Искра

Он смущённо кашлянул, но когда его взгляд снова встретился с моим, на этот раз внимательным и изучающим, в его глазах не осталось и следа прежней лёгкости.

– Вы выглядите хуже, – констатировал он без обиняков. – Вас снова мучили кошмары. – Он был по-прежнему дерзок для простолюдина, но сейчас, когда я едва держалась от напряжения, эта прямота казалась даже спасительной.

– Они приходят ко мне каждую ночь, – я старалась говорить бодро, не выдавая истощения, но дрожь в голосе меня выдала.

Он лишь молча кивнул, поворачивая каждую склянку на свету, видимо, подбирая нужную.

– Мне не подобает говорить вам такое, и это лишь моё предположение… – он, кажется, нашёл искомую склянку и поднёс её к свету. Тёмно-зелёная, почти чёрная жидкость отсвечивала густым золотом в лучах заката. – Но ваши симптомы… они схожи с теми, что бывают при тёмном вмешательстве.

– Не томите, – я опустилась в кресло, не отрывая взгляда от склянки, словно в ней было моё единственное спасение.

– Вы говорили, что видели мужчину, – Айрэн запинался, с трудом подбирая слова. – Быть может… на вас проклятие.

– Проклятие? – я покачала головой, пытаясь принять его слова за неудачную шутку, но не могла. – Вы… вы уверены?

Всё, что я знала о проклятиях, сводилось к одному: от них почти невозможно избавиться. В старые времена, до Великой Войны, это было излюбленным орудием магов для усмирения людей. Клеймо, медленно разъедающее душу и тело, передававшее жизнь того, на кого оно было наложено, в руки того, кто его наложил.

– Не несите чепухи, – возмутилась я, но на всякий случай закатала рукав, оглядывая безупречно белую кожу. – Я лишь мельком его видела, да и не уверена, что это был маг! – я откровенно врала, но другого выхода у меня не было.

– Госпожа, – юноша склонил голову. – Есть способ точно проверить, есть ли в вашем недуге тёмная подоплёка.

– Но это точно… – мой гнев начал отступать, уступая место страху. Животному, первобытному ужасу, присущему всякому существу на пороге гибели. Когда чужие острые клыки уже смыкаются у горла, не давая сделать последний свободный вдох.

– Ваши симптомы – слабость, головная боль, отторжение пищи… Организм борется с чужеродным влиянием, и это его истощает, – его голос звучал твёрже, увереннее.

Что ж, если это и вправду проклятие, оно убьёт мой и без того слабый организм быстрее, чем я успею что-либо предпринять.

– Вы поможете мне? – я отчаянно ухватилась за его руку, как тонущий хватается за соломинку.

Его бледная кожа залилась румянцем от моего прикосновения.

– Вы не умрёте, – вдруг твёрдо произнёс он. – Я уже спасал проклятых, значит, спасу и вас. К тому же, ваше проклятие… особенное. Оно проявляется через сны. И метки на вас нет – это хороший знак. – Уголки его губ дрогнули в намёке на улыбку, но, взглянув на моё измождённое лицо, он снова стал серьёзен.

– Я доверяю вам, – выдохнула я. – Вы единственный, кто может мне помочь.

– Вы сможете помочь себе и сами, если перестанете так тревожиться. Всё будет хорошо. – Он взял одну из склянок и протянул её мне. – Гарантия, что сегодня ночью вы будете спать спокойно. Отгоняет любую магическую нечисть и отбивает у неё охоту приближаться к вам как минимум на неделю. Это настойка листрицы.

Я взяла склянку. Зелёная жидкость играла на свету, отсвечивая изумрудными бликами. Я повертела её в руках, поймав солнечного зайчика, а затем, откупорив, залпом выпила.

В жизни не пробовала ничего отвратительнее. Горькое, с тошнотворно-приторным послевкусием, оно обжигало горло. Я зажала рот ладонью, заставляя себя проглотить ценное снадобье.

Айрэн не сдержал короткий смешок, глядя на моё перекошенное гримасой лицо.

– Могли бы и предупредить, что это настолько противно! – вытирая губы платком, недовольно бросила я.

– Лечение редко бывает приятным, – произнёс он, укладывая оставшиеся склянки в небольшую плетёную корзинку. – Зато теперь вам гарантированно станет лучше.

Ставя корзинку мне на колени, он добавил:

– Принимайте по одной каждый вечер перед сном. И не пропускайте, иначе всё лечение пойдёт насмарку. Я буду навещать вас каждое утро.

– Хорошо, – послушно согласилась я, на мгновение забыв о пропасти, что лежала между нами.

– И, прошу вас, сохраняйте спокойствие. Это очень важно. Вот увидите – всё наладится.

Я промолчала, чувствуя, как закипает раздражение. Я не ребёнок, и его успокоительный тон был унизителен. Но когда он начал собираться, я вдруг остро ощутила, что не хочу его отпускать. Пусть посидит, побудет рядом. Только бы не оставлял меня наедине с этим страхом, пожирающим изнутри.

– Вы уже уходите? – будто невзначай спросила я, наблюдая, как он ловко упаковывает свои вещи.

– Да, – не поднимая глаз, ответил он. – Дела не ждут.

– Обязательно приходите завтра, – моя просьба прозвучала как приказ и в то же время как искренняя, почти детская мольба.

Я ещё долго сидела, бесцельно болтая ногами и глядя на его удаляющуюся спину. Дверь захлопнулась, и я снова осталась в оглушающей тишине.

Поев немного – крепкого чая и лёгкого ягодного десерта, – я поднялась в спальню. Головная боль медленно, но верно отступала, унося с собой часть тяжкого груза.

Прикрыв за собой дверь, я остановилась перед кроватью. Укрытая струящимся балдахином, она казалась таким большим, безопасным островком – с пушистым одеялом и грудой мягких подушек. Впервые за много дней я почувствовала, что, возможно, сегодня ночью кошмары действительно отступят

Но для меня эта кровать стала орудием пытки – каждый раз, опуская голову на подушку, я ощущала сжимающийся в груди холодный ком страха. Вот и сейчас, готовясь ко сну, я не могла усмирить совершенно не беспричинную тревогу.

Я отчаянно пыталась оттянуть этот момент – медленно расплела замысловатую причёску и долго-долго сидела перед зеркалом, безучастно глядя на своё отражение и расчёсывая волосы.

Наконец я отпустила служанок – бедные девушки уже засыпали стоя. «Как же я хочу просто спать, – пронеслось у меня в голове. – Оказывается, это такое простое и такое недостижимое счастье».

Я улеглась. Но ни мягчайшее одеяло, ни пуховая перина не могли даровать покоя – я ворочалась с боку на бок, не в силах сомкнуть глаза.

Глубокая ночь уже опустилась на землю, когда истощённый организм наконец сдался, и меня охватила сладкая истома. К моему невероятному облегчению, страхи оказались напрасны – этой ночью я погрузилась в долгий, глубокий и безмятежный сон.

Когда утром меня разбудили для тренировки, я впервые за долгое время смогла поднять голову с подушки без усилия – внутри не гудело, и не было желания зарыться с головой в одеяло до следующего утра.

«Кем бы ни был этот парень и что бы он мне ни дал – это работает. Нужно непременно его отблагодарить».

Сегодня он пришёл раньше обычного – солнце едва взошло, озаряя новый день, а он уже стоял у наших ворот, неловко переминаясь с ноги на ногу. Отец был в своём кабинете, так что я решила, что могу позволить себе выйти и лично впустить его.

Выйдя на крыльцо, я вдохнула свежий, прохладный утренний воздух и помахала ему рукой. Лишь тогда я заметила худощавый силуэт Содалии, робко прятавшейся за его спиной.

– Доброе утро, – приветствовала я их, жестом приглашая войти. Айрэн без колебаний переступил порог, однако Содалия замерла на месте, не решаясь заговорить.

– Госпожа, я пришла навестить вас и кое-что передать, – на этот раз её тон был куда почтительнее. – Айрэн обмолвился, что вас мучают боли, и я подумала, что это может вам помочь.

Я бросила быстрый, но выразительный взгляд на Айрэна. Мне казалось, мы чётко оговорили границы нашего сотрудничества.

«Никто не должен был знать. Никто – значит никто».

– Возможно, я лезу не в своё дело, но… – она замолчала и принялась рыться в своей холщовой сумочке, извлекая оттуда небольшой кулон на тонкой цепочке. – Это… это должно помочь вашему выздоровлению, – неуверенно протянула она его мне.

Я осторожно взяла подарок. Это была удивительно изящная работа. Белоснежный лепесток, пойманный в момент первого расцвета и навеки застывший в прозрачной смоле, был обрамлён тончайшей серебряной оправой.

– Это лотос? – не поднимая глаз, спросила я, чувствуя, как что-то теплое и давно забытое шевелится в груди.

– Да, – сразу же откликнулась она, разглядывая кулон вместе со мной. – Такие есть у каждого из нас. – Девушка потянула за цепочку на своей шее и показала мне свой кулон, где лепесток был чуть крупнее.

– Мы верим, что они оберегают нас, – пояснил Айрэн. – В наших озёрах лотосы цветут так буйно, что хватает на всех жителей деревни.

– Вот только ты опять не скосил траву вокруг священного озера, – едва слышно прошептала Содалия, толкая брата локтем. – Совсем скоро Аннагентэ…

– Я помню, – смиренно ответил парень, не пытаясь сопротивляться.

И вдруг они – брат и сестра – взглянули друг на друга. Быстро, почти украдкой, и на губах у обоих вспыхнули озорные, почти детские улыбки.

– Госпожа, – Содалия оживилась, снова поворачиваясь ко мне. – Вам непременно стоит побывать у нас в ночь на Аннагентэ! Это наш главный праздник. Озёра светятся, воздух поёт… и в эту ночь даже самые тёмные чары теряют свою силу. Вы будете в полной безопасности, я обещаю.

Её глаза сияли такой искренней надеждой, что моё привычное недоверие дало трещину. Возможно, это и есть тот самый шанс – не просто выживать, отбиваясь от кошмаров, а по-настоящему исцелиться

– О, да, – мечтательно произнёс Айрэн, и в его глазах вспыхнул настоящий восторг. – Нигде во всём Ларитрионе вы не увидите такой красоты, это я вам обещаю.

– Ну… – я вновь опустила взгляд на диковинный кулончик в своей ладони. Щемящее желание согласиться боролось с холодным расчетом. – Я не могу дать вам точного слова, но… я буду стараться. Я не знаю, что будет завтра, а Аннагентэ только через неделю.

– Мы будем ждать вас, – Содалия мягко поклонилась, уже отступая к выходу. – Тот, кто хоть раз побывает на нашем празднике, уже никогда не сможет его забыть.

Дверь закрылась, и мы остались с Айрэном наедине. Пока сестра была рядом, он держался уверенно, но едва щёлкнул замок, парень словно сдулся. Он вытянулся в струнку, взгляд стал сосредоточенным и серьёзным, а руки забеспокойно задвигались: то засовывались в карманы, то запутывались в собственных кудрях, то нервно гладили резную ножку высокого деревянного стула, на который он поставил свою корзинку.

Это выглядело одновременно забавно и трогательно.

– Я не знаю, что вы дали мне вчера, но это определённо помогло. Впервые за столько времени я спала спокойно, – на моё лицо невольно пробилась усталая, но искренняя улыбка. – Подумать только, какое счастье может доставлять просто… спокойный сон.

– Это неудивительно, – произнёс он, но его взгляд скользнул по столу, накрытому на двоих. Я попросила накрыть и для него – отец с утра пропал в кабинете, а я завтракала позже обычного. – Вы долго мучились и заслужили полноценный отдых.

– Вы мой спаситель, – жестом указала я на стол. – Вы заслуживаете гораздо большей благодарности, но пока я могу предложить лишь разделить со мной трапезу. Я заплачу вам, и немало, поверьте, но чуть позже.

– Что вы! – он побледнел и замахал руками, будто отгонял назойливую муху. – Неужели вы думаете, что за бескорыстную помощь нужна оплата? Вы… вы нравитесь мне как человек, и мне было искренне жаль вас.

– Хорошо, – примирительно выдохнула я, понимая, что задела его самолюбие. – Тогда я приглашаю вас поесть со мной как моего друга. – Я пошла ва-банк, глядя ему прямо в глаза. – Иначе всю эту еду придётся выбросить, а я не люблю расточительность.

– Ну, тогда, боюсь, у меня не остаётся выбора, – с поражённым видом произнёс он и жестом пригласил меня сесть первой, демонстрируя вдруг проснувшуюся галантность.

Мы уселись друг напротив друга. Между нами красовался яркий манговый пирог, тарелка с тонко нарезанными фруктами и стопка уже остывших блинчиков с вишнёвым джемом.

Мы ели молча. Стараясь скрыть отсутствие аппетита, я сначала налила ему чашу молочного улуна, привезённого с далёких островов, а затем тоскливо уставилась на свою полную тарелку.

Несмотря на то, что снадобье Айрэна усмирило боль, оно не вернуло мне вкус. Я не чувствовала ни сладости манго, ни кислинки ягод. Во рту была лишь безвкусная резина, а желудок сжимался в спазматическом протесте против любой поглощаемой пищи.

Я не сдержала и закашлялась, резко прикрыв рот ладонью. Айрэн, даже не успевший донести вилку до рта, тут же опустил её и уставился на меня с настороженным вниманием.

– Вам плохо? – его голос прозвучал тихо, но в нём слышалась готовность мгновенно действовать. – Еда… она всё ещё кажется вам безвкусной?

Я лишь кивнула, не в силах вымолвить слово, давясь комом в горле и отчаянным стыдом за свою слабость.

– Я… я подозреваю, что это может быть частью проклятия, – он сказал это осторожно, словно боясь спугнуть хрупкое равновесие между нами. – Оно отнимает у вас не только покой, но и простые человеческие радости. Вкус еды, запах цветов, тепло солнца… Оно медленно окрашивает ваш мир в серый цвет, лишая его красок. Но мы не позволим этому случиться. Завтра я принесу кое-что ещё. Средство, которое, я надеюсь, вернёт вам вкус. Пусть ненадолго. Но это будет началом.

Он посмотрел на меня с такой твёрдой уверенностью, что в мою душу закрался крошечный лучик надежды. Возможно, он и вправду сможет вытащить меня из этой трясины

– Госпожа, вам всё ещё настолько плохо? – его тон, непозволительно участливый для малознакомого человека, вызвал у меня щемящее раздражение. Но я пересилила себя и ответила спокойно:

– К сожалению, ваши снадобья не всесильны. Они справляются с болью, но, увы, не возвращают аппетит.

Айрэн поджал губы, его взгляд скользнул по моей заметно похудевшей фигуре, и я решила сделать встречный выпад.

– Вы сами едите одни фрукты, к основному блюду так и не притронулись, – я слегка прищурилась. – Хорошо ли вы себя чувствуете?

Он ничего не ответил – лишь аккуратно наколол на вилку сочную ягоду и отправил её в рот.

Кажется, я пугаю его. Любое моё слово заставляет Айрэна надолго замолкать, словно он репетирует в уме каждую реплику, прежде чем сказать её.

Мы доели молча, и лишь звон серебряных приборов нарушал тишину. Так же молча я проводила его до двери. Он украдкой бросал на меня взгляды, но тут же отводил глаза. Однако прежде чем дверь закрылась, он проговорил быстро и громко, почти выкрикнул:

– Я сделаю всё, чтобы у вас больше ничего не болело!

Отзвук его голоса остался со мной, а я так и стояла одна перед массивной дубовой дверью.

Кажется, я никогда не смогу понять этого человека.