Публике смотреть воспрещается

Робер Гиз – директор театра

Николь Гиз – его жена, актриса

Эрве Монтэнь – известный драматург, он же постановщик, своей пьесы

Жизель Монтэнь – его жена

Габриэль Тристан – известная актриса, его первая жена

Жан Байар – актер; ее муж

Пьер Монтэнь – театральный художник: сын Эрве Монтэня и Габриэль Тристан

Франсуаза Ватто – начинающая актриса

Кристиан – помощник режиссера

Фоторепортеры, электронный посыльный цветочного магазина

Кабинет директора парижского театра.

Мебель богатая, но разрозненная, оставшаяся от различных постановок.

Макеты, образцы тканей, бутафорские драгоценности, в том числе несколько диадем; сброшюрованные тексты пьес; на стенах афиши примерно такого содержания: «Театр Шуазей – Ирина – в заглавной роли – в спектакле – „Женщина в полном смысле слова“ – автор – Эрве Монтэнь». Имя автора напечатано так же крупно, как и имя ведущей актрисы.

Слева направо (от зрителя); на переднем плане маленькая дверь; глубже – письменный стол; за ним – большое окно, из которого виден Париж; перед письменным столом – диван; прислоненный к нему спинкой; слева – стол и два стула; справа – большое широкое кресло; за ним, справа, глубже – двустворчатая дверь, к которой ведут две ступени.

АКТ ПЕРВЫЙ

Полумрак. Шторы задернуты. Робер входит в левую дверь и раздвигает их. Яркий свет.

Голос Николь (сразу же после поднятия занавеса). Все как прежде! Все как прежде! Все как прежде! Все как прежде!

Робер, страдая от этих криков, продолжает машинально заниматься своими делами: открывает ключом шкафы с бумагами, заглядывает в ящики, собирает и складывает бумаги на столе, складывает в стопки сброшюрованные тексты пьес; пока Николь кричит, он все время суетится. Она появляется из левой двери, вся трепеща от священного гнева; в руке держит завернутый в бумагу букет цветов, потом она его развернет и поставит цветы в воду. Николь. Все как прежде! Все начинается снова! Мы возвращаемся из отпуска, начинается театральный сезон, мы открываем двери театра, директором которого является мой муж, и опять, в который уже раз, я не играю! Посмотрите внимательно на все эти афиши: где здесь имя Николь Гиз, жены директора? Вы его не найдете!

Робер. Дорогая, хочешь я его тебе покажу?

Николь. Это нечестно! Ты знаешь, где его отыскать! (Показывает на самый низ афиши.) Между расписанием спектаклей и адресом типографии! Сколько раз играла я в театре, которым руководит мой муж?

Робер. Шесть раз.

Николь. Я играла всего-навсего одну роль. (Указывает на афишу; она, естественно, преувеличила – ее имя читается на афише, хотя оно и не помещено вначале). Но роль, в который меня заметили! Никто не хотел ее играть – потому-то мне ее и дали, – но я все силы вложила, чтобы на меня обратили внимание! Ах! Признаю, конечно, что я много привнесла от себя в мой персонаж! Говорила с польским акцентом, ходила в рыбацких сапогах и в шляпе семинариста: пьеса шла всего три дня, но меня заметили!!!

Хотя Робер и старается сдержаться, но его передергивает при воспоминании об этом кошмаре.

(Замечает это.) Но ты же в душе мещанин, все смелое приводит тебя в ужас! А публика любит, чтобы ее атаковали! Робер, дай мне возможность атаковать публику! Это нужно и ей и мне.

Робер. Николь, дорогая, ты же прекрасно знаешь, что как только у меня будет подходящая для тебя роль…

Николь. Ты отдашь ее другой актрисе. Потому что я твоя жена. Если бы у тебя был со мной просто роман, я бы играла роли, но я твоя жена, и я – не играю!

Робер. Я никогда не давал актрисам роли только потому, что у меня с ними были романы, никогда!

Николь. Нет, давал!

Робер. Приведи пример! Хотя бы один!

Николь. Да мой пример! Когда ты за мной ухаживал, я все время играла. А как только мы поженились – все кончилось. Я так больше не могу! Я гибну! Я хочу играть! Играть! Роль!

Робер. Какую, дорогая? Для тебя ничего нет в предстоящей пьесе.

Николь. Ничего.

Робер. Ну видишь, ты со мной согласна.

Николь. Ничего, кроме… главной роли!

Робер. Ты же прекрасно знаешь, что я думал о тебе, но автор…

Николь. Автор! Как удачно, что он есть, этот автор, чтобы ты мог им прикрыться!

Робер. Эрве очень категоричен. Он хотел мадам Люсианну и взял мадам Люсианну!

Николь. Люсианну! Люсьенна, как все, ей, видите ли, не подходит! Люсианна, чтобы выделяться!

Робер. Я объективен: Люсианна как актриса хуже тебя.

Николь. Но?

Робер. Но в ней есть кое-что, чего у тебя нет.

Николь. Сделай одолжение, открой мне, что же это такое – «кое-что» у Люсианны?

Робер. Ее внутренняя загадочность.

Николь (с пренебрежительным недоверием). Да.

Робер. Шекспировский трепет.

Николь. Вот именно.

Робер. Одним словом, нимб.

Hиколь. Нимб?

Робер. Нимб.

Никол ь. А у меня нет нимба?

Робер. Есть, но нимб нимбу рознь.

Hиколь. Господи, да к чему я спорю! Все равно, в пьесе Эрве будет играть Люсианна, а не я. И если бы я хотя бы могла играть в другом театре, но – нет! Никто меня не возьмет! Все скажут: «Ведь она жена директора, и раз у него она не играет, значит вообще ничего не может!» Я хочу гореть на сцене, работать до седьмого пота, сливаться со зрителем! Хочу играть, играть, играть! Хочу играть что угодно: петь соловьем за сценой у Питоева, кривляться мимом у Фабри, икать у Барро, но играть! В общем, мне надоело. Ты должен что-то сделать для своей жены! Пьеса Эрве очень короткая: нужно перед ее началом поставить одноактную пьесу с одной ролью – и эту единственную роль сыграю я!

Робер. Одноактовка перед занавесом? Эрве должен был написать ее летом.

Hиколь. Он не написал.

Робер. Напишет.

Hиколь. У него уже нет времени: репетиции начинаются

сегодня. Нужно что-то решать.

Робер. Вот я как раз и жду его, чтобы решить.

Hиколь. Решай сам! Поставь его перед фактом. Ты же директор театра – скажи ему: «Эрве, я хочу, чтобы моя жена сыграла „Откровенность“ Мариво!»

Робер. Что-о-о?…

Hиколь. Поставь на своем, покажи ему, кто ты есть и что не только мсье Эрве Монтэнь все решает!

Робер. Нет, погоди! Что ты до этого сказала?

Hиколь. Я хочу играть «Откровенность» Мариво.

Робер. Почему ты мне об этом говоришь сегодня в первый раз?

Hиколь. Потому что я не хотела, чтобы ты заранее приготовил возражения. Итак, Мариво, или я целый год с тобой не разговариваю.

Робер. Нет! Только не это!

Hиколь. Я буду нема как рыба! Ни слез, ни скандалов! Но зато я буду ходить с лицом страдалицы, мученицы – ты от моего вида с ума сойдешь. Целый год! Или Мариво!

Робер. Мариво!

Hиколь. Любимый! (Целует мужа.)

Кристиан, помреж, входит в правую дверь.

Кристиан. О, простите! Я не знал, что вы здесь! Ох уж этот патрон! Ох уж эта женушка! Все-то они милуются! (Здоровается с ними за руку.)

Робер. Да, все милуемся.

Hиколь. Не устаем.

Кристиан (к Николь). Ну, как? Красиво было в Швейцарии?

Hиколь. Швейцария есть Швейцария. Убрать горы, что останется?

Кристиан. А как выступления прошли?

Николь. Чуть было все не сорвалось. Не хотели мне платить как следует. Тогда я поставила ультиматум: «Если хотите Николь Гиз – сто тысяч франков. Никаких дискуссий: или сто тысяч франков и Николь Гиз, или ничего».

Кристиан. Ну и что?

Николь. Ну, пошли друг другу навстречу, и они мне дали двадцать пять тысяч.

Кристиан. Большой успех?

Николь. Неслыханный. Вечером после премьеры они пронесли меня на руках через весь город и бросили в озеро. Вековой местный обычай: еще при Кальвине ведьм бросали в огонь, а актрис – в воду.

Кристиан. Слава богу, что не перепутали!

Николь. А в прессе какие дифирамбы! Вот, например, газета «Вечерний Водуа». (Читает.) «… Николь Гиз – лучшая актриса века».

Кристиан. А кто в ней ведет театральную рубрику?

Николь (невинно). Мой папа. Робер, объявим ему великую новость!

Робер. Нет!

Николь (Кристиану). В новом спектакле я играю «Откровенность» Мариво.

Кристиан. Ой!

Николь. Что – ой?

Кристиан. Мариво теперь не ставят!

Николь. Я люблю преодолевать трудности.

Кристиан. Ну, вообще-то, если мсье Эрве Монтэнь согласен…

Робер. В этом театре существует не только мсье Эрве Монтэнь! В нем есть еще директор, и это – я! И давай без иронии, Кристиан. Хоть ты и хороший помреж, но незаменимых людей нет, если уж ты вынуждаешь меня это тебе сказать.

Кристиан. Вы указываете мне на дверь, патрон?

Робер. Минуточку! Давай выясним!… Если я тебе укажу на дверь, ты уйдешь?

Кристиан. Да, патрон.

Робер. Значит, уже и сказать ничего нельзя?

Кристиан. Патрон, вы что, на меня сердитесь?

Робер. Ну вот, стоит мне только проявить характер, надо мной начинают смеяться.

Николь и Кристиан. Да нет же, нет!

Робер. Никто меня не уважает, и это меня глубоко огорчает.

Николь и Кристиан. Да нет же, нет!

Слева входит Пьер.

Пьер. Привет, ребята. Экстренное сообщение.

Николь. У меня тоже.

Пьер. Нет, я раньше.

Николь. Нет, я.

Пьер. Но папа сейчас придет.

Николь. Вот именно.

Пьер. Я должен рассказать до его прихода.

Николь. Я – тем более.

Пьер. Да помолчи ты!

Николь. Нет!

Пьер. Ну, тогда говори скорее.

Николь. Все, кто здесь есть, хотели бы, чтобы я играла перед занавесом одноактовку. Ты должен об этом поговорить с твоим папой.

Пьер. Короче! В телеграфном стиле!

Николь. Пьеса твоего отца коротка. Я хочу сыграть перед ней «Откровенность» Мариво.

Пьер. Глупо. Папа не захочет. Теперь я. В папиной пьесе есть роль девушки. В фойе сейчас двенадцать кошечек ждут прослушивания. Одна из них – по секрету – моя невеста.

Робер и Кристиан. А!

Пьер. Имя – Франсуаза. Мамина ученица. Она создана для этой роли. Если – сказать – папе – невеста – бедная Франсуаза – никакого шанса!

Кристиан. Погублена на корню!

Робер. Эрве предпочитает свободных кошечек.

Пьер. У папы – вторая жена. Он в нее влюблен…

Робер. Но хочет верить, что все вокруг от него без ума.

Кристиан. Человеческая слабость!

Пьер. Лучше – я не знаю Франсуазу – вы – твердите – сокровище – ученица Габриэли – ням-ням!

Робер. Нет, не упоминайте Габриэль Тристан.

Пьер. Почему не упоминать маму – я – ничего – не понимаю!

Кристиан. Я – предлагаю – с телеграфным – стилем – покончить.

Все. Да, да!

Робер. Все знают, что твои родители расстались семь лет тому назад, произнеся друг другу такие слова, после которых обратный путь невозможен.

Пьер. Они после этого встречались.

Николь. Это когда с тобой был несчастный случай! Твоя мама тогда приехала в клинику. Помнится, она поцеловала твой гипс, а поскольку отец был рядом с гипсом, она в простоте душевной поцеловала и его, но это больше не повторилось.

Кристиан. Послушай, ты бы лучше показал нам свою невесту, а то пустим отца по ложному следу!

Пьер. Сейчас приведу!

Кристиан. Я с тобой! Надо же других утешить!

Выходят.

Николь. Ах, как некстати эта тайная невеста – именно в тот день, когда я жду его с моим Мариво!

Робер. Вот сейчас ты совершенно права: отложим до завтра.

Николь. А ты уж и обрадовался, трус. Нет, Мариво – сегодня!

Пьер входит с хорошенькой девушкой благовоспитанного вида, в белых перчатках.

Пьер. Франсуаза Ватто.

Робер. Прелестна, прелестна, прелестна. Именно то, что мы ищем!

Кристиан. Точно! Прямое попадание!

Николь. Спокойней, господа! Подойдите, мадемуазель…

Франсуаза подходит. Пьер подкрадывается к афише «Китайской принцессы» – той именно, на которой явно читается имя Николь, и издалека знаками указывает Франсуазе на имя Николь.

Николь (подчеркнуто холодно). Недурна… Пройдитесь!…

Франсуаза идет.

Она не умеет ходить, такое уж поколение, основы ремесла учить они не хотят, тут хоть разбейся! Ничего не поделаешь. Теперь, может быть, вы произнесете несколько слов, или у вас не только паралич, но и потеря голоса.

Франсуаза (отвечая очаровательной улыбкой). Мадам, не сердитесь на меня, но я так потрясена встречей с вами, я так вами восхищаюсь.

Николь. Вы видели меня на сцене?

Франсуаза. Да, мадам.

Николь. В чем?

Франсуаза. В «Китайской принцессе», мадам.

Николь. Да у меня там почти и не было роли!

Франсуаза. Но забыть вас было нельзя!

Робер. Видишь – ты незабываема.

Николь. Когда располагают незабываемой актрисой, ей дают роли (Франсуазе.) Вам понравились мои рыбацкие сапоги и семинарская шляпа?

Франсуаза (в замешательстве). Я видела только великую актрису, мадам.

Николь. Она совершенно в образе.

Пьер (Франсуазе). Папа! Исчезай! Он тебя с нами не должен видеть.

Слишком поздно: Франсуаза, не знающая помещения, не находит сразу выхода за кулисы (правая дверь), и ей остается только спрятаться за небольшую ширму.

Эрве (входя). Чудовищно, чудовищно! (Роберу.) Как ты можешь такое допускать?

Робер (перепуганно). Что я еще такого сделал?

Эрве. Ты что, не знаешь, что происходит в фойе?

Робер. Что происходит в фойе?

Эрве. Что происходит в фойе?

Робер. Что происходит в фойе?

Эрве. Скоро это кончится?

Робер. Скоро это кончится?

Эрве. Это повторение моих слов?

Робер. Это повторение твоих слов?

Эрве. Ты смеешься надо мной, что ли?

Робер. Я! Над тобой! Да что ты? Что мне, жизнь надоела?

Эрве. Так что происходит в фойе?

Робер. В фойе?

Эрве. Если ты повторишь еще один раз «в фойе» с бестолковым видом, я от тебя не оставлю мокрого места! В фойе! В твоем театре только одно фойе! И ты знаешь, что происходит в твоем фойе! Да, он не знает, он не знает ничего!

Кристиан. Там девушки ждут прослушивания, мсье Монтэнь.

Эрве. Девушки! Ты называешь это девушками! Ха! Вакханки – да! Я заказываю девушек, настоящих девушек, а ты мне вместо них кого предлагаешь, кого я вижу, входя в фойе? Десантный батальон, стаю вампиров, впивающихся мне в сонную артерию! Одна такая, изображающая девушку, в мини-юбке до сих пор (указывает на середину бедра), бодает меня головой в живот и орет: «О-о-о-о! Я такая робкая! Если б только знали, какая я робкая!» Другая интеллектуалка пронзает меня взглядом через огромные очки и, заикаясь, вопит: «Я вижу Мольера! Я вижу Мольера!» Еще одна, бешеная, да, просто бешеная, правда, красивая, расстегивает свое платье с криком: «Разве это не прекрасно? Отвечай – это не прекрасно?» А девица в резиновом плаще, из ультралевых, просто смешала меня с грязью: «Ну конечно, откуда ему меня знать? Он весь прогнил! Вот уже десять лет, как я играю по домам культуры, а он и с места не сдвинулся, чтобы на меня посмотреть, толстый боров!» Толстый, я! Вам, конечно, смешно! Но я совершил ошибку: я остановился! Никогда не останавливайтесь в банде кошечек перед прослушиванием! Они рвали у меня пьесу из рук: «Мэтр, разрешите мне прочесть хоть одну реплику, хоть одну!» Атака, как в регби, все на одного, в кучу!… За пьесой, как за мячом! К счастью, я играл когда-то за тулонскую команду, в основном составе! Корпус вперед, разрезаю толпу, перемена ноги, подсечка, и я выхожу с мячом к воротам! (Кладет пьесу, как мяч, перед ширмой, за которой прячется Франсуаза.)

Все аплодируют, стараясь произвести как можно больше шума и отвлечь Эрве от этого места.

Все. Браво, браво!

Напрасно: Эрве замечает, как над ширмой, по направлению к двери, движется прядь волос. Все в отчаянииначинают кашлять. Эрве гневным взглядом пригвождает их к месту, следит за прядью волос, которая, дойдя до края ширмы, передумывает и пускается в обратный путь. Эрве становится на колени и ползет в том же направлении, так что у конца ширмы он оказывается с Франсуазой нос к носу.

Эрве. Мадемуазель, вы что-то потеряли?

Франсуаза. Я пришла на прослушивание, мсье.

Эрве. Мэтр.

Франсуаза. Да, мэтр.

Эрве (в ярости встает). Вылезайте оттуда.

Франсуаза выходит.

Кто ее сюда впустил?

Робер. Только не я. Ты, Николь?

Hиколь. Нет, и не я.

Пьер. И не я.

Эрве. Она сама вошла? Дети мои, я очень мягок, но не люблю, когда меня разыгрывают. Ну, так кто ее привел?

Кристиан. Я, мсье Монтэнь!

Эрве. Пойди сюда! Пойди сюда! Пойди сюда!!!

Кристиан неуверенно подходит.

(Обнимает его.) В мои объятия, Кристиан! Ты – гений. Ты сразу же увидел, что эта крошка – вылитый мой персонаж! Вы все бездарности! И это называется директор! И это – его жена! И это – мой сын! Вы даже не заметили мадемуазель, убить вас мало. (Наслаждается видом Франсуазы, принимая кокетливые позы героя немого фильма.) У нее белые перчатки! И розовые веки! Это еще существует на свете! Есть еще девушки, знающие, что такое чистота! Чистота! Это вышедшее из моды, почти смешное слово сохраняет для меня, мадемуазель, все свое таинственное тепло. Я считаю, что можно быть актрисой и при этом не выглядеть, как акула. Спасибо, что вы мне это доказали, я уже начал во всем сомневаться. Как вас зовут?

Франсуаза. Франсуаза Ватто, мэтр.

Эрве. Это ваше настоящее имя?

Франсуаза. Нет, мэтр.

Эрве (делая вид, что рассматривает ее с профессиональной точки зрения, берет Франсуазу за подбородок, поворачивает, слегка касаясь при этом ее плеч… и других частей тела). «Ватто»? Нет. Нужно найти более известную фамилию. Я – гений по части придумывания псевдонимов… Ватто… Впрочем… Ватто – это очень хорошо. Вы раньше что-нибудь играли?

Франсуаза. Ничего значительного. Я дебютирую.

Эрве. Она дебютирует, она ничего не умеет.

Пьер приближается к Франсуазе.

А тебе что надо? (Взглядом приказывает ему отойти от нее.) Но вы занимаетесь на каких-нибудь курсах?

Франсуаза. Да. Вот уже год.

Пьер делает знаки Франсуазе, но враждебный взгляд отца останавливает его.

Эрве. У кого?

Франсуаза. У мадам Габриэль Тристан.

Испуганное молчание. Эрве оглядывается вокруг, удивленный тревогой, написанной на лицах всех, кроме Кристиана.

Эрве. Ну и выражение лиц у вас у всех!

Николь, Робер и Пьер. Самое обычное выражение!

Эрве. Обычное! Вы хотели показать девочке, что она совершила промах!… Да ни в коей мере, мадемуазель! Габриэль Тристан была моей первой женой.

Франсуаза. Я знаю, мэтр, это все знают!

Эрве. Европа знает, крошка, вся Европа. (Разгневанно набрасывается на Пьера.) Как?! Что я вижу?! Это ученица твоей матери, а ты ее не знаешь?!

Пьер. Совсем не знаю, правда, совсем!

Эрве. Ты все время торчишь на ее уроках, ухлестываешь за всеми юбками – и ты не знаешь мадемуазель?

Пьер. Вообще-то, да! Теперь, когда я разглядел, да! Мы, наверно, встречались в коридоре…

Эрве. Нашел чем хвастаться! Целый год она у тебя под носом, а ты на нее ни разу не обратил внимания! Ни разу! Почему? Потому что это приличная девушка! А тебе только коровы нужны!

Пьер. Папа!

Эрве. И я еще говорю иносказательно, из уважения к мадемуазель!

Франсуаза. Пожалуйста, не стесняйтесь, мэтр. Это очень поучительно.

Эрве. В кои-то веки представился случай поухаживать за приличной девушкой, так нет! У тебя только эти коровы на уме!

Пьер (для Франсуазы). Папа! За последний год видел ли ты меня хоть однажды с коровой? Хоть с одной коровой?

Эрве. С самыми толстомясыми!

Пьер. Меня?

Эрве. Что я лгу, что ли? А Анналора, толстая немка? А Саманита, шотландка, которая кого угодно на лопатки положит? Если не ты таскался за этими жвачными животными, то кто же?

Пьер. Не я, папа, это Роб…

Эрве. Ах, это Робер? (Произносит отчетливо, по слогам.) Э-то

Робер. (Тут до него доходит ужас положения.)

Hиколь. Ну выйдем, Робер, на два слова. (Выходит).

Робер (выходя за ней). Спасибо, друзья, спасибо, удружили!

Кристиан. Да, вот это – ляп!

Эрве. Дети мои, ну надо же предупреждать… Я и не знал, что Робер любит таких, как… Ладно, убирайтесь все, оставьте нас вдвоем с мадемуазель!

Пьер. Нет.

Эрве. Чего?

Пьер. Ничего.

Эрве. Отлично.

Пьер и Кристиан выходят.

Эрве один на один с Франсуазой.

Эрве (пристально смотрит на нее, нежно). Ах, боже мой, боже мой! Сколько воспоминаний! Двадцать лет тому назад – с ума сойти, как подумаешь! Габриэль Тристан сидела на том же самом месте, на котором вы сейчас сидите. Молоденькая, никому не известная девушка, как вы. Словом… будем работать, работать! (Протягивает ей текст пьесы.) Читайте роль Жанны де Мерикур. Действие происходит в конце революции, в тысяча семьсот девяносто шестом году. Бонапарт пока еще только простой артиллерийский генерал. Начинайте.

Франсуаза (читает). «Генерал…»

Эрве. Спокойней, моя деточка, не торопитесь, вас никто не гонит.

Франсуаза. «Генерал…»

Эрве. Но и не засыпайте.

Франсуаза. «Генерал?… Простите, я не расслышала вашей фамилии…»

Эрве. «Бонапарт. Смешная фамилия, правда? А если бы вы знали, какое у меня имя!» (Смеется над своей репликой, кажущейся ему верхом остроумия.) Вот это здорово, вот будут смеяться!., «…если бы вы знали, какое у меня имя!» И это говорит Наполеон! (Смеется снова.) Как смешно!

Франсуаза не смеется.

Это все-таки смешно! Хотя не так уж смешно. В конце концов, это совсем не смешно.

Франсуаза. Мэтр, это очень забавно.

Эрве. Продолжим. (Читает). «Мадемуазель, вы не принимаете меня всерьез, потому что я – простой, незаметный генерал! Но никогда не нужно сердить корсиканца, это очень опасно, вы не представляете, к чему это может привести! Нас считают ленивыми и поэтому нас не боятся – заблуждение! Наоборот, подумайте о всех корсиканцах, которые веками спали после обеда – какая аккумуляция энергии! И когда в один прекрасный день эта энергия соберется в сгусток в одном-единственном человеке – какой взрыв, мир содрогнется!» Браво! Очень хорошо, моя деточка, я очень рад всему, что услышал.

Франсуаза. Но я ничего не сказала!

Эрве. Вы прекрасно слушали! Бездна таланта! Не совсем так, как Габриэль вначале… Вы не совсем такая женщина, как Габриэль, но кровь так же кипит в ваших жилах! И с того самого мгновения между этой женщиной и мною начался фантастический поединок! Схватка между энтузиазмом и косностью! Я раскалил Габриэль добела, я ее выковал ударами молота, выковал в потрясающую форму. Вы знаете продолжение – четыре моих пьесы, четыре триумфа! (Бросается к Франсуазе, заставляет ее встать, заключает в объятия.) И вот, все начинается снова! Скажи мне, ты хочешь, чтобы я тебя тоже выковал, сформировал, вылепил, как скульптор свое творение? Ты хочешь?

Франсуаза. О да, мэтр, о да!

Эрве. Прекрасно… Тогда оставим на минуту пьесу и будем импровизировать… Я хочу знать, до какого предела ты можешь выразить чувственное желание! Ведь Жанна де Мерикур по сути своей в высшей степени эротический персонаж.

Франсуаза. Я считала, что она чистая, невинная девушка…

Эрве. Это чистая девушка, но невероятно эротическая. Таких много! Оттолкнемся от самой простой ситуации… Представим, что… ты чувствительна к вкусовым ощущениям, ты гурманка, ты обожаешь ромовые бабы, ты видишь перед собой ромовую бабу и набрасываешься на нее. Эта ромовая баба – я. Давай!

Франсуаза. Не могу!

Эрве. Тогда наоборот: ты баба, а я – девушка… Смотри! Ах, какая баба! Ох! Какая вкусная баба… Желание растет! Ах! Я хочу эту бабу, она моя!… (Бросается к девушке, целует ее в губы и тут же отскакивает назад.) Ей приятно! Ей понравилось! Нет, нет, нет! Не хочу! Не имею права! Я снова женат, я верен своей жене! Как ты осмелилась, несчастная! Ах! Какое разочарование! Несмотря на свои белые перчатки, она такая же, как все! Не успел я ей двух слов сказать, она уже падает в мои объятия! Что это с ними со всеми?

Франсуаза. Мэтр!

Эрве. Нет, не говори ничего. Между нами ничего не может быть, девочка, выкинь мечты из головы! О! Разумеется, я не запрещаю тебе любить меня. Но между нами может быть только одно большое чувство, немое и чистое! Раздевайся!