Сборник рассказов

К следующему вечеру Агап передал письмо Марии. Он написал всё так, как было на душе: что он не чувствовал любви внутри, что она всё такая же красавица, но любить он её не может. Когда Агап вручил письмо Марии, он попросил открыть его дома и не раньше. Она послушалась его и уже шагала к дому. На сердце её была лёгкость, никакого переживания, она была уверена в нём и ждала тёплых слов от этого письма. Она зашла домой, села за письменный стол и выдохнула. Аккуратными движениями она начала вскрывать письмо, улыбка расползалась по её лицу, и наконец она взяла коротенький листочек и начала читать.

Письмо:

Мария замерла, и взгляд потух, ей стало как-то душно, и в то же время пот выступил на лбу, ей стало тяжело и будто сердце закололо. Она не злилась, а лишь грустила, она не верила глазам, казалось, всё так хорошо… Она сидела в исступлении, и горькие слезинки потекли по её щекам, а хрупкое миловидное тело упало на стол. Она прорыдала как с час, и так и не сумев успокоиться, легла в кровать и хотела лишь уснуть. Тело трясло, сердечко было неспокойным, а заплаканные глаза и щеки выглядели лихорадочными. Она пыталась дышать побольше. Выпила таблетку. Ничего не помогло. Ужасными опухшими и покрасневшими глазами она смотрела на письмо, что лежало на столе, ей становилось только хуже, ей захотелось сжечь письмо. Она всё так же до безумия любила Агапа, но ей было так больно и одиноко в этот час… Так и не успев в полной мере успокоиться, она легла и уснула, хотя тело всё ещё судорожно скулило.

Уже как месяц Агап ходит напряжённый и с чувством вины. Мария так и не появлялась больше после этого письма. Агап хотел исправить, навестить Марию, узнать в чём дело, но стыд съедал его изнутри, и он день за днём возвращался домой с одними и теми же мыслями:

– Что же с ней случилось? Это я виноват! Это я загубил Машеньку…

Но и решиться навестить её он не мог.

Стояла холодная серая зима. Агап, как и всегда, пришёл на занятие к Михаилу Полякову, но сегодня его не было на своём месте. Объявили, что учитель заболел, и просили ждать следующего урока. Агап присел на лавочку в зале, и как-то взгляд его поник. Все ушли на улицу. Но Дарья появилась между дверьми и спросила:

– Всё ли хорошо, Агап?

– Кажется, нет, Дашенька…

– А в чём же дело, что случилось!?

– Только, Дашенька, не притворяйся, что тебя не терзают мысли, где Мария! Ты прекрасно знаешь, что какое-то время мы были вместе, гуляли, проводили много времени, и как с месяц назад я понял, что разлюбил её, я вручил письмо ей в руки, ты только б видела её глаза! Они в то мгновение были так глубоки, даже можно сказать невинны, в общем – влюблённые, счастливые глаза, и вдруг мне стало не по себе, что я не сказал это вживую, и вот она пропала, ни слуху, ни духу, а я и не знаю, что теперь и делать!

Холодная тишина настала в зале, и стало как-то жутко, был лишь слышен ветер за окном, что раздувал так сильно в этот день. Молчание продлилось ещё минуту, и Дарья наконец ответила:

– Агап, я совсем не знала, что и думать, всё это время мне было так плохо! Мне было плохо, когда я видела вас вместе, но мне стало хуже, когда я её вовсе перестала видеть, и я не знала, что и думать, она моя любимая подруга, и я ни капли не злюсь ни на тебя, ни на неё. Я думаю, нам нужно сходить к ней и узнать, в чём дело, у нас ещё до занятий сорок минут! Так идём же!

Агап немного потупился и решился:

– Ты полностью права! Идём. Сейчас же!

Они вскочили и побежали одеваться, их начало трясти, то ли от страха, то ли от холода на улице. Они бегом дошли до дома и, постучавшись, стали ждать… Проходит две минуты… Проходит пять… Ответа нет… И уже собравшись ломать дверь, они услышали тихий-тихий, еле слышный голосок – это была Мария, но голос будто не её, он был так ужасен, он был уставшим, гнусным и сухим, что становилось жутко…

– Мария, можно мы войдём!? – вскричала Дарья.

– За-хо-ди-те, – услышали они. Голосок был никакой.

Они зашли и увидели страшную картину: Мария лежала в грязной, как земля, постели. Тело на первый взгляд как не дышало, взгляд был прикован к потолку, а её ещё недавно прекрасные розовые губки были осушены до кровавых трещин. Она будто умерла, но всё ещё была в сознании…

– Мария, что с тобой, милая, почему ты… Лекаря сюда живо! – истерически, как в припадке, прокричала Дарья, смотря свирепыми глазами на Агапа.

В ужасе Агап застыл, смотря на исхудавшее сухое тело Марии и впалые щеки.

– Быстрей! – вновь вскричала Дарья, толкнув Агапа за плечо.

Агап пришёл в себя и побежал за лекарем, что был совсем недалеко. Агап ушёл, а Дарья начала осматривать Марию – выглядела она поистине ужасно. Антисанитария кружила по всей комнате, и были слышны тяжёлые, хриплые стоны Марии, от чего Дарья расплакалась. Еды совсем не было, один-единственный стакан с водой стоял на столе, и даже он уже давно был не

годен для употребления. Дарья пощупала Марию – она была совсем холодной.

– Машенька! Машенька! Только не отключайся, лекарь уже совсем скоро будет! Всё будет хорошо, я с тобой! Пожалуйста, прости меня, прости меня… прости меня… – простонала Дарья на ушко Марии, пытаясь сдержать слёзы.

Дарья сжала волосы Марии и раскаивалась до тех пор, пока не прибежал Агап с лекарем. Через полчаса Мария была в палате, её состояние смогли стабилизировать, хоть оно и было близко к критическому. У неё была осложнённая простуда. Но, как выяснилось, всё стало куда хуже: через три дня ей поставили туберкулёз первой степени. Врачи уверяли, что к лету Мария будет как новенькая, хоть в это не очень-то и верилось.

День через день Марию навещали Агап и Дарья, умоляя простить их. Ещё слабая Мария отвечала лишь одно:

– Я не держу на вас зла, вы ни в чём не виноваты…

Всё складывалось очень даже хорошо, Мария чувствовала себя всё лучше, а впалые щеки и скелетообразное тело приходили в норму. Как и говорили врачи, к лету Мария поправилась и смогла вновь встать на ноги. Это было двадцать пятое мая, Мария восстановилась, хорошо оделась и отправилась на занятие вместе с Агапом и Дарьей.

Первое занятие. Михаил Поляков чуть не упал в обморок, увидев Марию. Он был осведомлён о ситуации, произошедшей с Марией, и отнёсся крайне аккуратно. Он был рад её возвращению и даже обнял её. Марии предстояло нагнать за две недели всё, что она пропустила, и сдать последнюю сессию. В первый же день на неё накинулись студенты, преподаватели и даже директор. Но Агап с Дарьей крепко объединились и защищали ещё слабую Марию, было видно, что она была растеряна.

Шло время, и трое врагов стали всё больше проводить времени вместе. Агап, Мария и Дарья не заметили, как они стали близкими друзьями: каждый день они оставались у Агапа и подготавливали Марию к сдаче экзаменов. Время летело незаметно. Как пуля просвистел конец мая и июнь. Все трое друзей закончили сессию пусть и не с отличием, но уж точно в выигрыше.

Целое лето они провели вместе, отдыхая, разыгрывая сцены и просто наслаждаясь закатом, дурачась и повторяя светские диалоги из какого-нибудь интереснейшего романа!

3

Четыре года спустя…

Совсем скоро будет выход Агапа. Сегодня все трое друзей выступают в качестве выпускников театрального учреждения. Выходя на сцену и вступая в диалог с Дарьей, ещё нервные и зажатые руки Агапа расслабляются, и голос выравнивается. Каждый из друзей чувствует друг друга – интонацию, движения и взгляды. В зале сидело более трёхсот человек. К этому моменту родители Агапа вернулись домой и посчитали нужным сходить на первое его выступление, хоть отец и противился.

Последняя сцена: Агап подхватывает на руки Дарью и склоняется пред ней, и далее всё ближе и ближе постепенно сближается. Их яркие и пылающие глаза встречаются, и их носы прикасаются. А пышное платье Дарьи стягивается руками Агапа… Шторы задергиваются, и зрители видят страстный поцелуй теней – это то, чего ждала публика всю постановку. Зрители вскакивают и громко хлопают в ладоши, а некоторые зрители и вовсе прослезились…

Отец Агапа встал с ошеломляющим взглядом и не мог поверить, что это его сын. В этот вечер Агап был неотразим, впрочем, как и Мария с Дарьей. Все актёры выходят, делают глубокий поклон и уходят под громкие аплодисменты. Мария, Агап и Дарья уходят за сцену, стоя у гримёрной, куда подошёл отец Агапа.

– Сын, можно с тобой поговорить?

– Да, конечно, пап.

– Ты играл просто превосходно, я не верил своим глазам, я и не думал, что ты так талантлив, а твои движения, глаза! Я просто не мог взгляда оторвать от тебя! Я горд тобой, ты лучший сын, которого только можно было желать, тебе не нужно никакое военное дело, сынок, продолжай этим заниматься, я приложу все усилия, чтобы ты добился того, чего хотел, я вижу, ты горишь этим делом, я не передам словами, как я счастлив и горд, я знаю, ты и не слышал таких слов от меня, но ты достоин звания гордость семейства! Я люблю тебя, сынок, дай же я тебя обниму!

Они слились в объятиях, и крепкая здоровенная рука отца похлопала по спине Агапа.

– Пап, я благодарен тебе за всё, я знаю, что ты желал мне всего самого наилучшего, не брани себя за прошлое, главное, что сейчас всё хорошо! Как там мама?

– У неё всё замечательно, ей также очень понравилось, вот только чувствует она себя сегодня не очень, но также гордится тобой!

– Я рад. Извини, пап, но мне нужно идти, нас ждёт Михаил Поляков!

– Беги, беги, сынок!

Агап развернулся и, обняв Марию с Дарьей, устремился в комнату отдыха. Отец стоял и провожал его взглядом. Тяжёлая, строгая, как и его характер, слезинка медленно скатилась по щеке, и отец скромно улыбнулся и, не пряча свой трогательный взгляд, направился к жене.

Михаил Поляков заранее попросил Агапа, Марию и Дарью зайти в зал отдыха, где он будет их ждать для одного важного разговора. По приходу друзей в зал Михаил уже сидел за письменным столом с какими-то бумажками.

– Здравствуйте, Михаил Поляков! – громко и звонко произнесли друзья, усаживаясь на скамейку.

– Здравствуйте, ребят, я бы хотел произнести отдельно для вас речь, прислушайтесь ко мне в последний раз, может, мы и будем видеться, но думается мне, не так часто. Вы мои самые лучшие ученики за все года моего преподавания, вы невероятно талантливы, меня поражают ваши взгляды, когда вы погружены в персонажа, я видел хороших актёров, которые прекрасно вживаются в роль, но вы! Это совершенно другое дело, вы как бы не вживаетесь, а становитесь этим человеком! Вы невероятные актёры, прекрасные люди, и, как вижу, отличные друзья! А это замечательно. Помнится мне, что на первом ещё курсе я говорил Агапу, что его ждёт большое будущее, но я ошибся! Его ждёт просто огромная актёрская карьера, но не без вас, Мария и Дарья, я заметил, что в сцене, взаимодействуя с вами, он становится полноценным, живым! Так что я могу сказать, что вместе вы можете стать огромными актёрами в этой индустрии, дружите рука об руку, играйте спина к спине и дорожите каждым. Но это не главное, что сейчас я вам хочу поведать. Вижу по лицам – вы возбуждены, и это очень хорошо. Я, как знаете, в своё время тоже выступал и много где, и, соответственно, связи у меня тоже есть, так вот вчерась я покумекал с моим очень хорошим знакомым из одного очень хорошенького театра, и он сегодня был в зале и наблюдал, как вы играете, и знаете что?

– Ну говорите же, не держите нас под камнем ожиданий! – выкрикнула Дарья.

– Вы приняты актёрами в малый зал Мариинского театра!

Друзья нервно задышали, глаза их загорелись, и раздался крик и девчачий визг. Друзья вскочили со скамьи и начали весело прыгать, создав круг.

– Ребятки! Ребятки! Успокойтесь немного, а то ещё подумают, режут кого! Ха-ха. Я за вас безумно рад, присядьте ещё на какое-то время, я договорю, и вы будете полностью свободны. Вы прекрасные люди, прекрасные коллеги, я желаю вам прекрасных людей на вашем пути и творческой реализации! Ах да, и меня уж не забывайте. На этом всё, вы свободны!

– Ура! – раздалось по всему кабинету, и друзья подбежали к Михаилу Полякову, чтобы обнять его и пообещать, что будут навещать его по возможности.

Друзья вышли из театра в совершенстве счастливые. Они побежали по набережной улице Фонтанки. В этот вечер они были счастливы как никогда, они чувствовали себя полностью свободными и умиротворёнными. Всю ночь они гуляли, вспоминая сложные года учёбы, так было приятно всё это вспомнить! На рассвете они крепко обнялись и поклялись быть крепкою опорой друг для друга…

Счастливый идиотизм

И как же мир прекрасен и чудесен, и столько в нем чудного не понятного, как интересно жить мне в этом мире, ну чем заняться мне сегодня? Это были мысли мальчишки по имени Богдан болеющим идиотизмом от рождения. Любава Дмитриевна сидела за столом со своим мужем Евгением. Выглядели они уставшими и тусклыми как день зимою в Петербурге. Они сидели и щелкали орешки пока их сын то ярко вскрикивая, то угасая что-то говорил. Ужасные пронзительные крики заполняли тишину дома, такие яркие звонкие, как звон разбитого стекла. Это никак нельзя понять, это можно только услышать. Евгений ушел на работу, а Матушка, взяв с собой Богдана поехала в школу (необычную школу, эта школа предназначена для таких детей как Богдан). Богдан сидел за партой, и был увлечен в свои мысли, учительница что-то говорила, но это было мимо его ушей. Одутловатое лицо Богдана раскатистое в улыбке плавало то на право, то налево, как и его тело. Когда учителя делали ему много замечаний Богдан затихал сидя в одной неподвижной позе, а глаза у него устремлялись в окно. Но проходило пять минут и раздавался тот же радостный крик и резкие хаотичные движения руками. Дети в этой школе были совершенно разные, но большая часть детей болела идиотизмом. Также были те дети, которые болели болезнью Паркинсона и тремора. В общем учились в этой школе все дети, которым не разрешили учится в обычной. Также стоит упомянуть что дети в столь раннем возрасте не могут болеть классическим Паркинсоном. Правильное название для столь маленький детей:(Ювелирный Паркинсонизм).

К вечеру отец заехал забрать Богдана. Они ехали по длинной дороге в сторону дома, Богдан, ярко вскрикивая и улыбаясь смотрел на дорогу. Было лето. Яркое солнце озаряло поля, которые проезжали отец с сыном. Деревья не навязшего раскачивались от легкого ветра. А отец включил музыку. (Что-то вроде рок-н-ролла шестидесятых). Это было последнее занятие Богдана в школе, (по крайне мере в этом году). Как только Отец и Богдан приехали домой, матушка усадила всех за стол. Не смотря на такую болезнь как идиотизм и что для такой болезни нормально резко изменчивое настроение, резкие вспышки гнева, злости или же радости, Богдан был спокойным ребенком, (в меру адекватности болезни). За столом в этот раз Богдан сидел крайне спокойно даже задумчиво. Он терпеливо старался отделить ножом кусок мяса, выходило у него не сказать, что сразу. Терпения у него было предостаточно. Когда мясо было уже разделено по мелким кусочкам Богдан довольный сам собой не спеша поедал кусочек за кусочком. Родители внимательно смотрели на него и изредка хихикали. Богдан этим вечером был как-то подозрительно спокоен, ни криков, ни хлопков в ладоши, не каких ярких эмоций. Богдан всегда делал резкие движения, без них не обходилось не одно действие. Богдан резко встал из-за стола взял тарелку и таким же резким порывом убрал в раковину. Но было видно, как он старался сделать все мягче и спокойнее. Он ушел в комнату и закрыл дверь. Любава тоже доела свой стейк и принялась мыть посуду.

–Ну как сегодня день прошел родной? Спросила Любава.

–Да неплохо, сегодня я продал аж целых четыре машины, а это много давно такого не было.

–Молодец родной! Я тебе за все благодарна. -Жень я тут задалась вопросом о нашем сыне, и тебя хочу спросить, как ты думаешь врачи смогут вылечить эту ужасную болезнь?

–Знаешь дорогая я много об этом думал, мы всю жизнь Богдана катаемся по больницам, покупаем дорогие таблетки, и уйму всего делаем, и, кажется, это совсем не помогает, я понимаю, что кажется он уже не поправится, но меня это никак не огорчает я люблю тебя и своего сына больше всего на свете! Сказал Евгений в милой искренней улыбке, и обнял жену сзади.

–Да ты прав, Богдан особенный ребенок, мне он кажется таким светлым, я когда на него смотрю, я как в пустое небо смотрю! Он настолько чист и этот его взгляд… такой задумчивый, искренний и такой… такой добродушный! Его светло карие глаза как зеркало души которые указывают мне для чего я живу и встаю каждый день!

–Да я с тобой полностью согласен, и самое главное объяснить это невозможно, и кажется он нас понимает куда больше, чем мы его. Сказал Евгений зевая и целуя жену в щеку. -Я сегодня сильно устал ты не против если я пойду спать? Сказал Евгений.

–Конечно иди я уже почти закончила. Сказала Любава и кивнула головой.

Тем временем Богдан сидел за столом и замирающим взглядом смотрел в темное окно на звезды, с приоткрытым ртом. Он взял лист бумаги и карандаши и начал рисовать звезды. Но для начала он закрасил весь лист синим цветом. Поразительно было то, что у Богдана было по три карандаша каждого цвета, и подобрал он цвет крайне точно. Небо в эту ночь было темно глубокого оттенка, а след пролетающего самолета казался Богдану очерком или же отделением неба и земли. А луна была практически полной, не доставало только одной маленькой полоски. Богдан продолжал рисовать звезды, то устремляясь в небо то на листок, от которого время от времени он отходил и смотрел что у него получилось. Богдан радовался своему результату, он улыбался, смотря на листок и резкими движениями головы вздрагивал от счастья. Богдан по своей неосторожности издал звук со рта, и понимая, что сейчас возможно придет мама убрал свое небо под кровать, и сделал вид что он просто смотрит в окно. В ту же секунду матушка заходит и спящим голосом спрашивает: -Богдаша ты чего не спишь?

– Ааа… ууу… Богдан немного протянул эти буквы и замолчал. Он прекрасно понимал, что его люди не понимают, он предпочитал молчать. Ему совсем не нравилось, что его не понимают. Богдан с тяжестью выдохнул и продолжил смотреть на звезды.

–Богдаша ложись спать. Сказала матушка, медленно проводя по плечам и спине Богдана. Богдан повернулся и кивнул головой. Матушка пожелала спокойной ночи выключила свет и вышла. Богдан лежал в кровати задумчивым взглядом, спать ему не хотелось. Сообразив, что, если он включит свет матушка еще раз придет, а тревожить он ее не хотел. Богдан аккуратно встал открыл шторы, сел за стол и вновь достал листок, и продолжил рисовать. Через час усердного труда Богдан встал из-за стола, и раскатился в радостной улыбке от того, что он сделал. Ему приходилось сдерживать свои эмоции, а зачастую они не контролируются. Он спокойно выдохнул, положил свой рисунок в шкаф с одеждой и лег в кровать. Было уже пол второго ночи, времени он не понимал, но всегда в одно и тоже время у соседа срабатывала авто поливка огорода, и он четко запомнил это и смотря на часы он всегда видел, что стрелка находиться между двойкой и единицей. Богдан уснул в раздумьях о своем рисунке…

Прошла неделя…

Матушка, перебирая вещи на стирку в шкафу увидела рисунок Богдана. Он ее поразил, ничего чудесней она не видела, и вовсе не потому, что это ее сын, рисунок был действительно красив, даже невозможно было догадается что этот рисунок принадлежал восьмилетнему мальчику с идиотией. Любава Дмитриева быстро сфотографировала рисунок и положил обратно пока Богдан не зашел в комнату. Как только матушка забрала грязные вещи и кинула их в стирку она побежала на второй этаж к своему мужу рассказать об этом. Евгений также был крайне удивлен и не понимал откуда может быть такой талант. Сами родители были обычными работягами, ничего кроме бумажек и тяжелого труда. Отец сказал лишь одну фразу…

–Он должен продолжать рисовать.

Любава согласилась, и родители договорились завтра увести Богдана в музей искусства.

Так и произошло, на следующий день вся семья ехала в музей, это было воскресенье, солнце сияло, и шел легкий еле заметный дождь. Богдан даже не догадывался куда он едет. Он не может вспомнить момента, когда они выбирались в воскресенье из дому. И вот вся семья уже была в музее. Богдан робко и с пристрастием подходил к картинам и замирал на пару минут всматриваясь в каждую деталь картины. Богдан повернулся к родителям, он улыбнулся и обнял их так крепко как никогда, и кажется в этот момент Богдан понял, что родители видели его рисунок. Целых четыре часа Богдан ходил от одной картины к другой. Богдан подошел к родителям, и они поняли, что он закончил. Они уже ехали домой, на лице Богдана светилась радостная улыбка истинного счастья и любви, как это бывает у влюбленных…

С того момента как мальчик начал рисовать он стал совсем тихим и спокойным, а на вопросы родителей он отвечал своим лицом, и родители его прекрасно понимали.

Проходили месяцы, родители отказались от школы, и теперь Богдан полностью погрузился в свое творчество, и частенько отец гулял с ним. Отец по-настоящему гордился своим сыном. И родители сделали специальные знаки (азбуку) что бы как-то общаться с сыном, и через год у них вышло. Богдан мог написать практически все если это нужно было.

Прошло четыре года, и Богдан написал более тридцати качественных красивых работ. Но у него пошли осложнения, появились частые судороги, и параличи. Через три месяца ему диагностировали болезнь: Шпильмейера-Фогга-Баттена. Судороги и параличи учащались, а он все больше слабел. Богдана положили в больницу. Врачи не подавали никаких надежд на выздоровление, и это убивало родителей. Матушка каждую ночь плакала, а Евгений всеми силами пытался ее успокоить, хотя ему было ничуть не легче…

Богдану было действительно очень плохо, но он не останавливался и продолжал писать свои картины, не взирая на всю боль что он чувствовал каждый день. Через два месяца он не был похож сам на себя, а через месяц он скончался, и врачи ничего не смогли сделать. Богдан ясно отдавал себе отчет что в скором времени он умрет. Он написал записку, (теми символами, по которым он общался с родителями).

Записка:

([ [) ! ;8 |\ !! / !!! (())(.

Невероятно то что обычному человеку не так просто запомнить все эти символы и знаки, а мальчишка с идиотизмом освоил это за несколько месяцев. Что написано в записке: Каждый человек может найти себя и быть счастливым… За четыре года он написал практически сорок пять картин. Родители плакали от горя каждый день и думали, как им дальше жить. Евгений держал себя в руках как только мог, он собрал все работы Богдана и поехал в музей, тот самый музей, где Богдан нашел себя. Владелец музея и по совместительству художник выслушал Евгения и сказал, что работы Богдана заслуживают быть в этом музее! У отца от гордости прокатилась слеза, он крепко пожал руку художнику и ушел. Через месяц пятнадцать работ Богдана были выставлены в музей. Любава и Евгений часто приезжали в музей что бы пересматривать работы сына. Для работ Богдана была выделена целая стена, в левом углу была история Богдана, а на самом верху висела цитата: Каждый человек может найти себя и быть счастливым…

Сокровище 1962 года

Поезд… Шум… Лес… Километры…

Василий Прохоров вышел из вагона после многочасового пути со своим товарищем Джоном Лукасом из Европы. Василий кратко называл его Джо. Они ехали с севера России, и ехали отнюдь не погостить и не путешествовать. Поезд остановился, и Василий с облегчением сказал:

– Ну, наконец, мы на месте!

– Нет, Джо, мы еще совсем не на месте…

– Как это нет? Ты же говорил…

– Нам еще километров десять идти… – уставшим голосом произнес Прохоров. Оба товарища были голодны; они не ели уже вторые сутки. Джо не выдержал и вскрикнул:

– Все, Прохоров, я так больше не могу! Мы сейчас же идем есть, я с места не сдвинусь, пока не поем!

Василий аж вздрогнул.

– Джо, я не меньше твоего хочу есть, так что сейчас найдем что-нибудь!

Уже через мгновение товарищи сидели за столом. Им подали суп и эль. Джо сидел с довольной харей и жадно выхлебывал суп, поспешно запивая элем. Прохоров не спешил, сидел спокойно и наслаждался едой в субтропическом климате под пальмой. За окном стояла страшная, невыносимая жара. Прохоров попросил у персонала два литра холодной воды.

– Все, Джо, ждать больше нельзя, нужно идти!

– Теперь я только за, – медленно, как сонная муха, произнес Джо, развалившись на табурете.

Джо и Василий были искателями сокровищ – золота и всего, что можно продать за большие деньги. Двенадцать лет поисков не принесли им успеха, но каждый раз они надеялись на что-то весомое. По наводке одного из искателей в десяти километрах от перрона должен был находиться клад или что-то ценное. Джо и Василий ухватывались за любую возможность что-то найти и разбогатеть. Но, как правило, это были лишь мелкие находки (в прямом смысле слова). У берегов им удавалось находить маленькие осколки золота, и это подогревало их страсть к поискам. В этот раз они не надеялись ни на что и даже опустили руки, но вариантов у них было немного – это было единственное, что они умели.