Синяя кнопка. Фантастические повести и рассказы

ЧАСТЬ 1. СЛУЧАЙНЫЕ

Она оказалась среди них случайно. Ее собственная группа отправилась на неделю раньше. Где-то далеко впереди по розовым камням шагали милые сердцу люди: лучшая подруга Тоня, приветливая Лин со своим мужем, балагур Ивар, мудрая немолодая Кристина…

А она провалялась в палатке обездвиженная и могла только лить слезы, проклиная отвратительную местную болезнь, цепляющую людей непонятно, по какому принципу. Когда Серафима пришла в себя, выяснилось, что последняя партия уходит буквально на днях.

Исследования показали – пара месяцев, и эта стоянка «заболотится», как и все предыдущие. Но самое отвратительное, что таких больших дислокаций больше не будет, и Серафима может никогда не оказаться среди своих. Научное руководство приняло решение разделить экспедицию на небольшие отряды. Тогда есть шанс, что кто-то – хоть кто-то! – достигнет успеха. Успехом называлась возможность удерживаться на одном месте более полугода. Планета наотрез отказывалась принимать гостей, и уже не одно научное поселение было затоплено этой странной, блестящей зеленоватой жидкостью, неизвестно откуда просачивающейся из-под розовых скал.

Последнее указание с Земли было более чем странным. Экспедиция отправила домой образцы зловещего «болотного» вещества, а в ответ… Сумасшедший Бастуров рекомендовал землянам «понравиться» Иклоне.

А Иклоне не нравился никто. Открытая всего десять лет назад, планета внушала людям огромные надежды: климат, химический состав воды и воздуха оказались пригодны для жизни. Но…

– Эй, Гофман, тебя опять подгонять надо? И как таких набирают! – грубый голос снова прервал ее раздумья.

Серафима с трудом вытащила ногу из зеленой лужицы, вылезла на камни и подняла глаза на говорившего.

За что он так ненавидит ее? Все сегодня едва плетутся, а она еще и после мерзкой болезни. Конечно, Тимура, начальника группы, злит, что Серафиму навязали ему в партию. Но она-то чем виновата? При первой же возможности она с удовольствием покинет этих недобрых, хмурых, постоянно чертыхающихся парней и развязных высокомерных девиц. Все они изображают из себя «знающих жизнь», и ей непонятны их разговоры и шутки. Так что не обязательно еще и постоянно спускать на нее собак.

Остальные хотя бы не пристают, обращаются только по необходимости. А этот Тимур просто пяти минут не может пройти, чтобы не сделать замечание.

– Привал, – наконец, объявил шеф, и все с облегчением остановились, скидывая с себя рюкзаки.

Места пошли сухие и еще более красивые. Мягкий, чистый мох цвета ежевики (кстати, кое-где на нем действительно попадались съедобные ягодки) позволял расположиться с комфортом. С одной стороны поляну обступали все те же розовые скалы, с другой – спускался пологий овраг, по дну которого протекала маленькая, совсем земная речушка с отличной питьевой водой. В чем-чем, а в воде Иклона им не отказывала.

Серафима села, как всегда, чуть поодаль от остальных. Она залюбовалась открывшимся за оврагом закатным пейзажем. Солнце (так они условно называли местное светило) было крупнее, но холоднее земного. От этого закат переливался такими оттенками кораллового и фиолетового, что дух захватывало. Деревьев на этой части планеты не было, только кустарники, по природе своей напоминающие всё тот же мох, но очень высокий и сильно разросшийся. При желании на мягких кустиках можно было развалиться, как на высокой перине. Некоторые казались достаточно упругими для того, чтобы продержаться минут пятнадцать, но потом неизменно прогибались, выпустив влагу, и оставаться в них было неприятно.

– Гофман! – видимо, ему доставляло особое удовольствие склонять ее фамилию. – Хватит мечтать, помоги Элизе.

На прошлом привале Серафима готовила завтрак одна, и никто из женщин даже не поднялся помочь. Но спорить не стала, а предпочла встать и подойти к рыжеволосой девице в обтягивающем комбинезоне.

– Что надо делать?

Элиза презрительно подняла на нее свои жесткие светло-голубые глаза.

– Помой овощи, – коротко бросила она.

Серафима взяла котелок и отправилась вниз, к воде. Даже здорово… уйти от них хоть ненадолго. А как сейчас было бы уютно и весело со своими! Муж Лин рассказывал бы про китайскую кухню, Ивар подкладывал лучшие кусочки, а Тоня подшучивала бы над ними…

От речки шли влажные испарения. Здесь было теплее, чем наверху. Серафима уже заметила, что на Иклоне не бывает тех мелких летучих насекомых, отравляющих пребывание у воды. Она тщательно вымыла овощи, встала, вздохнув, и чуть не выронила от испуга котелок.

Шаха, как его называли дружки, нарисовался за ее спиной совершенно беззвучно. «Шаха» – потому, что, играя в шахматы, он громко и особенным тоном возглашал на всю округу: «Шааахх!» Из всей группы только он, кстати, числился геологом, но она ни разу не видела, чтобы Шаха занимался своими прямыми обязанностями. А ведь здесь так много интересных пород!

– Котелок тоже вымой… – Шаха постоянно что-то жевал. – Овощи грязные, еще инфекцию занесешь. Кто его знает, откуда здесь эти странные болезни, может, от грязи. А может, и от воды, черт его знает.

Тон у Шахи был скорее доброжелательным, чем назидательным, но его доброжелательности Серафима опасалась куда больше гнева Тимура.

Ей хотелось ответить, что на руках Шахи куда больше грязи, чем в этой блестящей, прозрачной, ласковой воде. Но с ним лучше быть краткой.

– Я вымыла, – она сделала попытку пройти и поняла, что тревога ее не напрасна. Шаха стоял, широко ухмыляясь и загораживая проложенную ею тропинку.

Ладно, пойдем напролом. Серафима решительно обогнула его крупную фигуру и ломанулась в кусты.

– Эй… – насмешливо понеслось вслед.

Она не оглянулась, но слышала, как он, не спеша, поднимается следом. Глядя себе под ноги, наткнулась на кого-то.

– Ну и долго тебя ждать? Все жрать хотят.

Тимур смотрел на нее, сощурив глаза. Потом перевел взгляд на Шаху.

– В другой раз пошлешь кого порасторопней, – не выдержала Серафима, с удовольствием заметив, как шеф переменился в лице.

Ах, вы не привыкли, что она огрызается. «Думаете, меня можно так просто затравить! Мало вы еще меня знаете».

Но порыв злости прошел, а тоска осталась. За время ужина она ни разу не перемолвилась ни с кем и словечком… Тимур недовольно поглядывал на нее, порываясь к чему-нибудь придраться, но повода так и не нашел. От Шахи она отодвинулась подальше, и, кажется, на сегодняшний вечер он от нее отстал.

Девицы – два биолога, медик и химик – то ли вяло переругивались, то ли перешучивались, Серафиме был непонятен их юмор. В работе ей никого из них видеть не приходилось, но она знала: все здесь профессионалы. Группа Тимура находилась на Иклоне дольше других. Не потому ли от них исходит один негатив? А ведь планета восхитительно красива. Серафиме, как художнику-любителю, нравились даже эти навязчивые болотца – их бутылочный, переливчато-зеленый, насыщенный цвет.

Кстати, с Элизой, медиком, ей пришлось пообщаться сразу после болезни – та молча осмотрела ее, не отвечая на вопросы, и только пожала плечами, когда Серафима поинтересовалась природой заболевания.

– Идти сможешь, осложнений ни у кого не бывает, – в конце концов, вяло сообщила Элиза, – но раз болезнь тебя выбрала, можешь не сомневаться, повторится.

– А как часто она может повторяться? – Серафима с содроганием представила, что снова может впасть в это «деревянное» состояние…

– У кого как. Может, через год, а может, через два дня, – обнадежила Элиза.

Интересно, что они сделают с ней, если она опять заболеет? Бросят здесь, укрыв мхом? Или она перебарщивает в своей неприязни к этим людям?

Установили палатки, и Серафима первая ушла к себе, не дожидаясь, пока обогревающее устройство доведет температуру до нужного уровня – на Иклоне по ночам сильно холодало. Палатка рассчитана на двух человек, но, конечно, соседки для Гофман не нашлось, чему она была несказанно рада. Наконец-то можно разуться и, ни на кого не оглядываясь, отдохнуть.

Она расшнуровала ботинки. Ноги, как всегда, сильно натерло. Это ее постоянная беда – еще на Земле Серафима умудрялась натереть ноги даже легкими спортивными тапочками. Когда их группа во главе с Кристиной высаживалась на планету, получилось, что на место предполагаемой стоянки они не попали – она заболотилась, а экспедиция перебралась в другой оазис. Пришлось им проделать неблизкий путь. Ноги тогда страшно натерло, но идти было весело. Тем более что Лин дала ей классную мазь, заживляющую ранки за одну ночь.

Серафима потянулась за рюкзаком… Тьфу ты… Когда ужинали, она доставала пакет с лекарствами, чтобы принять витамины, на всякий случай назначенные медиками после болезни, и, кажется, оставила его, где сидела. Нехотя она вылезла из палатки.

У костра каждую ночь оставался дежурный. Правда, диких зверей здесь не водилось. А точнее, вообще никакой живности крупнее большого жука, яркой бабочки, маленькой рыбки и нескольких видов птичек, Серафима не видела. Так же, как и с деревьями – все формы жизни как будто были минимизированы. Одна из загадок Иклоны…

Сегодня дежурил Альбинос – все здесь имели какие-то клички. Ей не придумали кличку только благодаря фамилии, которая сама звучала, как прозвище. Альбинос поднял на нее мутные бесцветные глаза и снова уронил голову. Ясно, уже принял… Хорош дежурный!

– Я забыла пакет. Где-то здесь… Ты не видел?

Неопределенное пожатие плечами… любимый жест всех членов группы. Не обращая на него внимания, Серафима принялась шарить по земле, натыкаясь на неубранную посуду и остатки пищи. Свою Землю запакостили, со злостью думала она, и здесь тоже… трудно было сжечь… Ей принципиально не хотелось убирать за ними, но стыдно было перед планетой.

Да где же пакет? А, вон белеет под перевернутым котелком. Серафима отошла от костра и резко остановилась, услышав голоса. Разговаривали двое – она сразу узнала Элизу и Сурена, бородатого психолога с вечно циничной усмешкой, и, судя по некоторым высказываниям, весьма образованного. Сначала Серафиме даже казалось, что с ним, в отличие от остальных, можно поговорить. Но быстро поняла, что в каждом его слове – тщательно замаскированное под благодушие презрение к собеседнику. И как такой может помочь людям адаптироваться в новых условиях?

– Не знаю… Тимур еще не решил. Меня бесит его пофигизм… я бы при малейшем риске, – Элиза говорила, как всегда, отрывисто.

– Считаешь, это гуманно? – раздался равнодушный басок Сурена.

– Гуманней допустить гибель всей экспедиции на планете?

Стоп, это интересно. Надо было уходить, но Серафима напряженно вслушивалась. Элиза рассуждает о гуманности…

– Но ведь никто ничего не знает…

– Я – знаю… я все-таки медик… иммунолог, инфекционист, как тебе известно. Эта штука опасна.

– А как передается?

– Блин… кто бы сказал… ни воздушно-капельным, ни через кровь. Но всегда выбирает вот этаких… ты заметил?

– Что-то генетически общее?

– Ага, вот это, – видимо, Элиза покрутила пальцем у лба, потому что Сурен ответил:

– Ну, глупой ее не назовешь.

– Не в этом смысле… Короче… все они вызывают у меня дикую неприязнь.

– Отличный диагноз, Эли, и ясно, что делать… убрать всех, кто тебе неприятен.

– Плохая идея?

– Да нет, мне, в принципе, нравится… Да кури, кури, у меня есть еще.

– Главное, убедить Тимура. Я знаю, он человек дела и терпеть ее не может. Но даже слушать почему-то не хочет…

– Ну и ладушки. Хозяин – барин. Давай лучше по койкам, а то я что-то сегодня устал.

Но Элизе не хотелось заканчивать разговор, она явно нервничала.

– Нет, ну ты как считаешь?

– Эли, тебе-то чего беспокоиться? Ты не из таких, значит, не заболеешь. Те, кто тебе нравится, тоже, – Сурен, как обычно, посмеивался.

– Ты как всегда… ничего не добьешься от вас. Всем по фигу. Я не о себе думаю. А если на Землю попадет…

– Мало ли на Земле всяких вирусов. Одним больше, одним меньше. Бывает похуже…

– Ты не все знаешь…

– Эй, хорош трындеть! – из палатки Элизы донесся хрипловатый голос ее подружки Косточки – худющей и высокой как жердь Тани Костнер. – Я спать хочу. Эль, ты сегодня дома ночуешь или…

– Или, – Сурен ухмыльнулся, – давай, побеседуем лучше о чем-то приятном.

– Не сегодня… и не с тобой, – отрубила Элиза.

Серафиму, наконец, покинул ступор, и она, стараясь не шуметь, благо, что босиком, метнулась в свою палатку. Ее трясло, зуб не попадал на зуб. Но и в нагретой палатке дрожь не прошла. Так вот оно что… Ее здесь не просто не любят. Считают источником опасности или инфекции.

Но в экспедиции болела не она одна. Несколько человек точно, только за время ее пребывания на стоянке. Серафима постаралась вспомнить. Кто это – «они», неприятные Элизе люди? Если ей неприятны, наверняка должны быть симпатичны Серафиме. Но она была знакома, да и то поверхностно, только с одним – немолодым инженером-гидравликом. Ничего общего между ним и собой Серафима не находила. Разве что пару раз поговорили о живописи – да и то не сошлись во взглядах на абстракционизм. Может, сходство, если оно есть, видно только со стороны?

Так что же ей делать? Ждать, пока Элиза накрутит остальных и попытается от нее избавиться? Ну не убьют же они ее – взрослые, нормальные, хотя и малоприятные люди. Не преступники же они? Тогда что? Добьются отправки на Землю? Оставят одну? А вдруг приступ повторится? Значит, Тимур пока в нерешительности… А когда решится?

Серафима приготовилась ко сну, намазала ноги мазью Лин. А как заснуть? Тревога не оставляла, билась в висок, скручивала живот.

Усталость взяла свое только под утро. Но встала Серафима совершенно разбитой. Итак, она одна во враждебном лагере. Помощи искать негде. Уйти от них? Мысль, что она может остаться на чужой планете в одиночестве и брести в неизвестном направлении, показалась невыносимой. Значит, будь, что будет. Возможно, ничего и не случится. Сегодня, при ярком, лимонном Солнце, не жарким, таким приятным утром, все ночные страхи казались преувеличенными. Ну, подумаешь, Элиза занимается домыслами. Никто не примет это всерьез, да и Сурен не принял.

Серафима вылезла из палатки и увидела, что завтрак уже сворачивают. Проспала! И никто не разбудил. Значит, пойдет голодной – не просить же их подождать.

Она подошла, взяла несколько кусков рыбы с хлебом и наспех пожевала, собирая палатку.

– Давай быстрей, постоянно тебя ждем, – раздался привычный окрик Тимура.

Она всегда все делала быстро, и быстрее многих. Несправедливые нападки начинали доставать.

– Не жди, – спокойно сказала она, глядя прямо на шефа.

Интересно, Тимуру чуть больше тридцати, а уже столько седых волос в его иссиня-черной шевелюре. В черных глазах – привычная агрессия.

– Потом будешь ныть…

– Когда это я ныла?

Краем глаза Серафима заметила, что остальные прекратили свертываться и с нескрываемым любопытством прислушиваются. Еще бы, Гофман посмела подать голос.

Тимур передернул плечами и отвел взгляд.

– Ладно, хватит базарить, двигаем, – бросил он, не глядя в ее сторону.

Все разочарованно отвернулись. Чего они ждут? Склоки? Повода? Правильнее было бы не давать его им, но Серафима завелась. Она боялась, что долго не выдержит, и тогда начнется настоящая разборка. Ну что ж. Тем лучше…

Резким движением она закинула рюкзак. Оглянулась назад. На том месте, где только что на сухом сиреневом мху стояли палатки, выступали тоненькие штришки, трещинки зеленого цвета – болотце начинало просачиваться. Вот это да! Какие там полгода, когда они и суток здесь не простояли. Иклона, кажется, начинает их подгонять. Да, собственно, будь она хозяйкой планеты, на фиг бы выгнала таких гостей… Ученые… Медики, физики, биологи, геологи… Земля еще как-то вас терпит… и ее, Серафиму, тоже… Хотя на Земле-то как раз ее не ждут… и Земле она не нужна, и Егору тоже…

***

Милый, тихий, хороший мальчик. Так неуклюже и симпатично ухаживал. Из всего институтского курса выбрал именно ее. Не зачем было и сопротивляться – Егор ей очень нравился. Свадьбы давно стали немодными, но ей хотелось, чтобы все было красиво, так, как рассказывала бабушка. Длинное белое платье, кольца… Он не возражал – свадьба, так свадьба. Но и всерьез церемонию не принял, для него это было, как вызов Деда Мороза на дом – театральное шоу. Да какая разница! Любовь ведь. А потом у Егора появилась другая любовь. Тоже дело нормальное. Любовь – это святое. И каждая новая любовь – новое святое. Кто обязан оставаться с тем, кто уже не нужен, и жертвовать возможностью очередного счастья? Даст Бог, не последнего…

Эта легкость всем казалась естественной. А ей, Серафиме – нет… За что уцепиться? Что из существующего на Земле имеет постоянство, твердость, весомость? Живи и пользуйся моментом… наступая на других – ведь момент-то пройдет, и жизнь пролетит. Она сумела бы так при желании, но – не хотела… И не желала, чтобы наступали на нее. Бабушкино старомодное воспитание – с таким нечего делать на планете потребителей. А есть и иные планеты, где люди работают, приносят пользу, имеют цель.

Заработок – это не главное, организаторы не сулили золотых гор, но обещали интересную научную работу. А значит, люди здесь наверняка особые. Но была и обратная сторона медали. Разные причины заставляли людей покидать Землю… Попадались и совсем темные личности.

К примеру, она слышала еще на стоянке, что Тимура с родной планеты погнали серьезные неприятности. Серафима бросила взгляд в его сторону – он шел почти рядом, чуть впереди. Что ж… в это можно поверить. За все время перехода он ни разу не улыбнулся – ни только ей, это понятно, но и никому из группы.

Как будто почувствовав ее взгляд, Тимур резко обернулся. В глазах, как всегда – открытая неприязнь.

– Привал! – объявил он.

Короткий отдых давал возможность еще раз разуться и намазать натертые ноги. Нормальная еда была только за ужином, днем старались времени не терять. Открыли консервы, достали бутылки с водой. Альбинос потянулся за фляжкой. Еще столько идти, а он уже принимает… Взяв свою порцию, Серафима села в круг. Рядом плюхнулся Шаха, как будто невзначай оказавшись к ней вплотную. Она потихоньку, стараясь не делать это демонстративно, отодвинулась.

Сурен, наевшись, развалился, дымя сигаретой. Шаха встал, прикурил, и снова уселся рядом, выдохнув дым в ее сторону. «Биологички», как она называла про себя двух безликих женщин лет тридцати пяти – сорока – коренастую Инну и черноволосую маленькую Майю – улеглись на траве, лениво перебрасываясь репликами. Всем хотелось отдохнуть – до вечера им предстояло одолеть непростой перевал.

– А вот объясните мне кто-нибудь… – тоже затянувшись сигаретой, начала Элиза. – Что это за специальность такая – планетолог? Что он конкретно-то делает? Такое громкое название… а на деле – приют для бездарей от науки.

Даже не поднимая глаз, Серафима почувствовала, как все напряглись. Шаха выразительно крякнул, Костнер хихикнула, а биологички приподняли головы.

Раздался благодушный голос Сурена:

– Эли, планетология – это комплексное исследование планет. Понимание процессов возникновения и развития небесных тел, ключ к эволюции нашей собственной планеты… Что там еще… Поиск жизни и ее следов, подбор информации о физических и химических условиях на этих телах, изучение возможности их изменения…

Никого не обманули его добренькие интонации. Серафима ясно различила иронию – Сурен цитировал ее собственную статью. Точнее, даже не статью, а коротенькое интервью. Юркая молодая корреспонденточка отловила Серафиму перед отлетом и задала «несколько вопросов для простого читателя».

– Ну, все понятно, можешь не продолжать, – Элиза нарочито тяжело вздохнула. – То есть всё, что сделали до тебя настоящие спецы. Тогда я знаю: планетолог – это тот, кто пишет диссертацию по чужим исследованиям.

Костнер демонстративно захохотала во весь лошадиный рот, откинув голову назад.

– Ну, ребята, хватит вам, – Шаха масляно улыбнулся и дружеским жестом положил руку на плечо Серафимы. – Все мы здесь для чего-то нужны.

Серафима привстала и молча потянулась за рюкзаком, скинув при этом руку Шахи.

– Гофман, камушек в твой огород. Может, ответишь народу? – раздался голос Тимура.

Она подняла на него глаза. Взгляд Тимура казался странно напряженным. С чего бы ему тратить нервы на дурацкие разборки? Нет, не в инфекции дело… Ее бы отторгали здесь и без всякой болезни.

– Хорошо, если ты хочешь, – руки у нее дрожали, но говорить она старалась спокойно. – Если планетология – дело ненужное и бесполезное, то все-таки быть бездарным планетологом куда безопасней для окружающих, чем жестоким медиком или равнодушным психологом.

Такое впечатление, что все окаменели, только Шаха заерзал на месте. Ни Элиза, ни Сурен не нашлись, что сказать. Серафима продолжала смотреть Тимуру в глаза. Шеф внимательно щурился, а потом, как и в прошлый раз, первым отвел взгляд.