Публике смотреть воспрещается

АКТ ТРЕТИЙ

Габриэль в том же пеньюаре, что в конце предыдущего акта, лежит на диване, среди многочисленных подушек. Рядом – Байар, Франсуаза (они в театральных костюмах) и Пьер. Костюм Габриэль висит на вешалке. На письменном столе лекарства, микстуры, ингаляторы, аэрозоли.

При поднятии занавеса через динамик транслируются бурные аплодисменты из зрительного зала.

Голос Николь (со сцены, через динамик). «Чернь, чернь, ты не червь, не взыщи черняшки, взыщи вычурности, чур меня!»

Габриэль лежит с закрытыми глазами и делает вид, что спит: стоящие рядом обеспокоены, что она может услышать аплодисменты. Байар знаком просит Пьера уменьшить звук, но тот не успевает это сделать.

Габриэль (шепотом, без голоса). Что это такое?

Байар (с невинным видом). Ммм?

Габриэль (привставая). Что это такое?

Байар. Аплодисменты.

Габриэль. Кому?

Байар. Николь.

Габриэль. Еще бы, она – жена директора. На генеральной вся обслуга в зале. Отсюда слышу, как хлопает маникюрша!

Байар. Аплодисменты маникюрши всегда можно узнать!

Габриэль. Байар, не лги во спасение. Обслуга была вчера, на костюмной. Сегодня – самая тяжелая публика, и она аплодирует Николь.

Голос Николь. «У землян лица не землистого цвета, потому что мы наедаемся до отвала. Мы забыли, что значит обгладывать кости и выкапывать земляных червей, и нас не гложет червь сомнения. Но нам надоедают планеты, которые недоедают. Надо взять за систему помощь братьям по системе!»

Аплодисменты.

Габриэль. Очень хорошо.

Байар. Да, хорошо.

Габриэль. Не просто хорошо, а очень хорошо. Выключите.

Пьер уменьшает громкость динамика и выходит в сторону сцены.

Байар (смотрит в окошечко). Одноактная окончена. Занавес. Франсуаза прибавляет звук. Слышны аплодисменты, вызывающие актрису. Каждый раз, когда поднимается занавес, сила их увеличивается. Наконец они затихают. Габриэль удовлетворенно откидывается на подушки. Байар смотрит в окошечко.

Кристиан (входя). Потрясающе! Мориак кричал: «Браво, мадам!» (Встречается взглядом с Габриэль.) Ничего особенного, но публика, кажется, довольна. (Выходит.)

Голоса Робера, Пьера и Кристиана. Браво, Николь! Браво, дорогая! Браво, директриса!

Входит Hиколь в сопровождении Робера, Пьера и «электронов». Она сияет от радости. Байар и Франсуаза идут к ней навстречу. Габриэль неподвижно лежит на подушках.

Hиколь (отвечая на выражаемые жестами и мимикой поздравления). Да, мне кажется, прошло неплохо, двенадцать вызовов на генеральной…

Габриэль. Девять!

Hиколь. Двенадцать, это неплохо! Да, мне кажется, прошло

хорошо!

Габриэль, стараясь переключить на себя внимание присутствующих, издает со своего дивана крик, похожий на предсмертный.

Голос Кристиана. Антракт двадцать минут. Через двадцать минут занавес «Креолки»!

Hиколь. Габриэль! (Подходит к дивану.) Как чувствуешь себя, моя родная? Не волнуйся! Вначале в зале был Северный полюс, но увидишь, я для тебя льды растопила!

Габриэль (по-прежнему без голоса). Николь, ты замечательно играла. Блестящая актерская работа. Браво, матушка!

Николь. Габриэль, если уж ты мне это говоришь, значит и в самом деле правда! (Нервы ее не выдерживают, она, рыдая, падает на колени.) В первый раз! В первый раз – успех! Габриэль, если бы ты знала!

Габриэль. Я рада за тебя, Николь. Все, конечно, ждут от меня ложки дегтя, но ее не будет! Я очень рада твоему успеху, который ты так долго ждала!

Эрве (входит, бросается к Николь и обнимает ее). Николь, ты была великолепна! Нелегко придется тем, кто выйдет на сцену после тебя! Кстати, как здоровье нашей Травиаты?

Габриэль. Байар, передай этому типу, что Травиата желает ему, чтобы он подавился своим языком.

Байар. Дорогой Эрве, моя супруга просит передать вам, что вы ведете себя не так, как бы она хотела.

Эрве. Дорогой Байар, не будете ли вы столь любезны спросить умирающего лебедя, собирается она или нет провалить мою пьесу?

Байар. Дорогая Габриэль, Эрве хотел бы узнать, готова ты или нет к сегодняшнему триумфу?

Габриэль. Я без голоса!

Байар. Дорогой Эрве… она без голоса.

Эрве. Тем лучше, тем лучше, тем лучше! (К Николь.) Николь! Ты героиня сегодняшнего вечера! Считай, что тебе повезло. Ты знаешь роль Жозефины?

Николь. Да, Эрве!

Эрве. Ты знаешь и мизансцены: мы с тобой каждое утро репетировали!

Габриэль. Что-о-о?

Эрве. Да, целый месяц! Я подстраховывался! Ты готова?! Иди на сцену! Николь, хочешь сейчас сыграть Жозефину?

Николь. Я не могу играть Жозефину. Я – сама Жозефина.

Эрве. Две роли за вечер, зрители обалдеют. Иди переодевайся, Николь!

Николь. Иду!

Габриэль (встает и преграждает Николь дорогу). Пусть идет, но!… Что на это скажет профсоюз? Как с точки зрения профсоюза, имею я право не играть или не имею? (К Николь.) Не смей трогать мое платье, дорогая! Кто в этом театре представитель профсоюза?!

Байар. Я, Габриэль.

Габриэль. Прекрасно. Вот ты мне и скажешь, что делать: обязана я играть или нет?

Байар. Никто не может обязать тебя играть, если у тебя пропал голос.

Габриэль. Значит, по-твоему, любой, если он боится выйти на сцену, может заявить, что у него пропал голос?! Хорошо устроились! Я им все выложу на следующей конференции. Скажу им: «Негодяи…» (Продолжает громовым голосом.) «Болтуны!» О чудо! Голос вернулся, скорей одеваться!… (Берет свое платье и, выходя, бросает Николь.) Николь, пойдем, пройдешь со мной текст, чтобы твои труды не пропали даром!

Байар, Пьер и «электроны» выходят следом за ней.

Кристиан (выходя в противоположную сторону). Занавес через двадцать минут! Занавес «Креолки» через двадцать минут!

Эрве. Я был уверен в моем способе лечения.

Николь (кричит). Дожила! Я теперь – способ лечения! Микстура! Клизма! Вы знаете, какое мое амплуа? Играть перцовый пластырь! (Нервы ее снова сдают.) А я рождена для роли Жозефины! Жозефина – это я, ты мне ее подарил!

Эрве. Взамен Жозефины я тебе подарил триумф!

Николь. Было бы два триумфа! А теперь мне подавай – сотню! Эрве, отныне ты пишешь только для меня! Ты видишь, я приношу тебе удачу! Я – нестандартная актриса. У меня нет их затасканных штампов! Я им докажу наконец!… Эрве, я – твой талисман. Я – поворотный пункт твоей карьеры! Напиши мне десять пьес, двадцать пьес – из всей уймы я выберу одну и раздраконю ее!

Эрве. Я как раз закончил пьесу, в которой написал для тебя роль.

Робер. Ты об этой говоришь? (Берет со стола сброшюрованный текст.)

Николь (вырывая пьесу у него из рук). Какую роль?

Эрве. Ирэн де Мартиньяк!

Николь (читает). «Ирэн де Мартиньяк, царственная красавица». Это как раз для меня, но это же вторая роль. Никто не удивится, потому что это – вылитая я, в то время как главная героиня…

Эрве. Я даю тебе ее роль!

Николь. О! Спасибо, Эрве! Сейчас же прочту. (Читает.) «Главная героиня – Талиба, молодая негритянка…». Вымажусь сажей и, увидишь, буду вылитая, вылитая, вылитая! (Выходит.)

Эрве. Кстати! Ты знаешь, Марпесса Дау прочла пьесу и согласна играть Талибу, я очень рад.

Робер. Зачем же ты тогда морочишь голову моей жене?

Эрве (оскорбленно). Кто ей морочит голову? Я?

Робер. Зачем говорить ей, что она будет играть?

Эрве. Чтобы доставить ей радость.

Робер. А ты думаешь, она обрадуется, когда ты ей объявишь, что играть будет не она?

Эрве. Э-э-э, нет, это ей скажешь ты! Что она играет, говорю ей я, а что не играет – ты! Между нами это уже давно решено и подписано! Нельзя же каждый раз к этому возвращаться! Никаких нервов не хватит!

Робер. Нет! Хватит! Почему я всегда должен быть козлом отпущения? И вообще, зачем осложнять самые простые вещи? С меня довольно! Ты даешь роль – а на самом деле не даешь: Габриэль без голоса – а на самом деле с голосом! Почему хотя бы иногда не говорить правду?

Эрве (спокойно, подчеркнуто). Невозможно!

Робер. Но почему?

Эрве. Мы не можем не лгать… Нам нужно скрывать правду о себе… Потому что нас терзает страх, страх, страх! Ты – ты работаешь в своем кабинете, ты не распинаешься перед публикой! Те, кто работают на заводах и пашнях, не обнажают своей подноготной. Что такое страх, ужас, кошмар, вы и понятия не имеете! Это удел тех, кто выходит на арену! Все, на кого смотрят зрители, каждый вечер отдают себя на растерзание! Актер кричит всем своим существом: «Смотрите, как я красив и как я хорошо играю!» Автор кричит: «Уверяю вас, я пишу прекрасные пьесы!» А в душе каждый корчится от ужаса: «Вот я весь перед вами, как голый, что вы обо мне скажете?» А если еще в газетах напечатают: «Раньше он распинался лучше!» И ты ждешь от нас, чтобы мы были нормальными?

Робер. Нет!

Эрве. Ты понимаешь, Робер, вы, театральные директора, если пьеса провалится, теряете тридцать миллионов, ну и что?… А вот если моя «Креолка» не даст сборов, кто решится поставить мою следующую пьесу?

Робер. Никто.

Эрве. Вот именно! Никто, кроме тебя! А! Ты настоящий друг!

(Выходит влево.)

Робер (один, публике). На них нельзя сердиться.

Габриэль входит справа в сопровождении своей взволнованной свиты – Байара, Жизель, Франсуазы и Робера. Она в костюме Жозефины.

Габриэль. Я смеюсь, смеюсь, прямо заливаюсь! Вы спросите, почему я заливаюсь как идиотка? Я вам отвечу! (Смеется еще громче.) Потому что мне хочется рвать и метать!

Робер. На них нельзя сердиться. (Незаметно выходит влево.)

Габриэль. Разве сейчас не самое время смеяться! Эрве сделал все, чтобы довести меня до белого каления! Заставил меня играть его пьесу – ужасную! – сорвал мне голос, разрушил счастье моего сына, назвал меня перед всеми «Виду», отдал Николь мои «Дамы и господа», взял костюмершей Марусю – резюме: мое платье не готово, я как последняя дура, вместо того чтобы сидеть без голоса, ору как оглашенная и – играю! Разве сейчас не самое время лопаться от смеха?! Но!!! Не думайте, что я вечно буду козой отпущения! Эрве еще заплатит! И заплатит до того, как я выйду на сцену, иначе я не смогу играть! Не смогу!

Байар. Любимая, мне бы хотелось, чтобы ты переключилась.

Габриэль. Разве есть лучший способ переключиться?

Байар. Ты права, Эрве – самое подходящее.

Габриэль. Дети мои… (привлекает к себе Пьера и Франсуазу)… потрясающая новость: я вас женю. Да! Я женю вас, я хочу вашего счастья, и этим я положу Эрве на лопатки! Франсуаза, ты сейчас скажешь Эрве, мы все скажем Эрве, что ты согласна, что ты выходишь за него замуж, прижатый к стенке, он испугается, откажется, станет посмешищем! Пьер, беги, зови отца.

Франсуаза. Мадам, а если он не испугается и не откажется?

Габриэль. В таком случае ты выходишь за него замуж и превращаешь его жизнь в ад, и мы выигрываем на всех досках.

Франсуаза. Но мне-то это будет мучением!

Габриэль. Подумаешь! Через два года разведешься. Время пролетит – не заметишь.

Пьер. Но моя жизнь тоже станет адом!

Габриэль. Да нет, ты мужчина, ты быстро забудешь, вы все негодяи! Иди за своим отцом и не спорь.

Пьер выходит.

Жизель. Габриэль, вам не кажется, что нельзя играть счастьем этих детей?

Габриэль. Вы думаете, это меня забавляет? Она думает, что это меня забавляет! Хотя, правда, это меня забавляет.

Жизель. В таком случае меня ваши фокусы больше не забавляют. Всего хорошего. Развлекайтесь без меня.

Габриэль. Вы что, не женщина? Нет, вы не женщина. Если бы я была на вашем месте! На двух ваших местах сразу. Например, ты, Франсуаза! На твоем месте я разыграла бы ему сцену, которую ты проходила у меня на занятиях. Помнишь, та левацкая пьеса, где ты всех провоцировала?! Явилась бы к Эрве и заявила ему: «Мэтр! У меня нет ни малейшего желания любить вас, но это моя ошибка! Айседора Дункан отказала в своей любви скульптуру Родену, и это была ее ошибка! Я не повторю ее ошибок! Я буду принадлежать вам, мэтр, несмотря на все мое отвращение! Карьера – прежде всего! Клянусь, что буду прекраснейшей супругой и потрясающей вдовой!» И вокруг этого всего импровизируй сколько хочешь! Я тебе все разжевала!