Синяя кнопка. Фантастические повести и рассказы

– Встали, – резко произнес он.

Дальше дорога пошла вверх. Солнце выглядывало из-за красноватой горы. Интересно, но местное светило хотелось называть не в среднем роде, а скорее в мужском. Большой, холодный, изысканно красивый… кто? Звезда, планета – все в русском языке женского рода. Даже Иклона. «Иклона» – да, пожалуй: капризная, неуловимая, странная и привлекательная. Женская планета. А вот подобное Солнце – однозначно «он».

За такими странными мыслями Серафима одолела половину подъема. Разговор на стоянке она не приняла близко к сердцу. Даже стало легче. Откровенная травля позволяла со спокойной совестью испытывать к другим неприязнь. Кстати, Тимур-то вообще не был ученым, на Земле он работал «экстремальным проводником», или кем-то в этом роде. Говорят, его нанимали для совершенно безумных и опасных походов. Ну, здесь-то ничего опасного, как ни странно, не предвиделось. Самая большая неприятность – это проснуться утром в зеленой луже и снова сменить стоянку. Ни хищников, ни туземцев, ни катаклизмов. Может, шеф потому такой злой, что ему тут скучно?

Подъем становился все труднее, и Серафима начала задыхаться. Левая рука затекла. Сначала она не обратила на это внимание, но потом встревожилась. В прошлый раз приступ местной болезни начался с чего-то подобного – тогда она почувствовала слабость в ногах. О Господи, только не здесь и не сейчас! Не прошло и недели, как она пришла в себя! И не с кем даже поделиться. Элиза вполголоса переговаривалась с Костнер. К этому «доктору» Серафима обратится в последнюю очередь, даже будучи при смерти.

Тимур несколько раз оглядывался, и она каждую минуту ждала привычного окрика. На этот раз она действительно сильно отстала, на лбу, шее выступил пот, а рука совсем онемела.

– Шаха! Помоги Гофман, – раздался резкий голос шефа.

Надо же, какая забота… и даже не попрекнул. Что это с ним?

Шаха остановился, с участливой насмешкой поджидая ее, протянул руку. Серафима нехотя схватилась, и он втянул ее на последний розовый камень. Ладонь у Шахи была влажная, липкая. Серафима с трудом выдернула руку.

Они стояли на большой площадке холма высотой с пятнадцатиэтажный дом. По ту сторону открывался необыкновенно красивый вид. Камни там были уже не розового, а буро-коричневого цвета, а мох – если это мох – почти темно-синим. И гораздо больше разросшегося кустарника, который казался и тоньше, и выше. Можно было подумать, что сиренево-желтый лес окантовывает огромную синюю равнину. Где-то вдалеке летали маленькие яркие птички. Еще день или два пути. Сегодня до темноты они спустятся вниз, а завтра или послезавтра окажутся на новом месте.

Интересно, разведывательные спутники, расставившие антенны на каждой сотне километров, не забыли про этот чудесный участок Иклоны? Тогда можно будет быстро связаться с остальными. Кто знает, вдруг друзья обосновались неподалеку?

Эх, сюда бы мольберт – нарисовать этот пейзаж с такой высоты… Какой мольберт!? Дожить бы до следующей остановки.

– Будем спускаться или привал? – спросил Сурен.

Ей показалось, что Тимур бросил на нее взгляд, прежде чем ответить:

– Спускаться. До темноты надо быть внизу.

Вниз идти было труднее, ноги подгибались, скользили по гладким камням, а солнце светило прямо в лицо. К концу спуска Серафима уже не понимала, где она и что с ней, и передвигалась одним лишь усилием воли. Вне всякого сомнения, болезнь накинулась на нее снова или попросту была не долечена. Впрочем, ее ведь и не лечили – никто не знал, как.

Ну, вот они и в пригорье. Серафима села на землю, пытаясь отдышаться. Все уже ставили палатки, а у нее не было сил даже встать. В прошлый раз все произошло по-другому: слабость в ногах, а через какие-то десять-пятнадцать минут она уже лежала, не в силах пошевельнуться, словно все мышцы отказались служить одновременно. В тот раз она даже не помнила, как очнулась в палатке. Сейчас Серафима тоже чувствовала мышечную слабость, с трудом могла поднять руку, но шевелиться все же могла. И сознание не отключалось.

Мимо сновали, готовясь к ужину и ночлегу. Никто не подходил, чтобы спросить, что случилось и почему она вот так сидит. Наконец кто-то толкнул Тимура, указав на «бездельницу». Он быстро направился к ней, посмотрел встревожено.

– Гофман, ты что уселась?

Она попробовала ответить, но поняла, что язык уже не работает. Только слабо мотнула головой.

– Элиза, – крикнул Тимур.

Подошла Элиза, с подозрением глядя на Серафиму.

– Я так и знала, – прошипела она. – С ней жди неприятностей.

– Снова местная «малярийка»?

– Конечно, – во взгляде Элизы читалась откровенная ненависть – то ли к болезни, то ли к Серафиме, то ли к обеим.

Тимур подозвал стоящего поблизости Сурена:

– Поставь ей палатку, надо уложить…

Серафима улеглась на землю, сидеть она больше не могла. Солнце быстро зашло, на Иклоне моментально стемнело, и прямо над головой зажглась огромнейшая, нереальной величины звезда. Серафима уставилась на нее, стараясь ни о чем не думать. Через какое-то время Тимур вместе с Суреном втащили ее в палатку. Она легла, пытаясь пошевелиться, чтобы заставить мышцы работать. Ей это удалось, но она тут же задохнулась от чрезмерных усилий. Серафима закрыла глаза.

– Без сознания? – снаружи послышался голос Элизы. Она наблюдала, стоя чуть поодаль.

– Кажется, да, – отвечал Тимур, – не хочешь пойти к ней?

– Зачем?

– Не понял… У тебя больная. Выполняй свои обязанности.

– Это не лечится. Само пройдет.

– Послушай, Эли, – голос у Тимура стал тише и жестче, – что-то я тебя не понимаю. Какой-то уход ей нужен или нет?

– Послушай, Тимур! – вызывающе повторила Элиза. – Я не собираюсь за ней ухаживать. И нечего притворятся таким правильным боссом, ты ведь сам терпеть ее не можешь. Я с самого начала знала, что Гофман осложнит нам жизнь.

Несколько секунд длилось молчание, потом Тимур тихо произнес:

– Эмоции с делом не связаны. Моя работа – довести всех до стоянки. Твоя – лечить или что там еще…

– Брось, Тимур. Нам надо поговорить. Уже давно… Но ты не даешь мне шанса. С тех пор, как мы вышли, ты не только… Я тебя больше не интересую, верно?

– Послушай, Эль, не сейчас…

– Если бы ты поговорил со мной… У меня есть мысли по поводу этой, как ты выразился, «малярийки». Я думаю, всей экспедиции угрожает опасность.

– Елки-моталки… опять та же песня. Хорош накручивать, Сурен уже делился со мною твоими идеями.

– И что? Что он считает?

– Он, как всегда, обтекаем. Значит, ты не хочешь заниматься больной, потому что боишься заразы?

– Блин, Тимур, если бы я боялась заразы, я не пошла бы в инфекционисты! Тут другое. Люди, переболевшие этим, не выздоравливают. Они…

– Они что?

Голос у Тимура странно изменился. В нем как будто звучал страх. Тимур – боится?

– Не сочти за… В общем, они будут заодно… с Иклоной… Они выживут нас, нормальных людей.

– Уфф, – Тимур облегченно выдохнул. – Ты просто насмотрелась на Земле блокбастеров. Как думаешь, приступ надолго? Мне надо принять решение. Если выдвинуться завтра – к вечеру могли бы быть на стоянке.

– В прошлый раз у нее это длилось неделю. Последующие приступы обычно короче, но… для нас это хуже… она скоро поймет…

– Эли, не хочу больше слушать твой бред. Не сердись. Давай конкретно. День, два?

– День или два, – Элиза была вне себя от раздражения. – На твоем месте я бы оставила ее здесь. Со стоянки можно вызвать воздушный катер, пускай забирают. Мы избавимся от нее, и тогда, возможно, продержимся на стоянке подольше. Вдруг болото наступает тогда, когда появляются больные?

– А может как раз наоборот. Болезнь вызывается сыростью, или что-то в этом духе. И кстати, по твоей же версии, Иклоне должны нравиться «малярийные». Ладно, подождем до завтра, иди спать.

Серафиме показалось, что оба ушли. Так, теперь Элиза приписывает ей и другим заболевшим все беды экспедиции. Знакомая позиция. Найти крайнего… Плохо то, что как раз в такие вещи люди охотно и быстро верят. Как просто – избавься от помехи, и все будет прекрасно! Агитация Элизы скоро принесет плоды, и тогда…

Неожиданно она почувствовала на себе чей-то взгляд и с усилием открыла глаза. В палатке горел переносной фонарик. Шеф? Что он здесь делает? Вглядывается ей в лицо, будто пытается оценить степень опасности. Поняв, что она в сознании, Тимур не отшатнулся, а продолжил молча смотреть. Эх, жаль, речь ей отказывает. Или нет? С трудом двигая языком, Серафима произнесла:

– Чего тебе?

– Можешь говорить? – удивился он.

– Трудно…

– Слышала разговор с Элизой?

– Да, – скрывать не было смысла.

– Она говорит, ты должна что-то знать. Ты понимаешь, о чем речь?

– Нет… Но вижу, куда она клонит.

– Не она одна. Этот слух пустили еще на первой стоянке. Она только повторяет чужие выдумки.

Значит, Тимур в это не верит? Человек он хоть и недобрый, но конкретный и здравомыслящий. Серафима почувствовала надежду.

– И что ты сделаешь? – с трудом произнесла она.

– Не волнуйся, экстремизма не допущу. Мне нужен порядок, ясно?

– Да…

Но сможет ли он справиться с остальными, вот вопрос. Особенно, если сам не слишком заинтересован.

– Сегодня дежурю я. Спи.

– Мне… легче… Чем тогда… – ей хотелось дать ему понять, что она не станет такой уж обузой.

– Хорошо, – коротко ответил Тимур и вылез из палатки.

Вот это да… Найти защиту – и в ком? Впрочем, шеф, как и сказал, просто добросовестно выполняет свою работу. Интересно, что там произошло у него на Земле? Что за темная история?

Серафима задремала… Ей приснилась женщина удивительной красоты. Такие даже не вызывают зависть – ими любуешься, как недосягаемым идеалом. Высокая, стройная, гибкая, с шикарной гривой каштановых волос, огромными карими глазами. Она заразительно смеялась, выходя из воды, выжимала волосы. Серафима любовалась ею вместе с сидящим на берегу мужчиной. Она узнала его. Мужчина ждал свою красавицу. Но произошло что-то непонятное. Какой-то короткий, тупой звук. Девушка покачнулась, схватившись рукой за грудь. Из-под руки побежала красная струйка. Последнее, что слышала Серафима перед тем, как проснуться – жуткий, нечеловеческий крик. Это кричал мужчина на берегу, бросаясь к девушке.

Серафима резко села. Она даже не сразу поняла, что к ней вернулась способность двигаться. Так быстро? Вот здорово! А может, это вовсе не та болезнь, а просто ее последствия – переутомление, слабость?

Но сон… Как будто моментальный ответ на ее вопрос о Тимуре. Что это было? Больное воображение? Отчего-то казалось, что красавица из сна существовала в реальности. Значит, у Тимура на Земле была девушка, и ее убили. Поэтому он и уехал на Иклону? Да ну, чепуха, мало ли, что приснится…

Пошатываясь, она выбралась из палатки. Оказывается, еще ночь, даже не утро. Костер слабо тлел, а Тимура не было видно. Вот тебе и охрана… Сильно похолодало. Серафима подобралась ближе к огню, подложила в костер несколько пучков сухого мха. Где взять топливо, она не знала. Только сейчас она поняла, как голодна – ведь накануне пропустила ужин. Серафима огляделась кругом. Как всегда, после еды никто не убрал, и на одной из тарелок она нашла нетронутые овощи. Выращенные здесь, земные овощи приобретали совсем иной вкус, но ей они нравились. А сейчас показались голодной Серафиме необыкновенно вкусными.

Послышался треск, как будто сквозь кустарник пробирался медведь, и в круг у костра вывалился Шаха.

– Опаньки! – воскликнул он, – а говорили, что ты больна. А Элиза даже… Впрочем, неважно. Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, я просто устала вчера… – Серафима была начеку. – А ты почему не спишь?

– Да так… по своей нужде вышел, – он гоготнул. – Вот и классненько, что ты здесь. Вместе не спать веселее, а?

Он подмигнул заговорщески. Серафима колебалась. Встать и уйти в палатку? Еще потащится за ней… Нет, пожалуй, тут безопасней.

– Наши бабы тебя невзлюбили чего-то, знаешь… Да и Балтышев придирается… Но ты не расстраивайся. Если что – кликни Шаху, Шаха тебя защитит.

– Спасибо, я сама могу за себя постоять. А любить меня или нет – это их дело.

– Слушай, я к тебе с чистым сердцем. И можно сказать, добрыми намерениями… Ну чего ты все одна да одна?

Этого она и боялась… Он придвинулся к ней, почти навалился, обняв здоровенной ручищей. Второй рукой ухватил за голову, придвигая к себе, жирными губищами прислонился к ее губам. Серафима попробовала его отпихнуть, но слабость давала себя знать, сил активно сопротивляться не было. Наконец она кое-как отвернула от него лицо, и изо всех сил впилась ногтями ему в руку.

– Вот стерва, больно же! Ну ладно, хотел ведь по-хорошему!

На лице у него появилось животное выражение. Тут Серафима по-настоящему испугалась.

– Тимур! – вырвалось у нее, – Тимур!

Послышались быстрые шаги, Шаха обернулся – сзади стоял Тимур. Раздался удар, неприятный хруст, и она увидела, как Шаха повалился на спину. Из сломанного носа текла кровь.

– Скотина, – сквозь зубы выговорил шеф, – только попробуй устроить еще что-нибудь в этом роде. Убью.

– Может, самому хочется? – отплевываясь от крови, угрожающе произнес Шаха, поднимаясь во весь рост. Выглядел он куда внушительней своего начальника. – То-то я погляжу, цепляешься к ней все время. Злишься, что не дают, да?

Эта свежая мысль показалась Серафиме совершенно абсурдной, однако Тимур пришел в бешенство. Он побледнел, сжав кулаки, а в глазах у него читалась такая ярость, что Шаха невольно отступил на пару шагов, потом смачно сплюнул, развернулся и ломанулся через кусты.

Оба молчали, избегая встретиться взглядом. Наконец Серафима проговорила:

– Мне стало лучше… может, это вовсе не приступ? В прошлый раз я лежала неделю и не могла говорить.

– А я отошел в палатку, карту искал. Хотел посмотреть, где ближайшая антенна, – зачем-то отчитался Тимур.

– Вызовешь катер и сдашь меня, как предложила Элиза? Ладно… это даже к лучшему.

– Тебе ведь с нами не нравится?

– А кому понравится быть с теми, кто терпеть тебя не может?

– А ты? Разве не презираешь каждого из нас? – он скривился непонятной гримасой.

– Не знаю… что первично. Наверное, ты прав, все взаимно.

– Слушай, если я цепляюсь… То только по делу. Ничего личного.

– Да ладно, я вижу, как тебя раздражаю.

Он неопределенно качнул головой – то ли «да», то ли «нет».

– Ну… можно и так, наверное, выразиться, – медленно ответил он.

– Ничего, скоро придем на стоянку. Буду очень тебе благодарна, если поможешь найти мою группу. И вам будет лучше, и мне.

Тимур смотрел на нее, как обычно, прищурясь. В его глазах снова появилась тяжесть и неприязнь.

– Боюсь, из этой идиллии ничего не выйдет. Насколько я знаю, Кристина ушла на север.

Серафима опустила глаза. Вот как… она не увидит своих. И что ее ждет?

– Что ты собираешься делать? Ну, в отношении меня, – она повторила вопрос, который постоянно ее мучил.

– А зачем что-то делать? Будешь работать, как все.

– Я… пойду к себе, – ей надо было переварить происшедшее. – И… спасибо тебе за… ну, что вовремя пришел.

– Не за что… хорошо бы всегда… вовремя.

Перед глазами Серафимы встала девушка из ее сна. Реальность и сон сейчас настолько переплелись в ее голове, что вопрос вырвался сам собой:

– А как ее звали?

– Кого? – вскинул голову шеф.

– Ту девушку… которую убили у моря, – она сама не понимала, что городит.

Вид у него стал ошеломленный.

– Откуда ты знаешь? – едва вымолвил он. – Откуда?

Серафима покачнулась, но удержалась на ногах. Что она делает, что говорит? Бред это – или не бред?

– Прости… я не знаю… это все сон. Я видела сон. Ты – и эта девушка. Ее убили. Прости, я не хотела… и не знаю, почему спросила, – она совсем запуталась и понятия не имела, как закончить разговор.

Он пристально смотрел на нее, словно что-то соображая. Потом ответил, спокойно и угрюмо:

– Ее звали Света. Спокойной ночи, Гофман.

Она повернулась и на непослушных ногах отправилась к себе в палатку.

***

Итак, Тимур. Первая мысль, с которой она открыла утром глаза. Кто он? Враг? Друг? Просто начальник? И как он будет относиться к ней после вчерашнего? Для чего она рассказала ему этот сон? Теперь он будет считать ее действительно странной, в подтверждение наговоров Элизы. Но как получилось, что ей приснилось его прошлое?

Тело уже вполне ее слушалось, от вчерашнего приступа не осталось и следа. Когда Серафима вышла к завтраку, почти все посмотрели удивленно – так быстро ее не ждали. Только Шаха сидел где-то поодаль и даже не поднял голову, нос у него был красным и опухшим. Зато Элиза разглядывала ее чересчур уж внимательно.

– Гофман, ты в порядке? Твоя вчерашняя порция, – шеф хмуро кивнул головой в сторону пластиковой коробки. Говорил он с ней все тем же резким тоном, выражение лица было непроницаемым.

После завтрака быстро свернули лагерь.

– Идти сможешь? – спросил Тимур.

– Да, – Серафима легко закинула рюкзак за спину. В прошлый раз она долго не могла восстановиться, а сейчас, казалось, полна сил.

– Ладно, тогда выходим.

Двинулись в путь. Несколько раз Тимур оглядывался на нее, но привычных окриков не раздавалось. То ли его интересовало ее здоровье, то ли вчерашний сон наводил на мысли.

День прошел без происшествий, шли бодренько, поскольку цель похода была уже не за горами. Тимур, безошибочно определяющий местное время, наконец, произнес:

– Отлично. Успеем до темноты.

И уже через полчаса остановил группу:

– Располагаемся.

Серафима отдышалась. Внизу плато выглядело еще более привлекательным, чем сверху. Было и просторно, и уютно, и… «цветно». Она любила такие насыщенные краски. Учительница живописи иногда хвалила ее за смелость в выборе цвета, а иногда укоризненно качала головой – перебор. Но только в ярких оттенках Серафима выражала себя наиболее полно. Вот и этот пейзаж на Иклоне нельзя было нарисовать нежными, пастельными красками. В свете быстро заходящего Солнца фиолетовый был по-настоящему фиолетовым, сиреневый – глубоко-сиреневым, а коралловые камни хотелось постоянно трогать руками, такой они имели теплый, приятный, даже вкусный цвет.

Она вздрогнула от типичного, но почти позабытого окрика:

– Гофман! Снова спишь. Ставь палатку. Раз здорова, помощников не будет.

Но почему-то обидно ей не было. Как будто он не всерьез на нее сердится. Или это ей просто мерещится, что Тимур подобрел с той ночи?

Раскладывая палатку, она случайно наступила на чей-то брошенный рюкзак и едва удержала равновесие. Тут же подвалил Шаха и молча забрал рюкзак. По его взгляду она поняла – он ничего не забыл и не простил. Настроение сразу ухудшилось.

Однако остальные выглядели преисполненными радужных ожиданий. Во-первых, больше никуда не надо идти. Во-вторых, наладили связь и передали, что они на месте – значит, скоро прибудут продукты и все необходимое. Это пока еще они сумеют (если сумеют) что-то здесь вырастить. А в-третьих, у Альбиноса нашлись (и откуда они у него находились в таком количестве?) непочатые бутылки водки, и всем предстоял приятный вечерок. Тимур в таких случаях не возражал, чтобы народ расслабился.

Вот только в планы Серафимы (как и в планы остальных) ее присутствие на вечеринке не входило. Она рано отправилась к себе, но спать не собиралась, оставаясь настороже.

Гомонили долго, она старалась не прислушиваться, боясь услышать скабрезности о самой себе. В какой-то момент ей показалось, что у костра идет ссора, но это частенько случалось на таких посиделках. Послышался резкий голос Элизы, истеричные нотки Костнер. Потом вроде как два-три резких слова Тимура, и наступила странная тишина. Затем кто-то из женщин взвизгнул, кажется, ее удерживали или уговаривали. Стало по-настоящему страшно. Она уже допридумала себе, что Элиза зовет всех идти по ее душу, а Тимур всех осаживает. А собственно, зачем сидеть в палатке, как загнанный кролик? На Иклоне безопасно в любом месте. Надо просто выбраться незаметно и уйти ночевать подальше отсюда, поближе к кустарникам. С другой стороны, если тот же Шаха найдет ее там одну… Ее колебания были неожиданно прерваны. Около палатки действительно послышался шум, и внутрь пролез Тимур.

Серафима не знала, можно ли ей вздохнуть с облегчением. Тимур был основательно пьян. Он уселся на свободное место и молча уставился на свои скрещенные ноги, как будто забыв о ее присутствии.

– Спишь? – наконец поднял голову он.

В голосе его слышались и вызов, и неуверенность. Серафима села напротив него.

– Нет, – она старалась отвечать спокойно и твердо, чтобы не выдать свои опасения, – но мог бы и постучаться.

– Считай, что я извинился, – буркнул он.

– Что там случилось? – не выдержала она. – Опять Элиза? Насчет меня?

Он поморщился.

– Да нет… ты тут… сбоку припеку. Здесь другое, короче, забудь. Я хотел рассказать тебе кое-что. Пока пьян. В трезвом виде не могу. Раз пошла речь… про ту девушку.

– Свету? – тут же сочувственно спросила она.

– Да, – он кивнул раздраженно. – Вот только не надо жалости. Все перегорело, как-то затянулось. Иначе бы не выжил. Просто голые факты. Чтобы ты не думала… В общем, не знаю, для чего я тебе это рассказываю, но должен.

– Ты вовсе не должен…

Он нетерпеливо мотнул головой, прерывая ее попытку расшаркаться.

– Я ее безумно… И, как можешь догадаться, был такой не один. Одержимый болезнью. Под именем «Света». «Света» – это было все. Замена солнцу, родителям, всему, что раньше было в жизни. Яркий, яркий блеск, так что невозможно даже смотреть. А для него этот день… когда она выбрала меня… стал черным-пречерным.

– Для кого?

Но Тимур как будто не слышал вопроса.

– Он убил ее на моих глазах, не мог не убить. А я не мог не найти его, чтобы… Ты понимаешь?

– Отомстить? Ты что, убил его?

– Мог, и ничего бы не остановило. Мораль, закон, Бог… У меня ничего больше не было. Без нее. Я его нашел, быстро нашел, раньше полиции. Но сразу не выстрелил. И… ушел.

– Почему?

– А в глаза ему посмотрел. Вижу – и он… тоже живет в этом мире… В глазах – черная дыра. И все равно ему. И я понял. Убью его – и сам, навсегда, в этой пустоте.

Он сделал паузу.

– Если бы мне тогда сказали, что когда-нибудь мир снова обретет цвет… Я слишком высокопарно говорю, да? Ты не представляла, что во мне это может быть?

– Я не знаю тебя. Ты – закрытый человек, никогда не улыбаешься.

– Это да, вот улыбаться я еще не научился. Но мир со временем обрел цвет – понимаешь? Хотя в нем осталась страшная дыра. И я всегда на ее краю. Но мир остался миром, он не рухнул. И… может, это как-то кощунственно прозвучит – мне даже как будто легче стало без нее… Раньше был постоянный страх, что она от меня уйдет; будет – но не со мной…

– Значит, ты сотворил себе кумира.

– Вот этого не надо… теорию подводить. Может, ты и права, конечно, но… Некоторые люди особенно подвержены этой болезни – сотворять кумиров… наступать на одни и те же грабли.

– Ты поэтому улетел с Земли? Где нет ее, Светы?

– Нет. Собственно, ради этого я и здесь. Хочу, чтобы ты знала. Я не стал убивать… Но его нашли убитым в тот же день, когда я приходил. Обвинили меня. Мне грозило пожизненное. В лучшем случае. Я сбежал и… Я здесь под фамилией друга, с которым мы вместе работали в Австралии. Уехал через Польшу. На Землю мне возврата нет.

Тимур поднял на нее свои тяжелые, черные глаза.

– Ты веришь мне? Вот только скажи правду – просто скажи, как есть – веришь или нет?

– Конечно, – твердо ответила Серафима, – почему я должна не верить? Зачем тебе тогда вообще рассказывать?

– А может, я боюсь твоих снов? Или придумал эту версию для своего оправдания? Как ты узнаешь?

– Каких снов? Был единственный сон.

– Будут еще… сны. Скоро ты будешь знать о нас все.

– С чего ты взял эту глупость? Элиза напела?

– Нет. Но она на верном пути. Думаю, ты действительно для нас опасна. Мне рассказывали. На стоянке. Я тогда не придал значения. Один из переболевших ребят каким-то образом узнал всю подноготную другого парня. Мы тогда решили, что он ясновидящий. Знаешь, бывали такие на Земле…

– Я не ясновидящая, никогда ничем подобным не занималась, и даже в лотерею никогда не выигрывала, – Серафима сделала движение, – и вообще, не скажут ли там… у костра, что ты здесь делаешь?

– Элиза рыдает в палатке, Костнер ее утешает. А может, сама утешается. Все разошлись по углам. Ладно, спи. Не бойся, Шаха давно в отрубе, нажрался, как свинья. Если что, моя палатка рядом. Специально так поставил.

– Спасибо, – слегка удивленно протянула Серафима.

Ей показалось, что не так уж он и пьян. Кажется, у него есть какие-то свои планы. Возможно, на ее открывшиеся, как он считает, способности?