- -
- 100%
- +
– Что?
– Мишель, Мадлен, реанимация, Мадлен в реанимации, проснись!
– Твою налево!
– Да, Мишель, да!
– Господи, что ж мне делать?
– Включить мозги, вспомнить, что ты юрист, а не истеричка, собираться и бежать туда, куда я тебе сказал!
Включить мозги в два часа ночи оказалось задачей непосильной. Мишелю очень повезло, что одеваться и собираться ему не пришлось: уснул он в том же костюме, в котором сидел на допросе в полиции. Рубашка ужасно помялась, галстук расслабился и болтался петлей на шее, но накинутый сверху пиджак все же делал из Мишеля нечто, отдаленно напоминающее человека.
Он выбежал из квартиры, второпях закрыл дверь ключом и ринулся к дороге, надеясь поймать такси. Ночной город, что удивительно, жил еще громче и ярче, чем его брат, существующий при свете солнца. Такси Мишель поймал почти с первого раза.
На половине пути Мишель с ужасом осознал, что оставил очки дома, поэтому ближайшие несколько часов ему придется побыть жертвой слепоты. Странно, конечно, но о Мадлен ему вообще не думалось. Только о сне. Точнее, о желании поспать. И о забытых на обеденном столе очках. И о…
– Мишель!
Свежий воздух должен был привести Мишеля в чувство. Не вышло. Выйдя из машины и оглядевшись по сторонам, Мишель не заметил даже лучшего друга.
– Мишель, ты в порядке?
– А? Не знаю. Да, наверное…
Венсан положил руку ему на плечо, посмотрел в глаза и заговорил:
– Мишель, давай договоримся: без истерик, без импульсивных решений и без скандалов. Я знаю, что ты ее очень любишь, я понимаю, что ты переживаешь, но сейчас нам нужны чистый разум и хладнокровие. Решаем проблемы по мере поступления и не находим новые. Держимся вместе. Если тебе станет плохо – скажи об этом, нет никакого смысла в героическом терпении. И…
– Я понял.
– Отлично. Пойдем. Нет, секунду, нельзя в таком виде…
Он встал лицом к Мишелю, окинул его взглядом, а потом быстрым и четким движением затянул болтающийся галстук. Поправил воротник рубашки, разгладил руками самые заметные складки на ней, а в завершение всего пригладил Мишелю растрепавшиеся волосы. Кивнул:
– Так ты гораздо больше похож на человека, которому можно доверять.
– Угу.
– Пойдем.
Хоть Мишель и пообещал Венсану держаться в здравом уме, давалось ему это сложно. Венсан посмотрел на него, тяжело вздохнул и взял всю бумажную волокиту на себя. Мишель же просто сидел и без конца теребил крестик на шее, двигая его по цепочке из стороны в сторону. До него доносились только обрывки:
– … родители в другом городе… сейчас родственников тут нет, мы… да, они живут вместе, нет, не женаты. Он не в себе, переживает очень, я бы не хотел его сейчас нагружать документами… второй курс юридического… да, я понял. Хорошо, мы подождем.
Венсан вернулся к Мишелю. Посмотрел на него, покачал головой и тихо сказал:
– А я просил ее сегодня не засиживаться с подругами до поздней ночи…
– Венсан, – полусонно протянул Мишель, – сигареты не найдется?
– Нет.
– Но от тебя сигаретами пахнет. Жалеешь для друга, да?
– Идиот, – вздохнул Венсан, – вытаскивая пачку сигарет из кармана. – Возьми одну и иди на улицу.
Мишель поднялся, вытащил из раскрытой пачки две сигареты и, пошатываясь, ушел. Венсан остался один.
На улице дул холодный, отчасти даже отрезвляющий своим холодом, ветер. Мишель стоял у входа в больницу и курил, разглядывая проезжающие мимо машины, качающиеся на ветру деревья, куда-то спешащих людей…
Сначала он стоял молча и неподвижно. Закончилась первая сигарета, догорела вторая…
Ничего не изменилось. Дул ветер, гудели машины и бежали люди.
Мишель опустился на что-то каменное: то ли на ограждение, то ли на скамейку. Обессиленно согнулся пополам и уткнулся лицом в колени. С минуту пытался сдержаться, но не смог. Заплакал.
Он и сам-то не знал, почему плачет и зачем, но остановиться не мог. Думалось ему, что зрелище это, наверное, просто убогое: будущий адвокат, а это, конечно, было написано у него на лбу, ревет на улице и не может замолчать. Каково было его удивление, когда он, подняв голову, обнаружил, что всем вокруг наплевать! И от этого вдруг стало еще обиднее, еще хуже, и Мишель снова разрыдался, теперь уже думая не о собственном позоре, а о том, как, черт возьми, жесток и несправедлив мир.
Когда глаза покраснели от бесконечного вытирания слез, Мишель понял, что пора заканчивать. Поднялся с того, на чем только что сидел, поправил одежду и волосы, сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь выровнять сбившееся дыхание, натянул на лицо выражение каменного спокойствия, а потом уверенно шагнул к дверям больницы.
Венсан удивился.
– Что с тобой? Почему так долго?
Мишель слабо улыбнулся, сел рядом и ничего не ответил. Венсан переспрашивать не стал: просто молча похлопал друга по плечу и снова уставился в одну точку.
Спокойствия Мишеля надолго не хватило. Уже через десять минут он подскочил, как ужаленный, а потом принялся наматывать круги по коридору, теребя то крестик на шее, то воротник рубашки, то и то, и другое одновременно. Венсан изредка отвлекался на него, смотрел, а потом снова принимался гипнотизировать взглядом стену.
Потом у Мишеля силы закончились. Он снова сел, закрыл лицо руками, посидел минут десять молча и неподвижно, а потом снова поднялся и стал ходить из стороны в сторону. Потом снова сел. Встал, походил, сел, встал, снова сел…
– Мишель.
– А?
– Выкарабкается. Сильная.
Мишель затравленно посмотрел на Венсана, опустил глаза, с силой потер их руками и прошептал:
– Господи, возьми меня вместо нее, возьми меня…
Ночь в больнице прошла тяжко. Мишель хотел спать, но уснуть не мог. Венсан старательно разлеплял слипающиеся глаза, ходил в магазин за кофе и пил по три порции в одной чашке три раза за ночь, еще раз десять выходил покурить…
Только к восьми утра на горизонте появился врач. Мишель подскочил и вытянулся во весь рост, готовясь слушать. Венсан просто тихо поднялся и вопросительно посмотрел на врача.
– Ее жизни ничего не угрожает, – выдохнул врач. – Состояние стабильное.
Мишель пошатнулся, потянулся к стене, надеясь за нее ухватиться, а потом упал без сознания.
Продлился обморок недолго. Уже через тридцать секунд Мишель начал приходить в чувство, а побелевший от ужаса Венсан наконец-то снова стал походить на самого себя. Он испуганно смотрел на друга и с облегчением понимал, что тот жив и даже почти здоров.
Мишель простонал с полузакрытыми глазами:
– Башка раскалывается…
Венсан опустился на корточки рядом с ним, как-то очень заботливо погладил его по волосам и заверил:
– Все пройдет.
– Не надо меня лапать, – выдавил Мишель.
Венсан опешил:
– Лапать? Друг мой, я тебе волосы с лица убираю.
– Не надо меня трогать. Только Мадлен… Мать твою за ногу, – вскрикнул он, резко открыв глаза, – Мадлен! Мадлен, – повторил он, приподнимаясь на локтях и поворачиваясь к врачу, – она же живая, да, она не умерла? С ней все будет хорошо? А когда ее выпишут?
– Месье, успокойтесь. Вам не стоит нервничать.
– Умерла, да?
– Нет, она жива. Вам не нужно переживать.
– Храни вас Господь. Скоро ли я смогу ее увидеть?
– Вам придется немного подождать. Но скоро, относительно скоро.
– Она в порядке? С ней все будет хорошо?
– С ней все будет хорошо, если вы будете рядом. Обойдитесь без гиперопеки, но не оставляйте ее одну. Ей нужна будет ваша забота и поддержка.
Мишель сел. Посмотрел на Венсана, взял его за руку и не без труда поднялся на ноги. Поинтересовался, опираясь на плечо друга:
– Вы не обо всем мне говорите, да? Есть что-то еще, о чем я должен и не должен одновременно знать?
Мужчина кивнул:
– Вы весьма проницателен, месье…
– Депардьё.
– Месье Депардьё. Да, есть еще кое-что, но я вряд ли могу рассказывать об этом вам.
Венсан вмешался:
– Они живут вместе. Не думаю, что сейчас между ними должны быть какие-то недомолвки. Месье Депардьё должен знать и видеть всю картину, чтобы позаботиться о мадемуазель Бертье со всем пониманием ее нынешних обстоятельств.
– Месье Готье, – вздохнул врач, – при всем уважении, я вас прекрасно понимаю, но ничего без согласия пациентки рассказать не могу. Я не имею права. Все, что я могу вам сказать – ей будет очень сложно. А вы, в свою очередь, должны будете дарить ей любовь, поддержку и внимание. Ей всего двадцать лет, у нее впереди еще вся жизнь. Не дайте ей ее потерять.
Венсан с горечью задал последний вопрос:
– Куда стреляли?
– Куда стреляли – следствие покажет.
– А рана? – тише прежнего уточнил Венсан.
– В нижней части живота.
Венсану немалых усилий стоило удержать лицо и добежать до туалета, не разрыдавшись в голос. И только над раковиной, в которую с шумом бежала вода из крана, он позволил себе разреветься.
Мишель молча сидел в коридоре и крутил в пальцах зажигалку.
Наступило утро.
***
– Ну почему я не могу ее увидеть? Мне бы просто одним глазком, хотя бы на секундочку на нее взглянуть, я переживаю, я всю ночь тут сидел, ждал, я даже проходить не буду, только увидеть, убедиться, что она жива, она в порядке…
– Месье, – попыталась успокоить Мишеля медсестра, – чуть позже.
– Вы мне уже три часа говорите…
– Мишель, – прервал его Венсан.
– Что, Венсан? – обернулся Мишель. – Почему я не могу ее увидеть, почему? Я переживаю, я волнуюсь, я хочу…
Венсан покачал головой:
– Я тоже, Мишель. Не разводи истерику. Она жива, понимаешь? Ты понимаешь? Она жива, она будет жить, ей просто нужен отдых…
– Они все о чем-то молчат, – воскликнул Мишель, – Венсан, они все что-то скрывают, мы знаем не все!
– Мишель, – положил руку ему на плечо Венсан, – ты просто устал. Давай мы сходим куда-нибудь поесть, ты посидишь, придешь в себя…
Мишель сбросил его руку с плеча.
– Я хочу увидеть Мадлен, а они не позволяют.
Венсан тяжело вздохнул.
– Мишель, она не хочет видеть тебя. Она. Не они запрещают. Она не хочет.
– Что за бред?
Венсан отвернулся к стене. Попытался объяснить:
– Она не хочет, нет, она хочет, но она не может видеть тебя. Сжалься, пойми ее, ей больно, ты и представить себе не можешь, как ей больно сейчас! Она ведь не со зла, не из вредности, она очень хочет увидеть тебя поскорее, обнять, но не может. Потерпи немного, Мишель, давай просто пойдем и поедим где-нибудь, это поможет тебе успокоиться. Ну скажи, как ты пойдешь к ней такой нервный? Ей крепкое плечо нужно, на которое опереться не страшно, а не уставший и ослабший ты. Пойдем, Мишель…
Мишель оборвал его на полуслове:
– Да что с ней, черт возьми, такое?
Венсан тяжело вздохнул.
– Пойдем отсюда.
– Я…
Венсан взял его под локоть.
– Мишель, пойдем.
Медсестра неловко улыбнулась Венсану в знак благодарности. Венсан ответил ей легким кивком головы, а потом поспешно вытащил Мишеля сначала из этого удушающего коридора, а потом и на улицу.
Мишель плелся за Венсаном и ничего не говорил. Венсан же, в свою очередь, заботливо придерживал друга под руку и уводил его как можно дальше от злосчастной больницы.
Когда страшное место скрылось за деревьями, Венсан остановился и повернулся лицом к Мишелю. Посмотрел на него со всей серьезностью, а потом сказал:
– Соберись, Мишель.
– Ясно все с тобой.
– Что хочешь поесть?
Мишель покачал головой:
– Мясо. И вино.
Венсан отрезал:
– Никакого вина.
– Венсан, ты такая сволочь, если б ты только знал…
– Поверь, я знаю. Мясо можно. Но без вина. Идем?
– Если ты заплатишь.
– Ставишь условия? Отлично. Заплачу только в том случае, если ты безоговорочно будешь делать все, что я тебе скажу.
Мишель впервые за долгое время улыбнулся:
– Звучит немного неприлично.
– В твоей голове столько грязи, Мишель…
– В твоей побольше будет.
За перепалками и спорами о бессмысленном и бесполезном Мишель с Венсаном дошли до ресторана, где сели в самое тихое и укромное место, какое только смогли найти. От запаха еды у Мишеля закружилась голова. Только тогда он понял, что его чуть ли не наизнанку от голода выворачивает.
Мясо было вкусным и прекрасно приготовленным, но больше четверти куска Мишель не осилил. Венсан вообще ничего не ел и только пил кофе.
Повисла тишина.
4
– Ешь, Мишель. Мне пришлось дать небольшую взятку кое-кому, чтобы мне разрешили пронести в больницу свою еду, поэтому я буду очень разочарован, если ты съешь один кусочек и скажешь, что тебе хотелось чего-то другого, а чего – ты и сам не знаешь.
– Адвокат Венсан Готье пал до взяток… Спасибо.
– Говорит человек, которому дать взятку – раз плюнуть. Мне пришлось переступить через свою гордость.
– Все бывает впервые.
– Замолчи. Мне не отмыться теперь.
– Вкусно. Оно того стоило. А с вином не получилось?
– А я и не пытался.
– Почему?
– Ты действительно идиот? Или прикидываешься, потому что внимания не хватает?
– Тебе виднее.
– Не говори с набитым ртом. Дурной тон.
– Да в жопу этот тон.
– Не ругайся, кому говорю?
– В тебе материнский инстинкт взыграл?
– А как иначе? Смотрю на тебя и жалко становится.
– Венсан, сука…
– Не ругайся!
– Да чтоб тебя!..
Венсан прыснул:
– Тридцать пять лет человеку, а он!..
– Венсан, ради бога, ты можешь хотя бы один день в году не напоминать мне о возрасте? Тебе тоже тридцать пять, но я ведь тебя уважаю, молчу, не давлю на больное! Несправедливость.
– А мне кажется, что я с возрастом только хорошею. Прекрасное число – тридцать пять.
– Ты подожди еще пару лет, Венсан, подожди немного.
– Мишель, до сорока лет еще юность и молодость.
– Скажи еще, что детство.
– Младенчество.
Мишель улыбнулся и вдруг выдал:
– Никогда тебе не говорил, но я чертовски тебя люблю.
Венсан всплеснул руками:
– Господи боже, ты не в себе. Сходишь с ума или умираешь?
– Схожу с ума и умираю от любви к тебе.
– Мишель, захлопнись, иначе я скажу врачу, что ты неадекватно себя ведешь.
– Молчу.
– Молчи.
На несколько долгих секунд воцарилась тишина. Потом Мишель снова заговорил:
– И много людей видели этот позор?
Венсан развел руками:
– Ну, достаточно. Первой увидела Мадлен, потом я, потом на крики ее все сбежались. Половина вообще подумала, что ты коней двинул, учитывая цвет и количество крови на полу. А, кстати…
– Не пугай.
– Ты зачем своей бывшей жене в любви признался?
Мишель подскочил. В глазах потемнело, в висках предательски заныло…
– Мишель!
– Почему ты не закрыл мне рот, Венсан, почему? Черт, да можно было и убить на месте, почему ты дал мне это сказать…
– Не истери, а то правда врача позову.
Мишель застонал, опустился обратно на подушку и закрыл лицо руками.
– За что, за что мне все это…
Венсан покачал головой, посмотрел на Мишеля и сочувственно напомнил:
– Ну, всякое бывает. Мало кто слышал, что ты там ей говоришь.
Мишель очень тяжело вздохнул и ничего не сказал.
Венсан поглядел на него еще немного, а потом с явным расстройством сообщил:
– Мишель, мне пора.
Мишель повернулся к нему, посмотрел сначала серьезно, а потом расплылся в улыбке и ответил:
– Иди, конечно.
– Не прощаемся, – напомнил Венсан.
– Не прощаемся, – подтвердил Мишель. – Удачи в суде.
В больнице было скучно, несмотря на ежедневные визиты Венсана. Возвращение домой спустя несколько дней было поистине долгожданным и невероятным. Как только Мишель вошел в дверь квартиры, Мари набросилась на него с объятиями, едва не сбив с ног. Мишель, еще с трудом удерживающий равновесие, крепко обнял ее в ответ и прижал к себе своими ослабшими за несколько дней руками.
Она прошептала, прижимаясь к нему и всхлипывая:
– Мишель, я соскучилась. Мне показалось, что ты не вернешься. Я испугалась, я…
Он погладил ее по голове и убедил:
– Моя хорошая, я всегда к тебе возвращаюсь. Я никогда не уйду и никогда тебя не оставлю.
– Пообещай, – вздохнула она, подняв глаза на него. – Пообещай, что больше не будешь так делать. Мне было очень страшно.
– Обещаю, – слабо улыбнулся он. – Прости меня.
Она потянулась пальцами к его виску, заклеенному пластырем. Спросила:
– Больно?
– Самую малость, – успокоил ее Мишель. – Все уже почти зажило.
– И от чего это, Мишель?
– Да так, – отмахнулся он, – немножко поранился. О перила лестницы.
– Врать нехорошо, Мишель.
– Я правда поранился о перила лестницы. Не страшно. Ты-то как, Мари? Три дня без меня… Как ты, моя хорошая?
Она улыбнулась. За руку довела его до дивана, заботливо усадила, а потом устроилась рядышком, положив голову ему на грудь. Заговорила тихо:
– Венсан приходил. Он сказал, что с тобой кое-что приключилось и тебе нужно будет полечиться несколько дней в больнице, но я ему не поверила и начала плакать. Я подумала, что ты умер, а он меня обманывает, чтобы я не плакала.
Мишель с горечью посмотрел на сестру и сумел вымолвить лишь только:
– Прости меня, ma chérie.
– Ладно, – улыбнулась она со всей своей детской нежностью. – Мишель, ты какой-то грустный. Все хорошо?
Он убедительно кивнул:
– Все хорошо, Мари. Тебе не о чем переживать. Ты не голодна?
Она посмотрела на него и покачала головой:
– Нет, я поела. А ты? Тебя там кормили?
– Венсан позаботился обо мне и принес мне вкусной еды. Не беспокойся.
– Венсан – хороший человек.
– Это точно.
Они ненадолго умолкли. Потом Мари снова заговорила:
– Mon chéri, я соскучилась по Мадлен. Почему она ко мне не приходит? Она говорила, что любит меня…
Мишель сглотнул. Поразмыслил с минуту. Потом ответил неловко:
– Солнышко, у Мадлен очень много работы. Знаешь, она ужасно занята…
Девочка погрустнела.
– Но ты ведь тоже много работаешь. И Венсан. Но он приходит, ты приходишь, а она – нет… Скажи мне, Мишель, она меня больше не любит?
Мишель замялся. Посмотрел на Мари, покачал головой и уверенно заявил:
– Она тебя очень сильно любит.
Девочка молча кивнула. Прошептала:
– Я хочу ее увидеть.
Мишель тяжело вздохнул, из последних сил улыбнулся и заверил:
– Все будет, ma chérie. Все будет.
5
– Мадлен, Господи, живая, живая, живая, боже мой, Мадлен…
Она смотрела на него красными от слез глазами и молчала. Он рыдал, смотрел на нее от двери и без устали повторял:
– Живая, живая…
Она не шевелилась. Только лежала и смотрела, смотрела на него…
Взгляд у нее был тяжелый. Карие глаза стали почти черными. Под ними залегли темно-фиолетовые круги. Она смотрела на него, не отрываясь.
Он не выдержал. Бросился к ней, обнял за плечи, прижал к себе и принялся усыпать поцелуями ее шею и лицо, без конца повторяя:
– Я тебя люблю, я тебя так сильно люблю, спасибо, что выжила, спасибо, что осталась со мной, я так сильно тебя люблю, я…
– Мишель, – прошептала она, безвольно лежа в его объятиях, – Мишель…
Он ее не слышал. Продолжал целовать, гладить по волосам и шептать:
– Моя любимая, моя хорошая, моя сильная…
– Мишель, – повторила она громче.
– Пожалуйста, не оставляй меня, я тебя так люблю, я так люблю, Мадлен, я…
– Мишель! – завизжала она, вырываясь из его объятий. – Убирайся! Убирайся, уходи, не смотри на меня, не думай обо мне! Нет меня, Мишель, нет меня!
Он отшатнулся. В ужасе посмотрел на Мадлен. Она дрожала. Он прошептал:
– Мадлен, прошу…
Она закрыла лицо руками.
– Найди себе нормальную девушку, люби ее, целуй ее, спи с ней! Не со мной! Нет меня больше, нет меня, умерла, нет…
Она вцепилась руками в свои волосы и жалобно заплакала. Никогда прежде Мишель не видел ее такой.
Недолго думая, Мишель наклонился к ней, крепко ее обнял, не давая ей вырваться, а потом, вдруг взяв себя в руки, потребовал, будто это могло что-то изменить:
– Немедленно расскажи мне, кто и что тебе сделал. Кто сделал тебе больно?
Она начала озираться по сторонам, что-то и кого-то выискивать, а потом вскрикнула, указывая рукой на врача:
– Они!
Мишель уточнил, поглаживая ее по волосам:
– Что они с тобой сделали, моя хорошая?
Мадлен разрыдалась в голос, рухнув в объятия Мишеля. Воскликнула:
– Они все вырезали, Мишель! Никакого секса, никаких детей, ничего, они все у меня забрали! Мне двадцать, Мишель, мне двадцать, а они все у меня забрали! Я знаю, ты меня разлюбишь, я знаю, я тебя не виню, Мишель…
Мишелю пришлось очень больно, до крови прикусить губу, чтобы не разрыдаться вместе с плачущей Мадлен, хоть ему и хотелось. Он обнял ее крепче прежнего и принялся объяснять:
– Мадлен, не говори так. Я люблю тебя. Люблю, слышишь? Вот просто люблю – и все. Мне ничего от тебя больше не надо, ты только живи. Этого достаточно, мне ничего от тебя не нужно, я тебя люблю…
– Нет, – продолжала сопротивляться она, – ты любил женщину, а я никакая не женщина теперь. Не женщина я… Мишель, давай расстанемся, давай ты сейчас развернешься и уйдешь, давай я не буду обрекать тебя на страдания… Пожалуйста, давай расстанемся.
– Нет, – отрезал он, – я никуда не уйду, и, тем более, тебя не брошу.
– Мишель, – прошептала она, задыхаясь от слез, – тебе нужна нормальная девушка, с которой ты будешь спать, которая родит тебе ребенка. Ты молодой, здоровый, ну пожалуйста, прошу, услышь меня, уйди, оставь меня…
Он раздраженно отрезал:
– Мадлен, возьми себя в руки. Я не собираюсь тебя бросать только потому, что ты не сможешь родить ребенка.
Она всплеснула руками:
– Мишель, идиот, не в этом ведь дело! Тебе женщина нужна, а не я, я…
Мишель выпустил ее из своих объятий. Она подняла на него свои красные и опухшие глаза. Разрыдалась с новой силой. Мишель взял ее за плечи, посмотрел ей в глаза и заверил:
– Мадлен, ты родилась женщиной, ты до конца дней своих ей и останешься. Ты – прекрасная, очаровательная, умная, сильная девушка. И я тебя люблю.