- -
- 100%
- +
– Не беспокойся. Разберусь.
– Хорошо. Я ушел.
Мадлен осталась одна пустом коридоре больницы. Пахло лекарствами, кровью и цветами.
Вся ее рубашка была испачкана засохшей кровью. Накинутый на плечи пиджак был почти чистым: только правый рукав был слегка залит кофе. Удивительно, но ее, зацикленную на внешности, сейчас это все не волновало. После ухода Венсана ей хотелось только расплакаться, но делать этого она, конечно, не стала. Какое-то время просто постояла на одном месте. Потом ушла в туалет, где полчаса смывала кровь с лица и рук. Еще десять минут поправляла светлые волосы, на которых тоже остались бурые пятна. Еще пять потратила на то, чтобы эти пятна отмыть. Вышла. Сделала еще несколько кругов по коридору, а потом подошла к Мишелю. Тихо села на край постели. Всмотрелась во все еще бледное, но уже вполне себе живое лицо. Улыбнулась.
– А ты любишь привлекать внимание.
– Пришла насладиться моим позором? – хрипло поинтересовался еще секунду назад спавший Мишель.
– О, нет. Твоим позором я насладилась в зале суда. Браво, мэтр Флоран, с каждым разом вы все ближе ко дну. А в обмороке я не вижу ничего постыдного. Позволь спросить, ты всегда до полусмерти готовишься? Или это только мне такие почести?
– Позволь не отвечать.
– Как пожелаешь.
Мишель на минуту умолк, а потом вдруг резко открыл глаза, попытался приподняться на локтях и прошептал:
– Бог ты мой, а Мари?
– Спокойно, – вздохнула Мадлен, одним движением заставив Мишеля лечь обратно. – С Мари все хорошо. С ней Венсан. И не дергайся. У тебя катетер в вене. Выдернешь еще… Нет у меня желания снова в твоей крови пачкаться.
Мишель заметно успокоился после слов о сестре. Полежал какое-то время молча. Потом спросил:
– Почему такие слабые свидетели?
Мадлен не сразу поняла, о чем идет речь. Уточнила:
– Ты о чем?
– Свидетели, – вздохнул он. – В суде. Не припомню ни разу, чтобы они все у тебя сдувались так быстро.
Мадлен с трудом сдержала тысячу ругательств.
– Мишель, ты надо мной издеваешься?
– Нет, мне просто интересно.
– Мишель, ты вместо благодарности спрашиваешь, почему я, такая дура, выбрала таких свидетелей и так глупо проиграла? Ты серьезно? Это вместо…
– Спасибо, Мадлен.
– Что?
– Спасибо, говорю. Мадлен, спасибо.
– Ага.
– А что все-таки со свидетелями?
– Мишель, я сейчас уйду.
– Не надо.
– Нет, правда! Жизнь тебе спасла, с тобой сижу, а ты позволяешь себе меня допрашивать…
– Я…
– Слышать не хочу. Молчи, пожалуйста. Давай наслаждаться обществом друг друга в тишине.
Мишель замолчал. Мадлен тоже не издавала ни звука.
– Мадлен.
Она повернулась:
– Чего тебе?
– У меня еще один вопрос.
– Опять про суд? Нет, я не буду тебе отвечать.
Он мотнул головой и тут же поморщился от резкой боли.
– Не про суд. Нет, отчасти…
– Спрашивай.
– Ты очень устала?
Он ожидал, что она либо уйдет, либо ударит его по голове чем-нибудь тяжелым, лишь бы он только и дальше молчал. А она просто ответила после недолгих раздумий:
– Устала, но не очень.
– Чего домой не пойдешь, раз устала?
– Ты меня выгоняешь?
– Нет. Задаю вопрос. Чисто из интереса.
– Не хочу. Лень. Нет настроения.
– Сядь нормально. Места достаточно. И сними туфли, ради всего святого.
Мадлен покосилась на него:
– Ого.
Слегка улыбнулась. Села поудобнее, сбросила туфли и вздохнула:
– Не думала, что ты помнишь.
– А я должен был забыть? После стольких лет?
Она промолчала.
– У тебя одежда вся в крови.
– Да ну? Правда? А я не видела. Твоя тоже, умник. Ты все испачкал своей кровью.
– Прости. Сколько стоила рубашка?
– Прощаю. Рубашка дорогущая… Жалко.
– А пиджак?
– На него пролился кофе. Не кровь, отстирается. Кстати, о кофе… Так и быть, о рубашке моей мы с тобой благополучно забудем. А кофе я не допила. И он у меня из головы вот уж полдня не выходит. С тебя кофе.
– Договорились. Мадлен, а сколько еще драгоценного времени я должен буду потратить тут? У меня работы невпроворот и сестра дома.
Она развела руками:
– Пару дней. Может, даже три или четыре.
– Какого черта? Почему так долго?
Мадлен усмехнулась. Убрала упавшие на лицо светлые волосы, покачала головой и поинтересовалась:
– Ты совсем бестолковый?
Он вздохнул:
– Тебе доставляет удовольствие бросаться в мою сторону оскорблениями по поводу и без повода?
– Нет, Мишель, просто… Подобные слова – первое, что приходит в голову, когда беседуешь с тобой. Слушай, ты упал в обморок, приложился головой о железные перила, повредил артерию, а потом еще и ударился головой об пол. Это мы еще не говорим о том, что весь пол был в твоей крови. Ясное дело, что сегодня тебя никто не отпустит. Разве нет?
Он не ответил.
– Что, все еще боишься больниц?
Мишель снова предпочел ответу молчание. Мадлен посмотрела на него и предложила:
– Хочешь, я с тобой останусь?
И тут же добавила:
– Ничего личного, просто забочусь о твоем здоровье, чтобы Мари увидела тебя живым.
– Ничего личного, – прошептал он, – ничего личного… На что я надеялся?
– Скучаешь?
– Безумно.
– Я тоже. Скучаю по тому времени, когда мы с тобой еще находили общее во всем, за что брались. Скучаю. А ты?
Он отвернулся в сторону от Мадлен и тихо вымолвил:
– Я тоже.
– Хорошее время было.
– Да, – ответил он еще тише.
– Наша встреча… Как думаешь, это судьба или совпадение?
– Не знаю.
– Почему не попросил кого-нибудь снять меня с дела? Не отказался сам?
Он выдавил:
– Я же сказал, что скучал.
– По мне или по времени?
– Вопрос некорректный.
– По мне, значит.
Он промолчал.
– Я заговорилась. Тебе нельзя сейчас столько выслушивать. Отдыхай.
– Нет, – наотрез отказался он. – Говори дальше. Ненавижу тишину.
– О чем мне говорить, Мишель? Обо всем, о чем могла, я тебе уже сказала.
– Расскажи про свидетелей.
– Господи. Нет, ни за что на свете.
-Жаль.
Мадлен вдруг заговорила спокойнее, без былой язвительности:
– Как Мари? Я так давно ее не видела…
– Она в порядке, – улыбнулся Мишель, снова повернувшись к Мадлен. – Ей лучше, чем было раньше. Видела бы ты, какая она красивая… Мне безумно жаль, что она никогда не сможет жить нормальной жизнью. Я каждый раз пытаюсь внушить себе то, что ее жизнь не так уж и плоха, но потом вижу на улице девочек ее возраста… И понимаю, что она, сама того не зная, так много упускает… Я не говорю, что с ней что-то нет так, нет, мне просто горько, что…
– Тише, – выдохнула Мадлен, – не напрягайся. Я тебя поняла. Но ты подумай, Мишель, хотел бы ты ей той жизни, какой живешь сам?
– Ни в коем случае.
– Но это ведь и есть то, что ты называешь нормальной жизнью. Жизнь, от которой ты с таким усердием бежишь… Не жалей, Мишель. Могло быть все, что угодно, но есть только то, что есть. Прими это. Ты ничего не сможешь изменить. Просто люби ее, заботься о ней и не думай о том, что она теряет. Поверь, ей повезло гораздо больше, чем всем нам. Она, Мишель, как ангел: свята и абсолютно чиста. Чудесное создание, которому чужды пороки нашего грязного мира. Она лучше всех нас, сильных, успешных и богатых, бросающих свою жизнь в пропасть ради денег и успеха. Она сильнее, она мудрее, она… Нет, не плачь, прошу тебя! Мишель, Мари – чудо и сокровище. Береги ее и учись у нее. Хоть иногда. Да тише ты, не плачь, не надо…
– Я не могу, – прошептал он, тщетно пытаясь не сорваться на рыдания, – я не могу! Я шатаюсь ночами черти где, выпиваю, возвращаюсь домой под утро, а она все равно меня любит и переживает, что я болею, что мне плохо! А я стою, ублюдок такой, меня тошнит от выпитого ночью, я еле держусь на ногах, и вру ей о том, что работаю допоздна! Боже мой, боже, какая мерзость, какой позор…
– Тише, Мишель.
Он ее не слышал. Тема Мари всегда задевала его за живое.
Он забрал ее, новорожденную, у матери-алкоголички. Она ругалась, кричала и заставляла вернуть ей ребенка, но он этого не сделал. Полагал, что девочке лучше будет с ним, непьющим, здоровым и уже почти успешным.
Так оно и было. Мишель делал для сестры все: кормил, растил, воспитывал и защищал. Когда стало известно о ее особенности, он стал отдавать немаленькие суммы на все необходимые занятия, уделять ей вдвое больше внимания…
Они с Мадлен растили ее как дочь. Заботились, любили… А потом поссорились, развелись и порвали все связи. Мадлен сказала, что ей мерзко общаться с таким человеком, а Мишель просто добавил, что это взаимно.
Мари осталась с Мишелем. Он ее любил до смерти, все для нее делал, но был у него один недостаток: несмотря на всю его внешнюю холодность, внутри у него была целая буря чувств и эмоций, которая после расставания с Мадлен вышла из берегов. Мишель не стал отбитым пьяницей, но к алкоголю пристрастился. А за алкоголем последовало само собой разумеющееся: постоянное отсутствие дома, секс со случайными женщинами, знакомство с которыми длилось не больше двух дней, бесконечная апатия и бессмысленное существование…
Мари думала, что Мишель заболел. Отчасти она была права. Но ведь только отчасти…
Венсан. Венсан всегда помогал и выручал. Наверное, за последний год он сделал для Мари больше, чем Мишель за последние несколько лет. Мишель, откровенно говоря, его помощью злоупотреблял, но Венсан молчал, вполне справедливо подмечая то, что ребенок ни в чем не виноват и бросать его на произвол судьбы только потому, что брат этого ребенка рехнулся, будет несколько жестоко.
– Мишель.
Он посмотрел на Мадлен мокрыми от слез глазами, с трудом сдерживая накрывающую с головой истерику. Человек, сделанный из железа, очень любил плакать.
– Что?
– Не надо. Ты не виноват.
Он сорвался.
– Да виноват я, черт возьми, виноват! Уж я-то знаю, когда человек виноват!
– Я тоже знаю, Мишель, я тоже все знаю! Ты такой…
Она на секунду умолкла, посмотрела ему в глаза и процедила:
– В общем-то, Мишель, что я хотела сказать… Заткнись и не истери.
А потом резко, коротко и быстро прикоснулась к его губам своими. Он, кажется, даже перестал дышать на этот короткий миг.
Потом она быстро встала на ноги, развернулась и вышла в коридор.
Больше он ее не видел.
Всю ночь он не мог уснуть и думал, без конца думал о поцелуе. Единственное, что он из этого понял точно – то, что помадой она пользовалась той же, что и пару лет назад. Вкус у нее был ягодно-цветочный. Странный. В общем, понятной оказалась только помада. Все остальное было мутно и непонятно.
В университете Мишель безумно любил возмущаться и спорить. Всякий раз, когда он начинал переходить черту, Мадлен клала руку ему на плечо, слегка подтягивалась вверх, чтобы дотянуться до его лица, и нежно целовала его в губы. Он умолкал, смотрел на нее, смеялся…
В этот раз не было ни нежности, ни улыбок. Только вкус ее помады, запах цветочных духов вперемешку с кровью, светлые волосы, на миг упавшие ему на лицо, соленые слезы и боль, адская боль в голове.
Уснул он к утру, а проснулся ближе к полудню. Вместо Мадлен на него смотрел Венсан.
– Очухался. Молодец.
Мишель выдавил улыбку и ничего не сказал. Венсан поинтересовался, скрещивая руки на груди и тщетно стараясь не засмеяться:
– Ты везде умудряешься женщин в постель затащить?
Мишель ахнул.
– Что, прости?
– У тебя помада на губах и на щеке, – пояснил Венсан, улыбаясь. – Оттенок красивый. Знакомый.
– Бред, – возразил Мишель. – Ошибаешься.
– Да ну? – удивился Венсан. – Отрицаешь то, что я вижу своими глазами? Теперь верю, что ты в порядке. Не может не радовать. Но помаду ты, пожалуй, все же сотри. А с оттенком я, наверное, ошибся, впервые вижу, да, однозначно…
Мадлен пользовалась этим оттенком помады с первого курса.
– Дай салфетку. Не рукавом же мне это стирать.
Венсан протянул Мишелю салфетку и поинтересовался:
– Как ты себя чувствуешь?
– Мне сказать честно или прилично?
Венсан развел руками.
– Давай честно.
Мишель вздохнул:
– Как кусок дерьма.
– Интересные ощущения.
– Ага. Очень. Хочешь попробовать?
– Простите, мэтр Флоран, вынужден отказаться.
– Убью.
Венсан улыбнулся:
– Убьешь? Правда? Ты из больницы выпишись для начала, а потом уж поговорим. Ты сейчас на труп похож больше, чем на убийцу.
– Иногда ты бываешь такой свиньей…
– Радует, что лишь иногда, да?
– Венсан, я есть хочу. Чем в больницах питаются?
Венсан поморщился.
– Дерьмом. Подожди, я спрошу… А чего ты хочешь-то?
Мишель призадумался. Потом выдохнул:
– Мяса. И бутылочку хорошего вина.
Венсан покачал головой:
– Со вторым тебе придется повременить. А про первое спрошу.
Мишель заметно расстроился, но промолчал. Венсан добавил:
– Потерпи немного.
– Да потерплю я, потерплю… Не впервой. Без вина проживу. А курить хочется.
– Нельзя курить.
– Будь проклят тот день, когда я позволил себе такую чудовищную слабость. Еще несколько дней страдать. Твою налево…
– Не ругайся.
– Да чтоб это все…
– Как ночь прошла?
Мишель покосился на Венсана и переспросил:
– Чего?
– Да ничего, – вздохнул тот. – Чего ты так нервничаешь? Я же не спрашиваю, с кем ты тут целовался, надеюсь, конечно, что не медсестру клеил, но не спрашиваю. Просто интересуюсь, как прошла ночь после такой травмы.
– Прекрасно, – бросил Мишель.
– Жаль, что ты адвокат, а не актер.
– Хорошо играю?
– Отвратительно, – констатировал Венсан.
3
– Депардьё!
Юноша обернулся. С непониманием посмотрел на мужчину. Уточнил:
– Вы ко мне обращаетесь?
– А как же, – воскликнул он, – много тут таких, как ты?
– Я вас не понимаю, – натянуто улыбнулся юноша.
– В глупцы заделался?
Юноша поморщился, кинул взгляд на растерянных друзей и повернулся к мужчине спиной, добавив:
– К вашему сведению, месье, подобный тон в общении с незнакомцами неуместен.
Мужчина подбежал к юноше, вцепился ему в плечо и, брызжа слюной, заверещал:
– Ты нам с матерью всю жизнь испортил, мразь бестолковая, а сам!..
Юноша попытался вырваться. Не вышло. Мужчина держал его мертвой хваткой.
– Вы мнете мой пиджак! – с возмущением воскликнул он. – Немедленно уберите от меня руки.
Мужчина продолжал:
– Что, хорошо живешь, скотина, хорошо…
– Уберите от него руки, – вмешалась девушка, до этого державшая юношу за руку. – Иначе мне придется вызвать полицию.
– Не лезь, шалава! – прикрикнул мужчина. – У нас дела семейные. Знаешь, как дела семейные решаются?
Юноше такой поворот событий не очень понравился. Он поморщился.
– Шалава?
– Шалава, – подтвердил мужчина.
Юноша скривился. Долго думать не стал. Сжал кулаки, замахнулся…
– Мишель, нет!
Крик испуганной девушки его не остановил. В следующую секунду он уже вытирал кровь с костяшек пальцев, сверху вниз посматривая на упавшего на тротуар от внезапного удара мужчину.
– За языком следи, – с досадой вздохнул юноша, качая головой. – Шалава – мать твоя. Катись к чертям собачьим отсюда, ясно тебе? Чтоб духу твоего тут не было. Снова напишешь заявление – мне придется применить кое-что посерьезнее, понятно?
Юноша широко улыбнулся, склонил голову к плечу, помахал лежащему на земле мужчине, развернулся и улыбнулся спутнице. Та покачала головой:
– Мишель, ты учишься на юрфаке, в самом деле…
– Забудь, – вздохнул он, избавляясь от наигранной улыбки. – Ничего не будет.
– Но, Мишель, не стоило так из-за меня…
– Мадлен, – снова, но уже слабее улыбнулся он, – не думай об этом, я же говорю.
– Ты его знаешь? – спросила она.
– Нет, – мотнул головой он. – Впервые вижу.
– И что это было? Почему он…
– Мадлен, – с тенью раздражения в голосе повторил Мишель, – забудь. Ты ничего не видела, не слышала…
– Я поняла, – кивнула она. – Ты в порядке?
– В полном.
Она улыбнулась. Погладила Мишеля по плечу, поправляя смявшийся пиджак. С другой стороны раздался голос:
– Я все еще тут, к слову. Не мешаю?
Мишель обернулся. Покраснел. Тут же вернулся в роль:
– Я в курсе.
– Круто ты его.
– Спасибо, Венсан.
– Придурки, – всплеснула руками Мадлен. – Что крутого? Хотите вылететь из университета?
Она собиралась было продолжить возмущаться, но два укоризненных взгляда с двух сторон заставили ее замолчать. Она продолжила мягче:
– Мишель, ты ведь не хочешь потерять все, правда? Ты ведь не хочешь, да? Если не хочешь, то, я думаю, тебе пора заканчивать с драками и руганью. Тебе не хватает дисциплинарных…
– Постой, – вмешался Венсан, перебивая, – это практика. Знаешь, каждый юрист должен уметь драться.
– Зачем ему драться, – вздохнула она, – а? Он стрелять умеет. Это лучше всяких драк. Да, Мишель? Пришел в зал суда с пистолетом и решил все вопросы…
Мишель усмехнулся.
– Будущее нашей страны, мать твою… Мадлен, не иди в прокуратуру, пожалуйста, у тебя не лучшие мысли для госслужащего.
Венсан мотнул головой:
– А замечательная ведь идея.
Примерно так выглядела жизнь Мишеля чуть больше пятнадцати лет назад. Мишеля, тогда еще Депардьё, а не Флорана. История со сменой фамилии у него вышла на редкость странной, но об этом чуть позже.
Фамилию он поменял. Двумя именами из трех, данных матерью, полностью перестал пользоваться и вычеркнул как из документов, так и из жизни. Но привычки остались все те же.
При рождении Мишеля звали несколько иначе: в паспорте вырисовывалось красивое Michel François Gabriel Depardieu. Иронично, что при всей святости своего имени, человеком он не был святым совершенно. С юности Мишель находил утешение и решение всех земных проблем в выпивке, громких вечеринках и безумных приключениях. Кажется, что в свои тогда еще двадцать лет он успел испробовать все сорта безумия.
Мишель пробовал даже наркотики. Он при всем желании не смог бы вспомнить, что именно это было, но после них ему стало так плохо, что больше он к ним не прикасался.
Мадлен и Венсан все знали. Мадлен пыталась этому противостоять. Венсан же, напротив – во всем поддерживал друга, после этого мягко и ненавязчиво приводя его в чувство. Людьми они были совершенно разными, но Мишель любил их почти одинаково. Почему почти?
Потому, что в первый же день учебы на первом курсе Мишель по уши влюбился в девушку, сидящую в аудитории перед ним. По правде говоря, первым делом он влюбился в ее роскошные белокурые волосы, которыми она вечно попадала ему в лицо, когда решала сдвинуться с места. Вторым он полюбил ее голос. И только третьим в списке было ее лицо. Она обернулась, чтобы сделать ему замечание за то, что он слишком громко щелкает ручкой над ее ухом…
На следующий же день Мишель пригласил ее на свидание. Так и появилась Мадлен в его жизни.
Мишель вообще был личностью контрастной, если можно так выразиться. По ночам он пил и гулял, а по утрам просыпался с раскалывающейся головой праведным человеком. Сначала шел в университет, потом заходил в церковь…
Впрочем, иногда ему доводилось посещать и другие заведения.
– Месье, он назвал мою девушку шалавой. За такие слова и шею свернуть можно, не то, что нос сломать. Но я ведь этого не сделал. Я всего лишь ударил его в лицо. А то, что он нос сломал – это, простите, уже не мои проблемы.
– Месье Депардье, вы сломали человеку нос. На улице. Без видимой на то причины.
– Это была самооборона. Он вцепился мне в плечо, помял пиджак, который стоит как пять ваших зарплат, оскорбил мою девушку! Я, как мне помнится, упоминал в нашей беседе то, что я и моя девушка несколько раз и со всей вежливостью попросили оставить нас в покое, но человек этого не сделал. Разве не является логичным и понятным то, что я, всерьез испугавшись за безопасность своей девушки, использовал физическую силу?
– Месье Мишель Депардьё, я понимаю, что вас на юридическом учат красиво лапшу на уши вешать, но, будьте добры, практикуйте свои навыки не в полицейском участке.
– Ненавижу выпускников полицейской академии.
– Это взаимно. Но, знаете, работа – не лучшее место для выяснения личных отношений. Я повторю свой вопрос: зачем вы ударили человека в лицо, нанеся ему…
– Вред здоровью средней тяжести. Не надо повторять. Я по горло сыт. Я несколько раз объяснил причины и мотив своих действий. Если у вас в голове все еще не сложилась хоть какая-то картина произошедшего, то мне очень вас жаль. Нелегко, наверное, с такими навыками работается.
– Месье Депардьё, думается мне, что не вам говорить мне о навыках. Вас вообще не учили подобающему поведению? Вы же юрист, будущее нашей страны…
– Вот это аргументы.
– Вас что-то не устраивает?
– Да. Меня не устраивает то, что я сижу тут уже полтора часа, а вы все повторяете одно и то же.
– Вы, заметьте, делаете все то же самое.
– А мне нужно придумывать новую версию каждый раз, как вы повторяете свой вопрос?
– Нет, вам просто стоит ответить мне честно. Что сподвигло вас…
Мишель засмеялся. Откинулся на спинку стула, запрокинул голову назад и рассмеялся еще громче.
– Сподвигло… Матерь божья, что меня сподвигло? То, что мой отчим-алкоголик вцепился в меня на улице, оскорбил мою девушку и меня, испортил мне одежду и настроение? Слушайте, уважаемый, в последний раз, когда я пытался решить все вежливо, мне сломали ключицу. Вы предлагаете мне ждать, пока мне или моим друзьям сломают еще что-то? А, точно, это ведь ваше главное правило… Все в порядке, вас еще не убили, а как убьют – позвоните, да?
– Сочувствую, месье Депардьё.
– Сдалось мне ваше сочувствие. Вы меня отпускать собираетесь? У меня были грандиозные планы на вечер с моей девушкой…
Мишеля отпустили. Грандиозных планов не случилось.
Под грандиозными планами Мишель подразумевал ночь, проведенную вместе, но он уснул раньше, чем Мадлен появилась дома, а проснулся лишь тогда, когда телефон зазвонил уже раз, наверное, в десятый.
Мишель нехотя встал с кровати, доковылял до дребезжащего телефона и поднял трубку.
– Мишель Депардьё слушает.
Из трубки раздался взволнованный, уже на грани истерики голос:
– Живой, слава богу, живой! Мишель, отвечай на звонки сразу… Не об этом речь. Мишель, это я, Венсан. Тут такое дело… Мадлен в реанимации, одному богу известно, что с ней случилось, ее мать так громко рыдала, что я ничего не расслышал. Приезжай по адресу, я одеваюсь и тоже скоро буду.
Мишель спросонья не сразу даже понял, что за набор слов он только что услышал. Поразмыслил. Собрал что-то в голове. Задал первый вопрос, который пришел ему в голову: