- -
- 100%
- +
Плавно Алмаз поднял обе руки перед собой и медленно, словно они совсем ничего не весили, опустил их на инструмент. И инструмент зазвучал.
И в то же мгновение мир вокруг Ивана почему-то куда-то поплыл. Он как бы ещё был, но начинал медленно растворяться в потоке звуков, несущихся со всех сторон и проникающих прямо в сердце.
Далёкая, едва различимая в калейдоскопе удивительных переживаний мысль мелькнула в голове: «Так вот о чём говорил дежурный администратор, вот что это значит…». И сознание поплыло дальше, рисуя в воображении непонятные, но восхитительные образы. И всё Ивану стало казаться таким простым и понятным, таким удивительно логичным и светлым. И как раньше он не понимал этого? Странно.
Иван летел на небольшом острове, в окружении больших, высоких красивых цветов, благоухающих безумно-восхитительным ароматом, а вокруг его головы порхали абсолютно разные, воздушные, разноцветные бабочки. В какое-то мгновение он стал различать голос другого человека, летящего примерно на таком же острове по соседству. Иван смутно видел, что губы соседа-островитянина еле-еле шевелились, донося его шёпот, который, почему-то, врывался в одно ухо Ивана громогласным эхом.
– Как тебе? – прогремел вопрос. – Не музыка, а прямо волшебство какое-то! Точно?
Мир, в котором только что парил Иван, стал расползаться, словно синтетическая ткань, обильно спрыснутая растворителем. А орущий шёпотом человек стал быстро приближаться, пока не оказался вплотную у лица Ивана. И только теперь он его окончательно узнал. Это был Андрей Белов. Тот самый беспокойный обитатель пансионата.
– Я говорю, шоу потрясающее! – снова произнёс Белов прямо Ивану в лицо.
Жутко захотелось в ту же секунду со всей дури вмазать этому… появившемуся откуда ни возьмись, этому первому знакомому, прямо промеж глаз. Зачем ему понадобилось выдёргивать Ивана из этого прекрасного мира грёз.
– Да, – стиснув зубы, сдерживая себя, сказал Иван, – потрясающе. Я не ожидал.
– А я смотрю, ты как каменная статуя сидишь. Замер, как замороженный. Даже взгляд в одну точку, – с дурной улыбкой, с непонятным блеском в глазах, совсем близко придвинувшись к Ивану, зашептал Белов. – В трансе был? Медитировал?
– Не знаю. Наверное. Я вообще первый раз такое слушаю, – нехотя ответил Иван.
– Да, я так и понял…
Раздались финальные аккорды волшебного инструмента, и зал в то же мгновение взорвался лавиной аплодисментов и выкриками слушателей.
– Здорово! Молодец! Вау! – и всё в том же духе.
Теперь уже в полный голос, чтобы его можно было расслышать через хлопки, Белов неожиданно спросил:
– Хочешь поговорить с ним?
– С кем? – не понял Иван.
– С Бумагиным, вот с ним? – и Андрей указал в сторону сцены, на которой сейчас кланялся улыбающийся музыкант.
– А зачем? – с чувством загнанного в тупик, упирался Иван.
– Слушай, братишка, – Белов слегка прищурился, – я же не слепой. Я же видел, как ты слушал его исполнение. Тебя же вообще в этом зале не было. Неужели не хочешь с ним парой слов перекинуться? Ну, спросить что-нибудь?
До Ивана стала постепенно доходить суть предложения. Словно он возвращался из розовой, полупрозрачной дымки назад на Землю.
– Вообще-то, да, хочу с ним поговорить, – уверенней заговорил Иван. – Было бы здорово перекинуться, как ты говоришь, парой слов. Я ведь раньше ничего такого не слышал…
– Всё, я тебя понял, – с довольной интонацией в голосе перебил Ивана Белов. – Встречу я тебе организую.
– Когда?
– Да прямо сейчас!
И Белов схватил удивлённого, ещё не отошедшего в полной мере от впечатлений Ивана, и потащил в сторону сцены.
– Прямо сейчас? – обескуражено поинтересовался Иван.
– А чего тянуть-то? Он обычно после концерта сразу уезжает, даже не ночует. Очень плотный концертный график. Давай, давай, не тормози. Потом мне ещё спасибо скажешь.
Через дверь рядом со сценой прошли в длинный коридор с множеством дверей по обе стороны. На одной широкой двери большими, заметными буквами было написано: «Выход на сцену». Возле неё и остановились.
– У тебя глаза круглые, как две монетки, – с ухмылкой, глядя на Ивана, сказал Андрей. – Отойти ещё не можешь.
– Неловко как-то, – признался Иван и громко сглотнул слюну.
Андрей при этих словах только мотнул головой и снова хитро улыбнулся.
Было слышно, как прекратились аплодисменты, смолкли свистки и выкрики. И вот дверь распахнулась и в коридор, из полумрака, озаряемого неясными всполохами освещения зала, вышел Бумагин. Он ещё улыбался, глаза искрились. И было понятно, что ему безумно нравится то, чем он занимается.
– Привет, Алмаз! – тут же поздоровался Андрей, протягивая вперёд руку.
Бумагин без промедления пожал её и, переведя взгляд на Ивана, сказал:
– И вам привет! Слушали?
– Да, – с непонятно откуда появившейся в голосе хрипотцой ответил Иван.
– Понравилось?
На этот раз Иван просто кивнул головой.
– Новый поклонник твоего таланта, – решил ответить за Ивана Андрей. – Ты бы видел его состояние, когда он слушал твоё исполнение.
– Да? – сдвинув брови, улыбнулся Алмаз. – Интересно. Но для начала давайте, всё же, познакомимся. Алмаз Бумагин.
Алмаз протянул Ивану руку.
– Иван, – всё тем же хрипом выдавил из себя Иван, совершая рукопожатие.
– Свеженький, сегодня прибыл, – решил выложить дополнительную информацию Андрей, – выбирает себе тёпленькое местечко для пансиона по инвалидности. Мы оказались первыми в его списке инкубаторов спокойствия и догнивания отработанной человеческой плоти…
– И ничего я не выбираю, – недовольно буркнул Иван. – Мне просто интересно.
– Ты его, Иван, не слушай, – чуть не смеясь, сказал Алмаз, – у Андрея своеобразный взгляд и на людей, и на окружающий его мир. Про него все говорят, что человек он неплохой, но желчи в нём многовато.
– Да, многовато, – подтвердил Андрей, – но я ни под кого подстраиваться не собираюсь.
– И не нужно, – Алмаз похлопал его по плечу. – Ты нас и такой устраиваешь. Правда, Иван?
– Да, конечно, – закивал Иван. – Очень внимательный. Он меня утром и на станции встречал, вместе до пансионата ехали.
– Понятно, – довольно глядя на Андрея, сказал Алмаз. – Ну, вот и хорошо. Познакомились.
– И ещё хотим побеседовать! – настойчиво, глядя как-то исподлобья, произнёс Андрей.
Теперь Алмаз посмотрел на Андрея с нескрываемым удивлением.
– Побеседовать? – коридорным эхом, переспросил он.
– Да, Алмаз, побеседовать, – опять повторил Андрей, как бы в подтверждение своих слов медленно кивая головой.
Иван совершенно перестал понимать, что сейчас рядом с ним происходит.
– Я, в принципе, не настаиваю. Меня Андрей потащил, – начал оправдываться он.
– Погоди! – остановил его Андрей, – я знаю, о чём говорю.
И снова обратился к Алмазу:
– Я думаю, что это как раз тот человек, о котором мы с тобой говорили, помнишь?
– Тот человек, – задумчиво произнёс Алмаз.
– Мне кажется, что да. Именно он тебе нужен.
– Ну, не мне конкретно. Ты ведь тоже помнишь, о чём я говорил?
– Я помню, – подтвердил Андрей. – Так, может быть, ты проверишь парня? Может, я не ошибаюсь?
Повисла пауза. Алмаз опустил взгляд в пол, что-то обдумывая.
Иван чувствовал себя бесправным животным, готовым в любую секунду отправиться на жертвенник. В горле пересохло, а мысли словно выдуло сквозняком.
– Ладно, хорошо, давайте поговорим, – неожиданно быстро заговорил Алмаз. – Давайте, что ли, в гостевой комнате?
– Отлично, – согласился Андрей. – Я вас провожу, а там уж вы сами.
– Хорошо, хорошо, – от прежней улыбки Алмаза не осталось и следа, – если ты так настаиваешь.
– Проверить не помешает. Тебе ведь это важно, сам говорил, – уже ведя за собой по коридору, спиной к спутникам, говорил Андрей.
Становились возле ещё одной широкой двери, рядом с которой на стене красовались два слова: «Гостевая. Переговорная». Андрей открыл дверь, но сам входить не стал. Лишь, отступив в сторону, предложил войти.
– Минуты три-пять, а потом можете начинать, – загадочно произнёс Андрей, глядя на Алмаза.
– Понял, – спокойно ответил тот и вошёл в комнату. Иван зашёл следом.
Андрей быстрым шагом скрылся в известном только ему направлении. Дверь комнаты закрылась. Алмаз и Иван молча расположились напротив друг друга в широких, удобных креслах коричневого цвета под кожу. Под прозрачной столешницей панорамного стола, стоящего между ними, плавно метались разноцветные всполохи, похожие на северное сияние. Обстановка скорее располагала к релаксации, нежели к серьёзному разговору.
– А чего ждём? – не выдержав молчания, спросил Иван.
Алмаз лишь кивнул в ответ и показал раскрытую ладонь, что, мол, спокойно, сейчас всё объясню. Пришлось тоже молча кивнуть, давая понять, что согласен ждать, хотя и не понятно чего.
Просидели в тишине действительно минуты три или пять, когда у Алмаза что-то тихонько запищало в нагрудном кармане, из которого торчал треугольник белой, непонятно для чего предназначенной, ткани. Алмаз засунул в карман два пальца, нажал на что-то и писк прекратился.
– Теперь мы можем спокойно обо всём переговорить.
– Что там у вас? – тут же поинтересовался Иван.
– Портативный передатчик с невероятно высокой и плавающей частотой. Передаёт простой сигнал, тот самый писк, который ты слышал.
– Можно на ты?
– Думаю, даже нужно.
– Условный знак? – Иван спрашивал дальше.
– Да, верно.
– Но зачем? Прямо игра в заговор! Молчали, потом сигнал. Ещё и разговаривать будем о чём-то. Может быть, вы хотите втянуть меня во что-то противозаконное?
– Ну-ну-ну, – поспешил остудить пыл Ивана Алмаз. – Мы ведь в пансионате. Что тут может быть противозаконного?
– Не знаю, потому и спрашиваю. Мне, вот, Андрей с самого начала показался очень подозрительным. При всей своей лояльности к существующей власти и форме правления нашего государства, а так же Азиатского Единства, я должен тебя предупредить, Алмаз…
– Что же ты так гонишь лошадей! Я хотел поговорить с тобой о музыке.
– О чём? – не понял Иван.
– О моей музыке. О той, что я играл сегодня в зале, а ты слушал. Ты ведь слушал музыку, которую я играл?
– Ну, да, конечно.
Иван чувствовал, что снова теряет суть происходящего. Причём здесь музыка? И внешний вид, и выражение лица, видимо, более чем ясно давали понять Алмазу, какой бардак сейчас творится в мыслях Ивана.
– Ладно, хорошо. Давай по порядку.
– Очень хотелось бы, – с тенью ухмылки произнёс Иван.
– Тогда начну с того, что я такой же, как и ты, Иван, инвалид, сотрудник ППБ в запасе.
– Вообще-то, я в курсе. Мне немного о тебе уже рассказали. Ты был обитателем этого пансионата.
– Верно. Именно отсюда и началась моя концертная деятельность. Но ты не знаешь главного. Как ты думаешь: инвалид какой я категории? Посмотри на меня внимательно. Тебе не рассказали, чего именно я инвалид? Как я пострадал на службе, охраняя интересы и спокойствие правительства Азиатского Единства?
Иван замялся с ответом. Ничего конкретного про Алмаза ему не рассказывали. Даже имя его он узнал не сразу. Музыкант, артист, бывший обитатель пансионата, инвалид, и всё. Перед Иваном на таком же, как и под ним, кресле сидел дружелюбного вида человек в смешном чёрно-белом наряде, с непонятным куском чёрной материи, похожей на праздничный бантик, помещённый на шее под подбородком. Алмаз сидел спокойно и ровно. Его руки покоились на слегка раздвинутых коленях.
– Мне трудно предположить, – наконец, заговорил Иван. – Много чего происходит во время операций подавления. Может быть, у тебя пластилмозовая пластина вместо лобной кости. Как я могу это заметить? У меня, вон, ступней обеих нет, а я довольно сносно передвигаюсь. Никто сразу и не замечает.
– Да, это верно, я не заметил, – искренне удивился Алмаз. – Ну, что же. А у меня вот нет обеих кистей рук.
– Чего? – переспросил Иван. – Чего нет?
– Кистей рук, – с прежним спокойствием произнёс Алмаз.
– А как же ты тогда?.. – не завершив фразы, Иван выставил перед собой руки, перебирая в воздухе пальцами.
– Играю?
– Вот именно!
– Ну, ты же ходишь. – Алмаз указал пальцем на ноги Ивана и подмигнул.
– Ты что, серьёзно? Как это можно сравнивать?
– Можно, Иван. Даже нужно.
Теперь Алмаз заговорил абсолютно серьёзно.
– Смотри, это всего лишь протезы.
Изумлению Ивана не было предела. Алмаз взялся одной рукой за другую, что-то слегка щёлкнуло и, через мгновение, вытащенная из рукава левая кисть оказалась в правой.
– А теперь внимание. Оп-ля!
И Алмаз, вернув на прежнее место левую кисть, проделал то же самое с правой.
– И это не фокус. Это мои рабочие, музыкальные, если хочешь, творческие протезы.
Наконец, кисти обеих рук оказались на своих привычных местах, и в ту же секунду Алмаз продемонстрировал Ивану, что все его пальцы в полном функциональном порядке.
– Шевелятся, – подтвердил Иван, – но на фокус, всё же, похоже.
– Да, теперь я могу показывать фокусы. А своими родными не мог.
– А с ними что стряслось? Если это не тайна? Мне миной, вот, рубануло, – словно предлагая обмен, – поделился информацией о себе Иван.
– Мина с дисковым эффектом, ограниченного радиуса действия, – кивнул Алмаз, – жестокая вещица, наслышан. Главное, рядом с ней не упасть на колени.
– Или попытаться послушать асфальт.
Алмаз оценил своеобразную шутку. Оба улыбнулись.
– А у тебя случайная детонация? – предположил Иван.
– Тогда мне, возможно, ещё понадобился бы протез головы.
И опять оба улыбнулись.
– Нет, всё проще, – продолжил Алмаз, – меня вытащили из-за оборонительного укрепления тактических щитов…
– Такое возможно? – возмущённо удивился Иван.
– Это была уникальная толпа. Такого возмущения я ещё не встречал. Это были рабочие тоннелестроители. Чего уж они требовали, нам, естественно, не доложили. Мы просто выполняли свой долг, свою работу. Так вот, где-то в линии щитов у нас случился разрыв. Меня молниеносно выхватили из цепи и как щенка, передавая из рук в руки, осыпая градом ударов, куда-то потащили. Я ещё что-то мог соображать до того момента, когда с меня сорвали защитный тактический шлем. Потом я потерял сознание.
– Не представляю, как тебе вообще удалось выжить.
Иван нахмурил брови, а в уголках глаз появились суровые складки.
– Убивать они меня не хотели. Может, просто побоялись. А, может, хотели что-то доказать. Теперь для меня это уже не важно. Мне просто напросто размолотили кисти в кашу прутьями арматуры. Боли, как ни странно, я практически не чувствовал. Наверное, адреналин в крови заглушил. А вот как кто-то орал, помню.
– Что орал?
– «Теперь ты не сможешь бить нас своей дубинкой, и щитом закрыться не сможешь!». Ну, и ещё масса того, чего я не смогу.
– Это просто жестокость, обыкновенная злоба, ненависть к порядку и существующей системе, – кивнул Иван.
– Да, наверное, может быть, – согласился Алмаз. Однако в глазах мелькнуло что-то вроде вопроса. – А ты, Иван, крепкий орешек.
– Приятно слышать. Что, так заметно?
– Быстро избавился от посттравматического синдрома. Вон у тебя какой огонь в глазах!
– Это, скорее, во мне воспитание искры пускает. Этот огонь ещё с детства в моей душе горит.
– Значит, есть у тебя душа?
– Что? Причём тут душа?
– Ты сам сказал, я просто переспросил.
Не очень нравилась Ивану тема, затронутая в разговоре.
– Я к слову. Лучше давайте ближе к сути. О чём вы хотели меня спросить?
– Хорошо. Опять с начала…
– Вот именно, – недовольно буркнул Иван.
– В тебе, Иван, есть задатки музыканта. Если ты слушал музыку, и она смогла на тебя оказать такое воздействие, значит, ты способен, как и я, воздействовать на других людей посредством звуков, с помощью музыки.
– Да что ты, я даже на инструментах никогда не играл, – смутился Иван, – вообще ни на каких.
– Ух ты, удивил, – Алмаз наигранно всплеснул руками, – я бы и сам догадался. В наше время мало уделяют внимания такой стороне дела, как культурное и, в частности, музыкальное образование. Вот считать прибыль с предприятия и экономить на социальных отчислениях, это да!
– А ты, Алмаз, видать музыкой-то с самого детства занимаешься. Так шпаришь, я чуть в космос не улетел. Таких галюнов словил.
– Серьёзно? – прищурился Алмаз.
– Абсолютно, – ответил Иван
– Значит, если я смог, то и ты сможешь. Я не играл на фортепиано с детства. Мало того, я начал играть только пять лет назад, когда получив инвалидность, встал перед выбором: остаться на попечении государства в этом самом пансионате, либо заняться чем-то своим. Прямо как у тебя, точно?
– Ну, да, типа того, – нехотя согласился Иван. – Но как же тебе удаётся так мастерски играть? Это ведь как чудо.
– Согласен. Чудо современной нейромедицины и биологических молекулярных технологий. Причём, это уже мои четвёртые руки, самые творческие.
– Ого, а чем же тебе первые не понравились?
– Первые протезы годились разве только что для разучивания гамм.
– Не знаю что это такое, но понимаю, что играть ты хотел сильно.
– Тогда мне это казалось чем-то недосягаемым. А характер у меня не мягче твоего. Я решил, во что бы то ни стало, научится играть на фортепиано.
– Поздравляю, тебе это удалось, – съязвил Иван, но Алмаз не обратил на это внимания.
– Я научился играть за полгода. Спроси любого, кто обитает здесь не меньше пяти лет, как я считался первое время чем-то вроде дрессированной мартышки. У меня была восхитительная техника. Я играл сложные произведения. Начались концерты в других пансионатах. Меня даже прозвали «беглые пальцы» из-за того, что я всё время был в разъездах. Плюс появились выступления для служащих из других министерств и подразделений. За свою работу я начал получать деньги. Многие хотели посмотреть на чудо перевоплощения, случившееся с инвалидом ППБ. Слава бежала впереди меня! «Грубое создание для подавления бунта творит возвышенное искусство»… А по сути – та же мартышка.
Иван наморщился, выказывая своё несогласие с услышанным мнением.
– Но всё равно, я чувствовал, что что-то в моей игре не то, чего-то не хватает…
Возникла пауза. Алмаз не смотрел на Ивана. Его мысли витали где-то за стеклянным куполом здания.
– Чего? – осторожно спросил Иван.
– Вдохновения, – тут же откликнулся Алмаз, словно ждал вопроса. – Полёта души. Воображения. Фантазии.
– Того, что произошло со мной? – предположил удивлённо Иван.
– Да, примерно того, о чём ты говорил. И мне хотелось, чтобы музыку, которую я играю, могли чувствовать все, кто её слушает. Понимаешь?
– Это называется массовый психоз. Как на несанкционированном митинге или спонтанной забастовке недовольных горняков. Как в прошлом месяце на Камчатке целых три предприятия…
– Нет, Иван, это совсем не то, – перебил Алмаз, – никакого негатива. Только хорошие мысли, только добрые фантазии. Чтобы сердце пело.
Иван молча глядел на Алмаза.
– Не понимаешь?
– Нет.
– Но ты ведь испытал именно то, о чём я тебе рассказываю.
– Может быть… я не уверен…
– А вот Андрей, – Алмаз махнул в сторону двери, – почему-то уверен. Иначе бы он тебя ко мне не привёл. И я теперь уверен. У тебя глаза не врут. Я же вижу!
– Ну, а дальше-то что было? – решил долго не задерживаться в беседе на этой теме Иван. – Ты заказал себе руки с вдохновением? Или, может, с функцией гипнотического воздействия на слушателей?
Он даже улыбнулся своему предположению. О таких технологиях ему известно ещё не было. Но Алмаз не улыбнулся в ответ, а спокойно ответил:
– Почти в десятку. Но без гипноза. Я обратился к разработчикам моих протезов с предложением о некоторых усовершенствованиях и модификациях. Средства, чтобы оплатить все биологические и технические испытания, у меня тогда уже имелись. Я хорошо получал за своё умение и демонстрацию возможностей. Бывший сотрудник ППБ, ставший инвалидом, но не потерявший жизненных ориентиров.
Иван заметил скептические интонации в словах Алмаза.
– Разве это не так?
– Это прекрасный лозунг, но не более того. Да, я сумел найти себя, я стал музыкантом и способен давать людям наслаждение музыкой. Но посмотри вокруг, – голос Алмаза стал звучать ниже, более жёстче и увереннее, – эти сотрудники в отставке, эти инвалиды, типа тебя и меня, превращающиеся в овощи на щедро удобренной грядке, которым даётся всё, только бы они были довольны, и спокойно продолжали жиреть и тупеть в этом и в похожих на этот пансионатах. И если бы ты меня спросил: «Оставаться здесь или заняться чем-то ещё?», то я бы проорал бы тебе в ответ: «Беги! Уноси ноги! Занимайся чем угодно, но только не оставайся в этой компостной куче, которая превратит тебя в существо с глазами и ушами, не способного выбирать свой собственный путь. Судьбу!».
Около минуты оба сидели молча. Иван обдумывал услышанное. Он был потрясён. Ничего подобного он услышать не ожидал. Он, конечно, задумывался о выборе, но не пытался в своих мыслях копнуть так глубоко.
– Я подумывал заняться чем-то своим, – наконец, заговорил Иван. – Но я даже не представляю, чем.
– А не хочешь заняться тем же, чем и я? – неожиданно спросил Алмаз.
– Я? Почему именно я? – оторопело заговорил Иван. – Кто вам сказал, что я смогу? Музыкой! Да в жизни ничем подобным… Я даже не знал что такое фатерпьяно до сегодняшнего дня.
– Фортепиано, – поправил Алмаз. – А это и не важно.
– Как не важно? У меня отец вообще работяга!
– Ну, это уж совсем ни при чём. Важно то, что ты слышишь, то, что ты чувствуешь, когда звучит музыка. Она начинает звучать внутри тебя. И тогда ты способен донести всё её волшебство, всю её магию до любого, кто находится с тобой рядом.
– А зачем это нужно?
– Чтобы мир стал добрее. Это же просто.
– А мне это зачем? – не унимался Иван.
– А разве тебе не надоело быть винтиком? – вопросом ответил Алмаз. – Разве ты сам не хотел бы стать добрее? Тебя самого всё устраивает в себе самом? Ты не задавался таким вопросом?
– И не только этим, – смущённо произнёс Иван. – А тебе это зачем?
– С недавнего времени я понял, что в состоянии делать людей немного добрее, и чувствую, как мир вокруг меня начинает изменяться. В лучшую сторону. Но одному человеку многого сделать не под силу. Мне нужны такие, как ты. Им нужны такие, как мы, – и Алмаз обвёл вокруг себя рукой, указывая явно на всех-всех людей на планете Земля.
– Ты всерьёз думаешь, что в состоянии изменить людей? Изменить мир?
– Не всех и не весь. Я не идиот. – Алмаз заулыбался. – Когда мы усмиряли с тобой недовольных или разгоняли массовые волнения, подавляли забастовки, тогда мы изменяли людей?
– Скорее, причёсывали. Ставили на место.
– Они становились ещё злее, ещё непримиримее. Некоторые шли до конца, пока не попадали на пожизненные работы или не гибли в столкновениях.
– Такое случалось, – подтвердил Иван.
– Они менялись, Иван, менялись. Только в худшую сторону. Злоба и ненависть, словно чёрная дыра, притягивает ближе и ближе, пока совсем не заглотит с потрохами. Может быть, я слишком сгущаю краски, утрирую ситуацию…
– Да нет, в общем-то, ты прав, – кивнул Иван. – Я и сам иногда думал об этом. А ещё задавался вопросом: куда это всё катиться? Но я всегда был верен своему долгу.
– Я не сомневаюсь, – кивнул в ответ Алмаз, – другие в нашем подразделении и не служат. Долг превыше всего. Но сейчас, ведь, ты ушёл в запас.
– Не бывает бывших сотрудников ППБ, – уверенно повторил прописную истину Иван. – Долг и честь!
– Я не предлагаю тебе идти в разрез с твоими убеждениями и чувством долга. Я предлагаю тебе стать творцом, помогать людским душам обретать добро, становиться лучше пусть на небольшие промежутки времени, на одно твоё выступление. Но они хотя бы будут знать, что в них это тоже есть – этот свет, это сияние доброты и возвышенного счастья. Пусть они знают!
Снова замолчали. Алмаз явно не торопил. Ждал, когда Иван заговорит первым.
– Мне что, теперь ещё и руки нужно будет ампутировать? – спросил Иван.
– У тебя нет ступней на ногах, – с усмешкой ответил Алмаз, – этого и так достаточно.
– Вы мне предлагаете играть на… на инструменте ногами?
– Давай, я всё-таки объясню, как функционируют мои протезы, – улыбаясь и вертя головой из стороны в сторону, заговорил Алмаз, – я же сразу сказал, что это технологии, а не какие-нибудь чудеса.
– Ладно. Слушаю внимательно.
– Первые мои руки были абсолютно роботизированные. Они получали информацию от мозга, который в свою очередь получал её от глаз, читающих ноты. Я лично участвовал, конечно, в процессе игры на инструменте, но только как владелец глаз, компьютера в моей черепной коробке и двух культей. Через нежную кожицу недавно заживших обрубков кисти считывали всю информацию, посылаемую мозгом, и играли. Мне даже водить руками из стороны в сторону не нужно было. Пальцы сами вели руки в нужном направлении. Я смотрел на все манипуляции сверху вниз, на клавиатуру фортепиано, и иногда просто обалдевал. Как во сне. Я переставал смотреть на ноты, и руки тут же переставали играть. Сейчас я уже не могу повторить такой трюк.