Карманный Лес

Т: Я никак не могу понять, мы уже выходим из Леса На Границе или еще заходим в него?

Э: О, это верный признак того, что мы В нем.

Т: Вам виднее, Ваше Величество. Но разве мы здесь еще не закончили?

Э: Это как посмотреть. Я готова двигаться дальше, но кажется просто так отсюда не выйти.

Т: Это была ловушка?!

Э: Ну что за подозрения! Вовсе нет. Просто законы границ. Нельзя пересекать их просто так туда-сюда. И если так подумать, в этом есть смысл – нечего шляться без дела.

Т: Очень мудрое утверждение, Ваше Величество. Но мы же не шляемся – у нас королевский смотр! И как нам его продолжить?

Э: Давай посмотрим… О! Видишь башню? Думаю, выход где-то там!

Т: Вы думаете или знаете?

Э: Трикс, не будь занудой! Пойдем посмотрим.

История

Я просыпаюсь и открываю глаза. Вокруг все серое – грубые каменные стены, закопченные балки теряются в тенях. Свет проникает в помещение через окно, и он тоже серый. Лежать на жесткой лавке неудобно, и я встаю. Подхожу к окну. Нет ни стекла, ни рамы, просто проем в сумерки. Кажется, я нахожусь в башне. В башне, окруженной высокой каменной стеной. Перед стеной пустой мощеный камнем двор. За стеной холмистая пустошь, заросшая грубой травой и мелким колючим кустарником. Вдалеке горизонт терзает цепочка горных пиков. Низкое небо устлано серыми тучами так, что не понятно: утренний это сумрак или вечерний. Возможно, тут всегда так.

Я оглядываюсь и вижу деревянную винтовую лестницу, проходящую через центр круглой комнаты. Больше тут нет ничего, только голая лавка, на которой я проснулась. Путь наверх и путь вниз выглядят одинаково не привлекательно. Но надо куда-то идти. А кстати, почему надо? Ответа я не знаю, но меня одолевают противоречивые чувства. С одной стороны, вокруг разлиты тишина и покой, как будто серость дарит мне давно желанное отдохновение. С другой стороны, где-то в районе сердца тикают часы: количество ударов ограничено, задано, отмерено…

Мне хочется осмотреться, и я поднимаюсь наверх. Еще одна круглая комната, но здесь окна больше и выходят на четыре стороны. Хотя первое, что я замечаю, это дверь, в которую упирается следующий виток спирали лестницы. Автоматически я продолжаю подниматься, останавливаюсь перед дверью – она закрыта. Тяжелая такая дверь из темных досок, окованная сталью. Дверная ручка в виде крыла. Нажимаю ее – заперто. Дверь не поддается ни на меня, ни от меня.

Ладно, спускаюсь и обхожу окна. Я и правда в круглой башне. Стена тоже замыкается в круг, и прохода в ней нет. Во дворе с невидимой прежде стороны обнаруживается небольшой круглый пруд с зеркалом черной воды. У пруда растет полу-облетевшая осенняя ива. На поверхности застыли крапинки листочков.

За стеной же, куда ни посмотри, все та же пустошь, завораживающе бескрайняя. Там, где на горизонте нет гор, земля сливается с небом. Спокойно, но слишком пусто.

– И что же мне делать? Куда идти? – спрашиваю я сама себя, не ожидая ответа. Но получаю его.

– Пути два, наверх или наружу, – тихий шипящий голосок принадлежит пауку, сидящему на ступеньке винтовой лестницы на уровне моей головы.

– Простите? – Со мной заговорил паук. И почему я не удивлена? Может быть, потому, что проснулась в загадочной башне посреди серых пустошей?

– Я сказал, что пути два, – Паук говорит еле-слышно, но он такой большой – почти с ладонь – что я не отваживаюсь подойти ближе. – Наверх, в дверь. Или за стену. И на твоем месте, я бы выбирал поскорее.

– Но дверь наверху заперта.

– Да, это так.

– И в стене нет прохода. Она слишком высокая, чтобы перелезть.

– С тобой не поспоришь! – Голос паука ухмыляется.

– Ну и зачем мне что-то выбирать, если я не могу воспользоваться своим выбором?! – Мою грудь вдруг сжимает какое-то новое чувство. Страх? Да, это он. Но не перед пауком – перед отмеряными ударами сердца.

– С чего ты решила, что выбор должен быть прост? – спрашивает паук. Мне кажется, или он подрос?

– Ты… ты поможешь мне? – Слова вырываются сами собой.

– Помогу, – отвечает паук и прыгает.

Он прыгает прямо мне на грудь и при этом вырастает до невероятных размеров. Внутри взрывается боль, я отшатываюсь и… выпадаю в окно. Как так?! Я же стояла далеко… Не важно, сейчас умру… Больше я ни о чем не успеваю подумать.

Я просыпаюсь и открываю глаза. Вокруг меня танцует свет. Сощурившись, я осматриваюсь. Солнце блестит на поверхности пруда, играя рябью между водяными лилиями. Я невольно улыбаюсь. Подо мной зеленая шелковистая трава. Я сажусь и чувствую необычайную легкость, как будто здесь меньше гравитация. А может это просто от свежего напоенного зеленью воздуха и невероятно синего неба.

Башня стоит тут как тут, совсем рядом. Только теперь я смотрю на нее снизу вверх. Стены заросли мхом. На крыше видна каменная лестница, уходящая в небо. Та же ива у пруда, только нарядно-серебристая. К сожалению, стена вокруг башни тоже осталась на месте: высокая и неприступная.

Я поднимаюсь и иду к башне. Вот и вход – простая арка. Нижний ярус пуст – круглая комната без окон с лестницей посередине. Поднимаюсь и попадаю в комнату с одним окном и лавкой. Нет, вовсе не лавкой – широкой кроватью с балдахином и на вид уютной постелью. У окна стоит круглый столик. На нем кувшин с каким-то бордовым напитком, хрустальный бокал и большой серебряный ключ с головкой в виде крыла. Ключ? С крылом?! Я хватаю ключ и бегу вверх по лестнице…

Она сломана – дальше третьего этажа не подняться. Дверь призывно украшает стену в двух метрах над головой.

– Как же так? – вырывается у меня.

– Все правильно, – отвечает сидящая на подоконнике большая черно-желтая бабочка.

– Это снова ты? – довольно глупо спрашиваю я и невольно прижимаюсь к сохранившейся части лестницы.

– Да, – Бабочка шевелит крыльями, но и только.

– Зачем ты меня убил?

– Я обещала тебе помочь, – говорит бабочка голосом паука, – и я помогла. Ты нашла ключ.

– Но не могу его использовать – снова, – фыркаю я.

– Это все казуистика, – не вполне понятно замечает бабочка. – Ты можешь. И даже понятно, как. Надо только вернуться. Но ты, кажется, не поняла, что я дала тебе оба ключа.

– Нет, – признаюсь честно. – Впрочем, я не пробовала искать в траве у озера.

– У озера – да, но не в траве. – Бабочка взлетает. – Придется еще подсказать.

Я сжимаюсь от страха, но бабочка вылетает в окно. Следя за ней взглядом, я вижу вокруг башни за стеной нарядное лесное море. Заросшие соснами холмы тянутся до горизонта. Вдалеке видно довольно большое то ли озеро, то ли разлив реки, вьющейся по низинам. Красиво! Но если вдуматься, не менее пустынно, чем в прошлой версии башни.

Я спускаюсь в комнату с кроватью, подхожу к столику и нюхаю жидкость в кувшине. Это вино. Судя по запаху, хорошее – Карменере, откуда-нибудь из Центральной Долины. Может, напиться, забраться в постель и выспаться на год вперед?

Сердце чувствительно бьет о ребра, напоминая о своем сроке. Дрожащей рукой я наливаю вино в бокал. Нет, я не буду напиваться. Просто глотну для храбрости.

Вино нежной горчинкой раскатывается по языку и проскальзывает в горло. Приятно… Нет! Легкое жжение в одно мгновение перерастает в оглушающую боль.

– Яд! – хриплю я, царапая занемевшее горло. Чертова бабочка! Как?!

Я просыпаюсь и открываю глаза. Вокруг знакомо серо. А ногам незнакомо мокро. Внезапная паника подкидывает меня, вскакиваю. Я проснулась на самом берегу пруда, холодного и черного пруда, усеянного засохшими ивовыми листочками. А ноги мои были в воде. Сейчас с пижамных брюк стекает вода и скапливается в стылые лужицы на каменной плитке. Босиком на камнях холодно. Тут вообще холодно.

– И что все это значит? – кричу я, обращаясь к башне и своему жестокому помощнику.

– Ну, берешь второй ключ? – вопрошает паук с ветки ивы.

– Какой к черту… – начинаю я и замолкаю. Ключ – это подсказка, а подсказка – это ключ. Второй раз я просыпаюсь именно на берегу пруда. Почти что в пруду.

– Выход за стену в пруду? – спрашиваю я.

– В самой глубине. – Теперь паук звучит самодовольно.

– Значит, теперь я могу сделать выбор, – размышляю я вслух.

– Да, уже самое время.

– Но как мне выбрать? Что ждет за дверью? А что за стеной?

– Ты уже все видела, – почти неслышно бормочет паук и начинает уползать к трещине в морщинистом стволе ивы.

– Эй, постой! – кричу я, шлепаю мокрыми ногами по камням к островку сухой земли вокруг дерева… Но поздно, паука уже нет.

– Что я видела? Что? – Серая башня игнорирует мой отчаянный стон.

Что ж, надо что-то делать. Открыть дверь ключом гораздо проще, чем прыгать в пруд, да еще и на самую глубину. Выйдя в дверь, я попаду на крышу башни. Там каменная лестница, которая ведет… в никуда. К небу? На небо? Как-то это слишком метафорично. За стеной хотя бы есть холмы, кусты, горы. А может быть лес, река, озеро. И что я там буду делать, на этих пустынных просторах?

– Жить… – эхом в голове откликается пруд.

– Если уж жить, то приятнее в солнечной и зеленой башне с уютной постелью. – бормочу я.

– Как хочешь…

Я иду к башне и поднимаюсь на самый верх. Ключ у меня в руке. Он точно подходит к двери. Возьми и открой. Поднимись по дюжине каменных ступеней. Шагни в небо. Это так просто. Проще всего. Грудь сжимает уже привычная боль. Рука сама несет ключ к замочной скважине, вставляет его…

И оставляет там. На одном дыхании, перепрыгивая через две ступени я несусь вниз. Лестничная спираль кружит голову. Вылетаю из башни и с разбегу прыгаю в пруд, в самый центр черного зеркала в трещинах листьев.

Холодно, нечем дышать, грудь болит… Темно, так темно…

Я просыпаюсь и открываю глаза. Надо мной смутный силуэт в белом. Слышно ритмичное электронное пиканье. Почему-то оно успокаивает. Тут гравитация выросла раз в десять – пошевелиться решительно невозможно. Но и не хочется – лежать удобно. Мне тепло.

– Приходит в себя, вот и хорошо, – Спокойный женский голос.

В поле зрения появляется вторая фигура в белом… Врач, два врача в белых халатах.

– Ты молодец, теперь все будет хорошо, – говорит мужчина с добрым лицом за курчавой бородой. – Кризис миновал.

Миновал, думаю я. Кризис миновал. Эти слова никак не хотят складываться в смысл. Но я отчетливо понимаю, что сделала правильный выбор.

Чаинки

Т: Вы были правы, Ваше Величество! Башня стала выходом.

Э: Ну конечно, я была права – это же мой Карманный Лес. Как иначе?

Т: Но есть же та Комната у Топи. Вы говорили…

Э: Ох, не напоминай! А ведь туда тоже придется зайти!

Т: Может, не надо?

Э: Надо, Трикс, надо. Но не сейчас. Сейчас башня перенесла нас в Многоликий Город.

Т: А, так это он! Мне показалось, что тут слишком… как бы это сказать… обыденно. Обыденно для Многоликового.

Э: Просто один из ликов. А тебе не кажется странным, что дождь не идет?

Т: Как это, не идет? Вот же он… А…

Э: Вот именно. Дождь есть, но он не идет. Что же тут происходит?

История

Приближались сумерки, и время стало замирать. Стих ветер, оставив полуголые ветки с редкими бурыми листьями вытянутыми на юго-восток. Стихло шуршание пожухлых камышей, замолкли отголоски недалёкого Города. Остановились ручейки и мутными зеркалами застыли лужи. Последним, как всегда, загустел и замер воздух, вморозив в себя дождь. Вэл искренне полагала, что если бы не воздух, дождь продолжал бы падать, двигаться вместе с ней, вопреки неподвижному времени. И сейчас, пробираясь сквозь сумрак и оставляя за собой коридор в завесе ледяных капель, она почти слышала их живую мольбу: «Пустите нас, освободите!». К сожалению, Вэл ничем не могла помочь дождю. Вообще-то, было только одно волшебство, которое она умела делать: когда с востока наползали вечерние сумерки, ей удавалось остановить время для всего мира, кроме себя самой. Ну и, видимо, несчастного запертого дождя.

Поначалу было очень весело: делать что угодно и сколько угодно! Некоторые предметы позволяли забрать себя в остановившееся время, и Вэл часами читала книги, гуляла по городу и по музеям, даже готовилась к экзаменам и списывала ответы… Только выспаться не получалось. Стоило ей заснуть, как время тут же пускалось течь с нормальной скоростью. Насытившись простыми радостями жизни, Вэл стала искать другие проявления волшебства вокруг себя, но ничего не нашла. Она и её дар править сумерками были уникальны – и абсолютно одиноки. Ещё спустя некоторое время Вэл поняла, что этот дар не давал ей вообще ничего, кроме бесконечных поводов для одиночества. Она не стала умнее, красивее или сильнее. Мысль о супер-геройстве и спасении мира разок забрела ей в голову, но не нашла, за что зацепиться, и трусливо ускользнула в небытие.

Со временем, или без него, но со всем можно свыкнуться. И Вэл свыклась со своей бесполезностью. Она жила одна, а с людьми предпочитала общаться тогда, когда они превращались в застывшие статуи. Особенно ей нравилось, играя со временем, ловить их со смешными выражениями лиц, а потом гадать, что значит та или иная гримаса. Когда лицо неподвижно, не так просто отличить смех от оскала, зевок от крика… Впрочем, по прежней жизни Вэл помнила, что и при подвижном лице это не всегда просто. Иногда, когда ей становилось грустно, она заглядывала в маленький бар рядом с метро. Там за стойкой работал молодой парень, помладше её. Вэл не знала его имени, но он был её любимцем, поскольку «умел» застывать с совершенно неподражаемыми физиономиями. С точки зрения Вэл они были знакомы уже несколько лет, и уже несколько лет он без труда поднимал ей настроение.

А когда тоска подступала особенно близко, Вэл сбегала из Города и приходила на берег моря. Здесь, где бесформенный каменный пляж зарывался в подгнивший тростник, у заброшенной и покосившейся рыбачьей избушки можно было, растягивая сумерки, вообразить, будто она тут ни при чём – просто так устроен мир. В этом мире всегда полутень, и тишина, и она, и, может быть, кто-нибудь ещё… Сегодня Вэл не просто ушла из Города, а сбежала, мечтая никогда не возвращаться. Мечта была глупая – она прекрасно знала, что вернётся, никуда не денется. Но в эти сумерки, привычно проскальзывая под прилавком у ног застывшей во времени продавщицы, чтобы аккуратно набрать с полок еды, она заметила мышь. Нет, Вэл не боялась мышей и брезгливости по отношению к ним не испытывала. Но ей вдруг представилось, как эту мышь замечает продавщица. Она завизжит, или хотя бы отскочит, тогда мышь заметит кто-то из посетителей, весть дойдёт до санитарной комиссии и магазин закроют. Всех продавщиц уволят, а ту, что заметила злополучную зверушку ещё и подвергнут жестокому общественному порицанию. Они останутся без работы, с детьми и пьяными мужьями на руках. Будут от отчаянья кричать на детей и на мужей, и у первых будут психические травмы, а у вторых – сердечные приступы. А вон та старушка больше не сможет покупать здесь хлеб и масло, а вон тот старичок – свой творог в маленьких дешёвых банках. Других магазинов они не знают, да и ходить далеко, и им придётся либо надрываться, либо умереть с голоду. А хозяину магазина предъявят уголовное обвинение и повесят на него вину за все отравления в окрестностях за последний год, и он от ужаса покончит с собой, оставив жену и маленькую дочку.

Всё это промелькнула перед мысленным взором Вэл за несколько мгновений, и она подумала: может, убрать отсюда мышь? Выкинуть её на улицу, подальше от магазина, пока никто не видит? Уж это она может! Но вряд ли эта мышь здесь единственная. Что же – переловить их всех? Но она же не кошка… Или когда магазин закроют, таскать еду для ходивших сюда прежде стариков? Но их же не мало, да и не знает она, где они все живут! А что делать с продавщицами и их семьями? Надеяться, что хозяин магазина решит вешаться в сумерках, и перерезать верёвку? И если уж на то пошло, как быть со всеми бедными, старыми и немощными в других районах города? Так много вокруг несчастных мелочей! И ведь во всех этих мелочах она может помочь! Или не может? Но ведь должна! Или не должна? А может просто так и остаться в вечных сумерках, ничего не решая? Но когда-то ей понадобиться уснуть…

В панике и ужасе Вэл выскочила из магазина и понеслась прочь, как будто за ней гнался кто-то, кроме её собственных мыслей. Как будто ей и правда не хватало времени. Уже за пределами Города она поняла, что запыхалась, как никогда прежде, что устала продираться через дождь, что слёзы кончились. Остановилась, закрыла воспалённые глаза и принялась натужно вдыхать неподвижный воздух, прислушиваясь к тайным жалобам дождя. Потом наклонилась к капельной завесе перед собой и оставила в ней отпечаток своего лица: высокий лоб, вздёрнутый нос, полные губы… Отёрла с лица ожившие, выпущенные на свободу капли. Ожившие… нет, уж в чём она не виновата, так это в том, что не в состоянии спасти от плена времени весь дождь. Так ведь?

Вэл привычно шла к морю, к заброшенной избушке. Сумрак клубился вокруг неё, тишина укутывала так нежно, словно пыталась спрятать от жутких мыслей. Мокрые ветви завораживающе расчерчивали мрачное небо. Вэл пробиралась сквозь дождь, сквозь звонко потрескивающие под её руками кусты, по лопающимся под ногами зеркалам луж, и её любимый сумрак принимал её в себя, растворял постепенно ужас, отодвигал на неопределённый срок любое решение. «Я люблю тебя. Я подарю тебе столько времени, сколько тебе понадобится,» – шептал ей сумрак, и она ему верила. Только снова почему-то стали течь слёзы, с неотвратимым спокойствием, тихо-тихо.

Из-за зарослей прибрежного можжевельника выглянуло подёрнутое неподвижной рябью море, сухие камыши, лёгкий туман, зависший над галькой, и покрытый мхом угол избушки. Вэл замерла: сквозь щели под крышей просвечивали тёплые оранжевые отблески, будто кто-то развёл в избушке костёр. Отблески играли на мокрых досках крыши и вспыхивали на застывших дождевых каплях. Костёр горел. Вэл механически, как во сне, пошла вперёд, обогнула можжевельник. Сквозь щели в двери костёр был виден ещё четче, и он на самом деле горел. Затаив дыхание, Вэл толкнула дверь.

Лицом ко входу, отделённый от неё костром, на грязных досках пола сидел пожилой мужчина: черные брюки, белая рубашка, чёрная куртка, белые волосы, чёрные усы. Он грел руки у костра и внимательно смотрел на неё. Очевидно, что он был вне потока времени, как и она.

– Кто вы? – хрипло спросила Вэл, с трудом вспомнив, как произносятся эти простые слова.

– Я – инспектор, – спокойным басом ответил мужчина.

– Инспектор? Вы инспектируете? Меня? – Что-то такое исходило от этого мужчины, что к Вэл стремительно возвращалась, казалось, почти позабытая способность шевелить языком, произносить слова вслух.

– Сложно было догадаться? Да, вас, – улыбнулся Инспектор. – Заходите, погрейтесь у костра.

Вэл вошла прежде, чем осмыслила этот завуалированный приказ. Постояла, потом тоже села на пол. Удивление постепенно сменялось жгучим любопытством, но она никак не могла сформулировать ни одного вопроса.

– Вы ведь думали, что одна обладаете какими-то особенными способностями? – скорее риторически спросил мужчина. Кажется, он читал её мысли. Впрочем, может, это его особая способность.

Вэл кивнула.

– Это не вполне так. – Инспектор протянул руку, прямо из воздуха достал сухую ветку и подбросил её в огонь. – Вас выбрали, дали вам вашу способность, а дальше пошёл испытательный срок. Вас испытывали, и сегодня, наконец, вы постигли ту истину, по достижении которой испытание считается законченным: в мире столько горя и страдания, что помочь всем невозможно. Так?

Вэл нахмурилась:

– Ага. Только дурацкая какая-то истина…

– Ну знаете! – Инспектор неожиданно встал, и Вэл автоматически тоже вскочила. – Если вы ещё не постигли, так я могу попозже прийти!

– Постигла! Я постигла! Честное слово! – неожиданно растеряв всю хрипоту из голоса, воскликнула Вэл. Она испугалась, что Инспектор уйдёт и бросит её на пороге всего волшебного и необычного.

– То-то же, – сухо бросил Инспектор, усаживаясь обратно. Не похоже было, что он и правда собирался уйти. – Так вот, по постижении Истины, вы переходите на новый уровень, вам открывается тайна смысла ваших способностей и даются некоторые дополнительные умения. В вашем случае, было решено предоставить вам контроль над животными, поскольку вы проявили прискорбное пренебрежение общением с людьми. А также умение уводить с собой во вневременные сумерки некоторых избранных живых существ. Это понятно?