- -
- 100%
- +
Первое сентября. День знаний. В России этому дню придавали какое-то сакральное значение. Я стоял на линейке перед школой «Парус». Здание школы впечатляло: современное, с большими окнами, оно возвышалось над поселком как корабль. Вокруг меня было море цветов – гладиолусы, астры, розы. Девушки с огромными белыми бантами, парни в костюмах, которые им были явно велики. Играла громкая музыка, кто-то читал стихи в микрофон.
Я стоял в стороне, засунув руки в карманы брюк, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Моя форма отличалась от остальных – пиджак был более приталенным, европейского кроя, а шарф, небрежно наброшенный на шею, вызывал косые взгляды. «Чужак», – читалось в глазах окружающих.
После официальной части я долго петлял по коридорам, выкрашенным в приятный персиковый цвет (хотя мне он казался тошнотворным), не решаясь открыть дверь в свой новый класс – 11 «А». Наконец, собрав всю волю в кулак, я нажал на ручку. Шум в классе мгновенно стих. Двадцать пар глаз уставились на меня. Учительница литературы, Тамара Васильевна, женщина с высокой прической и добрым лицом, улыбнулась:
– А вот и наш новый ученик. Ребята, знакомьтесь. Это Павел, он приехал к нам из Франции. Прошу любить и жаловать.
В классе повисла тишина, а затем с задней парты раздался сдержанный, но отчетливый смешок:
– Лягушатник, что ли?
Я почувствовал, как кровь приливает к лицу. Но тут я увидел её. Девушку за второй партой у большого окна. Солнечный свет падал на её волосы, превращая их в расплавленное золото с рыжим отливом. Она не смеялась. Она смотрела на меня с любопытством и какой-то удивительной теплотой. Она отодвинула свой рюкзак со свободного стула и широко, по-детски непосредственно улыбнулась. Жестом, полным дружелюбия, она пригласила меня сесть рядом.
Я прошел через класс, чувствуя спиной взгляды, и опустился на стул. Весь оставшийся урок, пока Тамара Васильевна рассказывала о «Грозе» Островского, я ничего не слышал. Я краем глаза подглядывал за соседкой. Она что-то рисовала в тетради на полях – какие-то завитушки, цветы. Ее профиль был утонченным, нос – чуть вздернутым, с россыпью веснушек. А глаза… Когда она на секунду повернулась ко мне, я утонул. Они были цвета морской волны в шторм – глубокие, зелено-синие, в которых, как мне показалось, плескалась сама вечность. Если до этого момента я считал любовь с первого взгляда выдумкой сентиментальных романистов, то 1 сентября 2006 года, в душном классе на краю России, я понял, как глубоко ошибался.
Звонок прозвенел неожиданно резко. На перемене моя новая соседка повернулась ко мне всем корпусом.
– Привет. Я Кристина. Странно, я по своей наивности и стереотипами полагал, что в России девушек зовут только Наташами или Еленами.
– Привет, – мой голос предательски дрогнул.
– Я… Паша.
– Ха-ха, Паша! – рассмеялась она, и звонкий звук ее голоса показался мне самым прекрасным аккордом, который я когда-либо слышал.
– Не обманывай. Тамара Васильевна сказала, ты из Франции. Значит, Поль? Или Паоло?
– Вообще-то, Паоло, – поправил я, чувствуя, как заливаюсь краской до ушей. Отец назвал меня на итальянский манер в честь своего деда. – Красиво, – она серьезно кивнула.
– Но послушай доброго совета. Паоло ты будешь у себя во Франции, в Париже или где ты там жил. Без обид, конечно, но здесь, в «Парусе», это… не очень приветствуется. Могут засмеять. Парни у нас простые, резкие. Лучше будь Пашей. Своим.
Я посмотрел на нее. В ее словах не было издевки, только забота.
– Спасибо за консультацию, – фыркнул я, пытаясь сохранить остатки парижского достоинства, хотя внутри был готов согласиться на любое имя, лишь бы она назвала его еще раз.
– Обращайся. Но только в самых крайних случаях, – подмигнула она и достала из сумки яблоко.
– Хочешь? Антоновка, из своего сада.
Я взял яблоко. Оно было теплым и пахло осенью. После этого нелепого и прекрасного разговора моя жизнь окончательно и бесповоротно разделилась на «до» и «после». Я еще не знал, что эта рыжеволосая девушка с глазами цвета моря станет моей главной тайной, моим счастьем и моей самой большой болью.
Первые недели сентября пролетели незаметно. Школа «Парус» оказалась местом контрастов. Здесь учились дети местной элиты – владельцев заводов, чиновников, бизнесменов, поднявшихся в «нулевые». У многих были новейшие телефоны-раскладушки Motorola или слайдеры Samsung, они обсуждали поездки в Турцию и новые шмотки. Я держался особняком. Моим убежищем стала библиотека и, как ни странно, кабинет информатики.
Именно там я познакомился с Ваней, который оказался моим одноклассником. Это случилось на второй неделе. Я сидел за компьютером, пытаясь найти французские новости в медленном школьном интернете, когда рядом плюхнулся худой парень в очках с толстой оправой.
– Слышь, француз, – сказал он без предисловий. – Ты шаришь, как обойти блокировку админа? Хочу WarCraft поставить, а этот гад закрыл доступ.
Глава 3. Алиса
Дорога от школы до дома заняла вечность, хотя идти было всего ничего. Ноги, обутые в бабушкины «счастливые» туфли, казались ватными, налитыми свинцом. Я брела по идеально вымощенным тротуарам поселка «Семь Морей», не замечая ни аккуратно подстриженных туй, ни кованых фонарей, которые так любила разглядывать раньше.
Добравшись до родного крыльца, я почувствовала, что у меня нет ни сил, ни малейшего желания ни с кем разговаривать. Я помнила, что обещала перезвонить Соне – она наверняка сходит с ума от беспокойства. Отдаленно, на периферии сознания, пульсировала мысль, что нужно бы поговорить с мамой. Выяснить, каким чудесным образом она телепортировалась в школу за десять минут, если собиралась в город? И почему, черт возьми, от ее шелковой блузки так откровенно, вызывающе пахло чужим, терпким мужским парфюмом – смесью дорогого табака, сандала и чего-то цитрусового? Этот запах не вязался ни с отцовским одеколоном, который она хранила как память, ни с её собственными цветочными ароматами.
Но моральных сил хватило лишь на то, чтобы захлопнуть за собой тяжелую дубовую дверь, отрезая себя от внешнего мира. Дом встретил меня тишиной и привычным запахом старого дерева и лаванды. Обычно это успокаивало, но сегодня тишина казалась зловещей.
Я поднялась в свою комнату – мою крепость под самой крышей. Сбросила рюкзак на пол, стянула туфли (теперь они казались мне уликами в каком-то жутком деле) и рухнула на кровать прямо в школьной форме.
Рука сама потянулась к телефону. Наушники – в уши, громкость – на максимум. Мой личный антидот от реальности – Дима Ванин. Этот белокурый парень с грустными глазами и голосом, в котором, казалось, звучала вся печаль этого мира, всегда умел поднять мне настроение или, наоборот, позволить выплакаться. Его лиричные, пронзительные баллады о потерянном времени и разбитых мечтах сейчас резонировали с моим состоянием как никогда.
«Ты уходишь в закат, оставляя лишь тень…» – пел Ванин, и меня передернуло. Тень. Даже бархатный баритон кумира не мог заглушить главный вопрос, набатом стучавший в висках: кто и зачем убил мистера Паоло?
Я перевернулась на спину, разглядывая знакомые трещинки на потолке. За время наших занятий я успела к нему сильно привязаться. Он был не просто репетитором, натаскивающим на грамматику. Он был наставником. Тем, кто понимал меня с полуслова, вселял надежду, когда руки опускались, и верил в мою мечту о Сорбонне больше, чем я сама.
– C'est la vie, Alice, – говорил он, когда я ошибалась в спряжении глаголов.
– Ошибки – это лишь ступени к совершенству.
Я не могла, не хотела, не была в состоянии поверить, что его не стало в один миг. Так жестоко, грязно и бессмысленно. Человек, который учил меня любить жизнь во всех её проявлениях, лежит сейчас на холодном асфальте под белой простыней.
Прослушав песню на повторе раз пять, я вдруг вспомнила один из его уроков. В те дни, когда я не могла найти решение какой-нибудь сложной лингвистической задачи или ответ на жизненный вопрос, мистер Паоло заставлял меня откладывать учебники.
– Бери чистый лист, Алиса, – говорил он, протягивая мне бумагу.
– Рисуй лабиринт. Не бойся тупиков. Все пути, даже самые запутанные, ведут к ответу. Нужно лишь найти свой, единственный. И пока твоя рука чертит линии, твой мозг ищет выход.
Его глаза в такие моменты становились мягкими и глубокими, словно он сам блуждал по каким-то своим, невидимым лабиринтам прошлого.
Я рывком села на кровати. Мне нужно действовать. Хаос в голове требовал структуры. Я достала из ящика стола новую общую тетрадь – ту, что берегла для конспектов по французскому, – и черную гелевую ручку. Первая страница хрустнула, открываясь. Запах свежей бумаги немного привел меня в чувства.
Я начала рисовать. Линия за линией, поворот за поворотом. Это успокаивало. В центре лабиринта я жирными буквами вывела: Смерть Паоло.
Только я собралась начертить первый виток – «Мотивы», как телефон на кровати отчаянно, требовательно завибрировал. Я вздрогнула, и ручка оставила на бумаге уродливую кляксу.
На экране высветился каскад уведомлений. Три пропущенных от Сони. Короткое, сухое сообщение от мамы в мессенджере: «Вечером буду поздно. Не жди. Ужин в холодильнике». Ни «как ты?», ни «прости». Просто факт. Мама в своем репертуаре. А потом я с удивлением увидела уведомление о добавлении в новый чат «ВКонтакте». Название заставило меня нервно усмехнуться: «Последний год. АД». АД – это, видимо, 11 «А» класс школы «Парус». Креативно.
Сделав глубокий вдох, я нажала «Принять». На экране замелькали сообщения. Обсуждение шло бурное, почти истеричное.
Макс: Кто-нибудь в курсе, что это за рыжая чикуля, которая нашла труп нашего любимого француза?
У меня похолодело внутри. «Чикуля». «Нашла труп». Как будто речь шла о найденном кошельке, а не о человеке.
Алекс: Ты про Золушку?
Анет: Золушка? Лол.
Кэт: Точно, Алекс! Я все думала, что мне напоминают ее туфли. Такие… из бабушкиного сундука. Прямо как в сказке, только без феи-крестной. Поношенные туфельки для бедной сиротки.
Я сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев. Кэт. Екатерина Смирнова. Я знала её заочно – королева школы, дочь владельца сети автосалонов.
Ника: Макс, Кэт, может, хватит? Имейте совесть. Человек погиб, вообще-то. И не надо так выражаться о мистере Паоло.
Ника. Вероника. Староста. Кажется, единственная адекватная в этом серпентарии.
Макс: Ника, «дурак» и «чикуля» – слова вполне литературные. И вообще, он был странный. Ходил в этих шарфах, стихи читал. Мутный тип.
Ника: Проехали. Не время для сплетен.
Кэт: Алекс, не думала, что ты читаешь сказки. Прямо романтик. Или запал на новенькую?
Алекс: В смысле?
Кэт: Ну, ты один из первых заметил новенькую и ее винтажные тапки. Наблюдательность 80 уровня.
Макс: Кэт, не придумывай лишнего. Алекс – умный мальчик, у него вкус есть. Он всегда сделает правильный, взвешенный выбор. И это точно не секонд-хенд.
Кэт: Да-да, конечно. Где я, а где она. Разные лиги.
Ника: Эй, ребят, а вас не смущает один простой факт? К вашему сведению, я добавила Алису Климову в наш общий чат полчаса назад. И она, вероятно, все это великолепие сейчас читает.
Чат замер. На экране перестали появляться бегущие точки «печатает…».
Несколько долгих минут я боролась с острым, почти физическим искушением ответить на их колкости. Пальцы сами тянулись к клавиатуре, чтобы напечатать что-нибудь едкое и язвительное про «силиконовые мозги» и «папины деньги». Мой отец, Вячеслав, всегда учил меня не давать себя в обиду. Но он же учил меня думать на два шага вперед. Холодный здравый смысл в конце концов победил. Я новенькая. Я одна против стаи. Если я сейчас сорвусь, они меня сожрут. Я решила занять выжидательную позицию молчаливого наблюдателя. Информация – это оружие. Пусть болтают.
Единственное, что бесило и коробило до зубовного скрежета – это то, как они, словно по команде, подписались англизированными, вычурными именами. Алекс вместо Саши. Кэт вместо Кати. Анет вместо Ани. Макс… ну, Макс, допустим. Семь Морей», элитный поселок, где даже имена должны звучать как в голливудском сериале. Если кто-нибудь из них когда-нибудь назовет меня Элис, я не сдержусь и запущу в обидчика тяжелым томом французско-русского словаря Ганшиной.
Я отложила телефон и вернулась к тетради. Но рисовать больше не хотелось. Вместо этого я открыла ноутбук. Остаток дня я посвятила пристальному, почти детективному изучению их профилей в соцсетях. Я чувствовала себя сталкером, но мне нужно было знать, с кем я имею дело.
Алекс (Александр Гордеев). Профиль закрыт, но аватарка говорила о многом: он, опирающийся на капот черного «Мустанга». Взгляд уверенный, чуть насмешливый. Сын известного адвоката. Богатый, популярный, опасный. Тот самый, кто назвал меня Золушкой. Почему? Хотел унизить или действительно… заметил?
Кэт (Екатерина Смирнова). Тысячи подписчиков. Фотографии с курортов, букеты роз, селфи в зеркалах дорогих ресторанов. Идеальная жизнь, идеальная кожа (спасибо фильтрам), идеальная скука. Но в последних постах – странные, меланхоличные цитаты. «Все лгут». «Доверяй только себе». Проблемы в раю?
Макс (Максим Волков). Сплошные мемы, фото с вечеринок, видео с трюками на скейте. Шут гороховый. Но на одной из старых фотографий, двухлетней давности, я увидела его рядом с мистером Паоло. Они стояли возле школы, и Макс не кривлялся. Он выглядел серьезным, и мистер Паоло что-то объяснял ему, положив руку на плечо. Значит, они были знакомы ближе, чем кажется? Почему тогда Макс назвал его «мутным»?
Ника (Вероника Лапина). Профиль открыт. Много фото книг, школьные мероприятия, волонтерство в приюте для животных. Посты про экологию. Староста, активистка, совесть класса. На стене – репост новости о гибели учителя с подписью: «Светлая память. Мы будем скучать, Павел Сергеевич». Единственная, кто проявил человечность.
Я выписывала факты в тетрадь, соединяя их линиями. К своему лабиринту я вернулась только глубоко за полночь. Глаза слезились от экрана, но мозг работал ясно. На полях вокруг нарисованного лабиринта появились ключевые вопросы:
Самоубийство или убийство? (Паоло любил жизнь, он не мог).
Тень в окне. Реальность или галлюцинация? (Интуиция кричит, что реальность).
Мотив. Кому этот добрый, интеллигентный человек мог перейти дорогу?
Мама. Почему она была рядом? Чей это парфюм? Почему она соврала про собеседование?
Дата. Почему именно сегодня, 1 сентября? Чтобы это видели все?
Я посмотрела на часы. Половина второго. За окном шумело море, накатывая волнами на берег, доступный только избранным. Где-то там, в темноте, убийца, возможно, спал спокойным сном. Или праздновал победу.
Физические и моральные силы окончательно покинули меня. Я захлопнула тетрадь, спрятала её под матрас (старая привычка, оставшаяся с детства) и выключила свет. Ровно в два часа ночи глаза сами собой закрылись, унося меня в тревожный, беспокойный сон, где мистер Паоло снова и снова падал из окна, а я бежала к нему в туфлях Золушки, которые превращались в кандалы, и никак не могла успеть.
Глава 4. Алиса
Пробуждение было тяжелым, словно я выныривала из густого, вязкого ила. Я открыла глаза, но мозг отказывался воспринимать реальность: потолок моей мансарды, выкрашенный в молочно-белый цвет, казался чужим. Всю ночь меня преследовал один и тот же сон: я бегу по бесконечному лабиринту, стены которого сделаны из высоких книжных стеллажей. Книги падают, преграждая путь, а где-то впереди, в мерцающей темноте, мелькает бледное, искаженное ужасом лицо мистера Паоло. Он беззвучно шевелит губами, пытаясь предупредить меня, а за его спиной, в оконном проеме, клубится черная, бесформенная Тень.
Я рывком села на кровати, жадно глотая воздух. На часах было шесть утра. До выхода в школу оставалось еще два часа, но спать дальше было невозможно. Сердце колотилось о ребра, как пойманная птица.
Накинув теплый вязаный кардиган поверх пижамы, я вышла на балкон. Утро было прохладным и кристально чистым, каким оно бывает только в начале сентября на Балтике. Поселок «Семь Морей» только просыпался. Внизу, на идеально асфальтированных дорожках, уже заурчали первые электрокары службы доставки, развозящие свежую выпечку и фермерские продукты к завтраку резидентов. Где-то вдалеке, у ворот КПП, шумная группа запоздалых туристов, не успевших улететь в «большую Россию», нестройной толпой возвращалась в свой бутик-отель после бурной ночи.
Я всегда любила этот вид: черепичные крыши, ухоженные сады, полоску моря на горизонте. Этот городок всегда дарил мне ощущение покоя и безопасности. Но сегодня пейзаж казался декорацией к плохому триллеру. За этими высокими заборами и дорогими фасадами пряталась гниль.
Мне отчаянно захотелось сбежать. Собрать рюкзак, надеть кеды и бежать без оглядки – от навалившихся проблем, от гнетущей неопределенности, от предстоящей встречи с одноклассниками, чьи улыбки фальшивее брендовых сумок на рынке, от ледяного безразличия собственной матери. И, конечно, от навязчивого образа тела учителя, лежащего на брусчатке.
Кто-то, наверное, скажет – банальный юношеский максимализм. «Девочка пересмотрела драм», – хмыкнула бы мама. Но кто тогда даст мне внятный ответ: почему человек, не избалованный в жизни излишней любовью, так яростно, до дрожи в коленях, стремится к справедливости?
Я обхватила себя руками, спасаясь от утренней сырости. Мистер Паоло был единственным взрослым за последние годы, кто видел во мне не «дочь погибшего героя» и не «проблемного подростка», а личность. Он учил меня, что каждый, даже самый незаметный человек, достоин любви.
– Chaque homme a son secret, Алиса, – говорил он, протирая очки краем шарфа.
– У каждого есть тайна.
Какую же тайну хранил он сам? Я вспомнила наши последние занятия. Атмосфера на них неуловимо изменилась. Мы все меньше шутили о круассанах и улочках Марэ, и все больше, по его инициативе, рассуждали на серьезные темы: долг, цена молчания, природа предательства. Иногда он замолкал на полуслове, глядя куда-то сквозь меня, будто хотел поделиться чем-то важным, но в последний момент отступал. Почему я не спросила? Почему не настояла? Теперь мне предстояло выяснить это самой. Даже если весь поселок решит, что я сую свой рыжий нос не в свое дело.
Простояв на балконе около сорока минут и окончательно продрогнув, я вернулась в комнату. Пора собираться. Как бы мне ни хотелось прогулять первый день, зарыться в одеяло и выключить телефон, я не могла. Это было бы предательством памяти мистера Паоло. Он верил в меня, он выбил эту стипендию. Я должна войти в двери «Паруса» с высоко поднятой головой.
К счастью, форма в «Парусе» была строгой, но стильной – черный жакет, юбка в тон. Не нужно было торчать перед зеркалом, выбирая наряд. Я посмотрела на туфли. Старомодные замшевые лодочки бабушки. Вчера я проклинала их, считая, что они принесли беду. Но сегодня… Сегодня я решила не менять их. Пусть будут моей визитной карточкой. Моим талисманом. Моим тихим вызовом этому лощеному обществу, где обувь дешевле пятидесяти тысяч считается дурным тоном.
Спустившись на кухню, я застала картину, достойную обложки журнала «Домоводство». Мама сидела за кухонным островком из искусственного камня, перед ней дымилась чашка свежесваренного кофе, а в руках она держала… бумажную газету.
– Доброе утро, мам.
– Доброе, Лиса. Садись, завтрак на столе.
Я окинула взглядом тарелку с идеально нарезанным авокадо и тостами с красной рыбой. Аппетита не было, но я заставила себя сесть.
– Давно не видела тебя с газетой «Вестник Семь Морей» в руках, – заметила я, намазывая творожный сыр на хлеб. – Обычно ты читаешь новости с планшета. Прогресс или ностальгия?
– Как можно пропустить такую сочную новость, где в главной роли – моя собственная дочь? – с легкой, едва уловимой иронией ответила она, аккуратно складывая газету.
Внутри у меня все сжалось.
– Мам, во-первых, не вижу ни малейшего повода для шуток. Человек погиб. А во-вторых, что значит «главная роль»?
Она подвинула газету ко мне, ткнув ухоженным пальцем в заголовок на первой полосе: «Трагедия в День Знаний: несчастный случай или злой рок?».
– Вот, читай подзаголовок: «Новенькая ученица, за протекцией которой стоял погибший педагог, стала единственной свидетельницей его трагического падения». Новость уже облетела все местные паблики. Тебя уже сделали местной знаменитостью, Алиса.
Я пробежала глазами текст. Желтуха. Грязные намеки на «особое отношение» учителя к ученице. Меня замутило.
– Я не свидетельница! – мой голос дрогнул, но я тут же взяла себя в руки.
– Я увлеклась разговором по телефону с Соней и увидела только сам момент удара об землю!
Свои домыслы о Тени в окне я решила оставить при себе. Мама – последний человек на Земле, с кем я хотела бы поделиться подозрениями. Она скорее сдаст меня психиатру, чем поддержит.
– Ладно, не будем об этом. Тошнит от этих сплетен. Лучше расскажи, как твой вчерашний день прошел. Ты успела на то загадочное собеседование?
Мама изящно отпила кофе, не сводя с меня глаз.
– Нет, не пошла. В последний момент передумала.
– Передумала? Ты же так готовилась, надела лучший костюм…
– Мне показалось, что это знак свыше, – она неопределенно махнула рукой в сторону окна, где виднелась крыша школы.
– Вся эта суматоха, скорая, полиция… Я решила не рисковать.
– Знак? – я не удержалась от скептического фырканья.
– Ты? Веришь в знаки? Мам, ты самый прагматичный человек из всех, кого я знаю. Так я и поверила. Позволь тогда спросить, а где же ты была до позднего вечера, если не на собеседовании? Ты вернулась, когда я уже спала.
Взгляд мамы мгновенно заледенел. Та самая стена, о которую разбивались все попытки отца наладить с ней контакт.
– Алиса, не разговаривай со мной в таком тоне прокурора. И, во-вторых, моя личная жизнь не касается твоего не по годам развитого, но все же детского ума. Я взрослая женщина, вдова, и имею право проводить время так, как считаю нужным.
– Прости, я все время забываю, что ты не только моя мать, но и человек с собственной, тайной жизнью, – съязвила я.
– Просто странно. Ты была возле школы через десять минут после падения. Откуда ты ехала?
– Лиса, тебе пора, а то опоздаешь, – холодно отрезала она, вставая из-за стола и давая понять, что аудиенция окончена.
– И вытри крошки.
Я вышла из дома со смешанным чувством злости и тревоги. Мама врала. Я знала её слишком хорошо. Она не верит в знаки. Она что-то скрывает.
Дорога до школы «Парус» заняла те самые десять минут. Здание, вчера казавшееся величественным, сегодня выглядело зловещим. Место падения было огорожено красно-белой лентой, на асфальте еще виднелись бурые пятна, которые не успел смыть ночной дождь. Я постаралась пройти мимо, не глядя вниз.
В холле меня встретила тишина и десятки глаз. Казалось, все разговоры стихли, стоило мне переступить порог. Я чувствовала себя экзотическим животным в зоопарке. Первый урок – литература. Кабинет был светлым, оснащенным по последнему слову техники: интерактивная доска, планшеты на партах. Я села за свободную парту в третьем ряду. Рядом со мной молча опустился парень.
– Андрей, – буркнул он, не глядя на меня.
– Алиса.
– Знаю. Все знают.
Андрей (в журнале значился как Иванов, слава богу, хоть одна нормальная фамилия среди местных «Волконских» и «Разумовских») оказался нормальным. Он держался отдаленно, уткнувшись в книгу, и это мне подходило. Урок прошел, как в тумане. Учительница рассказывала о «Горе от ума», а я ощущала спиной буравящие взгляды. Слева шептались Кэт и ее свита. Я слышала обрывки фраз: «…та самая», «…туфли с помойки», «…говорят, он из-за нее…». надо отдать должное дисциплине в «Парусе» – открытых выкриков не было. Здесь травили тихо, интеллигентно, с улыбкой.
Второй урок – обществознание. Тема: «Нравственность и свободолюбие в современном обществе». От этой вопиющей иронии мне стало почти смешно. Учитель, молодой мужчина в дорогом костюме, рассуждал о моральных ориентирах, стоя в здании, где вчера погиб человек, и всем было, по сути, плевать. Пока он чертил схемы на доске, я в уме уже продумывала план. Мне нужно попасть в архив. В старых документах, в личных делах учителей и учеников прошлых лет могут быть ответы. Мистер Паоло работал здесь давно. Мама училась здесь (хоть и не поднимает этой темы). Связь должна быть. Но как туда пробраться? Архив наверняка заперт, а ключи у секретаря или директора Фридман.
На большой перемене я стояла у окна в коридоре, делая вид, что изучаю расписание, когда толпа вдруг расступилась. Ко мне подошла девушка. Невысокая, с аккуратным каре и умными глазами за стеклами очков.