Метафоры для познания и изменения себя и других. Инструменты для бизнеса и жизни

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Леонид Кроль, 2025

© Оформление. ООО «МИФ», 2025

* * *

Предисловие

Дорогие читатели и читательницы!

Всю профессиональную жизнь меня манят и увлекают метафоры. Я люблю их как чрезвычайно эффективный инструмент, который можно использовать десятками разных способов в психотерапевтической или коучинговой сессии. Более того: метафоры люблю сами по себе, просто так, как способ жить радостнее и созидать новое.

Можно сказать, у меня есть воображаемый сад метафор. Их столько, что захотелось показать его вам. Я осмотрел все цветы, распорядился проложить дорожки в моем воображаемом саду, позвал редактора и попросил его подготовить сад метафор для посещений. Только, чур, сказал я, пусть дорожки будут не слишком уж прямолинейными, и, пожалуйста, в процессе работы не потопчите драгоценные экземпляры.

Если же выражаться не метафорически, в этой книге я хочу рассказать:

• кратко – что такое метафора в лингвистике, философии и психотерапии;

• какие есть теории, понимание метафор;

• как я пользуюсь метафорами в сессиях, какие задачи мы с клиентами решаем с их помощью;

• как метафора организует процесс сессии;

• как метафора организует внимание клиента, да и мое собственное;

• как она работает с чувствами.

Далее я приведу обширные примеры собственных метафорических сессий с клиентами – разные характеры, разные задачи, разные цепочки метафор.

И наконец, напоследок мы обсудим, как работали с метафорами мудрецы прошлого, прежде всего мастер метафор Милтон Эриксон.

Уверен, эта книга принесет вам не только пользу, но и радость. Ведь мыслить метафорами очень приятно – конечно, если развить вкус к этому. А вкус развивается в процессе осмысления чужих метафор, игры с ними и придумывания своих собственных.

Разбудить чувственное воображение – одна из главных задач и в этой книге, и в сессиях с клиентами. Вот почему книга построена не как учебник, а несколько импрессионистически. Здесь не будет ни конкретных указаний, как строить метафоры, ни строгой их классификации. Тем не менее вы сможете вынести для себя немало семян, посеяв которые у себя, в своей практической деятельности, будете растить новые метафоры, полезные там, где это нужно вам.

Приятного чтения!

Глава 1. Введение в метафору

Концептуальная метафора: Лакофф и Джонсон, Фоконье и Тернер

Метафора, по определению Аристотеля в его «Поэтике», – это слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит сравнение предмета или явления с каким-либо другим на основании их общего признака.

Это определение стало основой лингвистического определения метафоры как перемещения, вращения, переноса имени одного предмета или явления на другой предмет или явление (или свойств одного класса предметов на другой) на основе сходства между ними.

Подход Аристотеля не критиковали вплоть до середины XX века. Метафору рассматривали в основном в литературоведческом контексте.

В XX веке, вместе с идеей о том, что слово и язык описания не просто отражают реальность, а находятся с ней в двусторонней связи, возрос интерес к метафоре не только как лингвистическому, но и как философскому феномену. Американский лингвист Джордж Лакофф был не первым, кто предложил идею концептуальной метафоры, но именно он эту идею развил и популяризировал.

Он утверждал, что метафора – это органичный феномен языка, который действует на более глубоких уровнях, чем уровень словесных комбинаций, и проявляется во взаимодействии концептуальных структур, лежащих в основе слов.

Концептуальная метафора – механизм, устанавливающий связи между концептами, относящимися к разным сферам жизни. Иными словами, как говорил Лакофф, метафора – это понимание и переживание сущности одного вида в терминах сущности другого вида, причем такое понимание существует далеко не только внутри литературы, но и внутри повседневного языка, формируя понимание реальности в среде людей, которые на этом языке говорят.

В теории Лакоффа метафора устанавливает проекции между двумя структурами, например, так:

• путешествие – жизнь;

• начало пути – рождение;

• конец пути – смерть;

• перекресток – необходимость выбора;

• препятствие – проблемы, кризисы;

• попутчики – друзья и близкие.

Подобные универсальные метафоры можно обнаружить во всех языках. Другой пример: верх или свет типично является благом, низ или мрак – злом. Концептуальные проекции будут соответствующими.

Лакофф указывал, что метафора как когнитивный феномен определяет способ мышления в культуре, позволяет сделать предположение, какие понятия в данном языке или в настоящее время близки, а какие далеки друг от друга. Например, метафоры для такого процесса, как спор, ищутся в военной лексике: выиграть спор, меткий ответ, противник, разгорелась баталия и т. д. Но возможна культура, где к спорам относятся иначе, и там спор уподоблялся бы танцу или приготовлению пищи. Тогда и метафоры брались бы из этих сфер (слаженный, ритмичный спор, партнер по спору, аромат спора, добавил перца).

Особую роль Лакофф отдавал развернутым метафорам (метаметафорам), которые наделяют переносным значением все сообщение в целом. Например: учение – горная дорога, книга – посох, а учитель – проводник, позволяющий не сорваться в пропасть невежества и достичь сияющих вершин знания.

Метафора, таким образом, понимается не только лингвистически, вербально, но и как универсальное свойство мышления. Она может выражаться как угодно, в том числе в жестах и поведении.

Лакофф не находил принципиального различия между метафорами в обыденном и литературном языке. Суть его открытия состояла в том, что метафоры помогают выстраивать эмпирические границы, благодаря которым мы начинаем понимать новые концепции.

Развивая идею метафоры как не только лингвистического, но и всеобщего языкового и смыслового феномена, Жиль Фоконье и Марк Тернер предложили другую интерпретацию – теорию блендов (смешений).

В теории блендов метафора уже не установление связей между двумя областями, а слияние нескольких ментальных пространств. Если излагать теорию, чуть упрощая, можно сказать так: соединяясь, ментальные пространства интегрируются в новое, смешанное ментальное пространство, и элементы метафоры входят в новое структурное соответствие. В результате мы оперируем не двумя, а тремя, четырьмя и более пространствами, которые впоследствии тоже можем проецировать друг на друга и смешивать. В этот процесс вовлечены наше личностное понимание и ассоциирование, то есть очень важен сам обладатель, автор метафоры, которая может быть как общепонятной, более-менее устоявшейся, так и сугубо индивидуальной. Запомним этот факт как очень важный для нас!

Фоконье и Тернер разбирают ряды устоявшихся метафор^[1].

Например, в метафоре смерть – беспощадный жнец используется концепт сбора урожая. Жнец проецируется как смерть с косой, а жатва – как прекращение жизни. При этом целая метафора смерть с косой стала одушевленной, то есть привносится еще одна идея: ее беспощадность, злая воля к уничтожению. Это совершенно новое пространство, которое возникло не в результате механического слияния двух старых, а как некий творческий акт.

Этот хирург – мясник. Это метафорическое утверждение того, что мы имеем дело с некомпетентным врачом, который может зарезать пациента. Казалось бы, все как у Лакоффа: двойное соответствие. Но все же это не вполне так.

Лакофф сказал бы, что скотобойня проецируется на операционную, животное – на человека, а мясной нож – на скальпель. Но мы привносим нечто новое: понятие некомпетентности. Мясник может быть хорошим профессионалом, а хирург хоть и долго учился, но его профессионализм в нашей метафоре явно поставлен под сомнение. Более того, это и есть цель и суть метафоры: некомпетентный хирург подобен мяснику: он нечувствительно подменяет задачу, свойственную хирургу (вылечить пациента), задачей мясника – умертвить и разделать животное.

В новом пространстве средства и цели мясника смешиваются с пространством хирургии, и получается описание катастрофически грубой и опасной деятельности плохого врача.

Именно такое понимание метафоры как творческого акта по установлению соответствий предполагает возможность свободного ассоциирования, достраивания несуществующих возможностей.

Например, в реальности мясники не разделывают пациентов, но мы можем себе это вообразить. Хирург пользуется скальпелем и специальными инструментами, но мы можем представить, как он орудует мясным ножом и заспиртовывает органы, вынимая их из тела.

Можно сказать, что каждый, кто пользуется даже устоявшейся метафорой, в каком-то смысле ее автор. Для использования метафоры, если она произносится не автоматически стереотипно, а осмысленно, каждому нужно творческое воображение. Так метафора становится открытой для дополнений и интерпретаций.

Именно такое понимание особенно интересно для разговора о метафорах в терапии и коучинге, где метафора становится пространством диалога.

Метафора в терапии и коучинге

Неудивительно, что разговорная терапия рано обратила внимание на метафоры – как лингвистические, так и концептуальные. Можно сказать, процесс практического использования метафоры для лечения разговорами шел параллельно развитию понимания метафоры как таковой.

Разные терапевтические системы разработали разные метафорические словари. Есть свой словарь у Фрейда. Например, он использует сексуальную символику как инструмент для понимания сновидений, фантазий и ассоциаций. Юнг говорил об анимусе и аниме. Богат гастрономическими метафорами словарь гештальтистов. Многим знакомы такие понятия, как поток и вброшенность, привнесенные экзистенциальными психологами. Все это разные способы описания человеческого опыта, и мы акцентируем внимание на разных его гранях.

Однако в пространстве какой бы традиции (или вне ее) мы ни находились, есть важнейшая особенность терапевтической метафоры: она высоко индивидуальна. Она возникает в диалоге с клиентом, и ее жизнь непосредственно привязана не к человеческому опыту вообще, а к опыту конкретного клиента и конкретного терапевта или коуча.

Представьте, что несколько людей говорят, метафорически описывая свои переживания: «Я не могу это переварить». Но каждый из них будет иметь в виду очень особенные, свои, индивидуальные чувства и ощущения. В этом смысле терапевтическое понимание метафоры, конечно, гораздо ближе к Фоконье, чем к Лакоффу. В метафору вторгаются личные воспоминания, ассоциации, личный строй чувств – и знакомая картинка неожиданно чуть смещается, становясь неузнаваемой.

Если попросить говорящих подробнее рассказать о том, что они имеют в виду, один, скорее, опишет свои чувства так: «Эта ситуация камнем лежит во мне, я не могу ее переварить, она застыла там, и я все время чувствую внутри ее тяжесть». Другой скажет: «Я не могу переварить эту ситуацию – это значит, что она несъедобная, я не могу вообще понять, разъяснить ее, как бы разобраться в ней».

Совсем иное понимание, правда? Метафора та же, да не та.

У каждого из нас своя модель мира, которая включает наши ощущения, чувства, концепции, языки выражения и много чего еще. Все эти модели работают по похожим, но неодинаковым сложным правилам. Восприятие двух людей может быть ближе друг к другу, чем восприятие человека и летучей мыши, но факт остается фактом: существуют и некоторые различия, причем не столько физиологические, сколько привнесенные нашим индивидуальным жизненным опытом.

Вот почему нам так трудно понять друг друга на уровне концепций. Договориться о терминах буквально невозможно: нет двух одинаковых депрессий, под одиночеством или восторгом каждый понимает настолько свое, что чем дольше люди пытаются разговаривать в общепринятых терминах, тем дальше они уходят от какой бы то ни было общей реальности. При этом они могут вовсе не замечать отдаления друг от друга: кажется, что если слова общие, то и значат они (как метафоры у Лакоффа) одно и то же. Обобщенное слово-концепт служит своего рода псевдометафорой: как только она начинает жить своей жизнью в нашем разговоре, оттенки смыслов в разговоре неизбежно разбегаются в разные стороны.

Метафорический язык в этом смысле дает некоторую надежду на восстановление понимания – именно потому, что он не прикидывается общим. Вот почему при использовании явных метафор мы обязательно должны помнить: хотя метафоры (по Лакоффу) универсальны, они (по Фоконье) всегда продукт смешивания нескольких смысловых полей и сильно зависят от индивидуального восприятия.

Когда я или мой клиент используем метафоры, стоит помнить, что у нас нет единого ключа к соответствию метафоры какому-либо состоянию или ситуации. Наши метафорические пространства могут только смешиваться, а наши понимания – сближаться, но идентичными они не будут никогда. Чтобы наши ошибки во взаимопонимании и восприятии не были слишком серьезными, а разрыв не достиг полного непонимания, терапевтические метафоры должны обязательно и постоянно сверяться с актуальной реальностью – моей и клиента.

Конечно, модели мира могут быть похожими, если, например, мы с клиентом живем в одной социальной среде. Этим можно пользоваться, но доверять этому на сто процентов не следует.

Во-первых, не надо считать метафору явлением истины и полагаться на нее как на некую притчу, объясняющую смысл происходящего. Метафора может быть приблизительной или вообще неверной и все же служить важным целям в сессии.

И, во-вторых, самое главное – это постоянная сверка наших полей, возвращение метафоры к реальности общения с клиентом, установление истинных координат того места, где мы вместе с клиентом находимся (в концептуальном смысле).

Я настаиваю: любая метафора должна быть с GPS, то есть должна постоянно апдейтить координаты, иначе взаимодействие заблудится и вместо помощи получится нечто туманное и неточное, разочаровывающее или просто бесполезное.

GPS-метафора

Каждый метафорический элемент информации, который выдает клиент, терапевт понимает и интерпретирует относительно собственной модели мира.

Я. Вы не любите ни этой скуки, ни апатии.

Клиент (К). С одной стороны, не люблю, а с другой – люблю. Я как Маяковский: на всем, что сделано, ставлю nihil. С одной стороны, скучно, а с другой – я это делаю всегда.

Это как процесс совместного приготовления пищи: клиент добавляет свою интерпретацию в то, как он относится к своей скуке и апатии. (Ранее он также упоминал пустоту и черную пелену.)

Дальнейшая работа будет учитывать куда более завершенную и точную карту описания чувств клиента. Этот поиск и учет могут вестись до самого конца сессии, и часто именно они помогают клиенту находить слова.

К. Я хожу по кругу, ищу ошибки.

Я. Вы занимаетесь самоедством…

К. Вот точно, самоедством.

Я. …с которым связана пружина потери доверия к себе.

К. И к другим, соответственно. То ли здесь обманут, то ли там.

Это быстрое уточнение метафорического описания того, как клиентка переживает определенные ситуации в своей жизни. Самоедство, потеря доверия – это точнее, чем просто поиск ошибок.

Я. Что вы в этот момент чувствуете?

К. Я чувствую, что они вообще не участвуют в происходящем, что им наплевать.

Я. Другие дети в песочнице не хотят с вами играть? Уходи из нашей песочницы?

К. Ну… не совсем. Скорее, ты сделай все сам, а мы тут будем сидеть и смотреть, как ты облажаешься.

Быстрое уточнение дает нам возможность говорить о проблеме сразу несколькими способами и выбирать, какой больше нравится. Неважно, как это на самом деле, важно, что сейчас мы сверили наши поля и нашли более-менее общее.

Представьте, что я настаивал бы на своем и углубился в детскую метафору, которую клиент не вполне принимает. (Иногда так и следует сделать, но об этом – чуть позже.) Или, наоборот, я пошел бы вслед за клиенткой из предыдущего примера и продолжил говорить о хождении по кругу. Пусть мне кажется, что я описываю точнее, это не имеет значения, если не происходит постоянного апдейта узнавания, а значит, контакта в метафорическом поле.

Контакт в метафорическом поле, гибкость и множественность метафор, адаптивность имеют такое же значение, как их точность и глубина. В разные моменты контакта важными становятся разные характеристики метафор. Игнорирование моделей мира клиента приводит к непониманию и невозможности услышать друг друга.

Мы никогда не сможем полностью понять, что нам говорит другой. Так же другой не сможет полностью понять, что мы говорим ему. По счастью, это и не нужно! Выход к истине осуществляется не по прямой дороге, а окольными тропками неточностей, приблизительностей и допущений. Мы приближаемся к глубокой коммуникации, хотя каждый раз можем идти немного не в ту сторону, но все же все более и более в ту.

В этом суть метафорического апдейта, GPS-метафоры, о которой я говорю. Именно поэтому метафора обычно не ходит одна: следует несколько последовательных разведок-приближений, каждая из которых дает какие-то свои аспекты понимания ситуации.

«Ныряние в себя»

Помимо совместного поиска, метафора требует постоянного внутреннего уточнения, которое предполагает возвращение в недра своей модели мира, чтобы лучше прочувствовать метафору. Без такой сенсорной информации метафора вряд ли сможет быть нам полезной и останется просто концептом.

Я. Вы были возбудимым ребенком.

К. Да.

Я. А сейчас во что бы то ни стало хотите быть всегда тормозной. И для этого вам нужны эти тупари, катамаран с тупарями. Пучок тупарей обучишь – стала не такая возбудимая, а более плавная, более мягкая. А вы: ж-жих, ж-жих.

К. Да. Я этого ж-жих боюсь.

Я. А там люди где-то позади.

К. Да.

Я. Запрос на относительно быстро, чтобы не скучно, чтобы все-таки не все плелись вдали.

К. И еще по шапке не давали, типа куда ты побежала?

Я. Человек пришел в зоопарк и говорит: я очень животных люблю, только я медленный. Приходит, видит черепах. Где черепахи? Вышел покурить, они так: ж-жих, ж-жих – и все мимо. У вас противоположный случай.

К. Есть такое.

Я. Вас надо к птицам. Все птицы разлетятся.

Приведенный выше диалог – это и есть непрерывное внутреннее уточнение согласны? – согласна на все новых маленьких картинках: ж-жих-ж-жих, тупари, катамаран, чтобы не давали по шапке, черепахи и птицы. Это еще даже не полноценные метафоры, но тут уже натягиваются ниточки их создания.

У меня есть грех: я часто использую одни и те же волшебные сказки, например «Гадкого утенка» и «Золушку». Почему? Многие клиенты легко соотносят себя с персонажами этих сказок, с их конфликтами, с тем, что сами переживали и переживают. Метафора легко ложится на их внутренние проблемы и поэтому может быть использована в качестве эскиза. Но у всех клиентов Золушки и мачехи разные, и поэтому сказкой мы никогда не ограничиваемся. Нужен внутренний сенсорный поиск.

Вот как описывает свою Золушку одна из моих клиенток.

В. Это была бы опера в стилистике Вуди Аллена, с интеллектуализацией и юморком. Золушка не была бы странноватой покорной девушкой, перебирающей бобы. Она бы точно была с легким юморком и троллем по отношению к сестрицам и мачехе. Я не могла бы ее изобразить такой наивной. Она бы все понимала. Надо сделать вид, что горох перебирает, – пошла, поперебирала немножко. Потом мышей созвала, они ей сделали все. Она бы понимала, что принц там есть.

Внутренний поиск и есть способ генерирования метафор: сказка или метафорическая система – лишь отправные точки для обогащения модели мира клиента и совместного решения проблемы.

Понятно, что метафора сохраняет структуру проблемной ситуации, межличностные взаимоотношения и паттерны, при помощи которых мы можем оперировать внутри контекста метафоры.

Но потом путем внутреннего сенсорного поиска клиент с моей помощью создает уточненный смысл метафоры в применении к себе.

Метафорический изоморфизм на примере сказки

Как метафора легко становится метаметафорой и как ее части могут быть подобны действующим лицам конфликта или субличностям? Остановимся подробнее на сказках.

Сказка – целостная метаметафора, которую люди неплохо узнают и помнят. На сказку хорошо проецируются противоречивые состояния человека, которые диалектически совмещаются в рамках сюжета.

Так, Золушка для меня – метафора сменяющихся фаз, цикличности.

Есть Золушка на балу – энергичная, общительная, она всем нравится, смеется, у нее все получается.

Есть Золушка за печкой – покорная, грустноватая, в затрапезном платье, выполняющая рутинную работу.

Обычно разговор о состояниях спада и подъема на этом и заканчивается.

Но, по моим наблюдениям, фаз никогда не бывает две. Есть мачеха-бандерша, которая бесцеремонно хозяйничает в реальном, не волшебном мире.

Есть фея-крестная (умершая мать Золушки), которая ведет человека к его идее, помогая преодолеть невозможное.

Есть дочки, которые живут по инерции, подражая другим и завидуя тем, кто способен покорять вершины.

Ярко увидев в себе одного из персонажей, клиент может с моей подсказкой начать видеть и остальных, дать им голос, перестать игнорировать.

Из этой же сказки растет целый куст метафор: чистить и убирать, переодеваться в затрапезное, блистать, убегать без пяти двенадцать (вовремя) и так далее.

Нередко встречается мне метаметафора «Кота в сапогах»: топ-менеджера наперебой хантят на рынке труда, он мечтает уйти в свой бизнес и стать собственником, но почему-то у него раз за разом ничего не получается.

Служу хозяину, ради него могу свернуть горы, но сам на принцессе никогда не женюсь. Потому что я хоть и в сапогах, но всего лишь кот, главный герой на вторых ролях, причем не мельница и не осел, и не могу требовать ничего, кроме сапог и ружья. Зато и создаю для клиента нечто настолько волшебное, что без меня никакая мельница и никакой осел не могут дать. Я лучшая инвестиция: совсем дешев, да еще и корма не надо (мышей ловлю).

Внутренние метафоры андерсеновского «Гадкого утенка» раскрываются через внешность и воспоминания о школьных, подростковых годах:

• Как у вас было с общением в школе?

• Кем вы себя ощущали в пятнадцать?

• Вы нравились девочкам/мальчикам, когда были подростком?

Особенно актуальны эти вопросы, если разговор на сессии вертится вокруг странности, нетаковости, боязни быть непризнанным и непринятым.

Гадкий утенок – это мальчик из провинции, чудом поступивший в престижный вуз, к мажорам.

Это внезапно выросшая семиклассница, которую одноклассники дразнят жирной.

Странный чудик, который сумел конвертировать свои особые причуды в деньги, бизнес, признание, но так и не сумел избавиться от ощущения хихиканья за спиной.

Тут и защитное высокомерие, и стремление к красоте и своей стае, мотив трудного роста. В этой сказке есть лебеди, есть птичий двор, есть зима и лиса, есть стремление показаться нормальным и годным ценой индивидуальности (или наоборот – без страха, что заклюют, идти навстречу мечте).