Земля раздора

В том крае, где рассвет суров и ал,

Где скальный берег, горд и прям,

Вонзал в поля свой каменный оскал,

Подобно шраму, землю пополам

Делил невидимый, но вечный спор.

И меж собой враждуя с давних пор,

Два клана жили, глядя друг на друга,

Как будто из проклятого недуга

Им не найти спасительного круга.

Один был люд, рожденный из волны, —

Народ соленых ветреных кровей.

Их лица солнцем обожжены,

Ладони – в шрамах от сетей,

В мозолях твердых от дубовых весел.

Мир для рыбака был прост и весел

Лишь там, где пенился морской простор.

В их жилах бился штормовой напор,

А в глубине усталых, ясных глаз

Был вечный блеск, что не погас, —

Соленый отблеск вод, безбрежный зов,

Свобода – главный из земных богов.

Им богом был и Ветер-свистунок,

Что гнал суда на дальний восток,

И пенный вал, что бил о борт судна.

А суша? Лишь причал, опора дна,

Чтоб отдохнуть и снова уходить

Туда, где рвется жизненная нить.

Другой был люд, рожденный из земли, —

Потомки тех, кто плугом брел в пыли.

В их венах почва, в мыслях – тишина,

Их сила, как и пашня, – молчуна.

Их руки пахли влажным черноземом,

Их взгляд был ясен, терпелив и дремен,

Как зерна, спящие до срока своего.

Для них в прибое нету божества —

Лишь пасть голодная, что жаждет власти,

Готовая в своей ненастной страсти

Поля залить и урожай забрать.

Их боги – те, кто учат созидать:

Луч солнца, золотящий колос спелый,

И тучный дождь, и труд их рук умелый,

И хлеб, что был наследием отцов,

Надежней всех морских слепых богов.

И в центре двух враждующих миров,

Где каждый был к чужому не готов,

Она жила. Алидой звали дочь

Седого рыбака. И словно ночь,

Что перед бурей, были в ней глаза,

Когда в них пряталась немая бирюза.

А волосы, как мокрый русый шелк

Песка, что волнами на берег влек,

Спадали с плеч. В ней – моря непокой,

Мятежный дух и яростный прибой.

А он – Дамир, был сын вождя полей,

Силен, как дуб, что сотен лет старей.

В его руках, широких и простых,

Таилась мощь холмов его родных,

И он умел одним касаньем длани

Снять дрожь земли, унять ее страданья.

В его глазах – покой и благодать,

Способность ждать, надеяться и знать,

Что верность почве – праведная суть,

Что предначертан им единый путь.

Они сошлись, где спор вела стихия,

Где волны дерзкие, слепые и лихие,

Лизали край пшеничного ковра.

То не была назначенная встреча.

Еще вчера

Они бы разошлись, не видя лиц,

Под грузом вековых своих границ.

Но в этот миг, не сдерживая взгляд,

Они столкнулись. Не огонь, не яд

Вражды отцов, что в них текла по венам,

А что-то новое, почти что сокровенное

Мелькнуло в них. В ее глазах – вопрос,

В его – ответ, что ветер не унес.

В молчанье том, на узкой кромке света,

Была заложена основа для сюжета,

В котором ненависть – лишь прах и тлен

Пред жаждой сладких, но больших перемен.

Но тот безмолвный, мимолетный взгляд,

Что на песке связал их наугад,

Был хрупкой искрой в бочке пороховой.

Их мир был стар, их мир был бестолковый

В своей вражде. На площади селенья,

Где каждый день текли людские звенья,

Где соль и чернозем мешались в пыли,

Два стана вновь друг другу говорили

Языком гнева, желчи и обид,

И воздух старыми проклятьями кипит.

Поднялся гул. Отец Алиды, сед,

Проживший в море семь десятков лет,

Ударил палкой, прерывая тишь:

«Вы совесть продали за медный шиш!

Зачем ручью вы перекрыли ток,

Что с гор бежал, прозрачен и высок?

Теперь в затоне – тухлая вода,

И пресной влаги не найти, когда

Смолою нужно пропитать борта!

Вся ваша правда – в жадности пуста!»

Ему в ответ, шагнув из ряда вон,

Вождь землепашцев, кряжистый Борон,

Отец Дамира, громыхнул, как гром:

«А вы не застили б своим гнилым добром

Тропу к воде? Весь берег, весь откос

Уставлен так, что и погнать бы врос

В песок скотину, да не подойти!

Нет стаду к водопою вниз пути!

Ваш скарб, как мусор, брошен где попало,

И нашим землям вечно вас тут мало!»

И вспыхнул спор, как на ветру костер,

И каждый довод был остер и хитер,

Но бил не в суть, а в сердце, в старину,

В чужую веру, в общую вину.

«Молчи, земляной червь! – рыбак кричал. —

Ты от рожденья к полю лишь причал!

Чтоб ваши нивы смыло все волной,

Чтоб солончак остался за сохой!»

«А ты, бродяга! – фермер отвечал. —

Пускай девятый всемогущий вал

Все ваши щепки в бездну заберет!

Бездомный, нищий, алчущий народ!»

Алида – средь своих, Дамир – с другими.

Их разделяли пропасти немые,

И каждый крик, и каждый злобный жест

Ложился тенью им наперекрест.

Он видел в ней – дитя врага и шторма.

Она – в нем сына пахаря и корма.

Но сквозь толпу, сквозь ненависти зной,

Они встречались взглядом – и с больной,

Немою мукой видели вдали

Всю глубину расколотой земли.

И эта пропасть, вырытая в споре,

Была страшнее, чем любое море,

И тверже, чем любая целина, —

Глухая, вековая их стена.

Но ненависть не властна над душой,

Что ищет путь запретною тропой.

И стали встречи их – немой укор

Тому, о чем кричал пустой их спор.

Они нашли укрытую от глаз

Ту бухту, где никто б не выдал их,

Куда вела, над пропастью виясь,

Тропинка козья, только для двоих.

Здесь, в тишине, где лишь прибой да крики чаек,

Вдали от вечных ссор и горьких стачек,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.