- -
- 100%
- +
Почти одновременно закончив свои беседы, две женщины сурово посмотрели на нас с Колей. Начала мама:
– Дети, вы совершили большую глупость. В платье зашиты зубы покойника. Покойницы, точнее.
Коля буркнул, что даже представить не может, чтоб живой человек себе дал все зубы вынуть. Да и над мёртвым так глумиться – ужас просто. Однако его шутки никто не поддержал.
Подключилась Людочка:
– Есть две новости, хорошая и плохая. Хорошая – большая удача, что Лена подклад сразу нашла, и что ты, Настя, замуж в этом платье не вышла.
Лена, то есть, моя мама, только вздохнула. А Людочка продолжила:
– Плохая новость – это был ритуал на смерть. Точнее, на оживление. Господи, как это сформулировать-то! Дикий, в общем, ритуал и очень редкий. Если невеста умирает до свадьбы, безутешные родители или жених перед похоронами удаляют ей все зубы и вшивают их в свадебное платье. Платье надо отдать или продать другой невесте. Как только она станет женой, начнет сохнуть и чахнуть. Зубы покойницы вроде как будут душу из неё выгрызать. И выгрызут. Вторая девушка умрёт, а покойница оживёт и вернется к близким.
Я от такого рассказа впала в состояние шока. А Коля вдруг спросил:
– А покойница вернётся с зубами или беззубая?
Мы все переглянулись и нервно расхохотались. Разрядил всё же жених мой напряжённую обстановочку.
В общем, верить во всю эту магию и эзотерику не хотелось, но человеческие зубы просто так сбросить со счетов было невозможно. Тут заодно и полный ненависти взгляд, брошенный на меня хозяйкой платья, вспомнился. Хотя, выходит, хозяйка-то умерла. А платье продавала её безутешная мать, видимо. И безумная то ли от горя, то ли по жизни, если поверила в оживление и зубы у дочери все вырвала.
Впрочем, сомнения у меня всё равно оставались. И я предложила всем вместе съездить к продавцу платья. Маме и Людочке идея не понравилась. Но ещё меньше им нравилась идея, что мы с Колей поедем туда вдвоём. Жених-то был двумя руками за, поэтому дамы тоже быстро собрались. Время было ещё не позднее, о визите я решила не предупреждать – чтобы не спугнуть, как выразился Коля. И мы не спугнули.
Когда хозяйка открыла дверь, мой жених, возмущаясь и потрясая платьем и мешочком с зубами, сразу оттеснил ее в коридор, чтобы мы могли войти. Лучше бы я не заходила, честно. Квартира в этот раз напоминала нечто среднее между церковью и склепом. Везде горели свечи. И стояли десятки фотографий красивой девушки, перевязанные траурными лентами. А манекен… На манекен было приклеено лицо. Струились по плечам длинные светлые волосы, таинственно поблёскивали серёжки. Длинное алое платье в пол, из-под подола выглядывают носки туфель, украшенные стразами. В общем, жуткая пародия на человека смотрела на меня из центра комнаты фотоглазами умершей девушки. Я почувствовала, что начинаю задыхаться.
И тут за спиной раздались страшные хриплые рыдания. И голос хозяйки:
– Машенька моя… Звёздочка моя вымоленная… Почти в пятьдесят я её родила, надышаться не могла… А у неё, чуть школу закончила, любовь. И жених взрослый, серьёзный, при деньгах. Немудрено – уж какая красавица… И платье ей это купил, и подарками завалил. И убил! За три дня до свадьбы повёз куда-то и в аварию попал. На самом – ни царапинки, а доченька моя…
В комнате повисла тяжкая, душная тишина. Такое горе, что сказать, как утешить… Я почувствовала, как по щекам у меня катятся слёзы, мама с Людочкой тоже плакали. Даже Коля как-то поник.
И вдруг хозяйка заговорила совсем другим – холодным и яростным – голосом:
– Ну ничего. Нашлись добрые люди, рассказали, подсказали и как Машеньку вернуть, и как убийцу её наказать. Он-то и не виноват вроде как оказался, живёт себе. А звёздочка моя в могиле холодной. Но ненадолго.
Голос хозяйки снова изменился, она монотонно забормотала:
– Ненадолго-ненадолго… Все зубки я у звездочки моей вынула, так плакала, так извинялась, объясняла, что для её же блага… К доброй женщине отнесла, она каждый заговорила и велела в платье зашить, а платье продать. Пообещала, что после другой свадьбы и доченька моя вернётся… А гаду тому, убийце, я и земли с доченькиной могилки подсыпала в машину, и водичкой наговорённой угостила… Ничего-ничего… Скоро он умрёт, а звёздочка моя ко мне вернется краше прежней…
Вдруг хозяйка замолчала. Посмотрела на меня и совершенно обыденно сказала:
– Жаль, что ты не сдохла. Но ничего, жених твой дурак и платье, и зубки Машенькины мне прямо с порога в руки сунул, я и припрятала. Новой невесте продам. Не позволю дочери в могиле гнить.
С этими словами она вышла из комнаты, а потом вернулась и стала совать мне в руки деньги. Мол, мои, за платье. А я только отталкивала от себя купюры и пятилась к двери.
Мы вчетвером сидели в Колиной машине. Людочка и мой жених мрачно курили, я плакала, уткнувшись в мамино плечо. Никаких денег мы не взяли, конечно, просто ушли. А что было делать? В полицию не обратишься – с чем? Не факт, что про зубы тётка не наврала. А даже если всё правда, вряд ли это такое серьёзное преступление. Женщине явно нужен психиатр, но принудительно её туда не отправишь. И платье с зубами не станет веским поводом для госпитализации. На душе было гадко. Страх ушёл, плакала я от жалости к погибшей невесте и к её сошедшей с ума от горя матери.
Когда все немного успокоились и переварили этот тягостный визит, я пересела на переднее сиденье, и мы повезли домой Людочку, которая всю дорогу о чём-то шепталась с моей мамой. Коля хотел забрать меня к себе, но мама воспротивилась и предложила ему переночевать у нас. Он согласился, но попросил разрешения привезти своего ротвейлера Роки. Обычно Роки спокойно ночевал один, если его вечером выгулять, но в последние дни пожилому псу нездоровилось, и Коля не хотел оставлять его одного на ночь. Мама не возражала, они с Роки друг другу вполне симпатизировали.
Пока Коля ездил за собакой, мы на скорую руку приготовили ужин. О произошедшем молчали, но в какой-то момент мама не выдержала:
– Настя, эта история так просто не закончится. Знаю, как ты к этому относишься, но про́клятое платье ты на себя надевала. Людочка обещала завтра привезти батюшку, чтобы квартиру освятить, у неё есть такие знакомые. И… Тебе обязательно надо съездить к одной женщине, которая все такие штуки умеет убирать.
Я нервно хохотнула и ответила, что не вижу никаких «штук» кроме сумасшедшей женщины. Мама только вздохнула.
Приехали Коля с Роки. Пёс бросился ко мне, облизал руки, потом пошёл целоваться с мамой. И вдруг застыл. Весь как-то подобрался, глухо заворчал и потрусил в мою комнату. Мы, озадаченные его поведением, отправились следом. Собака нюхала пол ровно в том месте, где я примеряла злополучное платье. А потом села и завыла.
Коля стал утешать пса, мама перекрестилась, а я в очередной раз за сегодняшний бесконечный день испытала приступ страха, переходящего в ужас. Если и Роки так реагирует, может, правда надо священника, а?..
Довольно быстро Роки унялся и улёгся на привычном месте: у входной двери мама стелила ему старое одеяло. Вздыхал, периодически ворчал, но больше не выл. Мы без аппетита и почти в полном молчании поужинали, и мама ушла к себе. Я долго ворочалась, но наконец уснула у Коли на плече. И очнулась перед зеркалом. Точнее, словно бы в зеркале. Потому что прямо передо мной стояла та самая девушка с фотографий в том самом платье. Молоденькая, хорошенькая, счастливая, она вертелась, разглядывая себя, как совсем недавно делала я сама. А потом посмотрела мне прямо в глаза, улыбнулась совершенно беззубым ртом и сказала:
– Ты всё равно умрёшь.
Я с воплем кинулась вперёд и проснулась. Тоже с воплем. Вскочил всклокоченный Коля, в комнату вбежали перепуганная мама и Роки. Никак не удавалось восстановить дыхание, а когда я немного пришла в себя, увидела, что мама и жених смотрят на меня с ужасом. Вскочив, кинулась к зеркалу и едва сдержала очередной крик. Всё мое тело было покрыто какой-то белёсой коростой. Не пострадало только лицо, шея, зона декольте и кисти рук. То есть, те места, которые не соприкасались со свадебным платьем. Роки снова завыл.
Прошло три месяца. Мы с Колей поженились, платье он мне купил прекрасное. И ничем не напоминающее то, про́клятое. Правда, свадьбу пришлось перенести: больше месяца я лечилась. Сначала у врачей, а потом, отчаявшись, у той самой женщины, которая умела убирать «эти штуки». Короста, наконец, прошла. И Роки перестал выть в моей комнате. Правда, он там теперь бывает совсем редко, потому что я переехала к мужу. Квартиру мамину батюшка почистил. И только головой грустно покачал, выслушав рассказ о платье.
Через несколько дней после свадьбы Коля предложил съездить на кладбище. К Маше. Он смог её найти. И я почему-то подумала, что так будет правильно. Могильный холмик утопал в цветах. Я положила наш букет у деревянного, но изящного креста и прошептала:
– Спи спокойно, Маша.
Как только мы отошли от могилы, увидели мужчину, который шёл явно к ней. В возрасте, но моложавый. Весь в чёрном. И на лице – непритворная скорбь. Он опустился на колени у Машиной могилы и так застыл. Мы с Колей тихонько ушли.
Через несколько месяцев замуж засобиралась моя троюродная сестра. Как-то она позвонила мне, чтобы рассказать о предсвадебных хлопотах. И со смехом поведала, что на одном сайте среди пользователей ходит байка о свадебном платье-убийце. Якобы, все, кто его покупает, умирают вскоре после свадьбы. А платье снова выставляется на продажу. Я постаралась не выдать охвативших меня чувств и перевела разговор на другое. Сестра ничего не знала о моей истории, мы оставили её в тайне. А история, значит, не закончилась. Но всё, что я могу сделать, – не допустить, чтобы моя сестра купила это платье. Я не допущу. И храни Бог других невест.
Подвезти?
Я люблю ходить пешком. В наш век велосипедов, самокатов и прочих моноколёс – привычка странная, согласна. Но вот так. И раньше, кроме пользы, она мне ничего не приносила. И фигура в порядке, и ноги в отличной форме, и аудиокнижек я на ходу прослушала массу. Но однажды привычка моя чуть не стала роковой.
От электрички до дачи у нас – полтора часа моего неспешного шага. Муж и дети, со всеми сумками и прочим, едут на машине. А я – на электричке, и потом пешком. Всем так удобно. Дорога там хорошая – для тех, кто по обочине идёт. А для машин – не очень, ухаб на яме, яма на ухабе. Поэтому машин мало, и дышу я по пути не выхлопными газами, а нормальным воздухом. Красота и благолепие, в общем.
Однажды я припозднилась. Родные уже давно были на даче, а я закрутилась с работой и сошла на своей станции уже почти в десять вечера. Лето, тепло, не особо и темно. Правда, пешком в такое время я ещё ни разу не ходила здесь, но решила, что вряд ли дорога будет чем-то существенно от дневной отличаться. Хотя муж предлагал приехать и на машине забрать, я не стала изменять привычке. И пошла потихоньку.
Сначала мне почему-то стало некомфортно в наушниках. Точнее, было странное ощущение, что вокруг что-то происходит. Причем, не столько вокруг, сколько у меня за спиной. А я не слышу. И от этого прямо неуютно. И наушники я вытащила. Пошла в тишине. И в темноте практически. Фонарей на этой дороге было маловато. Но у меня рюкзак со светоотражающими наклейками, поэтому идущих сзади машин я не боялась. Да и не было машин-то. А вот страх был. Совершенно иррациональный.
Обычная ухабистая дорога. Вокруг – поля. В небе – звёзды. Тишина. Запах травы. Мирно и пасторально, правда? А у меня откуда ни возьмись – мороз по коже и мурашки размером с кулак. Иду и постоянно озираюсь. Ощущение опасности только нарастает. Но чего бояться? Кого? Ведь ни души вокруг.
Вдруг я услышала шум мотора. Сзади ко мне приближалась машина. Надо же, кому-то захотелось по ухабам попрыгать! Я почему-то остановилась. Водитель, увидев меня, тоже сбросил скорость. Старая белая иномарка, вся какая-то потрёпанная и проржавевшая. Даже марку я не смогла определить, никакого значка на переднем бампере не было. Водитель – молодой вроде парнишка в бейсболке и почему-то в тёмных очках – опустил стекло пассажирского сиденья и спросил громко:
– Подвезти?
Я вежливо отказалась. Он пожал плечами и газанул. А мне почему-то стало еще страшнее, чем было до этого. Обычная машина, обычный вежливый человек. Я пошла дальше, прибавив шагу. И даже стала задумываться о том, чтобы всё же позвонить мужу и попросить его меня забрать. Такой испуганной я себя давно не чувствовала.
За спиной снова послышался шум двигателя. Ну надо же, как популярна по ночам эта дорога! Днями тут часто вообще машин не было. На этот раз я решила не останавливаться, а продолжила энергично шагать. И вдруг услышала:
– Подвезти?
Сердце рухнуло в пятки. Я осторожно повернула голову влево. Так и есть: та же раздолбанная белая иномарка. Тот же парень в очках. Я просипела отказ, подкрепив его активным мотанием головой. Сцена повторилась в точности – водитель пожал плечами и резко рванул с места. А вот я остановилась. Потому что такого просто не могло быть. У дороги нет никаких ответвлений, никаких поворотов. Если бы он развернулся где-то впереди, неминуемо проехал бы мимо меня в противоположную сторону. Если бы доехал до нормального шоссе, просто не успел бы так быстро сюда вернуться. Но я же не дура! Я же его видела! Два раза с интервалом минут в десять-пятнадцать!
Стало совсем страшно. Почувствовала себя героиней какого-то американского хоррора. Где просёлочные дороги и мертвецы. Хорошо хоть поля не кукурузные! Мой высунувшийся было сарказм тут же уполз обратно от знакомого звука. Сзади ко мне подъезжал автомобиль и сбрасывал скорость.
– Подвезти?
И вот тут во мне включалась ипостась, которая оживает редко, но метко. Я её называю «моя внутренняя актриса». Когда мне очень страшно, психика, видимо, делает такое забавное замещение: я – это не я, а вот эта вот мадам. Которая, надо сказать, с честью выводила меня из разных ситуаций разной степени неприятности. И действую я, находясь в этом амплуа, неожиданно для самой себя, экспромтом.
Я повернулась к парню и сказала нараспев:
– Спасибо тебе, сынок, но я сама дойду. А ты – поезжай с Богом!
И начала крестить машину. Когда я перекрестила её в третий раз – машина исчезла. Просто словно её не было. Ни её, ни водителя. Дорога, звёзды, поля и я. Больше никого.
Нервы не выдержали. Я быстро позвонила мужу и велела мчаться мне навстречу. Он перепугался и тут же прыгнул за руль. А мне пришлось вспомнить навыки бега. Потому что страшно было так, что неторопливый шаг больше не подходил. И я втопила, как могла. Увидев впереди свет фар, сначала чуть не померла от страха. Но это оказался муж. К счастью. Который поставил рекорд скорости при езде по рытвинам.
По пути на дачу я всё ему рассказала. Уж не знаю, поверил он или нет, но сказал, что с пешими моими прогулками по этой дороге пора заканчивать. И я не возражала. Более того, я вообще закончила с пешими прогулками вдоль дорог. Не знаю, что это был за призрачный вежливый водитель, но ещё одной встречи с ним я точно не хочу.
Мама из Телеграма
Телефон блямкнул. Володя автоматически глянул на экран. Телеграм радостно сообщил ему, что «Мама снова в Телеграм». Со смайликом или как это у них называется.
Володя сглотнул. Он совершенно точно знал, что причина этого страшно-нелепого сообщения – его собственная недальновидность. И что его мама уже давно пребывает в местах, в которых мессенджеров не предусмотрено. Просто неиспользуемые телефонные номера сотовые операторы передают другим абонентам. Бывший мамин номер кто-то купил и теперь поставил у себя Телеграм. А если бы Володя за него платил, такого казуса не случилось бы. Но телефонный номер – это последнее, о чем он думал, когда мама умерла.
Уходила она долго и в муках. Отношения у них всегда были очень больными, да и вообще мама отличалась не самым милым характером. Поэтому в последние дни и часы с ней рядом был только единственный сын и медперсонал частной клиники, куда он её положил. Несмотря на мощное обезболивание, мать кричала. Изрыгала проклятья. Плевалась и пыталась ударить, укусить, если он подходил. Когда стало понятно, что конец близок, кто-то предложил Володе позвать священника, чтобы причастить, соборовать и что-то ещё такое сделать – Володя не разбирался, поскольку верующим не был. А мать крестик носила. Поэтому священника он позвал. И тут же об этом пожалел.
Когда батюшка в облачении зашёл в палату к матери, она издала такой вопль, что, казалось, полопаются лампочки в плафонах. Володя побледнел, молоденькая медсестричка выронила из рук лоток со шприцем и ампулами. Священник тоже несколько смешался, но ненадолго. Наверное, и не такое видел. Поэтому степенно и спокойно приступил к своим обязанностям. Однако что-то не срасталось. Володя представления не имел, как должен происходить процесс соборования, но то, что он видел, больше походило на сеанс экзорцизма, как это показывали в фильмах ужасов. В какой-то момент он понял, что близок к обмороку, и священник, словно почувствовав это, махнул ему на дверь, иди, мол. Вслед Володе неслось: «Тварь! Всё из-за тебя! В муках тебя зачинала, в муках рожала, в муках оставляла, в муках теперь подыхаю! А ты живешь и радуешься! Ненавижу!».
Когда священник вышел из палаты, Володя узнал, что мама так и не исповедалась, и не причастилась. Батюшка выглядел несколько смущённым и виноватым, сказал, что сделал всё возможное. Да Володя его и не упрекал, за что бы? Тем более, что тут же по коридору застучали шаги – врач, медсестра, реаниматолог. Все ворвались в палату, Володе велели оставаться в коридоре. Через полчаса всё было кончено.
Все эти воспоминания навалились разом, забили горло ужасом так, что не вздохнуть. Но Володя продышался. И вылез в Телеграм, чтобы удалить раз и навсегда и чат, и номер. Однако там его поджидал неприятный сюрприз. Потому что на аватарке контакта, обозначенного как «Мама», стояло фото. Мамы. То самое, которое он собственноручно увеличивал для похорон. И перевязывал чёрной лентой. Вот это фото с чёрной лентой и смотрело на него с экрана телефона.
Пока Володя соображал, как такое может быть, телефон ожил. Точнее, ожил телеграмовский чат с «мамой». Сначала под именем появились слова «Печатает…». А потом – текст: «Ну что, тварь, свел мать в могилу и радуешься? Рано ты радуешься, сынок! Мама с тобой ещё не закончила!». Володя прочёл, судорожно всхлипнул, и мир померк.
Возвращение в реальность оказалось болезненным. Когда Володя потерял сознание, он стоял. И упал с высоты собственного роста, крепко приложившись об пол и головой, и спиной, и вообще всей задней частью себя. Голова болела, спина ныла, состояние физическое было не очень. Но ещё хуже – моральное. Потому что, придя в себя, Володя тут же вспомнил, из-за чего, как тургеневская барышня, лишился чувств.
Малодушно решив, что потом подумает, что с этим делать, Володя пошёл в душ. Крепкие струи воды немного его взбодрили. Голову отпустило, спина тоже отошла. Теперь – за кофе. Кофемолка, турка и одуряющий аромат. На душе немного посветлело. И мозг заработал активнее. Чего он так испугался-то в самом деле? Говорят, нынешние мошенники и не такое могут при владении компьютерными технологиями. Надо спасибо сказать, что они мамин голос хотя бы не сгенерировали – Володя и про подобное что-то слышал.
Ровно на этой мысли в комнате зазвонил мобильник. Володя хмыкнул – прямо как в фильме ужасов. Только подумаешь про звонок мёртвого человека – тут же звонит телефон. Точнее, этот самый мёртвый человек звонит. Володя пошёл за телефоном, но, взяв его в руки, подавился хмыканьем. Потому что вызывал его абонент, забитый в списке контактов как «Мама».
Внезапно вместо страха накатила ярость. Да как они смеют так над человеком издеваться? Сейчас он им все выскажет! Володя нажал на приём вызова и заорал в трубку:
– Если вы, уроды, не перестанете мне звонить и писать, я вас найду! Я вас из-под земли достану и собственными руками задушу!
А в ответ совершенно маминым голосом, спокойно и с усмешечкой так:
– Из-под земли-то ты меня достать можешь. А вот душить бессмысленно, я мёртвая. Но соскучилась по сыночку. Жди меня в гости, Юшка. Скоро.
Трубку повесили. Володя подумал, что ему хочется снова лишиться чувств. Всех грёбаных чувств. Потому что либо происходило что-то невозможное. Либо кто-то решил над ним так жестоко поизмываться. Но кто и почему?!
Впрочем, про врагов и недругов можно подумать потом. Сначала Володя решил попробовать решить технический вопрос. Взял свой паспорт, нашёл в коробке с документами мамино свидетельство о смерти. И пошёл в салон сотовой связи. Там его ждало жёсткое разочарование. Две молоденькие девочки, выслушав его историю, испуганно заговорили, что ничем помочь не могут. Они ничего не знают и не решают, они только выдачей и регистрацией симок занимаются. Ему надо звонить по горячей линии. Злой Володя прямо из салона и позвонил. И тоже получил отказ. Он всем, и девочкам из салона, и девушке на линии, объяснял одно и то же. У мамы был номер, мама умерла, а теперь ему пишут гадости с её бывшего номера. Как узнать, кто стал его новым владельцем? Выяснилось, что никак. Впрочем, телефонная девушка посоветовала ему написать заявление в полицию. Только по их требованию оператор мог раскрывать данные владельца номера.
Володя решил пройти этот путь до конца. Он зашёл в районное отделение и написал заявление. Точнее, попытался написать. Но не получилось. В дежурной части его выслушали, дали бланк. И попросили показать оскорбительную переписку – желательно было прикрепить скрины. Однако в телефоне не оказалось ни последнего входящего от «мамы», ни её чата в Телеграме. Володя вытаращил глаза, полицейские смотрели вопросительно. Скомканно извинившись и промямлив, что произошло недоразумение, несостоявшийся заявитель позорно сбежал.
Володя шёл по улице и понимал, что мёрзнет жарким июльским днем. От ужаса. Если раньше он все же склонялся к человеческим проискам, то теперь приходится думать, что это что-то потустороннее, да? Иначе как исчезли данные с его телефона? Впрочем, по зрелом размышлении Володя пришел к выводу, что дистанционно удалить информацию можно и с телефона, и уж тем более из Телеграма. Это снова возвращало его к непотусторонней теме: мошенники или враги. Правда, два маленьких нюанса мешали вернуться окончательно. Во-первых, фото. Его видели, по сути, только он и фотограф, который увеличивал. Потому что даже поминок Володя не устраивал – на них некого было позвать. И крест на маминой могиле до сих пор стоял без фото. А сама фотография была заперта в маминой квартире – после похорон Володя не был там ни разу, а прошёл уже почти год. Так где злоумышленники взяли эту фотографию, чтобы поставить на аватарку?
Во-вторых, обращение. Голос ладно, могли как-то подделать, технологии есть. Хотя и это сомнительно, мама практически ни с кем не общалась, образец её голоса найти было бы почти невозможно. Но вот «Юшка»… Это было обращение из Володиного детства. Бабушка – мамина мама – ласково звала его Володюшкой. Мама ласково не звала никогда и никак. Она ласковое «Володюшка» сократила до мерзкого «Юшки». И звала сына дома этой неприятной кличкой. Но не при людях. Так откуда об этом узнали звонившие?
Телефон в кармане завибрировал, Володя непроизвольно дернулся. Доставать? Было не по себе, но жаркий июльский день и много людей вокруг несколько снижали напряжение. Володя достал мобильник, «оживил» экран. И его чуть не стошнило. Чат с «мамой». Сообщение: «А теперь – селфи!». И фото мамы в гробу. Сделанное в режиме ночной съёмки. И так, словно камера была вмонтирована изнутри в крышку гроба.
Володя не выдержал. Да, он взрослый мужик, финансовый аналитик в крупной компании, крепкий физически и морально. Но это – чересчур. Мобильник полетел на асфальт и был растоптан до состояния стеклянно-металлического крошева. Брезгливо взяв «останки» телефона, Володя выбросил их в урну. Сегодня у него был первый отпускной день, который он планировал провести совсем иначе. А завтра предстоял вылет на отдых в горы. Но, видимо, планы придётся корректировать. И Володя решительно толкнул дверь первого попавшегося салона связи.
Он пришёл домой с новым телефоном и новым номером. Благо, все контакты давно были в цифровом хранилище, так что с этим проблем не возникло. Друзей у него не имелось, но паре приятелей и двум десяткам коллег и нужных людей Володя разослал сообщение, что это его новый номер. К счастью, «мамы» в Телеграме не было. Хотелось надеяться, что и не будет, но Володя уже принял решение. Да, прямым путём узнать данные нового владельца не вышло. Но кто сказал, что не существует обходных путей?
Через несколько часов, облегчив свой банковский счет на внушительную сумму, Володя получил информацию о владельце номера. И завис. Потому что владельцем номера числилась его мама. Оказалось, что номер заблокирован, поскольку его никто не оплачивал скоро год как. То есть, ни с него, ни на него не позвонить. Но новым владельцам его почему-то до сих пор не передали, сбилось что-то в системе что ли. Так что – номером владеет мама. До сих пор. И, судя по происходящему, владеет не только в переносном смысле.