Стеклянный шар

– Время… – вздрогнул Преподобный и задумался. – Оно ведь придумано Смертью… ты знал? Всё для того, чтобы вырастить тех, кого потом убьёт. В этом вся трагедия, сынок: люди умирают, а на их место приходят новые, забывая напутствия старых. Новые правители совершают ошибки прошлого и наступают на те же грабли.

Я задумался над его словами. Чёрт возьми, так грустно и одиноко, как в эту тихую и безлунную ночь, мне ещё никогда не было. Казалось, я слышал собственные мысли: «Склонитесь, ибо всех нас ждёт Лета». Вспомнилась старая метафора об Армагеддоне; священник, сказавший её, давно уже умер.

Стояла тихая ночь. Позади, в тёмной чаще, кричало какое-то животное, не дававшее мне покоя. На острове я никогда не слышал такого странного и грустного звука: низкий и короткий «У-у-у, У-у-у» разносился по лесу. Я несколько раз оборачивался, встревоженный им – мне казалось, это мог быть тайный сигнал разбойников. Я сильнее сжал прохладное цевьё винчестера и тихо снял его с предохранителя.

– Не бойся, – заметив моё беспокойство, успокоил меня Преподобный. Он сказал, что это всего лишь филин – такая интересная птица, у которой не вращаются глаза, и от этого она кажется очень странной. При этом он – отличный ночной охотник.

– Как это, не вращаются? – я попытался представить, как это вообще возможно.

– Не знаю, вместо этого она крутит головой.

– А вдруг он заражён? – я не хотел, чтобы Преподобный думал, будто я испугался какой-то птицы.

– Да кто ж его знает? – в темноте силуэт напарника казался двухмерным, всего лишь тенью от человека. – Может, и заражён, если кошку поймал и съел. Всех животных в лабу не затащишь проверить.

Я слышал о лаборатории, о том, что она находится где-то на большой земле. По рассказам, там держали заражённых, над которыми ставили опыты в надежде получить антидот. По правде сказать, я мало что знал об этом – только слухи. Место было строго засекреченным.

Наш шёпот внезапно прервал жуткий вой, донёсшийся со стороны города. Он напоминал ленивый лай, но с каким-то зловещим, почти человеческим оттенком – протяжные, гортанные звуки, которые то взмывали вверх, превращаясь в пронзительный визг, то опускались в низкое, гулкое рычание, едва уловимое ухом. Этот вой казался живым, будто сам город, давно покинутый людьми, вдруг застонал от боли и тоски. Звук был настолько жутким, что по спине пробежали мурашки, а в груди заледенело сердце. Я услышал его впервые, но сразу понял – лучше бы никогда этого не слышать.

Преподобный резко приподнялся и замер, устремив взгляд в окуляр ночника в сторону города. Я инстинктивно сжал карабин, чувствуя, как холодное цевьё впивается в ладонь.

– Что это было? – на этот раз я не смог скрыть дрожи в голосе.

– А это, малой, кошки – порождения сатаны, – ответил он, не отрываясь от прибора. – Не бойся, эта орала в городе. Они там сидят и редко выходят в леса, но лучше держись начеку. Чем-то они на наших мангустов похожи, только куда опаснее. На вот, наблюдай, – он протянул мне прибор ночного видения, а сам улёгся поудобнее на мягком насте из мха и старых листьев. – Через час разбуди, и смотри мне – не усни, а то огребёшь по полной!

Когда-то и у нас на острове водились хвостатые – немного, но и тех истребили подчистую. Особо впечатлительные беженцы с материка не могли спать спокойно, пока те свободно жили в паре тройке местных хозяйств. Теперь же коты и кошки стали символом самой смерти. Ими пугают детей в сказках, а хулиганы разрисовывают стены и заборы кошачьей символикой: ушами, глазами, выгнутыми спинами и хвостами трубой.

Я удивлённо покосился на Преподобного и подумал: «Улёгся спать после такого жуткого концерта, как ни в чём не бывало! Вот это стальные яйца у старика». У меня же сна ни в одном глазу не осталось. И филин пропал, а я только начал привыкать к его уханью.

Тишина снова опустилась на лес, и я стал прислушиваться к шорохам. Вот – упала ветка, а это – скрипнуло старое дерево… Кто-то шуршал у корней соседнего дуба, наверное, мышь-полёвка. Снизу, из оврага, доносилось пение дрозда, а может, соловья – эти ребята и у нас водятся, спать мешают. Вскоре пропавшего филина заменил новый, незнакомый мне звук, похожий на тоскливый стон, доносящийся откуда-то издалека.

Стон словно вырывался из темноты, как крик потерянной души, и затихал, оставляя после себя тяжёлое эхо. Звук повторялся снова и снова, то нарастая, то затихая, и был настолько меланхоличным, что казалось, будто сама ночь плачет через него. Он состоял из коротких отрывков – от низких, почти гортанных нот до внезапно взлетающих вверх с переливами, – и был настолько жалобным, что радости мне это совсем не добавляло. Как и кошмарное уханье, он не был похож на пение, а скорее походил на призыв впасть в отчаяние и покрыть голову пеплом.

Я не стал будить напарника: наверняка это была ещё одна редкая птица, и продолжал с нетерпением отсчитывать минуты до пробуждения Преподобного, который мирно посапывал рядом, закутав голову в капюшон, откуда торчала лишь седая борода.

Мне запретили пользоваться фонарём, разрешив включать его только в экстренных случаях. Но можно было использовать красный режим, что я и делал время от времени, направляя луч в сторону подозрительного шороха. Луч окрашивал чащу кровавыми тонами, нагоняя на меня ещё больше жути.

Чтобы успокоиться, я наблюдал за звёздами, пытаясь найти среди них спутники. Где-то ещё должна быть парочка, надеялся я, напрягая глаза. Вдруг я услышал, как неподалёку вспорхнула стайка птиц – их крылья зашуршали, словно тысячи маленьких вертолётов разом поднялись в воздух. Этот звук на мгновение вернул меня к реальности, но постепенно дремота снова начала овладевать мной, убаюкивая и унося в сторону забытья. Веки налились свинцом, а мысли стали вязкими и расплывчатыми, я будто из последних сил цеплялся за сознание. Я то и дело смотрел на часы, мысленно подгоняя секундную стрелку, но время, словно назло, тянулось мучительно медленно.

Кажется, оставалось минут десять до смены вахты, когда до моих ушей донеслись странные звуки, выделяющиеся на фоне ночного шума. Они напоминали бормотание или лопающиеся пузыри в густом вареве. Я различил низкий хрип.

Затем зашумела листва, хотя ветра давно не было, и затрещали ветки, будто кто-то ломал хворост для костра. Сначала я ничего не предпринимал, лишь напряжённо вслушивался, затаившись. Мысли путались: то я думал о болоте, то о напарнике сидящем у костра, то о филине, летящем над крышами города – огромной чёрной птице с размахом крыльев, затмевающим полнеба, и бездонными, немигающими глазами.

Но вдруг громкий треск неподалёку и вибрация земли выдернули меня из дремотного оцепенения! Кто-то ломился сквозь кусты, не разбирая дороги!

– Проснись!

Я рефлекторно толкнул Преподобного и вскочил на ноги. Преподобный мгновенно скинул капюшон и, увидев меня с карабином наперевес, сразу понял, что дело серьёзное. Он быстро встал, схватил оружие, забрал у меня прибор ночного видения и направил его в сторону шума. Он молчал, и в его движениях не было ни тени страха – только холодная расчётливость охотника. Он приложил палец к губам и прошептал:

– Ни звука… За мной.

Мы осторожно вошли в лес. Преподобный поднял руку, и мы замерли. Метрах в пятнадцати, среди шершавых стволов и свисающих лиан, спотыкаясь о корни и ломая плечами сухие ветки и стебли растений, брёл мертвец. Он направлялся в сторону вышки, волоча босые ноги по сухой листве, непрерывно дёргаясь и хрипя. В свете красного фонаря лесная чаща, с идущем по ней полуразложившимся трупом, казалась мне настоящей преисподней, словно мы оказались на изнанке жизни.

– Вижу заражённого… Приём, мертвяк направляется к вам, – прошептал Преподобный в рацию. – Кэп, как принял? Мертвец, идёт с севера. Приём…

Не успел он закончить, как в лесу грянули выстрелы! Сначала одиночный, затем очередь, и ещё одна! Звуки пальбы, один за другим, эхом разносились по лесу.

Стоять на месте и ждать ответа больше не имело смысла. Мы переключили фонари в обычный режим и бросились к своим.

Мертвец остановился и медленно повернул голову. В луч света попало его изуродованное лицо – бледное, покрытое сетью шрамов и вздутых вен. Дыра в щеке зияла, обнажая чёрное крошево из зубов и дёсен, из неё сочилась тёмная пена. Но больше всего меня поразил его взгляд – я никогда не забуду его. Широко раскрытые и не мигающие, пожелтевшие глаза, мутные, словно в них был заточён туман, с ярко отсвечивающими лунным светом зрачками. Взгляд был пустым, механическим, бесстрашным и безразличным, как будто перед нами стояла кукла, собранная из кусков плоти и костей.

Наш путь пролегал прямо через него. Я бежал за Преподобным, а он двигался навстречу этой твари, на ходу взводя затвор винтовки. Прозвучал выстрел, и меня обдало теплом пороховых газов, а яркая вспышка на мгновение ослепила. Я увидел, как голова мертвеца взорвалась, словно гнилой кочан капусты, разметав чёрную слизь и кости во все стороны. Его тощее тело напряглось, сведённое одной судорогой, и рухнуло в траву. Мы перескочили через труп и побежали дальше.

Сквозь густую чащу деревьев скоро замелькали огни. Послышалась громкая речь и отборная ругань, а затем прогремело несколько выстрелов. Когда мы, сжимая оружие, ворвались в лагерь, всё уже было кончено. Поляну окутал сизый дым, висевший в воздухе пластами словно щупальцы таинственности и ужаса. Люди стояли полураздетые, встревоженные. Командир, заметив нас, окликнул и жестом подозвал ближе:

– Вы живы… Ну вы меня и напугали, – в его голосе смешались облегчение и раздражение.

Барака стоял над телом, распластавшимся на земле. У трупа отсутствовала верхняя часть черепа, а половина туловища была разворочена. Мертвец лежал у входа в шалаш. В нескольких метрах валялся ещё один – Лось толкал его ногой, разглядывая истлевшую одежду.

– Кажись, это баба, – сказал он с отвращением и сплюнул на бесформенную груду тряпья и плоти.

Неподалёку лежали ещё два тела. Как позже пояснил Лось, всего их было не меньше десяти – не считая того, что лежало отдельно: то ли ребёнок, то ли карлик, разобрать было сложно. И ещё один – наш.

В лагере находились только Кэп, Лось, Барака и Зима. Преподобный, оглядевшись, спросил с тревогой:

– А где остальные?

– Обследуют местность, – сухо ответил командир, вытирая руки. Его взгляд был тяжёлым, словно он взвешивал каждое слово. – У вас всё в порядке? Чёрт возьми, как они вообще прошли мимо вас?

Вдруг, осознав свою вину, я сделал шаг вперёд и уже раскрыл рот, чтобы признаться: возможно, я заснул на посту и пропустил нападение. Но Преподобный, словно почувствовав мои намерения, незаметно удержал меня за руку. Он мельком взглянул на меня, а затем спокойно, с лёгкой усмешкой, ответил командиру:

– Должно быть, меня вырубило на посту, бос. Сам понимаешь – старею. А малец молодец, быстро сориентировался спросонья.

Я не ожидал такого и лишь благодарно кивнул. Он снова спас меня. Никто не погиб, а если бы погиб – я бы признался. Честно. И принял бы с покорностью любое наказание. Но пока я решил, что портить репутацию на самой первой миссии – неправильно. Я всё ещё стыдился своего поступка в баре. И в очередной раз порадовался, что Преподобный – такой отличный мужик. Мертвяки прошли мимо, пока я спал. Я подвёл команду и чувствовал вину, но раз у меня теперь есть второй шанс – я использую его.

– Ты мог всех нас угробить, старый дурень! Кретин! – зло выругался командир, обращаясь к Преподобному. – Один почти зашёл к нам в шалаш! Если бы не Барака… Похоже, тебе и правда пора на пенсию. По возвращению у нас будет с тобой серьёзный разговор. А теперь, – он резко повернулся ко всем, – собираем шмотки и валим! Давайте, ну же! Пока все стервятники с округи не слетелись сюда!

Мы двинулись в город, не дожидаясь рассвета. Ночь была нашей союзницей, но и врагом одновременно. В густой растительности передвигаться в темноте оказалось не только трудно, но и смертельно опасно. Каждый шаг давался с усилием – мы шли след в след, стараясь не нарушать тишину и почти не пользовались фонарями. Монстры могли находиться повсюду, недвижимо стоять на страже ночи, сливаться с тенью и ждать, как солдаты апокалипсиса. Это знание заставляло сердце биться чаще. Каждые двадцать метров мы делали остановки: садились на корточки, затаив дыхание, и вслушивались в ночь, пытаясь уловить малейший звук. Полкилометра, отделявшие нас от первых улиц, мы преодолели за час. Когда мы наконец подошли к стене одного из домов, небо уже начинало светлеть, окрашивая горизонт бледными оттенками рассвета.

Заросли подобрались к городу вплотную, словно природа пыталась поглотить его. Дома, казалось, выросли прямо из гущи леса, их стены обвивали лианы, а крыши терялись в кронах деревьев. Мы остались незамеченными, и это было маленькой победой: миссия не сорвалась в самом начале. К тому же, к нашему облегчению, никто не был укушен. Хотя командир был уверен, что местные головорезы слышали ночную пальбу и уже обо всём догадались. Вероятность угодить в засаду возросла в разы.

Забравшись в дом через окно, мы словно перенеслись в другой мир. Это было похоже на магический переход: за спиной остались холодная роса, стекающая за шиворот, паутина, липнущая к лицу, и ветки, которые упрямо цеплялись за одежду. Внутри было просторно, сухо и тихо. Пол под ногами стал твёрдым и устойчивым, а воздух – спокойным, без тревожного шепота леса.

Мы затаились здесь на некоторое время, чтобы перевести дух и восстановить силы. Когда первые солнечные лучи пробились сквозь заросшие зеленью окна, мы двинулись дальше, но расслабляться было нельзя. Под ногами хрустело битое стекло, а доски межэтажных перекрытий скрипели так, будто вот-вот рухнут. Каждый шаг требовал предельной осторожности – одно неверное движение, и можно было провалиться в подвал сквозь сгнившие перекрытия. Но это была не единственная опасность. За каждым поворотом, в тёмных углах, под лестничными пролётами нас мог поджидать враг.

Перебегая от одного здания к другому, наш отряд медленно продвигался к плотной застройке жилого района. Мы двигались цепочкой, соблюдая дистанцию и прикрывая друг друга. У каждого был свой сектор наблюдения.

Это были территории разбойников, земли, поделённые между многочисленными бандами. Ловушки и блокпосты могли быть где угодно. О том, что место занято, говорили граффити на стенах и другие косвенные знаки. Это немного успокаивало: значит, головорезы уже обшарили всё вокруг, и риск встретить мертвяков был минимальным. Но это не делало ситуацию безопаснее. Вопрос был в другом: кто опаснее – мертвецы или живые?

Впереди шёл Кэп, его фигура выделялась уверенностью и решимостью. Сразу за ним крался Французик – снайпер. Перед каждым открытым участком он садился на одно колено, тщательно обследуя местность через оптический прицел своей винтовки. Дальше шли по цепочке: Лось, Барака, Рама, я и Преподобный. Шприц, наш врач, и Зима, темнокожий штурмовик, замыкали колонну. Спокойствие и выдержка отряда внушали мне уверенность, но я знал – одно неверное движение, и всё может пойти под откос.

Солнце поднималось всё выше, и температура начала стремительно расти. Воздух становился тяжёлым, душным, словно его можно было резать ножом. Пот струился по спине, заливал глаза, появилась отдышка. Поясница ныла от тяжести рюкзака, а непривычная поза – полусогнутая – добавляла дискомфорта. Постоянные перебежки, остановки, карабканье по завалам и непрерывное психологическое напряжение измотали меня как физически, так и морально. Думаю, я был не единственным, кто чувствовал усталость, но никто не подавал виду. Через несколько часов этого марафона мои мышцы гудели, их начало сводить судорогами, а лямки рюкзака натёрли плечи до боли. Спина отказывалась разгибаться, словно её сковал невидимый корсет.

Наверное, командир заметил это, потому что, переместившись в очередное здание, он дал команду сделать привал.

Эта часть города отличалась от предыдущей. Здания здесь словно приросли дополнительными этажами, а улицы сузились, превратившись в лабиринт из разрушенных павильонов и нагромождений. Автомобили, брошенные повсюду, преграждали путь, словно пороги на бурной реке, заставляя нас петлять и тратить драгоценные силы.

Отдыхая на втором этаже одного из домов, мы вдруг заметили двух вооружённых мужчин в конце улицы. Они неспешно двигались в нашу сторону, обходя завалы и перелезая через машины. Их поведение было расслабленным, будто они просто прогуливаются по своему району. Они вели себя беспечно: смеялись, болтали, и даже оружие держали расслаблено. Один из них нёс ружьё в руке, словно это была обычная палка. На груди у обоих висели рации, а защита ограничивалась лёгкими бронежилетами.

Но это не были простые жители. Чёрные повязки на их рукавах, одинаковые и аккуратно закреплённые, говорили о том, что это патруль. Возможно, они принадлежали к одной из местных банд, контролирующих этот район.

Мы замерли. Командир жестом приказал всем сохранять тишину и не двигаться. Французик внимательно наблюдал за мужчинами через прицел своей винтовки. «C’est la vie», – шептал он. Его палец лежал на спусковом крючке. Шприц и Зима держали оружие, готовые в любой момент открыть огонь, если что-то пойдёт не так.

Мужчины приближались. Их смех и голоса стали слышны чётче. Они явно не подозревали о нашем присутствии, но это не делало ситуацию менее опасной. Один неверный звук, одно неосторожное движение – и всё могло закончиться перестрелкой, которая привлекла бы внимание всей округи.

Больше всего дёргался и крутил головой тот, что был помоложе – безбородый, в кепке и солнечных очках. Он болтал без умолку, поблёскивая стёклами, и ржал, когда второй, более сдержанный, коротко отвечал ему. На вид ему было столько же, сколько и мне, но вёл он себя расхлябанно, в отличии от меня, совершенно не по-военному, словно гулял в парке в воскресенье. Второй, тот, что нёс ружьё в одной руке, был старше, крупнее и шире в плечах. Его украшала пышная чёрная борода, спускавшаяся почти до груди, а на голове красовалась ковбойская шляпа с пером. Ковбойские сапоги довершали образ, делая его похожим на героя из вестерна.

Мужчины двигались с остановками почти у каждого дома. Они заглядывали в окна и двери, а потом старательно делали пометки на стенах.

Барака хрустнул костяшками пальцев. Он улыбнулся в предвкушении и тихо произнёс, обращаясь к командиру:

– Время танцевать. Пожалуй, я готов пригласить одну из тех девиц…

– Одын будет мой, – тут же выступил вперёд Зима, его голос звучал как вызов.

– Эй, черномазый, твоя очередь была в прошлый раз, хитрая ты морда! – огрызнулся Французик, сверкнув глазами. – Эти наши, Кэп. Я и Барака всё сделаем, они и опомниться не успеют. A la guerre comme à la guerre.

Командир лишь кивнул, не вдаваясь в дискуссию. Я же не мог отделаться от тревожной мысли: а что, если они заметят наши следы в пыли на первом этаже и успеют сообщить об этом? После ночной канонады их сородичи, наверное, уже и так на ушах, и если эти двое вдруг пропадут, то поднимут всеобщую тревогу. Хотя по их поведению не скажешь, что они настороже. Но, может, лучше пристрелить их сразу, чтобы наверняка? Я промолчал, не решаясь давать советы командиру.

– Ракета, на вот… – Французик протянул мне свою снайперскую винтовку, – подержи.

Они быстро скрылись в лестничном холле, а мы притаились у окон, сливаясь с тенями. Я, на всякий случай, занял удобную позицию для стрельбы, прильнул к прицелу и задержал дыхание, держа противника на мушке.

Через несколько минут мужчины поравнялись с нашим зданием.

Я видел, как Барака и Французик спрятались за мусорными контейнерами, ожидая подходящего момента. И как только те оказались впереди, обойдя засаду на несколько шагов, разведчики бросились в атаку.

Невысокий и шустрый, Французик действовал молниеносно. Он напрыгнул на здоровяка, схватил его за бороду, запрокинул голову и, не раздумывая, всадил нож в шею, под самый кадык, до рукоятки. Его движения были плавными и точными, словно он и вправду исполнял танец, финалом которого стал хрип умирающего и фонтан алой крови, брызнувший в лучах солнца на несколько метров в сторону. Руки бородача повисли, он опустился на колени и сполз на мостовую. Французик не отпускал его до последнего вздоха, а затем пнул валявшуюся в пыли шляпу.