Тарантелла

– Знаешь, Велия, – начал он, наклоняясь ближе, чтобы его голос не затерялся в музыке, – я недавно посетил выставку в Милане, когда был там по работе. Современное искусство… но не такое, как обычно. Это была экспозиция, посвященная артефактам древних цивилизаций, которые пережили века, сохранили свою загадочность и как бы рассказывали историю нам. И знаешь, что меня больше всего поразило?

Его глаза светились неподдельным интересом, словно он действительно хотел поделиться чем-то важным. Я заставила себя сосредоточиться на его словах.

– Что же? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко и заинтересованно. Хотя его слова правда меня заинтересовали. С Паоло подобные разговоры – это диалог, а не монолог.

Хотя Деметрио всегда был хорошим слушателем.

Мужчина может не разбираться в теме, которая тебе нравится, но должен уметь слушать.

И слышать.

А в идеале еще услышать и хотеть понять.

И Деметрио всегда справлялся с этим идеально.

– Замысел, – продолжил Паоло, делая небольшую паузу, чтобы глотнуть виски. Его голос звучал уверенно, но в глазах читалась легкая задумчивость, словно он сам еще размышлял над тем, что хотел сказать. – Я не ждал от выставки многого. Современное искусство… оно порой удивляет. И, увы, чаще всего – не в лучшую сторону. Но там… – Он замолчал на полуслове, прищурившись и внимательно глядя на меня. В его взгляде мелькнуло что-то между удивлением и подозрением. – Почему ты улыбаешься? Будто знаешь что-то, чего я не сказал.

Я даже не заметила, как начала улыбаться. Не осознала, как мы сидели теперь совсем близко друг к другу, почти наклонившись, чтобы лучше слышать собеседника за фоновой музыкой клуба. Наш разговор становился все более интимным, хотя тема казалась совершенно безопасной.

– Я знаю, что ты – сноб, когда дело касается современного искусства, – произнесла я, чуть склонив голову набок и добавив игривый упрек в голос. Моя улыбка стала шире, а пальцы машинально постукивали по краю бокала с мартини. – И пошел туда уже с предвзятым настроением. И поэтому твое мнение необъективное, пусть сегодня ты и не разносишь выставку.

Паоло рассмеялся, будто ожидал именно такого ответа. Его глаза блеснули торжеством, когда он откинулся на спинку дивана, словно готовясь к спору.

– Просто сейчас это уже не про искусство, а про заявление, – произнес он с победной улыбкой. – Чтобы завируситься, чтобы о тебе писали, чтобы сделать имя. Не зря же на аукционах люди интересуются больше древностями, чем современными экспонатами.

– Вот такие же снобы, как ты, – парировала я, ткнув его пальцем в грудь. Мой голос был полон легкого вызова, но в то же время игривости. Удивительно, но я стала чувствовать, как диалог начал приобретать все больше жизни. – Когда-то точно так же говорили об импрессионистах, которые отказались от академической живописи. О тех, кто ломал привычные формы: авангардисты, дадаисты, сюрреалисты. Знаешь, сколько их критиковали за их «заявления»? А теперь их работы стоят миллионы. История повторяется, Паоло. Продолжать можно бесконечно.

Мои слова звучали как мягкий упрек, но и со страстью, которую я даже не пыталась скрыть. Я продолжала тыкать его пальцем в грудь, словно каждое мое слово требовало дополнительного акцента. И в какой-то момент Паоло перехватил мою руку своей.

Это прикосновение было мягким, почти невесомым, но внутри меня все перевернулось. Словно между нами пробежал разряд тока. На долю секунды мне показалось, что он каким-то образом может почувствовать следы Деметрио на мне. Его запах, его прикосновения, его жар: все, что я так отчаянно пыталась скрыть.

«В этот раз я не позволю твоей семье решать за меня все»

Его голос в голове. Его прикосновения все еще на теле. Как я хотела услышать это когда-то…

– С дадаизмом ты загнула, – произнес Паоло более серьезным тоном, снова обратив на себя мое внимание. В его глазах все еще тлела легкая усмешка. – Я не против новых направлений или форм. Если бы художники не пробовали что-то новое, мы до сих пор смотрели бы только на классические иконы. Но дадаисты… они просто боялись реальности. Они убегали от нее в хаос и абсурд.

– У них была война! – возразила я, чуть повысив голос, чувствуя, как эмоции начинали брать верх. – Как можно требовать от людей встретить реальность лицом к лицу, если вокруг кровь, разруха и боль? Как по мне, они забывались самым безопасным способом.

Паоло медленно отпустил мою руку, его взгляд стал глубже, словно он размышлял над моими словами. Он сделал еще один глоток виски, прежде чем ответить:

– Войны были всегда, – произнес он тихо, почти задумчиво. – И вместо того чтобы встретить реальность, люди часто выбирают путь наименьшего сопротивления. Хаос и абсурд – это не выход, Велия. Это просто способ спрятаться.

Я смотрела на Паоло, чувствуя, как внутри меня закипает спортивный азарт. Его слова были провокационными, но в них чувствовалась глубина. Он не просто отмахивался от современного искусства, а предлагал диалог, который заставлял задуматься. И, признаться, это качество всегда привлекало меня в нем: способность не только слушать, но и уметь возразить так, чтобы разговор становился еще интереснее.

– Значит, ты считаешь, что дадаизм – это бегство от реальности? – переспросила я, приподняв бровь. Мой голос звучал вызывающе, но в то же время играючи.

Он кивнул, его губы растянулись в легкой улыбке, которая говорила о том, что он наслаждается этим разговором.

– Да, именно так, – произнес он уверенно. – Но это не значит, что я их осуждаю. Иногда хаос – это единственный способ справиться с тем, что происходит вокруг. Просто мне кажется, что искусство должно быть больше, чем просто протест или бегство. Оно должно помогать нам понимать мир, а не убегать от него.

Его слова эхом отозвались во мне. Я вспомнила свои собственные мысли о древностях, которые однажды так сильно увлекли меня. Тогда я видела в них не просто предметы, а ключи к пониманию прошлого. Ключи, которые могли бы помочь объяснить настоящее.

– А что, если искусство – это не только инструмент для понимания мира, но и способ выразить то, что невозможно сказать словами? – предложила я, склоняясь еще ближе. Наши лица теперь были рядом, и я чувствовала, как между нами искрит напряжение. Не физическое, а скорее интеллектуальное. – Хаос, абсурд, бунт… Это все тоже часть человеческого опыта. Разве не в этом суть искусства? В том, чтобы показать все грани, даже те, что пугают? Отразить реальность так, как тебе хочется. Как ты ее видишь.

Паоло улыбнулся, его глаза изучали мое лицо, словно он пытался прочитать мои мысли. Затем он тихо рассмеялся, и его смех был мягким, почти нежным.

– Ты всегда умеешь найти нужные слова, – сказал он, качая головой. – Возможно, ты права. Возможно, искусство – это не только инструмент, но и зеркало. Зеркало, которое отражает все: свет, тьму, хаос, порядок. Просто иногда мне хочется, чтобы это зеркало было чуточку… честнее.

Его последняя фраза повисла в воздухе, словно между нами внезапно появилась невидимая граница. Я чувствовала, что он говорит не только об искусстве. В его словах был подтекст, который я не могла игнорировать. Возможно, он намекал на меня. На нас. На то, что между нами всегда было слишком много недосказанности.

Я ведь не отвергала его ухаживания. Но и особо не поощряла. Просто плыла по течению, не принимая решения. Видимо, за это и пришла расплата. Теперь еще и Деметрио вернулся. Я сама выкопала себе яму. И такое чувство, что с каждым часом оказывалась в ней все глубже.

Эту мысль нужно было запить мартини. Сделав последний глоток, я оглянулась в поисках официанта, но заметила Сандру. Сидя напротив, она наблюдая за нами с едва заметной улыбкой на губах. Ее глаза, полные одобрения и легкого торжества, словно говорили: «Вот видишь? Я же говорила тебе дать ему шанс».

И я могла. Но теперь встречала еще больше сопротивления от самой себя, прокручивая в голове слова Деметрио. Его настрой. Его стержень. Его взгляд. После Афганистана он сам был словно демон войны. Словно впитал в себя весь хаос, всю боль, все страхи этого места и подчинил их себе, заставил служить своим целям. И этому было невозможно сопротивляться.

«Это меняет все»

Сейчас я верила, что ради своей цели он пойдет войной против всех.

Но это и пугало.

Для моей семьи слишком привычное дело – проливать кровь непокорных.

И последнее, что мне хотелось, чтобы из-за меня пролилась его кровь.

Но, несмотря на все тревожные мысли, вечер проходил чудесно. Разговоры. Танцы. Ночной Палермо. Накинув на плечи пиджак Паоло, я вышла подышать ночным воздухом, но вдохнула его парфюм и вдруг поняла. Его аромат был словно отражением его личности: элегантным, сдержанным и в то же время глубоким. Легкие ноты бергамота или лимона создавали первое впечатление – свежесть, чистота, что-то почти невесомое, как его улыбка при первой встрече. Но под этой легкостью скрывались более темные, насыщенные древесные аккорды, которые добавляли аромату глубину и твердость, напоминая о его внутренней силе и расчетливости.

В этом запахе не было ничего резкого или кричащего. Никаких лишних деталей, только идеальный баланс. Возможно, это был классический парфюм, который он выбирал не для того, чтобы произвести впечатление, а потому что он действительно знал себе цену. Запах слегка намекал на дорогие кожаные перчатки или страницы старой книги, хранившей свою историю.

Но сейчас, вдыхая этот аромат с его пиджака, я чувствовала, что он не вызывает во мне той тревожной дрожи, которую я испытывала рядом с Деметрио. Там был огонь, что-то первобытное, дурманящее. А здесь… подобная жизнь: аукционы, клубы, семейные вечера. Неплохо, но внутри меня бушевала буря. И она пугала. Деметрио явно что-то пробудил во мне сегодня. Что-то, что одновременно тревожило и завораживало меня. Что-то, во что я хотела окунуться, но боялась сделать шаг и раствориться в этом.

Я снова сделала глубокий вдох, пытаясь зацепиться за эту уверенность, которая исходила от Паоло. Но чем дольше я стояла здесь, тем больше понимала: его аромат, хоть и приятный, не затрагивал что-то глубоко внутри меня. Не будил той страсти, которая разгоралась от одного взгляда Деметрио.

Его запах был совсем другим. Не мягким, не элегантным – он был опасным. Дымным, терпким, с горьковатыми нотами кожи и чего-то темного, почти демонического. Этот запах не просто витал в воздухе, он проникал под кожу, заставляя сердце биться чаще. Он не уговаривал остаться, он требовал. И сегодняшний вечер только усилил эту зависимость, которую я так старательно пыталась подавить.