- -
- 100%
- +
– Мишель, – пробормотала она, снова прижимаясь к нему, – меня изуродовали, меня…
– Тише. Тише, не надо плакать, потом голова разболится. Мадлен, ты помнишь, как мы начали встречаться? Нет? Я напомню. Твой отец избил тебя до полусмерти, у тебя половина лица в крови и синяках была, ребро сломано, одежда помята… Ты позвонила мне, я приехал, чтобы забрать тебя, и ты спросила, нравишься ли ты мне такой. Помнишь, что я тебе сказал? Мне нравишься ты, а какая ты – это уже значения не имеет. Тогда ты сказала, что это хорошо и ты согласна со мной встречаться. Ты пойми, мне плевать, блондинка ты или брюнетка, худая или толстая, высокая или низкая, здоровая или больная, сильная или слабая, я люблю тебя, Мадлен, не твой вид, не твою одежду, не твое здоровье, я тебя люблю. Не сможешь родить ребенка? Переживем, справимся, все у нас еще будет, это ведь не конец жизни…
Она ничего ему не ответила. Только продолжила всхлипывать, уткнувшись носом в его плечо.
В коридоре раздался шум. Дверь распахнулась. В дверях появился мужчина очень грозного вида, от одного взгляда на которого Мадлен сначала покраснела, потом побледнела, а после и вовсе стала какой-то серо-зеленой. Мишель обернулся на шум, не выпуская Мадлен из объятий, и обомлел. Мужчина смотрел на него.
– Здравствуйте, – выдавил Мишель, поднимаясь с колен и без желания отпуская Мадлен.
– Здравствуйте, – процедил мужчина, поглядывая на Мадлен и одним взглядом заставляя ее сжаться и почти с головой залезть под одеяло. – Могу я попросить оставить нас наедине?
– Нет, – раздался голос врача. – При всем уважении, месье Бертье, это невозможно. Мадемуазель после операции.
Мужчина обернулся.
– Мальчишку-то хоть уведите.
Врач покачал головой:
– Я не могу его увести. Попросите месье Депардьё об этом сами.
– Депардьё? – поинтересовался мужчина. – Отца как зовут?
Мишель скривился. Имя отца ему произносить не позволялось. Он отрезал:
– У меня нет отца.
– А, – вздохнул мужчина, – нет… Что ж, простите. Могу я попросить вас покинуть помещение? Мне нужно переговорить с дочерью.
Несмотря на мягкую формулировку, шансов остаться у Мишеля не было. Месье Бертье, казалось бы, спрашивал, но на деле – просто ставил очередное условие. Мишель кивнул, кинул полный сожаления взгляд на девушку, мысленно желая ей удачи, а потом вышел и почти сразу без сил рухнул на руки Венсану.
– Как она, – начал задавать вопросы он, – как себя чувствует? Как ты? Мишель, бог ты мой, ты же на ногах не стоишь! Что с тобой?
– Принеси чего-нибудь сладкого, – попросил Мишель вместо объяснений.
– Мишель, тебе плохо?
– Нет, – огрызнулся он, – мне очень хорошо. Если ты не хочешь, чтобы я упал в обморок второй раз за день, принеси мне, пожалуйста, сладкого.
– Одну секунду. Сядь, сейчас все будет.
Мишель сел. В глазах плыло, и на секунду ему даже показалось, что он снова теряет сознание, но громкий крик вырвал его из этого состояния. Кричал мужчина.
– Как тебе не стыдно? Имей совесть, черт тебя подери, имей совесть! Шляешься черт знает где, одеваешься как шлюха, а потом удивляешься, что к тебе под юбку лезут!
– Папа, я была в брюках, папа…
– Не шмыгай! Говори нормально! Сядь ровно, смотри мне в глаза! Позор, боже, какой позор – иметь такую дочь…
– Папа, мне больно. Не кричи, пожалуйста, у меня болит голова, когда ты кричишь.
– Плевать мне, Мадлен! Позор, нет у меня других слов! Единственный ребенок в семье, наша последняя с матерью надежда… И не может иметь детей! Не может, сука, родить ребенка! Двадцать лет, а уже не может! А все почему? Потому, что шляешься по ночам, сволочь ты такая, как проститутка, накрашенная, разодетая…
– Папа!
– Не называй меня папой! Как дитя малое, в самом деле! Надо отвечать за свои поступки!
– Папа, почему ж ты так меня не любишь? Он полез руками к моей груди, я оттолкнула его, сказала, чтобы он отстал от меня, он не отстал, я ударила его каблуком в колено, а он выстрелил, я же не знала, папа… Я жива, разве не это главное?
– Кто вбил тебе в голову, что твоя жалкая жизнь имеет какое-то значение? Ты не сделала ничего для мира, для страны, для семьи, и не сделаешь уже. Ты не можешь родить ребенка, Мадлен, ты даже не можешь родить ребенка, о чем может идти речь? Это тот мальчишка убедил тебя в том, что ты такая важная и нужная? Он? Важной и нужной ты станешь тогда, когда что-нибудь сделаешь для окружающих, а пока ты – никчемный кусок плоти!
Тон Мадлен поменялся. Она звучала, как капризный ребенок.
– Я верю Мишелю. Мишель меня любит, а не ты. Мишель прибежал сюда первым и всю ночь ждал тут, без еды и без сна, а ты не удосужился даже позвонить.
Вместо ответа последовал звук удара. Мадлен вскрикнула. Раздался второй мужской голос, очевидно, принадлежащий врачу:
– Месье Бертье, вы с ума сошли? Разговор окончен, поговорите дома. Я попрошу вас выйти.
Раздались шаги. За ними – женский крик.
– Я не вернусь, не вернусь никогда, я умру лучше, чем вернусь к тебе! Может, тогда ты поймешь, что моя жизнь все-таки чего-то стоила!
Шаги прекратились. Об пол со звоном разбилось что-то стеклянное. У Мишеля перехватило дыхание от ужаса.
– Месье Бертье, уходите, пока я не позвал охрану!
Мишель провалился в забытье. Он слышал, как со скрипом открылась дверь, как щелкнули каблуки по полу, как разрыдалась Мадлен, как бегом вернулся Венсан…
6
– Мишель!
Мишель нехотя открыл глаза. Солнечные лучи неприятно ударили в лицо.
– Мишель! – снова позвал его по имени кто-то, аккуратно трогая за плечо.
Он решил сделать вид, что ничего не слышит. Хотелось спать.
– Мишель! – рявкнул кто-то у него над ухом и больно впился в плечо ногтями.
Мишель подскочил. Оглянулся. Замер.
На него сверху вниз смотрела Мадлен, кажется, напуганная и раздраженная одновременно. Она стояла, уперев руки в бока, и, очевидно, ждала каких-то объяснений.
– Что ты здесь делаешь? – хрипло поинтересовался Мишель, поправляя задравшиеся рукава рубашки. – Откуда ты взялась?
Мадлен всплеснула руками, явно не находя приличных слов. Лицо у нее было белое от злости. Ее трясло. Мишель не мог оторвать от нее взгляда.
Вдруг из ниоткуда появилась Мари, аккуратно села рядом с Мишелем, обняла его двумя руками за шею и тихо попросила:
– Mon chéri, ты ее очень разозлил. Просто извинись.
– За что? – удивился Мишель, все еще не понимая до конца, что происходит.
– Действительно, – воскликнула Мадлен, – действительно, мэтр Флоран! Мишель, у тебя есть хоть немного мозгов? Ты знаешь, что люди должны хотя бы иногда ими пользоваться? Ты понимаешь, что за тебя люди переживают? Ты выписался из больницы весь никакой, шатающийся и бледный, сказал, что завтра придешь на работу и обязательно будешь на связи, а потом исчез, черт возьми, на сутки! Не пришел на работу, не ответил ни на один звонок Венсана, а он, на минуточку, звонил тебе больше пятидесяти раз! Венсан на работе, у меня единственный выходной, и я, дура, трачу его на то, чтобы убедиться, что ты жив, еду сюда, нарушаю все свои правила и принципы, открывая дверь своим ключом, который по нелепой случайности забыла тебе отдать, а ты, мать твою, спишь! Спишь! Я рехнусь с тобой, Мишель, ты сводишь меня с ума. Поверить не могу…
Мишель посмотрел на нее, потер глаза и тихо, сдавленно сказал:
– Прости.
– И это – все, что ты мне скажешь?
– Угу, – бросил он и снова без сил лег на диван.
Мадлен, кажется, была готова убить его, но в присутствии Мари этого делать не стала. Посмотрела на Мишеля, покачала головой…
– Так плохо?
Он отмахнулся:
– Не плохо мне. Я просто спать хочу.
– Не плохо ему… Бред собачий. Ты ел когда последний раз?
– В больнице.
– Господи, – вздохнула она, – за что мне все это… Мари, – Мадлен резко сменила тон на доброжелательный, – пойдем на кухню, покажешь мне, что и где лежит.
– Хорошо, – кивнула Мари. – А Мишеля точно можно оставлять одного? Я все это время за ним приглядывала, переживала, он так долго и плохо спал…
– Можно, – успокоила ее Мадлен. – С ним все прекрасно будет. Иди на кухню, я сейчас подойду.
Мари послушно удалилась. Мадлен осталась наедине с Мишелем.
– Спишь?
Мишель не ответил. Она заметила, что он не спит, но ничего не сказала. Взяла плед, аккуратно укрыла им Мишеля, потрепала его по волосам и съязвила напоследок:
– Спи, дорогой, спи. И зачем я только это говорю, ты же все равно меня не слышишь…
Она вышла из комнаты, прикрыла дверь и зашла в кухню. С большим удивлением она заметила, что и там ничего не поменялось: все лежало на своих законных местах. Ее это и порадовало, и позабавило, и огорчило одновременно, но она промолчала и занялась готовкой.
Мари спросила между делом:
– Почему тебя так долго не было?
На секунду Мадлен растерялась. Потом спохватилась и сказала:
– Работы много было. Ты же знаешь, что у меня работа еще сложнее, чем у Мишеля и Венсана.
– Ты ее любишь? – со всей своей детской простотой поинтересовалась Мари.
Мадлен пожала плечами:
– Не знаю. Хороший вопрос.
Мари вздохнула:
– Мишель говорит, что у него очень сложная работа, но он очень сильно ее любит. Кем он работает, кстати? Я снова забыла, глупая…
Мадлен положила руку ей на плечо. Она слишком часто называла себя глупой.
– Не глупая ты. Адвокатом. Он людей защищает.
– Как полицейские? – уточнила она.
– Почти, но не совсем.
– Я в фильме видела, что полицейских убивают. Мишеля на работе никто не убьет?
Мадлен поперхнулась.
– Мари, что за фильмы ты смотришь? Нет, Мишеля никто не убьет. Об этом тебе точно переживать не стоит.
– Что с ним такое на работе делают, что он возвращается и ему так плохо?
– Мари, – засмеялась Мадлен, обнимая ее, – я скучала. Знаешь, работа – штука тяжелая. У нас с Мишелем такая работа, где мы должны очень много думать. А это, знаешь ли, утомляет. Думать, считать, предполагать, искать… Короче, Мари, никогда не становись юристом. Не повторяй моих ошибок.
– Хорошо, – кивнула Мари. – Хорошо.
По дому поплыл запах свежей еды. Мадлен улыбнулась. Повернулась к Мари и спросила:
– Вкусно пахнет?
– Очень, – кивнула Мари. – Ты вкусно готовишь. Обожаю твою еду.
– Я тоже ее люблю, – вздохнула Мадлен, – ты даже не представляешь, как сильно… Но я так редко готовлю из-за работы, что иногда даже забываю, как хорошо я это делаю.
– А Мишель вообще не готовит. Он даже не ест. Только спит и работает.
– Правда?
– Да. Знаешь, его вообще дома почти не бывает. Он возвращается ночью, ложится на диван или, если получится, в кровать, даже не переодевается, засыпает и встает рано утром, пьет кофе, собирается позавтракать, но никогда не успевает, а потом снова уходит. Я по нему скучаю, Мадлен…
Мадлен покачала головой. С легкой грустью посмотрела на девочку и спросила, продолжая помешивать еду на плите:
– Ты его любишь?
Мари засмеялась.
– Да. Как же я могу его не любить? Он ведь мой брат.
– Я тоже, – прошептала Мадлен, снимая кастрюлю с плиты. – Я тоже его люблю. Ты только не говори ему, это… Секрет, ладно? Между нами, девочками.
Мари загадочно улыбнулась.
– Я знаю. Люди заботятся о тех, кого любят.
– Ты ему не скажешь?
– Нет.
– Пообещай.
– Обещаю.
– Спасибо, Мари.
– Мадлен, можно спросить?
– Конечно, солнышко.
– Почему это – секрет? Что плохого в том, что ты его любишь? Мишель говорит, что любовь – это благословение. Разве любить – это не хорошо? И что такое благословение, кстати? Красивое слово.
Мадлен задумалась, даже не расслышав последний вопрос. Вздохнула:
– Не знаю, Мари. Не знаю. У взрослых людей часто бывают проблемы, которые они сами себе придумали и решили, что ничего не могут с ними поделать.
Мари развела руками:
– Странные вы, взрослые… Все так просто – подойди, обними, скажи, что любишь…
Мадлен кивнула, продолжая возиться с едой:
– Да, Мари. Знаешь, чем старше мы становимся, тем меньше начинаем говорить. Когда я была маленькой, я рассказывала маме обо всем на свете, бесконечно признавалась в любви… А потом я выросла. И маме ничего не рассказывала больше. Знаешь, я так давно не говорила ей, что ее люблю. Я вообще людям давно не говорила, что их люблю. Если люблю вообще.
Мари развела руками:
– Скажи Мишелю. Тебе станет лучше. И ему тоже. Может, болеть перестанет.
Мадлен замолчала. Отвернулась, тяжело вздохнула и выдавила:
– Обязательно, Мари.
Потом повернулась. Улыбнулась. Разложила еду по тарелкам, продолжая так же слегка улыбаться, усадила Мари за стол, а сама взяла тарелку и отправилась в другую комнату. Поставила ее на журнальный столик, опустилась на край дивана и осторожно потрогала Мишеля за плечо:
– Просыпайся.
Он нехотя открыл глаза, посмотрел на нее с минуту молча, а потом сел, держась за голову и продолжая рассматривать. Она не выдержала первой. Спросила с тревогой:
– Тебе лучше?
Он пожал плечами:
– Да мне плохо и не было.
– Мишель, – уже почти взмолилась Мадлен, – не будь дураком.
Он улыбнулся. Ничего не ответил. Мадлен прикоснулась ладонью к его лбу и тут же отдернула ее, словно ошпарившись. Выругалась.
– Я остаюсь.
– Что? – не понял Мишель.
– Я остаюсь, – повторила она. – Попрошу отгул.
– Не надо, – вдруг воспротивился Мишель. – С твоей-то должностью…
– Мишель, – вздохнула Мадлен, – давай я лучше возьму отгул по причине твоей болезни, а не твоих похорон?
Он помотал головой:
– Проблем не оберешься, Мадлен. Умоляю, выброси эту бредовую идею из своей умной головы. Со мной ничего не случится. Люди от температуры уже сто лет не умирают.
– А от травм головы и артерий – умирают, да еще как.
– А ты боишься, что я умру?
– Мишель, не начинай.
– Как скажешь, дорогая.
– Мишель.
– Хорошо.
– Поешь. Организму нужны силы.
– Мадлен, я спрошу?
– Спрашивай.
– Ты всегда так быстро и легко меняешь свое мнение?
– Не понимаю, о чем ты.
Мишель развел руками. Слабо улыбнулся, словно давалась ему эта улыбка с огромным трудом, а потом процитировал:
– «Ты, Мишель, самая большая ошибка в моей жизни. Не знаю, что я в тебе нашла, за что полюбила, но я ошиблась, и сейчас я ошибку исправляю, я ухожу, я жалею, так жалею, что ты появился в моей жизни…»
Мадлен сжала губы в тонкую линию и отвернулась. Процедила, старательно копируя интонацию Мишеля:
– «Ты – пустое место для меня, и даже если я встречу тебя на улице, я молча пройду мимо.»
– «Ты мне отвратителен, я не хочу иметь с тобой ничего общего…»
Она резко встала, отошла к окну и судорожно втянула свежий воздух. Скрестила руки на груди, повернулась к Мишелю и попросила:
– Мишель, замолчи. Все в прошлом. Ты тоже наговорил мне немало гадостей.
Он не ответил. Взял сигарету, подошел к тому же окну и закурил. Мадлен ахнула:
– Ты снова куришь?
Он угрюмо кивнул:
– Год как.
Мадлен раздраженно напомнила:
– Тебе нельзя, Мишель. Второго инфаркта захотелось? Проблем тебе мало?
Он затянулся. Выдохнул дым, отвернувшись в другую сторону от Мадлен. Ответил:
– Молния два раза в одно место не бьет.
Мадлен закрыла лицо руками и обессиленно вздохнула.
– Мишель, ради Бога… Нет, до Бога тебе дела нет. Ради Мари. Брось это дерьмо ради Мари.
Мишель усмехнулся:
– Секрет открыть?
– Ну.
– До Бога мне дело есть. Если быть точнее – я имею определенный ряд вопросов к нему, на которые он все никак не снизойдет мне ответить. И я испытываю к нему теплые, нежные чувства, но он, кажется, обо мне иного мнения.
Мадлен покачала головой:
– Бог любит всех своих детей.
– Хороших, – поправил с горькой усмешкой Мишель. – А я…
– Не надо. Нет твоей вины в том, что сотворили твои родители.
– Вина… Да чтоб ее, вину эту, не в ней ведь дело… Пока я знаю, какого порока я дитя, я жить спокойно не могу.
– Кровь не определяет судьбу. Важно не то, кем ты родился, а то, кем ты стал.
– Философствуешь. Мне нравится. А кем я стал, Мадлен?
– Да кто ж тебя знает…
Они замолчали. За окном с шумом пронеслись несколько машин. Потом снова наступила тишина.
7
– С ума сойти! Правда?
– Чистейшая, Венсан.
– И она согласилась?
– Конечно. С чего бы ей не согласиться?
– А ее пришибленный отец?
– Она не спрашивала. За все два месяца после того случая с ним даже ни разу не связывалась.
– А мать?
– Благословила.
– А твоя?
– Пьет не просыхая.
– Невероятно.
Мишель кивнул.
– Мадлен хочет сделать все по-тихому. Ей лучше, она улыбается, но все еще не полностью оправилась. Мы тихо распишемся, а потом обвенчаемся в церкви.
– Зачем делать это сейчас?
– Затем, чтобы она в окно не вышла. Ей все кажется, что я от нее уйду, я ее брошу… Она этим бредит. Я сказал, что женюсь на ней, она обрадовалась.
Венсан поинтересовался:
– А ты жениться хочешь?
– Конечно, – кивнул Мишель.
– Жестоко.
– Это еще почему?
Венсан развел руками:
– Тут и дураку очевидно, что ты будешь ей изменять. Это жестоко.
– Не буду, – воспротивился Мишель, – я не такой. Это они, не я…
Венсан покачал головой:
– Поймешь чуть позже.
Мишель не ответил. Закурил. Венсан положил руку ему на плечо и заверил:
– Я не желаю тебе зла. Просто не хочу, чтобы вы пошли ко дну вместе, пытаясь спасти друг друга. Обдумай свое решение. Тебе будет сложно.
– Не будет, – мотнул головой Мишель. – Я ее люблю.
Венсан усмехнулся, но ничего по этому поводу не сказал. Только добавил:
– В любом случае, Мишель, знай – я на твоей стороне. Удачи.
Мишель задумчиво протянул:
– У нас вообще есть хоть какой-нибудь шанс?
Венсан пожал плечами:
– Не могу сказать, что его нет.
– Я ее правда люблю, Венсан.
Тот через силу улыбнулся и кивнул:
– Я знаю.
Наверное, Мишелю почудилось, но в его голосе он уловил какую-то нотку тоски или горечи. Впрочем, Венсан почти сразу широко улыбнулся и сказал:
– Я отойду на минутку.
Мишель остался один. Ему это, в общем-то, не понравилось. Одиночество его раздражало своей способностью навеять желание подумать. Думать Мишель ненавидел. Это было отвратительно. Каждый раз, оставаясь в тишине, он неизбежно начинал думать то о жизни, то о смерти, то о Боге, то о маме, и это страшно напрягало. Куда легче было бы думать, например, о пыли в комнате и криво завязанном галстуке собеседника. Но когда ни пыли, ни кривого узла рядом не было, приходилось думать о себе. Думать… Отвратительное, однако, действо.
– Мишель.
Мишель дернулся. Посмотрел на вернувшегося Венсана, прищурился, рассматривая его лицо. Проворчал:
– Чего тебе?
– Ты уже десять минут молча пялишься на стену. Все в порядке?
– Угу, – кивнул Мишель, – в полном.
– Зайдем куда-нибудь? Или ты сразу домой?
Мишель отмахнулся:
– Домой. Меня Мадлен ждет.
– Мадлен… – протянул Венсан. – Хорошо, иди. Хорошего дня. Мне учиться пора.
– Дашь потом конспекты почитать? Я хоть и взял академ, вылетать из учебного процесса не хочется. Не вернусь же потом.
– Занесу вечером. До конца выходных можешь читать. Вечером воскресенья вернешь.
– Спасибо, – поблагодарил Мишель. – Правда.
– Да не за что, – вздохнул Венсан. – Друзьям нужно помогать. Иди, иди, тебя ведь ждут…
– И принеси из библиотеки учебник по римскому праву, пожалуйста. И по уголовке… Нет, ты ж не донесешь, тяжело. Не надо.
Венсан засмеялся:
– Поверить не могу, что ты имеешь полное право отдыхать, но выбираешь учиться. Хорошо, я принесу. Что-нибудь еще?
– Не надо, спасибо. Все, ухожу. До встречи вечером.
– До встречи.
– Пока.
– Ага, пока.
– Я пойду тогда.
– Пока. Иди.
– Все, иду. Пока.
– Пока, Мишель.
Мишель засмеялся в голос, смотря на Венсана. Помахал рукой, развернулся и быстрым шагом двинулся в сторону дома. Венсан слегка улыбнулся, поправил растрепавшиеся волосы и уныло побрел к университету.
До дома Мишель дошел быстро. Не сказать, чтобы он торопился, но идти медленнее у него никак не получалось. Он постучался в дверь, пытаясь восстановить сбившееся после быстрого подъема по лестнице на девятый этаж дыхание. Никто не открыл.
Мишель постучал еще раз, но и сейчас ответом ему послужила тишина. Он не на шутку испугался, дернул дверь за ручку. Она поддалась. Мишель разозлился на Мадлен за то, что она опять оставила квартиру открытой. Потом все внутри скрутило от дурного предчувствия. За секунду Мишель успел увидеть в голове тысячу самых страшных и ужасных вариантов развития событий, помолиться о том, чтобы все было хорошо, хоть ничего и не предвещало беды…
И секундные молитвы, кажется, были услышаны. Когда Мишель захлопнул за собой дверь и быстрым шагом направился в спальню, его взору предстала живая и вполне настоящая Мадлен, угрюмо смотрящая в одну точку и не двигающаяся с места. Вокруг нее был откровенный бардак: вещи, бумажки, окурки сигарет и таблетки, которые Мишель заметил едва ли не первыми в этой куче. Но Мадлен была жива, а значит, худшее не случилось.
Она повернулась. Может, это было из-за гнетущего полумрака в комнате, но ее лицо выглядело каким-то абсолютно серым и неживым. Мишель испугался. Мадлен, кажется, это заметила, потому что предприняла тщетную попытку встать с пола и пробормотала:
– Прости, я не слышала, как ты вошел…
Мишель прошептал:
– Слава Богу, Мадлен. Господи, спасибо…
С появлением этой девушки в своей жизни он начал удивительно часто благодарить Бога.
Она посмотрела на него, старательно делая вид, что не понимает, о чем он. Аккуратно подцепила упаковку таблеток пальцами и одним движением спрятала ее у себя за спиной. Спросила:
– Что такое, Мишель?
Мишель вдруг почему-то разозлился. Если до этого его с головой накрывал ужас, то сейчас, когда ужас отступил, на его месте появилась ярость. Он раздраженно снял пиджак, швырнул его на кровать и воскликнул:
– Действительно! Это я у тебя спрашивать должен, Мадлен, что это такое и что тут происходит!
Она опустила глаза. Руки у нее дрожали.
– Я все уберу.
– Черт возьми, – неожиданно даже для себя вспылил Мишель, – какая уборка? Ты думаешь, меня волнует мелкий беспорядок? Нет, он, быть может, меня бы и волновал, если бы ты сейчас не прятала за спиной снотворное! Ты рехнулась? Я отлучился на пару часов, Мадлен, ты убеждала меня, что все будет хорошо! Слава Богу, что я вернулся пораньше! Господи, какой ужас, какой ужас… Ты хоть понимаешь, что я мог задержаться, мог вернуться позже и найти тебя… Мать твою, нет, не могу, не могу даже думать об этом…