Стеклянный шар

Я промолчал. Его недовольство расстраивало меня. Я и не предполагал, что мой поступок так заденет его. Надо было посоветоваться с ним, а уж потом принимать решение. Да, я поступил опрометчиво, но сделанного не воротишь. Теперь, тем более, отступать нельзя – иначе всё будет зря. Меня вдруг пронзила ужасная мысль: «А что, если мне срезали баллы именно из-за этого? Нет, не может быть…»

Тишина завладела этим местом. Мы открыли по второй бутылке, закусывая пирожками. Бо грустно ухмыльнулся и снова спросил:

– Ну вот, зачем тебе туда?

– Я хочу.

– Ты всё ещё тот большеглазый шалопай, каким тебя привезли на остров, – он покачал головой. – Нельзя просто сказать «хочу» и получить желаемое. Так не бывает. Всегда есть подвох. Всегда нужно что-то отдать взамен, положить равноценное на весы. Так устроен мир.

– Это не обязательно. Ты живёшь в своём выдуманном мире, а реальный мир – он другой!

Бо горько усмехнулся.

– Ты мне как младший брат, – он отвёл взгляд, но я заметил, как его глаза заблестели. – Я не хочу потерять тебя.

Похоже, он и вправду стареет, становится сентиментальным. Или это травка виновата – он слишком много курит её.

– Ты не потеряешь меня и не надейся – как можно непринуждённее ответил я и улыбнулся.

Я видел – он злится. Бо сжал губы и отвернулся. Впервые в жизни у нас был такой серьёзный разговор. Но я не собирался отступать, даже если он вдруг заплачет или встанет на колени. Он, наверное, бесился, что не может повлиять на меня. Надеялся, что в последний момент отговорит.

– Не езжай… – он поставил бутылку и уставился мне в глаза.

– Но я хочу!

– Не передумаешь?

– Нет.

Он окончательно махнул на меня рукой и ударил по струнам. Музыка дала нам необходимую разрядку. Играя, он тихонько напевал одну из своих любимых песен. У него хорошо получалось, и голос был приятным – я всегда любил слушать, как он тихонько поёт.

– У тебя логика беременной девятиклассницы, – вдруг вставил он между строк песни и усмехнулся.

Я улыбнулся, представив это.

У меня появился план, как избавиться от кучерявого.

– Зануда, – начал я. – Сыпнёшь мне травки, по-братски?

– Разве я тебе когда-нибудь отказывал? – он вопросительно поднял бровь. – Мне для тебя ничего не жалко. Но ты же куришь только здесь. Если шериф поймает тебя без рецепта, плакала твоя разведка.

– Не поймает. Это не для меня.

– А-а-ай, бро, – Бо медленно погладил бороду, словно мудрый старец. – Ты всё про это…

– Бо, я уже три года палубу драю и движок ковыряю на «Яростном». Пора двигаться дальше. Понимаешь? Меня тошнит уже от корабельного уклада и грёбанных крыс.

– Зато живой… – он бросил на меня быстрый взгляд.

Я не хотел начинать разговор с начала и просто промолчал. День клонился к вечеру, лёгкий ветерок приятно обдувал тело, пиво ещё не кончилось, а рядом на гитаре играл лучший друг. Казалось, это был самый лучший день. Я постарался запечатлеть его в памяти.

Бринь-бринь, брень-трень, тринь-брень-трень… Жалобно запела гитара.

– Расскажи ещё что-нибудь про город на материке, – попросил я, пытаясь удержать момент эйфории.

– Я уже тебе сто раз рассказывал. В разведке всё сам увидишь.

– Да не про сейчас, а про тогда, до всего этого… Когда по небу летали самолёты.

– Мне же лет восемь было! – Бо усмехнулся, и глаза его вспыхнули, словно поймали отблеск того забытого счастья. Ему точно льстило, что только он один помнит прежнюю жизнь, да ещё и с моими расспросами. Эти воспоминания явно грели ему душу. Каждый раз, когда я задавал вопросы, в его взгляде зажигался тот самый свет – будто он вновь переносился в тот мир, где по небу ревели самолёты, а по улицам неслись машины. Он улыбался в пустоту, видя перед собой те давние, но яркие, как вспышки, моменты.

– Метро помню отлично: мчишься в вагоне глубоко под землёй, точно в брюхе гигантского червя. Всё вокруг грохочет и искрит. Да-а… Теперь там, наверное, особенно жутко. Пусто, темно и ледяной холод… Бр-р! И больницу – вот её я запомнил хорошо! Три часа на пароме… Маман приходилось возить меня туда – вечно я чем-то болел. Громадина серая посреди парка, вся в окнах. Внутри – бесконечные коридоры, каталки, на которых можно было покататься, и лестницы…

Он продолжал говорить а в его глазах вдруг появилось что-то детское – наивное, чистое, словно он на мгновение снова стал тем маленьким озорником, который верил, что мир огромен и полон чудес.

– … Лифтов я боялся, брат, и орал как резаный каждый раз, как маман пыталась затащить меня туда. Я не давал дверям закрыться, падая поперёк; из-за меня там такой шухер поднимался! В итоге приходилось нам подниматься пешком. А мне это и нужно было – встану и смотрю в щель между лестниц, вверх и вниз. Карамба, я тогда не только больным рос, но и капризным – бедная моя маман.

Бо шумно затянулся и заговорщицки осклабился:

– Слуш, у меня новый фильм есть! Один страждущий пациент притащил по бартеру. Говорит, фильм – огонь, про гангстеров, ре-е-едкий. Останешься?

– Ладно, всё равно нам завтра ехать.

– Отлично! – Бо оживился. – А вообще, переезжай на совсем, – он снова завёл свою старую песню. – Вдвоём жить-то веселее, куда мне одному такие хоромы? Крыльцо заодно поможешь поправить.

– А с чего ты вдруг решил крыльцом заняться? – я удивлённо поднял бровь.

– Его сегодня чуть не сдуло, – он пожал плечами. – Сам я не справлюсь, у меня же спина.

– Хорошо, как вернусь с материка, обязательно помогу.

Он радостно хлопнул меня по плечу:

– Я дождусь тебя!

Мы снова сидели в тишине, высматривая птиц среди облаков. Вдруг я вспомнил, зачем ещё пришёл:

– Бо, – я улыбнулся, – отдай мне Винчестер, а? Он же всё равно без дела висит.

– Ракета! – друг покачал головой. – Не могу, ты же знаешь. И не проси даже! – его голос стал твёрдым. – Карабин, этот дом и пикап – всё, что осталось мне от отца. Даже не думай. К тому же, им никогда не убивали, а ты его на бойню потащишь. Пока оно висит здесь на стене – оно сохраняет жизни, а не отнимает их. Словно символ мира, как голубь, ну слышал, птицы такие…

– А если оно спасёт мне жизнь? Ты был бы рад такому!

– Конечно, бро! Ещё как! Но именно поэтому я и против: карабин старый и может дать осечку. Сам знаешь. Ты только представь, как облажаешься с ним в самый неподходящий момент. Да ещё он воду не любит, бро. Прости, но нет.

«Не вышло», – с досадой подумал я. Уже в который раз. С таким винтажным стволом я бы смотрелся эффектно. Единственный на всём острове – мощный, стильный, со скобой Генри. На зависть всем салагам, которым со склада выдают ширпотрёб. Этот винчестер мог бы стать моей визитной карточкой в разведке… Вот зачем он мне.

В синем небе, среди облаков, кружил ястреб. Он появился внезапно, словно из ниоткуда. Я взглянул на Бо – тот тоже следил за птицей, нервно покусывая губу.

Да, Бо любил жизнь и своё место в ней. Любил и меня. Хоть и редко говорил об этом напрямую. Я видел это в его ясном взгляде. Порой казалось, что у него даже есть нимб. Чёрт, меня порой пробирала зависть – насколько он был порядочным. Таких людей – глубоких, что ли – на острове больше не встречалось. И я был рад, что у меня есть такой друг, как он.

Но только люди с прибабахом могли так преисполниться и восторгаться жизнью, сидя на одном месте и смотря на всё сквозь розовые очки. Я это понимал. И относился к нему со снисхождением, терпя его нравоучения.

Мне всегда было хорошо здесь. Но я никогда не признаюсь Бо в этом – из-за врождённого упрямства и бунтарства. Тут я отдыхал от суеты и бренности жизни, от её вечных приколов и проблем. Достаточно было наведаться сюда на выходные, чтобы очистить ауру и перезагрузиться. Вот как сейчас: болтать о всяком, вдыхать ароматный дым и наблюдать за птицами.

На следующий день, провозившись с загрузкой пикапа почти до самого обеда, мы наконец выехали. Нам предстояло преодолеть километров пятнадцать по самым живописным местам острова. Просёлочная дорога петляла через луга и джунгли, местами превращаясь в раскисшую колею после вчерашнего ливня. Машина весело подпрыгивала на кочках, а грязь хлюпала под колёсами. В открытые окна врывался ветер, пропитанный запахом полуденной жары, свежей зелени и цветов, что росли вдоль всего пути. Ветер трепал одежду и наши улыбающиеся лица, мы орали песни и шутили всё время.

Направлялись мы на южную оконечность острова. Там, среди холмов, оврагов и густых зарослей, скрывалось детище моего кореша – его ферма. Это место, как он сам любил говорить, было для него не просто источником дохода, а настоящим колодцем, из которого он черпал мудрость и спокойствие. А начинал он с нескольких кустов много-много лет назад, выращивая их для себя, но когда понял, что беженцам позарез нужен был антидепрессант, быстро расширил производство. Спрос, как всегда, родил предложение.

Мы везли топливо для генератора и провиант для работников, которые жили на ферме неделями. Бо был отличным начальником – не требовательным, заботливым, и платил неплохо. Конфликтов между ними никогда не возникало. Некоторые работали здесь уже не первый год, став почти семьёй Бо и частью этого места. Всё было официально, без намёка на криминал. Власти острова легализовали наркотик сразу, но с одним условием: строгий контроль за распространением и лицензия. То есть отчисления в казну и не больше одного фермера на острове.

Загрузив товар в кузов, мы двинулись в обратный путь. Дорога домой казалась короче, хотя пейзажи вокруг были такими же завораживающими. Джунгли, окутанные лёгкой дымкой, пышущие зноем луга, уходящие за горизонт, и редкие птицы, вспархивающие из-под колёс, – всё это создавало ощущение, будто мы едем сквозь время, где прошлое и настоящее переплетаются в одно целое. Так было неделю назад, месяц, год, десять лет назад. И я был уверен, что так останется и в будущем.

В городе мы расстались у его магазинчика. Пикап, раскалённый и покрытый слоем пыли и грязи, выглядел так, будто только что вернулся из настоящего приключения. Бо махнул мне рукой, улыбаясь, а я пошёл по своим делам, чувствуя, как в душе остаётся лёгкий след от этой поездки – смесь усталости, спокойствия и чего-то неуловимого, что можно назвать счастьем.

В моём кармане лежал свёрток «свежего урожая». Я направлялся в барак, где намеревался подкинуть его кучерявому. План был прост: незаметно положить свёрток в его спортивную сумку, с которой он ходит в спортзал, а затем устроить так, чтобы тренер, а лучше, шериф нашёл это у него по пути.

Конечно, кучерявого не посадят – уж тем более не отправят на каторгу. Это ерунда, мелкая провинность. Он отделается штрафными работами, не больше. Его в городе знают: он отличник, у него положительные характеристики и рекомендации. Про это недоразумение забудут через неделю-другую. Скажут: «Человек оступился – с кем не бывает?» Весь остров употребляет, и у половины жителей нет рецепта. Это будет просто показательная порка. Пожурят немного, чтоб другим не повадно было, да и отпустят.

Делов-то. За его судьбу я не переживал. Для меня же это было архиважно – место в разведке станет моим.

В разведке травка строго под запретом – от этого зависела безопасность в походах.

Я продолжал воспринимать это как соревнование между нами – по хитрости. Он бы поступил так же. Мы были непримиримыми соперниками ещё со школы: оба захотели в разведку мальчишками и с тех пор соревновались. Подумаешь, слегка подмоченная репутация. С его физическими данными и подготовкой он вернётся в строй максимум через месяц. Возможно, к этому времени, даже появится место в ещё одном отряде.

Правда, он захочет при первой же встрече начистить мне рыло. Что ж, я бы поступил точно так же на его месте. Но риск того стоил.

В бараке было немного народу. Никто не проводил субботу в душных комнатах общаги, и большинство моих соседей гуляли в центре, на эспланаде. Я без проблем проник в его комнату – благо двери у нас редко закрывают – и остался незамеченным. Затем я вернулся к себе и стал собирать вещи к переезду. В понедельник я свалю отсюда.

Скоро пришёл кучерявый, и я видел в окно, как он, как обычно, направился на тренировку с сумкой. Довольный собой, я, как ни в чём не бывало, продолжил заниматься делами.

План сработал идеально. Шериф, как и предполагалось, увёл кучерявого в участок на глазах у изумлённой публики. Сам я этого не видел, но мне потом рассказывали. Кучерявый, конечно, всё отрицал и даже устроил скандал, попытавшись вырваться. Он сам усугубил своё положение и шерифу пришлось даже применить силу – недаром его прозвали Батей. Шериф любого скрутит в бараний рог, а уж тем более такого заносчивого воображалу.

Батя у нас – мужик принципиальный. Настоящий законник, который не терпит, когда с властью пререкаются. У него будто аллергия на тех, кто считает себя умнее остальных. Оттого на острове и порядок – его и боятся, и уважают. А тут этот выскочка – права качает, концерт на улице устроил. Нет чтобы тихо в участке разобраться, так нет же, закон дискредитирует.

Полиция у нас что надо – работают чётко, без лишних разговоров. Я и сам когда-то подумывал к ним податься, но потом передумал. Неблагодарное это дело – растаскивать пьянчуг из баров да разнимать драки.

Вечером я уже был у Бо на маяке, чтобы поделиться радостными новостями. Мой рассказ, разумеется, его не впечатлил. В своей привычной отеческой манере он посочувствовал мне, моей карме и будущему.

– Замолю за тебя словечко перед Джа, – пообещал он, закуривая очередной косяк. – Но советую тебе почистить прану. Сделай пару добрых дел, а то карма у тебя, брат, подгуляла.

Я только усмехнулся в ответ. В богов я не верил. Его слова, как всегда, звучали мудро, но я знал, что вряд ли последую его совету. У меня были свои планы, и я не собирался отступать. Оставалось ещё одно – последнее дело.

Мы проговорили на крыльце допоздна. Вино и курево располагали к задушевной беседе. Бо, как обычно, наигрывал на гитаре, создавая ту самую атмосферу, которая всегда делала эти ночи особенными. Его пальцы перебирали струны, и звуки гитары смешивались с тихим шумом прибоя где-то вдалеке.

Ночь подкралась незаметно, опустившись на остров, словно тёплое покрывало, расшитое звёздами. Городок внизу погрузился в тишину, лишь несколько огоньков горели на перекрёстках, отбрасывая желтоватый свет на пустынные улицы. Мы не стали зажигать лампу и сидели в темноте, наслаждаясь покоем. В непроглядной тьме ярко разгорался алым уголёк папиросы, озаряя на мгновение наши лица.

Утром я встал пораньше. Не стал завтракать и, стараясь двигаться как можно тише, побыстрее покинул маяк, захватив с собой Винчестер. В этот момент я ощущал себя вором, но успокоил себя мыслью: «Ничего не происходит просто так». Пока Бо заметит пропажу Винчестера, я уже принесу присягу и отправлюсь на большую землю.

Мой весомый аргумент был прост: это оружие, возможно, спасёт мне жизнь, для чего оно и предназначалось. Бо, с его философией, должен будет согласиться с моими железобетонными выводами. Да он и без меня это поймёт. Винчестер будет защищать меня, как если бы это делал сам Бо. Он поймёт меня и махнёт рукой – на то я и его братишка. Куда ему деваться?

Наше спецподразделение построили на небольшом плацу войсковой части. В отряде было девять человек: командир взвода, медик, снайпер и остальные бойцы, каждый из которых был специалистом в своём деле. У всех были позывные, и мой – «Ракета» – пришёлся им по вкусу. Я светился от счастья, словно последний кусочек головоломки занял своё место, и весь механизм наконец сдвинулся с мёртвой точки.

Те пару недель, что я провёл с ними в казарме, укрепили мою уверенность в правильности выбранного пути. Я был в семье. Ребята приняли меня в коллектив как младшего брата и взялись обучать премудростям жизни в особом статусе. Мы даже успели сходить в бар, где на нас пялились с завистью. Там я прошёл посвящение «бронепоездом», выдув двадцать пять шотов менее чем за пять минут.

Я был почти счастлив и горел желанием доказать им свою преданность, показать, на что способен в бою. Поэтому очень ждал первого задания. И очень хотел, чтобы Бо был рад за меня.

К счастью, следующая миссия должна была начаться совсем скоро – недели через три, так что «мариноваться» в части мне предстояло недолго. Это одновременно радовало и огорчало. Я не успею попрощаться с Бо, и это тяготило меня в минуты одиночества. Вряд ли меня отпустят – предстояло слишком много работы. Да и вообще это служба, нам об отпусках только мечтать.

Я скучал. Наверное, он сейчас сидит на своём крылечке, курит травку и думает обо мне, гадая, где я сейчас нахожусь.

Но я был уверен, что первая миссия окажется короткой. Краем уха я слышал про «туда-обратно» и «одним махом» – те, кто так говорил, имели в виду наше задание. Зато когда вернусь, смогу рассказать Бо всё и сразу: и про ребят, и про полевую жизнь, и про материк. Он будет слушать, разинув рот, даже забыв прикурить папиросу. Вполне вероятно, я даже встречу мертвяка. Тогда мой рассказ будет полным. Надеюсь, мне дадут его прикончить!

И я обязательно привезу ему сувенир с большой земли. Пока не представляю, что именно, но что-нибудь придумаю. Возможно, даже новую шляпу. Или, может, какой-нибудь инструмент для его пикапа.

Как жаль, что на маяке нет рации. Хотя бы пару слов передать, чтобы он знал, что я в порядке. Но, с другой стороны, когда я вернусь, это будет как праздник – внезапное появление из ниоткуда, с историями, которые он будет слушать, затаив дыхание.

А пока я смотрел на медленно плывущие по небу облака, представляя, как он сидит в кресле-качалке с гитарой, и, возможно, тоже смотрит на них. И в этот момент, мы были рядом.

Я отогнал тягостные мысли и сосредоточился на моменте: сегодняшний день был для меня торжественным – день присяги, апофеоз многолетних мытарств и подготовки. Это официальное зачисление в спецотряд, получение нашивок, запись в журналы и всё в таком духе. Весь день я провёл как на иголках. Моё детское прозвище «Ракета» отныне приобрело официальный статус и будет фигурировать во всех документах. На мне новая форма и снаряжение: пистолет, армейский нож, а за спиной гордо висит раритетный «Винчестер 1887», начищенный и смазанный, который был высоко оценён новыми товарищами. Его закрепили за мной и выдали к нему боеприпасы. Если что, меня смогут идентифицировать по нему… Но вряд ли, до такого дойдёт.

Моя мечта сбылась – я стал разведчиком.

Мои новые ботинки – такие есть только в разведке. Их, как и всё обмундирование, выдали из старых запасов, но такого качества сейчас днём с огнём не сыщешь. Форма, цвета лесного камуфляжа, плотная и отлично сидящая, а на голове – чёрный берет. Я побрит и чувствую себя уверенно. После произнесения клятвы верности я поставил свою подпись в документах, навсегда вписав своё имя в историю острова. Теперь я с гордостью понесу знамя нашей вновь зарождающейся цивилизации. Я пылал от переполнявшего меня возбуждения, сердце бешено колотилось, словно я выиграл в лотерею всё и сразу.

Мы стояли в строю, ожидая прибытия губернатора. Военачальники в сторонке обсуждали последние дела, а мы, соблюдая построение, ждали. Ещё одна радостная вещь, которую я с нетерпением предвкушал: Губер выразил желание лично благословить нас на боевое задание и пожелать удачи. Как же мне повезло попасть в ряды как раз вовремя.

Наконец подъехал чёрный внедорожник. Дверь открылась, и губернатор, ещё на ходу, соскочил с подножки, подняв руку в приветственном жесте. Он быстрым шагом направился к нам, излучая дружелюбие и радость. Водитель же – угрюмый лысый здоровяк с бородкой и усами – остался у машины. Бугай внимательно осматривал окружение, вращая головой, словно турель робота. Я подумал, что в машину поменьше он бы просто не влез – настолько он казался огромным. Опасный тип, с таким лучше не связываться. Никогда раньше я не видел его так близко. Телохранитель был одет в жилетку с множеством карманов, а его грудь пересекали коричневые ремни кожаной портупеи. Он явно был вооружён.

Губернатор поздоровался с командирами, и все вместе они подошли к нашему строю.

– Вольно, ребята! – по-свойски отмахнулся он на приветствие нашего командира и схватил его за руку, одарив крепким рукопожатием. – Рад видеть! Хорошо выглядишь.

– Здравия желаю!

Он быстро обошёл наш строй, пожав каждому руку. Его рукопожатие было сильным, мужским. В нём словно работала электростанция – он был энергичен и в отличной форме. От его искрящейся ауры исходили мощные потоки энергии, заряжающие, казалось, и мой дух, и мою плоть. Меня будто примагнитило к нему, и я не мог оторвать взгляда. Улыбка не слезала с моего лица.

Губернатор был человеком, который словно сошёл с киноэкрана, из фильма о Джеймс Бонде. Ему было около шестидесяти, но время, казалось, обошло его стороной. Я бы не дал ему и сорока пяти. Его фигура – поджарая и спортивная – выдавала человека, привыкшего к физической активности. Каждый его шаг был уверенным, каждое движение – точным и энергичным, будто он только что вернулся с теннисного корта. Его осанка, прямая и гордая, говорила о внутренней силе и дисциплине.

Лицо губернатора было гладко выбрито, скулы – чётко очерчены, а кожа – слегка загорелой. Его глаза, яркие и проницательные, словно излучали мудрость и решительность. И в то же время казалось, что они отливают льдом, будто это были глаза считывающей машины, сканирующей тебя до последнего атома, но при этом в них читалось нечто, заставляющее тебя полностью доверять ему.

Его густые волосы, седые с серебристым отливом, были аккуратно уложены, добавляя ему солидности и одновременно молодости. Эта шевелюра, казалось, была символом его жизненной силы – он выглядел как мудрец, который знает всё, но при этом сохраняет энергию и азарт юноши.

Одежда губернатора была простой, но элегантной: светлая рубашка с закатанными рукавами, подчёркивающая его крепкие, тренированные руки, и тёмные брюки, сидящие идеально. На нём не было ничего лишнего, только часы на запястье, подчёркивающие его деловитость.

Когда он говорил или улыбался, его лицо озарялось искренней теплотой, но в то же время в каждом его слове и жесте чувствовалась властность и уверенность. Он был человеком, который знает, чего хочет, и умеет этого добиваться. Его энергия была заразительной – стоило ему появиться, как всё вокруг будто ожило, заряжаясь его энтузиазмом и силой.

– Ну, как вы, бойцы? – обратился он к нам, окинув взглядом строй. – Готовы снова побороться за наше процветание?

– Так точно! – дружно ответили мы, и в голосах чувствовалась решимость.

Он сделал паузу, а затем подошёл ко мне, положив ладонь на плечо.

– Это ты Ракета? – спросил он, слегка наклонившись.

– Так точно, сэр, – ответил я, стараясь держать осанку.

– Так вот ради кого весь сыр-бор? – вокруг послышался одобрительный, лёгкий смех. Губернатор улыбался и смотрел на меня по-отечески – так, как смотрел бы тот, кого я никогда не знал. Его рука сжала моё плечо чуть сильнее.

– Я приехал не только чтобы благословить вас в путь. Ты готов?

Я задыхался от волнения. Голос дрогнул, сорвался в фальцет, и я покраснел до корней волос:

– Да… то есть, конечно… Так точно, сэр! – Боже, что я несу?

– Тогда… – губернатор взял из рук одного из генералов чёрную книжку в золотом тиснении. – Подними одну руку, а вторую положи сюда.

Я не верил в Бога, но традиции есть традиции. Я беспрекословно повиновался.

– Можешь начинать, сынок. Я слушаю.

Запинаясь и путая слова, я произнёс заученную наизусть клятву. Когда я закончил, прозвучали три торжественных залпа – церемония была завершена. Губернатор похлопал меня по плечу, поблагодарил и, уже отходя, вдруг спросил:

– А почему «Ракета»? – в его глазах читалось искреннее любопытство. – Если не секрет, конечно.

– Сэр, это прозвище прилипло ко мне из-за игрушки – единственной вещи, что была со мной при переезде с материка. Я везде таскал её с собой, – бодро отрапортовал я. Мне не хотелось, чтобы мои слова вызывали жалость.

– Забавно… и очень мило, – он одобрительно кивнул. – А родители твои…?

– Я из детдома, сэр, – выпалил я, не дожидаясь конца вопроса. Волнение снова подвело меня.

Он на мгновение задумался, затем кивнул – будто пытаясь передать мне свою поддержку без слов.

– Ты выбрал путь настоящего мужчины и достоин великого уважения! – громко сказал он, чтобы слышали все. – Ты – пример для многих. Мало кто решается на такое. – Он склонил голову в мою сторону, затем обвёл рукой собравшихся товарищей и прижал ладонь к груди. – Мы – твоя новая семья. Это – твои братья. А остров, что приютил тебя, – твоя отчизна. Береги их. Теперь ты один из нас. Уважай старших. А я позабочусь о тебе, как о сыне. – Отныне ты – часть великого целого. Не подведи нас. Будь храбрым. И никогда не отступай, если правда за тобой. С Богом, братья! – он обратился ко всем нам, отступил на шаг и замер по стойке «смирно».