- -
- 100%
- +
– Ура! Ура! Ура! – рявкнул отряд, и воздух вздрогнул от грохота аплодисментов.
Он ещё раз поблагодарил нас за службу, пожелал благополучного возвращения и направился с командованием к штабу, чтобы обсудить дальнейшие планы. Моя инаугурация завершилась, и я, находясь на седьмом небе от счастья, принимал поздравления от братьев по оружию.
Я так хотел рассказать обо всём Бо, но уже не увижу его. Послезавтра начинаются тренировки.
Вечером мы всем отрядом отправились в знакомый бар. Моя присяга стала поводом, и мы решили отметить это дело. Именно в этот раз случилась неприятность: я перегнул палку и чуть не лишился уважения, а заодно и зубов – если бы не Преподобный.
Бар на краю городка, рядом с казармами, только для военных, гражданские сюда не суются. Здесь отдыхают солдаты в свободное от муштры время. Мы заняли место в центре зала, рядом с танцполом и бильярдными столами. Сделали солидный заказ. Вокруг царили шум и веселье, празднично, почти по-семейному. Все друг друга знали, отчего стоял несмолкаемый гам. Помещение было затянуто табачным дымом – потолочные вентиляторы не справлялись. Мигали неоновые огни, словно в тумане, гремела кантри-музыка. Люди танцевали, играли в бильярд, непринуждённо болтали у стойки, смеялись и звенели бокалами. Вечер перед выходным, все были под хмельком, и бар был забит почти под завязку.
Я пребывал на седьмом небе от счастья и гордости. Сегодня я был здесь во второй раз и, конечно, чувствовал себя намного свободнее и раскованнее и уже кого-то знал.
Наш отряд готовился к вылазке на материк, в руины мегаполиса. Для меня это станет крещением; я ждал этого, как дети ждут подарков к Рождеству. Ко мне подходили ребята из других отрядов, жали руку, трепали по волосам, хлопали по плечу. Желали удачи. Они знали – я шёл туда впервые. Мои глаза горели огнём, я не мог усидеть на месте, жадно слушая истории о другом мире и заливая их «огненной водой». Мысль о том, чтобы впервые увидеть живого – точнее, мёртвого – мертвяка, не давала мне покоя.
В итоге, перебрав с выпивкой от перевозбуждения, я разошёлся не на шутку. Спустя пару часов я уже громко хвастался, как распотрошу первого же мертвеца и как устрою взбучку бандитам, чтобы им мало не показалось. И вообще, всё это ерунда. Я удивлялся, почему до сих пор мы с ними не покончили со всеми. Меня понесло, и казалось, что все слушают мой пьяный бред с восторгом. Короче, мой язык развязался и превратился в настоящее помело.
Преподобный пересел к паре таких же старых волков, как и он сам, оставив нашу шумную компанию. Он предпочитал потягивать пиво в тёмном углу, подальше от суеты. Преподобный был из другого теста – старики всегда держатся особняком. Он лишь наблюдал за нами, особенно за мной, перебрасываясь редкими фразами с такими же бородатыми ветеранами. Я ловил на себе его холодный, осуждающий взгляд, но тогда мне было плевать – эмоции переполняли меня, не давая дышать ровно и контролировать себя.
Внезапно к нашему столу подошёл один из разведчиков из другого отряда – коренастый здоровяк с шрамом через глаз по кличке Зверобой. От него несло перегаром и травкой. Он напролом двинулся ко мне, расталкивая всех на пути. Пьяный, но на ногах стоял твёрдо.
– Хватит трепаться, салага, – просипел он, нависая надо мною. – На материке из-за таких балаболов, как ты, наши гибнут! Ты хоть одного восставшего вживую видел? Даже не представляешь, на что они способны… только языком молоть горазд. Тут каждый кого-то потерял в руинах, и слушать, как ты хорохоришься, никто не хочет.
Я окинул взглядом свою компанию: все театрально замолчали. Кто-то ухмылялся, покручивая стакан, другие отводили глаза, прячась в сигаретном дыму. Все ждали, что будет дальше. Внимание было приковано к нам двоим, точнее – ко мне. Я изо всех сил старался сохранять безразличный вид и не отводить взгляд от Зверобоя.
Наконец Кэп положил руку на плечо здоровяку, но тот даже не дрогнул, лишь бросил сквозь зубы:
– Будь ты с улицы – давно бы уже зубов лишился. Так что заткнись, пока я сам тебе язык не отрезал.
Он ударил кулачищем по столу, не сводя с меня гневного взгляда. Больше никто не попытался вступиться – видимо, хотели посмотреть, как я отреагирую. Зверобой, испепелив меня взглядом, собрался восвояси. Он презрительно хмыкнул и отступил.
В баре повисла тягучая тишина. Я, опьяневший от страха и выпивки, наверное, побледнел, но всё же попытался огрызнуться. Зверобой тут же развернулся и занёс руку, чтобы схватить меня за глотку.
И тут между нами возник Преподобный. Он не делал резких движений, просто встал, будто случайно оказавшись на линии конфликта.
– Зверобой, отстань от пацана, – спокойно сказал Преподобный. – Он свою порцию страха уже получил. Видишь, трясётся. Этого на первый раз хватит.
Здоровяк фыркнул, но руку опустил. Авторитет Преподобного был непререкаем. Плюнув мне под ноги, он отошёл.
Преподобный повернулся ко мне, а я всё ещё сидел в ступоре.
– Собирайся, герой. Провожу.
Никто не возражал. Лишь делали прискорбные лица и кивали. Похоже, я всем надоел. Пора было и правда уходить.
Мы вышли на прохладный ночной воздух. Я, к этому моменту протрезвевший от адреналина, шёл молча, ожидая разноса. Но Преподобный молчал. Только у самой казармы он остановился, достал сигарету.
– Страх – это нормально, – наконец сказал он, прикуривая. – Ненормально – его не чувствовать. Там, на материке, не монстры самое страшное. Там тишина. Такая, что в ушах звенит. И в этой тишине слышен каждый твой шаг, каждый скрип твоего ранца. И мертвецы эту музыку обожают. Твоё хвастовство – это просто попытка заткнуть свой страх. Понятная, но глупая.
Он протянул мне свою флягу. Я сделал глоток.
– Пугать должна не смерть, а то, что придётся долго лежать в земле, – взгляд Преподобного был устремлён к небу.
Я понимающе кивнул.
– Завтра после отбоя жду у тира, – сказал Преподобный. – Буду учить тебя стрелять в темноте на слух. И ходить тихо. Это полезнее, чем языком молоть.
Я только кивнул, не в силах вымолвить слова благодарности.
– И запомни, – Преподобный бросил окурок и раздавил его каблуком. – Там мы либо все выживем, либо все сдохнем. Твоя бравада подведёт не только тебя, но и меня. А я слишком долго живу, чтобы помереть из-за болтливого щенка. Знай своё место и слушай старших.
С этой ночи между нами установилось молчаливое понимание. Я стал тенью Преподобного, впитывая не только тактические навыки, но и его главный принцип: выживание – это не про громкие слова, а про тихие, уверенные действия и ответственность за того, кто идёт с тобой плечом к плечу.
Глава 2
Так далеко от острова мне ещё не приходилось бывать. Корвет «Булава» сбросил наш катер в десяти километрах от суши. Он быстро растворился в темноте предрассветного часа, оставив нас одних.
Я наблюдал, как последний огонёк света на его палубе исчезает в густом тумане, поднимающемся из водной глади, словно призраки погибших пиратов. Вместе с исчезнувшим лучом пропала и моя уверенность. Многочисленная команда корвета осталась в безопасности, в его тёплых каютах, и скоро они вернутся к своим привычным делам. Мы же были брошены в этот промозглый час на произвол судьбы. На душе стало неспокойно, будто кто-то сжал сердце ледяной рукой.
Здесь, вдали от родных берегов, вода казалась другой – холодной, безжалостной, живой. Тишина давила и обезоруживала, она прерывалась лишь редкими всплесками волн, напоминающих, что время всё ещё движется. Не было слышно даже криков чаек, которые всегда следуют за кораблём. Чёрная бездна под килем и серая мгла над головой сливались во едино и пугали своей жуткой тайной, словно закрытый сундук в руках мертвеца. Туман был настолько непроницаемый, что не видно, куда плыть: ни звёзд, ни берега, ни направления, ни надежды. На таком маленьком судёнышке я никогда не бывал в открытом океане, и мне было страшно смотреть за борт: «Что за неведомые чудища могут скрываться в этих глубинах?» Я вспомнил истории из детства о гигантских спрутах и китах-убийцах, которые, как говорили, поднимались с глубин в предрассветные часы чтобы утащить на дно заблудших рыбаков, потерявшихся в тумане. Если бы не шутки и в целом приподнятое настроение команды, и будь я один, то наверное, впал бы в отчаяние и запаниковал.
Командир сверился с компасом, повернул ключ зажигания и двигатели, прочихавшись, замурлыкали. Бойцы, словно по невидимой команде, замолкли в одно мгновение, заняв свои места. Половина укрылась в рубке – там было теплее. Рука командира легла на рычаги, и я почувствовал плавное ускорение. Рокот, сначала тихий, постепенно набирал силу. Нос катера дал крен, а первые волны начали ожесточённо биться о корпус. Раскачиваясь на океанских волнах, катер быстро набирал скорость.
Ветер принёс с собой солёные брызги, они щипали кожу, но это было приятно – будто сама стихия напоминала, что мы ещё живы. Я вздохнул с облегчением. Скорость и слаженный вой пары моторов, словно это были верные псы, давали иллюзию безопасности – казалось, теперь ничто не сможет нас догнать. Ни гигантские спруты, ни киты, ни сама бездна. Мы мчались вперёд, разрезая волны, и я впервые за это утро позволил себе улыбнуться.
Серая мгла, будто бетонная стена, неслась нам навстречу. Её рваные клочья напоминали острые скалы, которые внезапно возникали из ниоткуда и так же внезапно растворялись, едва я успевал содрогнуться. Мы шли на полном ходу, перепрыгивая с одной волны на другую, поднимая снопы брызг, которые, как дождь, обрушивались на палубу. Капитан решил воспользоваться туманом, чтобы пройти как можно большее расстояние, покинуть открытую воду и максимально приблизиться к берегу. Но каждый метр, который мы преодолевали, вызывал у меня сомнения.
Эти последние километры не принадлежали нам. Здесь, в прибрежной зоне, могли поджидать пираты. На своих маленьких, юрких судёнышках они бороздили эти воды, мечтая захватить один из наших кораблей, слишком неосторожно приблизившихся к берегу. Пока им это не удавалось, но нападения были, и я знал, что были жертвы среди наших моряков – обычно от осколков разорвавшейся мины или снайперской пули. Близко к берегу наш флот без особой необходимости не подходил. Пираты не были дикарями – они были хорошо вооружены и опасны. С дальнобойным гранатомётом и каплей везения они могли потопить даже крупный корабль.
Именно поэтому, зная о нас, они бдительно наблюдают за этой частью моря. Маленькую лодку, вроде нашей, они могут не заметить в густом тумане. Звук двигателя не давал точного определения нашего местоположения, и пока пираты сообразят, что к чему, мы уже скроемся в зарослях берега. По крайней мере, так мне объяснили. Но объяснение не принесло уверенности.
Туман постепенно истончался. Над головой светлело небо, и обзор вокруг увеличился на сотни метров. Тёмная вода рябью бежала за кормой, а мы, словно тень отставшая от ночи, пронзали облака поднятой нами водной пыли в поисках укрытия. Но чем больше рассеивался туман, тем сильнее росла моя тревога. Что, если пираты уже заметили нас? Я ловил себя на мысли, что каждый звук – всплеск волны, рёв моторов – стал предвестником беды.
Сомнения грызли меня изнутри, словно черви, подтачивающие уверенность. Остальные же, в отличие от меня, казалось, сохраняли полное спокойствие. Их лица были каменными, а взгляды – устремлёнными вперёд и невозмутимыми. «О чём они думают? Как им удаётся оставаться такими хладнокровными?» – проносилось у меня в голове. Я был неопытен, и, признаться, страх сжимал мне горло.
Мы были так близко к цели, но эти последние километры казались бесконечными. Каждая минута растягивалась в часы, каждая волна – в целую пропасть. Что, если капитан ошибся, и мы движемся прямо в западню? Что, если туман рассеется слишком быстро, и мы окажемся на виду у врага, как лёгкая добыча? Я сильнее сжал леерный трос, чувствуя, как ладони становятся влажными от пота, а пальцы немеют от напряжения. Мысли путались, накатывая одна на другую, но я старался держаться, повторяя про себя, как мантру: «Мы почти у берега. Мы почти у берега».
На горизонте темнела узкая полоска земли. Она постепенно расширялась, становясь всё чётче и плотнее. Как только командир увидел знакомые очертания, он скорректировал курс, направив катер правее – прямо к возвышенности, которая медленно выступала из утреннего сумрака.
– Земля… самое опасное там, – Преподобный по-дружески положил мне руку на плечо и подмигнул. Его голос звучал спокойно, в нём чувствовалась глубокая уверенность. Он был самым опытным в отряде и чаще других проделывал этот путь. Его присутствие действовало на меня успокаивающе. – Ты, главное, делай, что говорят, и вернёшься домой живым.
Команда, затаив дыхание, всматривалась в быстро приближающуюся зелёную массу. Преподобный, подставив лицо свежему ветру, улыбался. Парни шутили, что он знает, когда отдаст Богу душу, поэтому всегда остаётся таким невозмутимым. Ему было за шестьдесят, и за его плечами была долгая служба – сначала в армии в спецназе, а потом на острове в разведке. Он был словно нерушимая скала, и за его спиной я чувствовал себя в безопасности.
От него исходили не только опыт и спокойствие, но и какая-то внутренняя сила. Преподобный не говорил лишнего, но каждое его слово было весомым. Он словно знал что-то, что другим было недоступно, и эта невозмутимость передавалась и мне.
Земля на горизонте постепенно расширялась, пока не достигла таких размеров, что приходилось поворачивать голову, чтобы охватить её взглядом от края до края. Я всматривался в берег, выступающий из утренней дымки: крутые утёсы, густой лес, яркая зелень под чистым синим небом. Но чем ближе мы подходили, тем сильнее во мне росло сомнение. Эти, казалось бы, безмятежные земли простирались на километры вглубь зоны смерти – места, куда ни один здравомыслящий человек не сунулся бы добровольно. Это всё равно что пробраться в вольер к тигру и попытаться украсть его недоеденный завтрак, пока он спит.
Я старался сохранять равнодушный вид, но снова и снова ловил себя на том, что пристально смотрю в одну точку на берегу, словно загипнотизированный. Взгляд самопроизвольно останавливался на самом тёмном месте. Мрачные мысли не отпускали, несмотря на все попытки отогнать их. Даже яркая зелень и безоблачное небо не могли развеять во мне тревогу.
Командир вёл катер к заранее намеченной точке, ориентируясь на высокую пальму, одиноко возвышавшуюся над остальным лесом. В этом месте не было пляжей и заросли подступали к самой воде, а деревья, склонившись с берега, почти касались моря. Капитан сбавил газ и отдал команду приготовиться. Малочисленные шутки и разговоры стихли, все занялись последней проверкой снаряжения.
За полкилометра до берега мы сбавили ход до минимума, почти заглушив рёв двигателей. Катер скользил по воде, сливаясь с ритмом набегающих волн. Отряд, пригнувшись за резиновыми бортами, старался быть как можно незаметнее, сливаясь с зеленоватым оттенком морской воды. Капитан умело держал катер в ложбине между гребнями волн, чтобы минимизировать шум и видимость. Медленно, почти бесшумно, мы приближались к небольшой заводи, где свисающие с берега пальмы образовали естественный навес из листьев, почти невидимый с воды.
Как только нос катера мягко уткнулся в травянистый берег, мы быстро покинули его борт и заняли оборонительную позицию, напряжённо всматриваясь в окружающую местность и прислушиваясь к каждому звуку. Из леса доносилось многоголосое пение птиц, а невдалеке слышно было, как волны с шумом разбиваются о торчащие из воды скалы.
Затем Зима, чистокровный африканец, бросив фразу: «Ненавижу джунгли», скрылся в чаще, взяв с собой в напарники Лося и Французика. Пока они вели наблюдение за периметром, мы выгрузили провиант и тщательно замаскировали катер маскировочной сетью и ветками. Как только с этим было покончено, весь отряд бесшумно отошёл метров на триста в сторону, где устроил небольшой бивак.
Обстановка лишь местами напоминала остров: казалось, здесь та же растительность, но её было гораздо больше, а пение птиц – гораздо разнообразнее. Многие песни я услышал впервые. Самое главное отличие заключалось в том, что суша здесь не заканчивалась океаном с другой стороны. Я не мог представить себе такое, как ни старался. Мой мир всегда был островом посреди океана.
Нет, конечно, я знал, что это не так! Я знал: настоящий мир – огромный шар, покрытый водой, среди которой раскинулись целые континенты. Школьные глобусы дали мне ясное представление об его устройстве. Но когда всю жизнь проживаешь на крохотном клочке суши, привыкаешь ощущать себя в рамках тех границ, в которых живёшь. Ты постоянно слышишь, что за пределами острова жизни нет, что там – только смерть.
Люди снова стали первооткрывателями. Предшествующая цивилизация оставила нам карты, которые очень помогают, но не дают полной картины. Земля – дикое и неисследованное место. Трудно даже представить её реальные размеры без самолётов и спутников, без магистралей и действующих железных дорог, которые, словно артерии, связывали страны, без радиосвязи с другими выжившими в других уголках этой необъятной суши.
Земля – это большое кладбище, где похоронены семь миллиардов человек.
Меня часто занимал вопрос: неужели мы – последние? В это было трудно поверить. Где же все те армии, что некогда были могучей силой и обладали поистине фантастическими технологиями? Неужели все они сгинули?
Наше правительство утверждает, что так оно и есть, и что никого не осталось, за исключением деградировавших, разбросанных по миру малочисленных групп разбойников, которых вскоре ждёт та же участь.
До города – пятнадцать километров. Подплывать ближе было опасно: нас бы непременно заметили местные банды или, что ещё хуже, мертвяки – они кишат в мегаполисах и рыщут по пригороду в поисках пищи. Именно поэтому все наши лесопилки и добывающие предприятия находятся вдали от населённых пунктов – на «вычищенных» островах или в удалённых и хорошо охраняемых зонах на большой земле. Но даже там не безопасно: иногда мертвяки находят их, привлечённые воем бензопил и стуком отбойных молотков.
Мой отряд много раз участвовал в зачистке территорий перед тем, как открыть там очередное производство. Я изучал историю. То было кровавое время, и многие не дожили до нынешних, относительно спокойных дней. Говорят, обращённых стало меньше, они словно попрятались, а разбойники поутихли и занялись своим бытом. Теперь к нам реже суются.
Разведка исследует местность и проверяет объекты на старых картах: заводы, электростанции, склады, бункеры. Они также отслеживают очаги скоплений банд и устраивают диверсии по необходимости, не давая им объединяться в крупные сообщества. Они не только разведчики, но и профессиональные санитары – хладнокровно очищающие территорию от угроз перед экспансией островитян. Гвардия несёт на своих плечах бремя новой цивилизации, продвигая её вглубь материка и расширяя границы нашего государства. Они рисуют карту нового, исследованного мира. И я теперь с ними.
В этот раз миссия была секретной. Командир не раскрыл её конечной цели, лишь обозначил этапы: проникнуть в город, пересечь его и двигаться к точке, известной пока только ему. По словам парней, такие вылазки в крупные города – самые изматывающие и опасные.
Мы прошли основной путь за четыре часа и встали лагерем на краю леса, у высокого обрыва, откуда открывался вид на окрестности.
В паре километров от сюда начинался пригород.
Металлические ангары, покрытые тёмной ржавчиной, и развалившиеся деревянные сараи, погребённые под собственными крышами, стояли в густых зарослях как немые свидетели прошлого. Среди деревьев и кустов виднелись остатки каменных фундаментов с отштукатуренными стенами и редкие уцелевшие фермерские дома, заросшие плющом и другими вьющимися растениями. Их окна, с уцелевшими стёклами, сверкали на солнце, словно глаза призраков. Поля, заросшие репейником, крапивой и дикими злаками, местами уже превратились в густой подлесок.
Широкие магистрали с мостами и эстакадами, их покрытые мхом бетонные основания, стали частью нового природного ландшафта. Дорожное полотно, с едва заметной разметкой, было изрезано трещинами, из которых прорастали лопухи и чертополох. Эти дороги, когда-то заполненные машинами, теперь часто никуда не вели и упирались в размытые половодьем участки, где образовались глубокие рытвины. Природа забирала своё.
В лесной чаще, по пути, мы то и дело натыкались на дорожные знаки, фонарные столбы и даже встретили парочку почтовых ящиков, спрятанных среди зарослей папоротника.
Решено было разбить лагерь под высоковольтной опорой. Французик окрестил её «генералом Шерманом» за её внушительную высоту – опора возвышалась над лесом почти на треть, а её основание, покрытое лианами и вьюном, напоминало ствол древнего дерева-великана. Это укрытие было идеальным местом для отдыха перед утренним походом в город.
– В сумерках по городу не поползаешь, дурында, – сказал мне Лось. Он, самый высокий в отряде блондин, в нём чувствовались скандинавские корни, явно не хотел лазить по руинам в темноте. Говорил он это, потирая лоб. – В сумерках всё сливается в серую муть, контраста нет. Я лично ни черта не вижу. Да и днём мы будем менее заметны.
Я не возражал против отдыха.
В три часа ночи настала моя очередь дежурить, и я отправился в дозор с Преподобным. Пройдя метров двести, мы вышли к оврагу и сменили на посту Раму с Баракой. Устроившись под деревом на краю обрыва, мы начали наблюдать. Днём отсюда открывался потрясающий вид на руины мегаполиса, но сейчас, кроме звёзд над изломанным горизонтом, разглядеть что-либо было почти невозможно. Внизу, под обрывом, темнел лес, лишь тускло поблёскивая листвой. Я подумал тогда о Земле как о булыжнике, несущемся в космосе, с которого словно сдуло всю атмосферу.
Цикады, надоедливо трещавшие весь вечер, наконец смолкли, и наступила тишина, нарушаемая лишь порывами ветра, который иногда внезапно поднимался из оврага.
Я указал на звёзды и спросил:
– Преподобный, а правда, что спутники ещё летают?
– Возможно, малой, – он поднял глаза к небу, засунув в рот соломинку. – Парочка консервных банок ещё может там болтаться. Если внимательно следить за звёздами, увидишь, как одна движется – это и будет он. Раньше их было полно.
– А правда, что некоторые могли лазером оттуда палить?
– Ишь ты, – Преподобный достал тепловизор, наведя его на город. – Где ты такое нахватался? В кино?
Я смущённо кивнул.
– Может, и так, но я о таком не слышал. У военных всякого смертоносного барахла хватало, но всё в тайне держали. Сам понимаешь, почему.
– Эх, хорошо бы нам такую штуку. Сидишь на острове, жмёшь кнопку – и все горят. Мы бы всю Землю зачистили от восставших и разбойников. Прям как супергерои или боги.
– Бог такими глупостями не занимается, – проворчал Преподобный. – И в наши дела больше не лезет. Думаю, он поумнел и дал нам шанс самим во всём разобраться. Что мы и делаем.
– А разве наказывать нечестивых и справедливость восстанавливать не его работа? Не понимаю, зачем он тогда нужен. Слушай, а может, это он наслал на нас вирус, как и великий потоп?
– Дурная ты голова. Бог не лезет, говорю тебе! Одного раза хватило. Всё это мы сами. Человечество в грехах увязло по уши, и мы не успокоимся, пока себя окончательно не угробим.
Я не понял, о чём он: когда Бог пытался вмешаться и почему только раз? Библию я плохо помню; уроки богословия в школе считал ерундой и часто прогуливал. Бог для меня – как далёкий родственник, который работает где-то на нефтяной вышке на другом острове и раз в год присылает открытку: «Со мной всё в порядке, не скучайте».
– А ты много молитв знаешь? – не унимался я.
– Ну, есть немного, а что?
– Прочтёшь? А то скучно тут сидеть.
– Нет! – он резко повернулся ко мне, но в темноте его лицо было не разглядеть. – Молитвы – не для развлечения, они работают иначе.
– Ладно. Как хочешь. А как думаешь, почему оставшиеся люди не объединяются и продолжают резать друг друга?
Он, кажется, устал от моих расспросов, но, вздохнув, ответил:
– Потому что это бессмысленно. Даже если мы сплотимся перед общей угрозой и победим её, рано или поздно снова начнём грызться. Человек человеку волк. Брат идёт на брата. Тщеславие и зависть, малой, – наши главные враги. Мы обречены. Когда-нибудь не останется никого, чтобы начать сначала, и тогда этот порочный круг разорвётся. Наш вид ждёт полное вымирание. Лучше бы оставаться маленьким племенем где-нибудь в изоляции. Тогда был бы шанс. Не понимаю, зачем мы лезем обратно в эти земли.
После паузы он что-то пробормотал о ящике, на дне которого лежит надежда. Я снова не понял, о чём он, и попытался подбодрить:
– Ничего, мы очистим Землю и построим своё государство без войн и болезней! У нас есть Губер – он наведёт порядок на всей планете. Вот увидишь, нужно лишь время!