, как использовать себе во благо.
Звонок мобильного отвлек его. Натан раздраженно посмотрел на звонящего, но, увидев имя, быстро сменил гнев на милость. Ему звонил Тибо. И Натан даже знал по какому вопросу.
– Я все помню, – с ходу заявил Натан, как только принял вызов.
– Конечно, помнишь, – по-дружески снисходительно усмехнулся Тибо. – Где еще твоя задница может провести уютный вечер? Одетт просит, чтобы ты купил по дороге зубную пасту. Я забыл, а ты все равно куда-нибудь зайдешь. И от меня просьба: возьми еще мыло. Какое-нибудь душистое. Думал, что купил, а забыл. Одетт просила, сам понимаешь…
От такого количества слов Натан даже нахмурился, но все понял. Познакомившись с Тибо в четырнадцать в одной временной семье, они так и продолжали дружить уже больше пятнадцати лет. Их пути были разными, витиеватыми, но они все так же полагались друг на друга. Ни удачный брак Тибо, ни разъезды Натана по горячим точкам это не изменили.
Натан подружился и с Одетт. Она оказалась действительно чудесной девушкой, а позже и женой Тибо, с которой они были в браке уже пять лет. Она зародила традицию, что перед каждой командировкой и после он приезжает к ним на ужин, рассказывая, куда он едет, насколько там опасно и когда от него ждать весточки.
Натан не был против. Как экстренные контакты у него везде стояли Тибо и Одетт Лелуш. Да и в тоскливые темные моменты жизни, прячась от обстрелов, солдат, ему всегда становилось чуть теплее на душе от мысли, что во Франции его кто-то ждет.
– Еще что-то? – по-дружески язвительно усмехнулся Натан.
– Если вспомню, то кину смс, – спокойно отозвался Тибо, игнорируя дружескую колкость, и продолжил: – Ждем тебя в семь. Как договаривались. И готовься. У Одетт много вопросов.
– Как всегда, – с улыбкой ответил Натан. – До встречи.
– Давай.
Натан уже убрал телефон от уха, когда из него донеслось суетливое «не забудь мыло». От этого он снова усмехнулся. Подобные пустяки напоминали ему детство в семьях-помощниках. Часто там было несколько детей, и всегда царила суета. Даже забавно, что во взрослой жизни они умудрились сохранить это настроение.
***
Ребенок плакал. Тибо пытался утихомирить годовалого сына, а Одетт делала последние приготовления для ужина. Многие французы из благополучных районов относились к еде слишком серьезно, порой даже со снобизмом. Блюда как искусство, вино лишь определенного сорта в зависимости от блюд.
В ужинах семьи Лелуш из всего перечисленного было только внимание к вину. И поэтому Натан любил эти вечера, пусть очень суетливые, пусть слишком шумные с рождением Этьена, пусть не идеальные, потому что хозяйка из Одетт была средней. Но в доме Лелуш была душа, которая трогала циничное сердце Натана. К которой он хотел возвращаться.
– Сын, иди к дяде Натану, он по тебе соскучился, – передавая Этьена Натану, весело произнес Тибо.
Натан не стал спорить и просто принял ребенка. Пусть он был рядом с Лелушами во время беременности Одетт и в последующие месяцы, все еще слабо представлял, как вести себя с детьми. Заметив краем взгляда усмешку Тибо, когда он неуклюже принял Этьена, Натан проигнорировал это, сосредоточив взгляд на улыбающемся мальчишке. Интересно, доживет ли он когда-нибудь до того момента, что будет так же держать своего ребенка?
Натан внимательнее вгляделся в детские черты Этьена, представляя себя отцом. И этот образ очень слабо рисовался в его воображении. Казался чем-то нереальным, как спокойствие и гармония в Сирии, куда он собирается в ближайшие дни.
***
– Я видела новости недавно. Все пытаются сбежать из Алеппо, а ты целенаправленно едешь туда.
Они уже сидели за столом и ужинали. Пусть Одетт старалась говорить спокойно, тревогу в ее голосе не уловить было нельзя. Натан привык. И прощал ей это. Она для него со временем стала как старшая сестра, которой было простительно переживать за него и давать непрошенные советы.
– Почему ты не обратишься куда-нибудь? Твои фотографии – твой интеллектуальный труд. Или как это называется? Уверена, что можно привлечь за их незаконное использование. Фальсификацию.
– Дело не в авторском праве, Одетт, – мягко поправил Натан, потянувшись за бокалом вина.
– Дело в его эго, – усмехнулся Тибо.
Натан не стал возражать. Он посмотрел на друзей и в очередной раз почему-то подумал, как забавно они смотрятся вместе. Высокий, кудрявый, мощный Тибо выглядел огромным диким медведем рядом с миловидной, худенькой Одетт.
Но на снимках это всегда выглядело интересно.
– Дело в… правде. Пусть и в некрасивой. И в свободе донести ее. Франция – первая в этом. У нас больше всего митингов, нападений и атак. У нас постоянно что-то поджигают и крушат витрины, и не продохнуть от слезоточивого газа. И все почему? Потому что мы вольны в проявлении свободы. Даже самой ее дерьмовой стороны. Вольны в том, как выразить свое недовольство. Пусть потом и отхватим за это, – отозвался Натан и поставил бокал с вином. – И я хочу донести свое мнение так, как я это хочу. А для этого мне нужно провести расследование в Алеппо.
Одетт тяжело вздохнула.
– Даже не знаю, хочу ли я привыкать к тому, что ты говоришь об этом с таким упоением, – горько заметила она.
Натан не стал на это отвечать. Наверное, ее можно было понять. Страшно жить с ребенком в стране, где постоянно выступают против чего-то. Где все привыкли, что радикалы поджигают машины и громят улицы в пылу борьбы. Где все парижане уже давно обходят главные улицы стороной, когда правительство принимает законы или происходит что-то остро-социальное. Как правило, обходят и на другой день.
Но подобное почему-то очень откликалось в его сердце. Откликалось в родной Франции. Откликалось на Ближнем Востоке. Откликалось в арабских странах. Люди боролись, разрушали режимы, брали свою жизнь в свои руки, пытаясь что-то изменить. А что касалось способов сделать это, истинных мотивов и грязи, то в этом Натан с удовольствием бы разобрался.
– Я уже объяснял про Асада, убийство журналиста и настроение в городе, – спокойнее продолжил Натан, позабыв про еду и вино. Одетт кивнула, давая знать, что все это помнила. – Город поделен на две части: правительственную и повстанцев. И, вроде как, первые – плохие, а вторые – хорошие. Но когда все было так? Наш мир – серый, а не черно-белый. Почему правительство против врачей? Почему всплывают видео, где повстанцы насиловали шестилетних девочек, отрезали головы сирийских военнослужащих и играли в футбол детьми из только что вспоротых животов женщин? Почему кто-то фальсифицирует снимки? Там происходит что-то. Что-то грандиозное. И я это выясню.
После его слов за столом воцарилась тишина. Даже малыш Этьен замолк и просто тянул руки к кудрям отца. Натан привык, что порой Одетт, даже Тибо, требовалось время, чтобы переварить то, что он говорит. Чтобы проглотить шок от зверств, царящих в местах, куда он ездит.
Одетт сделала глоток вина. Молча. Порой Натану казалось, что ей хотелось ударить его. И, наверное, не дружи они близко, то давно бы уже сделала это или плюнула бы ему в лицо, когда он так спокойно рассуждал о подобном.
Но они уже говорили об этом.
Просто такие страны. Просто такие люди. Когда проводишь много времени там, то начинаешь принимать это иначе, чтобы все это не снилось тебе в кошмарах. Наверное, Одетт напоминала себе все это. Наверное, из-за этого прощала много резких фраз, о которых никогда не говорила вслух.
– Я буду с врачами из «Врачей без границ». Они как раз тоже приезжают недели на три. И официально я пишу о них. Думаю, будет интересно, – более беззаботно продолжил Натан. – Дам знать, как устроюсь. Но сколько пробуду, пока не знаю.
Взгляд Одетт стал мягче, Тибо заговорил о разнице времени с Сирией. Тема официально сменилась на более комфортную. Натан сделал еще глоток вина. Он любил людей перед ним. Они стали для него единственными близкими, семьей. И пусть они пытались понять его, поддержать, это явно не выходило на все сто процентов.
Просто были вещи, которые невозможно понять, не испытав их на себе. Натан давно это принял. Не требовал понимать его. И просто был благодарен, что его, такого, какой он есть, всегда принимали и ждали по этому адресу.
Глава 2
Сирия. Алеппо. Сентябрь, 2013
В больнице М1 была редкая минута отдыха, которой Сильвия Аттвуд пыталась насытиться. Обычно день проходил примерно в одном порядке: ранний подъем, встреча с руководством миссии «Врачи без границ», которые рассказывали об обстановке в городе, и бесконечная череда пациентов, которым требовалась помощь.
Сильвия была рада чувствовать себя полезной. Из-за объема работы это, наверное, было единственным, что она чувствовала помимо усталости. Особенно сейчас. Когда война была на раннем этапе, то жертв было еще не так много. У нее даже оставалось время на помощь людям, которым требовалась медицинская помощь, но травмы не угрожали жизни. Но это было в том году. В этот раз Сильвия поняла, что приехала уже в совсем другой Алеппо. Ситуация в городе накалилась. Жилые дома обстреливались из минометов, выпускались реактивные снаряды с вертолетов, а в больницы массово поступали люди с огнестрельными и осколочными ранами.
Сейчас, сидя в темной дежурной комнате, дожевывая острый рис, Сильвия раздумывала над своим легким решением вернуться в Сирию. Всего один звонок из главного офиса «Врачей без границ», и она тут же сказала «да», зная, что, если она разберется со всеми своими операциями, пациентами и дежурствами в больнице «Сент-Мэри», то начальство спокойно даст ей неоплачиваемый отпуск на время отсутствия.
Она так просто согласилась, зная, что люди нуждались в ней. «Сент-Мэри» в Лондоне сможет выстоять без нее, а коллегам в Алеппо будет тяжко.
Ради этого она проходила курсы подготовки к работе в зоне боевых действий, военно-полевой хирургии британского Красного Креста. Ради этого помимо сосудистой хирургии, которая являлась ее профилем, лучше освоила и другие медицинские отрасли: акушерство и гинекологию, основы травматологии. Без всего этого сложно было работать в зонах боевых действий. А как не работать там, Сильвия уже не представляла.
Пусть она всегда хотела быть врачом, пойти по стопам родителей, никогда не думала, что окажется в зонах боевых действий. Но это произошло. Учась на четвертом курсе медицинского, она влюбилась в хирурга-ординатора. Чувства оказались взаимны. Роман развивался страстно. И какими пылкими были отношения, таким же пылким был темперамент Оуэна Далтона. Сын военного врача не решился пойти по стопам отца, но стал волонтером в горячих точках. Он так пламенно говорил об ужасах, которые простые люди переживают там, что двадцатилетняя Сильвия просто не могла не проникнуться.
С Оуэном она впервые оказалась в Ираке. И, увидев своими глазами весь ужас, царивший там, не смогла выкинуть это из головы.
Город был разрушен, люди – в ужасе. От больницы оставалось только название, но доктора пытались оказать помощь, пусть почти ничего не имели для этого, а оперировать приходилось в чудовищных условиях.
На Сильвию самоотверженность, профессионализм и эмпатия врачей произвели эффект разорвавшейся бомбы. Какой же силой духа надо обладать, чтобы не поддаться панике, страху, желанию бросить все и пытаться уехать? Еще и с учетом того, что для этого есть средства. Будет ли она таким же врачом, способным не только спасти жизни, но и исполнять свой долг в любых обстоятельствах?
Из Ирака она вернулась, полная мыслей касательно будущего, и решимости стать врачом с большой буквы. Помочь там, где эта помощь нужна. Родители отнеслись к этому как горячности молодости. Как и к тому, что они набили с Оуэном парные татуировки: она – с широтой Багдада, он – с долготой.
Тогда эта поездка перевернула что-то в сознании их обоих, сблизила, поэтому поступок казался символичным и романтичным. Сейчас Сильвия смотрела на эти цифры с доброй усмешкой каждый раз, когда оказывалась без одежды, а взгляд падал на правый бок, но свести так и не решилась.
С той поездки прошло одиннадцать лет, их пути с Оуэном давно разошлись, но они по-прежнему обменивались открытками на Рождество. Полученный опыт наложил огромный отпечаток на ее жизнь, на ее взгляды. Взрастил в ней то, что не удалось бы больнице в Лондоне. И за это она была ему благодарна по сей день.
Потому что пусть на курсах подготовки и твердят, что врачи должны обладать гуманностью, беспристрастностью, нейтралитетом и независимостью, в полной мере понять все это можно лишь на практике.
Лишь столкнувшись с людьми, которым требовалась помощь.
И самым главным оказалось воспитать в себе навык видеть в пациентах в первую очередь людей, пациента, а не врага, убийцу или «своего».
– Доктор Аттвуд, новое поступление! Огнестрел. Доктор Слоун просит заняться осколочным ранением шеи, чтобы принять новых пациентов.
Сильвия чуть не подавилась рисом, когда услышала мужской голос. Пусть медбрат заглянул в дежурную комнату осторожно, в его взгляде отчетливо виделось – надо поспешить.
– Уже иду, Масум. Спасибо.
Сильвия со звоном поставила тарелку и выбежала из дежурки. Масум – молодой парень, которому недавно исполнилось двадцать пять, медбрат по воле случая и благодаря прохождению ускоренных курсов несколько лет назад, а не образованию. Но очень толковый и ответственный. Он был любимчиком Сильвии из младшего медицинского персонала. Обучался всему на практике здесь и сейчас. И очень тянулся к знаниям. Наверное, это и подкупило ее, когда они познакомились в прошлом году.
Они подружились, общались электронными письмами, когда она вернулась в Лондон. Сильвия всегда находила время проконсультировать его по тому или иному диагнозу. И очень надеялась, что когда-нибудь у Масума появится возможность отучиться в медицинской школе на хирурга, чтобы тоже уметь делать подобные операции и помогать землякам.
Подготовка к операции уже была доведена до автоматизма. Мытье рук, дыхательная практика, чтобы успокоить сердцебиение. Масум, не теряя времени, одевал ее в хирургический костюм.
– Парень. Лет двадцать. Маленький кусок металла пробил сонную артерию. Попал в гортань. Возможно повреждены голосовые связки. – Сразу отчеканил Дэвид, главный хирург-травматолог.
– Кровь из сонной артерии заливает яремную вену? – оказавшись у пациента, спросила Сильвия.
– Да. У него гиперсистолическая сердечная недостаточность.
– Черт!
Сердце закачивало слишком много крови, и долго бы в таком темпе не выдержало. Сильвия сделала глубокий вдох. Теперь главная задача – устранить соединение, образовавшееся между артерией и веной. Разделить их. Восстановить целостность.
– Справишься сама?
– Да, – уверенно ответила Сильвия.
В такие моменты они с Дэвидом ладили как один механизм. Но полного доверия к нему все равно не было. Пусть прошел уже год, Сильвия так и не могла простить ему «обряд посвящения», чувствуя себя после него преданной и брошенной, и расстроилась, узнав, что снова будет работать с ним.
Но в операционной было не до таких сантиментов. Приняв скальпель, она полностью сосредоточилась на операции, потеряв счет времени.
***
Пусть парень был в плачевном состоянии, его удалось спасти. Даже получилось достать кусок металла, застрявший у него в гортани. Жизнь спасена, пациент поправится. И Сильвия невольно улыбнулась.
Избавившись от грязных перчаток и хирургической рубахи, она вышла в коридор, желая раздобыть себе стакан воды, но мимо нее пролетел медбрат.
– Новое поступление! Левая паховая область! Сегодня они целятся влево!
Сильвия невольно зарычала в голос. Чертов город снайперов! Чертовы снайперы, которые не просто калечат людей, но и ставят себе цели, куда они будут целиться сегодня! Но времени на отдых больше не было. Она и так много себе сегодня позволила.
День в М1 шел в своем бешеном ритме. И все казалось таким быстрым, что порой Сильвия забывала, в какой из больниц находилась. Еще одно новое осложнение работы в Алеппо – режим преследовал медицинских работников, и система здравоохранения ушла в подполье.
Девяносто пять процентов старших врачей и хирургов покинули страну. Осталось лишь несколько смельчаков, которые продолжали работать. Благодаря которым был сформирован Городской медицинский совет Алеппо. У них появился план – создать официальную сеть клиник под кодовыми названиями по всей удерживаемой повстанцами части города. Так в Алеппо появились больницы со случайными номерами. И она ездила от одной к другой.
Со временем они все стали одной большой больницей, полной ужаса, крови и пациентов, которым требовалась помощь. Сильвия уже не обращала внимания на интерьер, на оборудование. Как правило, потрепанным было и первое, и второе.
Таким же потрепанным, как она сейчас.
Сильвия стояла в туалете, умывала лицо и со смирением смотрела на свою усталую мину. Светлые волосы нуждались в мытье, на лбу был отпечаток от медицинской шапки, а губы будто высохли.
Ей был всего тридцать один, а выглядела она на все сорок.
Но и с этим ей пришлось смириться. Она сама выбрала этот путь и не жалела об этом, видя в качестве результата спасенные жизни и благодарных за это людей.
***
Сильвия доедала свой остывший рис, когда Масум принес ей чай. От одного его вида и аромата Сильвия почувствовала, как у нее потекли слюни. Масум не выдавал рецепт его матери, но всегда заваривал чай, стоило его об этом попросить.
В этот момент в его взгляде появлялась даже гордость, что рецепт так высоко ценили.
– Спасибо, Масум, это то, что сейчас нужно, – принимая чай, поблагодарила Сильвия и тут же сделала глоток. – Как же это вкусно.
Она пыталась отгадать рецепт и по вкусу. Что-то фруктовое, что-то цветочное, небольшая остринка. Некоторые ингредиенты было вычислить легко, но, заварив их, тот же вкус она не почувствовала. Чего-то все равно не хватало.
– Ты что-нибудь слышала о том, что к нам едут журналисты? – неожиданно поинтересовался Масум.
Вопрос удивил Сильвию. Она ожидала услышать что-то про операцию. Масум всегда что-то спрашивал после них. Даже его блокнот, куда он все записывал, был у него подмышкой.
– Нет, – уверенно ответила Сильвия. – Признаться, то мне и все равно.
Масум хмыкнул, видимо, решив, что тема, наверное, не стоила обсуждения. Сильвия сделала еще глоток чая, позабыв про рис. Журналисты, фотографы уже приезжали к ним, брали интервью, интересовались мнением и вскоре уезжали. Толка в этом она не видела, лишь ощущала потерю времени, которого и так всегда не хватало.
– Новое поступление! – вдруг раздался голос. – Снайперы. Левая паховая!
Сильвия тяжело вздохнула, сделала большой глоток чая и снова двинулась к операционной.
Глава 3
Натан привык, что удобства заканчиваются на аэропорте во Франции. Как правило, туда, куда он летел, не было прямых рейсов. И с каждой пересадкой становилось только хуже. Порой это были самолеты, на которые было уже страшно даже просто смотреть. Порой – водители, которые не внушали доверие, но с которыми все равно приходилось сотрудничать за неимением выбора.
Но, оказавшись сейчас в аэропорту Стамбула, Натан вдруг узнал, что перейти турецко-сирийскую границу придется пешком.
Информация вызвала противоречивые чувства. С одной стороны, он был этим недоволен. С другой – это было вполне ожидаемо. Одна машина довозит их до границы, другая подбирает за ней.