- -
- 100%
- +
Глава первая
Магия и жулики
г. Шадизар, Замора.
Лето 1264 года по основанию Аквилонии.
– О, юноши, неужели так сложно понять, что играть с подобными вещами совершенно не следует? Если вы не думаете о других людях, то подумайте хотя бы о собственном благополучии! Развлечения развлечениями, но... В один прекрасный день вы попросту сожжете наш прекрасный городок или вызовете из Черной Бездны столь невероятное страшилище, что бороться с ним можно будет только одним способом – немедленным и героическом самоубийством!
– Герат, зачем говорить столько лишних слов, когда можно сказать просто: эта штуковина может быть опасной! Тогда ответь, кому из живущих в Шадизаре магов ее можно выгодно продать? Или проще съездить в Аренджун? Или в Коф? Я слышал, будто в Хоршемише существует целый квартал лавок, где торгуют магическими принадлежностями и каждый желающий может выгодно продать любую волшебную вещь... Конан, что скажешь?
– Откуда я знаю, Ши? Волшебство, конечно, бывает полезно, но только не для нас с тобой. Сплошные неприятности от этого поганого колдовства. Не люблю магию.
– Со временем полюбишь. Герат?..
– Что – «Герат»?
– Ты все-таки колдун. Покупай!
– Не колдун, а волшебник, это во-первых. Во-вторых: Белая магия с подозрением относится к не-человеческому колдовству, а ваш медальон явно создан альбами или, возможно, существами которые именовали себя «Кро мара». Они давным-давно вымерли. Нет, не возьму. Даже если будете предлагать настырно и совершенно бесплатно.
– А ты, как я погляжу, человек принципов.
– Как и ты, достойный Ши Шелам, как и ты...
* * *Сия беседа происходила в одной из комнат богатого и очень вместительного дома, стоявшего на улице Мраморных львов, что рассекает напополам шадизарский квартал Бейдаль.
Надобно непременно сказать, что Бейдаль является одним из самых благопристойных и тихих кварталов города – тут располагаются дорогие таверны и постоялые дворы для обеспеченных путешественников, в Бейдале любой желающий может посетить самые блистательные бордели, ненавязчиво именуемые владельцами «Домами отдохновения» или приятно провести время в салонах, кои содержат выходцы из столь цивилизованных и культурных стран, как Аквилония, Немедия или Зингара.
Здесь вас не ограбят средь бела дня и не ударят ножом просто ради развлечения, а если и случилась такая неприятность, то вы можете запросто пожаловаться либо начальнику стражи квартала, либо его «хозяину» – старшине сообщества «ночных цирюльников», каковой имеет власти даже поболее, чем назначенный наместником Шадизара прецептор квартала Бейдаль. По крайней мере «хозяин» мгновенно найдет вашего обидчика и примерно его накажет безо всяких проволочек и составления необходимых бумаг (обязательное наличие коих во время судебного дознания строжайше предписано господином наместником).
Итак, дом (а, вернее, поместье), находился возле самых городских стен. Эти кварталы города отличались большими и тщательно оберегаемыми садами, кипарисовой рощей, виллами богатых торговцев и огромным количеством искусственных ручейков – в Шадизаре воды мало, центральная часть города пропылена и выжжена безжалостным полуденным солнцем, а тут выкопаны глубочайшие артезианские колодцы. Грустные ослики под присмотром рабов крутят деревянные вороты, дабы при помощи хитроумных механизмов влага из водоносных пластов поднималась на поверхность и попадала в специальные желобки, по которым она растекается в сады богачей... Певчие птички, павлины, по веткам деревьев прыгают прирученные обезьянки, у ворот усадеб можно заметить вооруженных людей – личная охрана хозяев... Словом, идиллия.
Но в таком случае встает вопрос: почему в доме, принадлежащем известному волшебнику Герату Айбенилю находятся двое подозрительных гостей, каковых по неписаным законам Бейдаля следовало бы выставить с улиц квартала со скандалом и руганью? Выставить туда, где им самое место: в отвратительные трущобы Нарикано, где означенная парочка и проживает!
Впрочем, достопочтенный месьор Герат имеет полное право принимать у себя в поместье кого пожелает. Если волшебнику нравится общаться с отбросами – пожалуйста! Шадизар – свободный город и никакие законы не говорят о том, что волшебник не может переговорить с двумя проходимцами по интересующему его вопросу.
Самому Герату, восседавшему во главе роскошного овального стола эбенового дерева, едва исполнилось тридцать лет. Скажем прямо: для волшебника возраст малопочтенный. Худощавый, очень загорелый, со щеточкой черных усов над верхней губой. Одет в пышную атласную хламиду цвета снега с непременной золотой вышивкой на груди в виде солнечного диска – символ Белого Конклава магии Света.
Перед Гератом на столе громоздятся серебряные кувшины с лучшими винами и блюда с изысканными яствами, на стенах зала для приема гостей красуются пушистые ковры, в свою очередь украшаемые коллекциями редкого оружия и магических артефактов...
А вот по правую руку от молодого волшебника восседают два оборвыша. Первый, невысокий, смуглый и худенький ведет разговор. Второй – парень лет двадцати по виду (на самом деле ему едва исполнилось шестнадцать) – предпочитает помалкивать и слушать. Он вымахал аж до четырех локтей и двух с половиной ладоней от пяток до макушки, носит чуть испачканную сажей сероватую рубаху с обрезанными рукавами (в Шадизаре, если кто не помнит, летом очень жарко) и холщовые штаны, заправленные в мягкие бежевые сапоги; буйные черные волосы схватывает на лбу кожаным ремешком, а широкий пояс украсил скромным кинжалом.
В квартале Нарикано имена этих двух молодых месьоров хорошо известны – Ши Шелам из Шадизара и Конан Канах из Киммерии. Живут они в таверне «Уютная Нора» и подвизаются в шайке некоего Аластора Кайлиени, знаменитого шадизарского ворюги, имя коего прославлено в легендах – никому, кроме Аластора, доселе не удавалось забираться в сокровищницы гномьей общины Шадизара и выйти оттуда живым!
Конан Канах поселился в городе несколько лун тому и успел немного привыкнуть к беспокойному Универсуму Шадизара – согласимся, что сей человеческий улей является эдакой маленькой вселенной, крохотным мирком, маленьким чешущимся прыщиком на седалище Большого Творения. Свои законы, свои традиции, свой говор и собственное наречие, понятное, однако, большинству воров Закатного материка.
Шадизар уникален, точно так же, как уникален Конан – единственный выходец из далекой и почти сказочной Киммерии, обитающий в недрах столицы Заморийского протектората.
А вот Ши Шелам – коренной замориец, чьи деды и прадеды вкупе с бабушками и прабабушками жили под жгучим шадизарским солнцем – есть плоть от плоти города. Пропечен солнцем и пропитан местными нравами, знает все и про всех, встреть его на улице – Ши покажется такой же обязательной частичкой города, как виселица на главной площади, серовато-желтые камни зданий или откормленные шадизарские крысы, являющиеся главным проклятием городских рынков.
Итак, что же понадобилось двум мелким жуликам из Нарикано в доме почтенного волшебника Белого конклава?
Ши и Конан объявились утром, вскоре после рассвета. Остановились у ворот поместья, через привратника попросили встречи с месьором Гератом и, сопровождаемые донельзя подозрительными взглядами телохранителей волшебника, проследовали в гостиную, более смахивавшую на один из самых роскошных залов дворца туранского императора.
Пока ждали волшебника, совершавшего непременную утреннюю медитацию, за оборванцами в оба глаза приглядывал смотритель-дворецкий – как бы чего не сперли! После каждого визита Ши слуги недосчитывались то золотой статуэтки, то завалявшейся на полках драгоценной безделушки из коллекции господина, однако уличить мальчишку ни разу не удавалось. Куда он прятал схищенные предметы оставалось лишь догадываться.
– А-а, мои драгоценный друзья! – Герат, шелестя полами белоснежного балахона стремительно вошел в залу и сразу направился к гостям. – Не ждал, не ждал... Присаживайтесь! Вина?
– Вина, – согласился Ши. – «Либнумскую лозу». Если, конечно, мы вправе выбирать.
Герат даже бровью не повел, хотя «Либнум» спокон веку считался на Закате самым дорогим вином. Слуга молча принес серебряный кувшин с запотевшими боками – прямиком с ледника! Неслыханная роскошь! Впрочем, Герат Айбениль считался очень богатым человеком и мог позволить себе любые чудачества.
– Заметьте, я никогда не спрашиваю, откуда вы достаете вещицы, которые приносите на продажу, – усмехнулся Герат, пригубив вина. – Надо полагать, находите на улице?
Конан промолчал, а Ши расплылся в лучезарнейшей улыбке:
– Твой проницательность, о могучий, достойна... э... – парнишка запнулся, не зная, как продолжить задуманную вежливую фразу. Взглянул на Конана, но ожидать помощи от дремучего варвара было бессмысленно: киммериец вообще не разбирался в напыщенной куртуазии. – Герат, ну скажи, какая тебе разница, где мы отыскиваем предметы, которыми ты интересуешься?
– Никакой, – пожал плечами волшебник, усмехнувшись в бороду. – Чем ты порадуешь меня на этот раз?
Ши полез за пазуху, извлек нечто тяжелое, округлое и завернутое в омерзительно грязную тряпку, после чего выложил добычу на стол.
– В эту, с позволения сказать, ткань, стадо буйволов сморкалось? – Герат брезгливо коснулся свертка кончиками холеных пальцев и сразу отдернул руку. – Покажи, что там?
Ши преобразился. Мурлыча и сочась елеем смуглый воришка завел сладкие речи о том, с какими трудностями удалось раздобыть эту редчайшую, красивейшую и, без сомнения, наиволшебнейшую вещь. Теперь же он, Ши Шелам, зная о приязни, каковую испытывает мудрый Герат Айбениль к своим старым друзьям, жаждет данный раритет продать.
Ши не сомневается, что в качестве материального воплощения сией приязни месьор Герат возжаждет приобрести означенную вещь для своей коллекции, скажем за... Всего только за пятьдесят золотых немедийских ауреев. Смешная сумма! А если учитывать богатство, щедрость и великодушие хозяина этого замечательного дома, то какие-то жалкие пятьдесят ауреев покажутся благородному Герату лишь невзрачной пылинкой, рядом с сокровищем, каковое ему предлагается за сущий бесценок...
Конан понимающе покивал. В благородном искусстве торговли Ши Шеламу равных не было – он умел заговорить зубы любому покупателю. Но и Герат, как шадизарец по рождению, был не лыком шит.
Сделка не состоялась по двум причинам. Во-первых, Герат собирал коллекцию магических артефактов относящихся лишь к светлому волшебству и старался выполнять требования конклава – нельзя использовать «чужую» магию, поскольку она порождена не-человеком, а, следовательно, может нести в себе Тьму. Во-вторых, месьор Айбениль так и не сумел уяснить, каково же истинное предназначение медальона, предъявленного Ши Шеламом и его хмурым приятелем-варваром.
Артефакт являл собой платиновый овал с рунической надписью по кругу, причем руны явно принадлежали древнему алфавиту альбов. В центре вытянутого диска – не слишком дорогой мутный темно-зеленый изумруд скверной огранки. К медальону прикреплена простенькая серебряная цепочка – металл потускнел от времени.
На первый взгляд, ничего необычного. Но если взглянуть на изумруд, станут заметны пробегающие внутри камня зеленые искорки, а если коснуться камня, то человеческий палец окутает малахитовое сияние и проскочат безболезненные тонкие молнии. Именно благодаря данным свойствам медальона Ши Шелам принял решение немедленно продать его одному из знакомых магов – простому человеку с колдовством связываться не следует. Ибо, как было выяснено на собственном горьком опыте последних лет, сие чревато мелкими и крупными неприятностями...
– Не возьму, – решительно сказал Герат, отодвигая прочь медальон. – Добудете что-нибудь более... гм... понятное – милости прошу в гости. Не желаю покупать кота в мешке! С магией древних шутки плохи! Откуда мы знаем, вдруг завтра из этой штуковины вылезет нечто клыкасто-когтистое и выразит желание мной позавтракать? Или превратит Шадизар в огромную кучу навоза?
– Зачем лишний раз трудиться? – уныло вопросил Ши. – И к чему превращать навоз в навоз? Ты можешь хоть приблизительно определить, какими свойствами обладает медальон? Чтобы мне было проще говорить с другими покупателями? Например, он может обращать медь в золото или даровать глубоким старцам великую мужскую силу?
– Ни то, и ни другое, – покачал головой волшебник. – Предполагаю, что этот артефакт был создан альбами для управления... Управления чем-то, о чем мы не знаем. Видишь, на металле выгравированы руны повеления?
– Не разбираюсь, – отрекся Ши.
– Альбы умели приказывать существам сверхъестественным. Демонам, драконам, духам... Это давно позабытое искусство.
– Может, мы тогда пойдем? – густым баском сказал Конан, вставая с кресла. – Прости, уважаемый, за беспокойство.
Ши с сожалением посмотрел на кувшин «Либнума» опустошенный только наполовину. Киммериец поднял приятеля за ворот.
– Рекомендую обратиться в лавку Аль-Руди из Турана, на улице Красного Тигра – с улыбкой посоветовал Герат. – Пятьдесят ауреев он не даст, но на два десятка можете рассчитывать смело.
– Два десятка? – возмутился Ши. – Камушек вынем, платину переплавим, продадим ювелирам. Выручим не меньше тридцати пяти золотых... Спасибо, Герат!
Конан завернул драгоценность в тряпку и сунул под рубаху.
– Эй! – окликнул волшебник гостей, направившихся к выходу в сад. – А плата за консультацию?
– Жадина, – буркнул Ши, полез в пояс, извлек монетку и бросил ее на стол. – Хватит?
– Благодарю, друзья! – расхохотался Герат, узрев перед собой самую мелкую медяшку с гербом Заморийского протектората. – Обязательно приходите еще!
– Куда ж мы денемся... – не оборачиваясь бросил Ши и вместе со своим высокорослым дружком исчез за резной дверью.
Волшебник покрутил в пальцах жалкую, тусклую монетку. Жестом подозвал дворецкого.
– Отнеси в сокровищницу, – сказал Герат, отдавая монету слуге. – Эти полоумные не знают, чем разбрасываются. Чеканка времен короля Аргилло Второго, этому кругляшку целых шестьсот пятьдесят лет! У любого собирателя редкостей за него можно выручить сорок золотых! Эх, молодежь, молодежь...
– Мой господин, а куда пропал золотой амулет Митры, который висел на эфесе аквилонского меча из твоей коллекции?..
Герат поглядел на редкий клинок, на дверь, снова на клинок, что висел на ковре рядом с многочисленными собратьями, и едва не задохнулся от хохота. К невероятному удивлению рассерженного и чересчур наблюдательного дворецкого, Герат только махнул рукой и выдавил, сквозь слезы:
– Куда пропал? Да какая разница? Куплю другой!
Глава вторая
Пришествие обжоры
Атику – нынешнюю великую любовь Ши Шелама – Конан открыто не одобрял.
Атика носила облик тощей взбалмошной девицы в голове которой бушевал не просто ветер, а самый настоящий ураган. О понятии «благочиние» Атика имела самое отдаленное представление и, как следствие, благочиния не придерживалась. Впрочем, в Шадизаре такое отношение к жизни было в порядке вещей и Конан начал к этому привыкать.
Но к Атике молодой киммериец привыкнуть никак не мог – это не женщина (какая, к демонам, женщина?! Девчонка сопливая!), а самое настоящее стихийное бедствие, почище любого смерча! Ши Шеламу, однако, Атика безумно нравилась – он полагал, что это нелепое существо является если уж не олицетворением женщины его мечты, то стоит весьма близко к лучезарному идеалу.
Идеал, в отличие от абсолютного большинства легкомысленных приятельниц Ши, был обременен ремеслом. Как утверждала сама Атика, ремесло это было стократ серьезнее и важнее любых других приличествующих женщинам занятий, начиная от банального рукоделья и заканчивая трудами на ниве ублажения сильной части человечества в многочисленных увеселительных заведениях Шадизара.
Атика несла радость людям. По крайней мере она сама так утверждала. Радость она несла (как выражался Конан – «наносила») через участие в представлениях «Труппы месьора Каланьяса», а если попросту – фиглярского балагана, обосновавшегося неподалеку от Каменного рынка, главнейшего средоточия торговой жизни замечательного заморийского городка...
Владелец балагана, достоуважаемый господин Каланьяс из Зингары, по вполне справедливому мнению Конана, коего Ши по меньшей мере раз в седмицу едва не силком затаскивал на представления, был полоумным злобным монстром. Огромный, толстый, бородатый, пышущий здоровьем телесным и явно обделенный здравием душевным, месьор Каланьяс изумлял своими сценическими паскудствами даже неискушенного в высоких искусствах киммерийца.
Пьесы для балагана Каланьяс измышлял самостоятельно, причем полагал себя выдающимся сочинителем наподобие знаменитого Стефана Короля Историй. Впрочем, сценки частенько получали вполне доходчивые и понятные каждому названия: «Неверная жена», «Король и мельничиха» или «Богиня красоты».
Более серьезные произведения поименовывались куда сложнее. Например всего десять дней тому, Каланьяс явил почтеннейшей публике «Историю о деяниях славного герцога Лорито, утопившейся девице и потерянном царственном младенце». Ши Шелам, в обязательном порядке явившийся на представление, был в восторге – во-первых, «утопившуюся девицу» играла Атика, во-вторых Ши обнаружил в пьеске ведомые лишь ему одному глубины и посчитал, что месьор Каланьяс знаком с трактатами лучших аквилонских и офирских философов, хотя сам не прочел ни единого, поскольку считать Ши Шелам умел гораздо лучше, чем читать, а считал он преимущественно медь, серебро и (гораздо реже) золото.
Конан, покинув сколоченный из грубых досок и задрапированный кричаще-яркими тряпками небольшой амфитеатр, долго плевался, бурчал о вопиющем неблагочинии и сказал, что впредь к этому вертепу он теперь не подойдет и на лучный перестрел. Ши немедленно обиделся, обозвал приятеля дикарем и варваром, не понимающим и не видящим прекрасного. Киммериец, как обычно, не обратил на оскорбленные вопли друга никакого внимания, поскольку Ши разбрасывался глупыми словами ежедневно и по много раз.
...После неудачного визита к Герату Айбенилю неразлучная парочка вернулась домой – в таверну «Уютная Нора», принадлежавшую Лорне Бритунийке, бывшей наемнице и искательнице приключений на больших и малых дорогах, а ныне добропорядочной шадизарской горожанке и гильдейской трактирщице. Злые языки, однако, утверждали, что в действительности «Нора» находится не столько во владении Лорны, сколько Райгарха-асира, здешнего вышибалы, с которым Лорна открыто состояла в игривых отношениях.
– Продали? – осведомился здоровенный, как нордхеймский мамонт, Райгарх, бдевший возле входной двери. – Лорна сказала, что если не продадите – вышвырнет обоих на улицу. Никакой магии в доме, ясно? Надоело!
И хозяйке, и самому Райгарху, по большому счету, на магию было плевать, однако недавние события, связанные с волшебным жезлом превратившим трактирный нужник в странное полуживое существо имеющее неприглядный образ деревянной будки о восьми паучьих ногах, привели Лорну в бешенство. Столь необходимая в хозяйстве пристройка теперь бродила по заднему двору, пугала куриц и посетителей таверны, а ночами вела долгие и занудные философические беседы неизвестно с кем.
Превратить нужник обратно не удалось даже Герату, которого позвали посоветоваться – как теперь быть? Волшебник осмотрел ожившую будку, повздыхал, покачал головой, сказал, что надо подождать – вдруг все само собой образуется? – и с тем в недоумении отбыл. Райгарху же пришлось рыть вторую выгребную яму и сколачивать новое отхожее место взамен сбежавшего.
С тех пор Лорна поставила для своих шебутных постояльцев непременное условие: если по их вине начнутся новые колдовские безобразия, то Ши, Конан, Аластор и вся прочая развеселая компания может смело убираться вон и подыскивать себе другое место для жилья. Избавьте меня от любого колдовства, от которого одни неприятности!
– Так продали или нет? – повторил Райгарх, ухватывая Ши за ворот.
– Пусти, медведь! – сдавленно пискнул Ши. – Задавишь! Ничего не вышло! Герат отказался. И... И медальон вообще никакой не магический!
– Врешь ведь, как и всегда, – ответил Райгарх, разжимая могучую длань. – Ну гляди, подлец, случится чего – отделаю так, что твои внутренности станут наружностями! Кстати, там тебя эта драная кошка Атика дожидается... С самого утра.
Райгарх махнул рукой в сторону прокопченного обеденного зала.
Ши исподлобья посмотрел на вышибалу, прикидывая, как бы впоследствии пострашнее отомстить асиру за возмутительное хамство – это надо же, назвать очаровательную и талантливейшую Атику «драной кошкой»! Пока ничего разумного в голову Ши Шелама не приходило, поскольку связываться с нордхеймским дикарем было весьма чревато.
Конан, наоборот, был целиком и полностью с Райгархом солидарен. Атика и впрямь неуловимо походила на помойную кошку – тощая, как мальчишка, с торчащими ребрами и жиденькой гривкой медно-рыжих волос с желтоватыми подпалинами, одевается в живописные обноски, которые богатые горожане иногда отдают труппе господина Каланьяса – не пропадать же добру? Пускай послужит фиглярам...
– Ты представляешь, Ши, это будет успех достойный Тарантии или Бельверуса, поверь, честное-честное слово! – с ходу завела Атика, едва узрев своего ненаглядного дружка. Голос Атики вызывал у Конана немыслимое раздражение – тонкий, скрипучий, визгливый и вздорный. Запусти Атику на полдня в одну из пирамид стигийского Птейона – всех мумий на ноги поднимет, будь они хоть пятьдесят раз мертвы! – Плотник Сагал уже делает новые декорации, такие большие штуковины, чтобы было похоже на пыточную, их еще в черный цвет потом покрасят... И цепи, конечно, кандалы, всякие закорюки, чтобы страшно было. Потом графа втащат туда два палача, таких здоровых, их месьор Каланьяс нанял из бывших базарных борцов, очень высокие и толстые, настоящие изверги...
– Постой, постой! – Ши уселся за стол рядом с Атикой, тщетно пытаясь выловить из ее сумбурных речений хотя бы одно рациональное зерно. – Во-первых здравствуй, моя... гм... кошечка (звук поцелуя). Во вторых... Эй, есть там кто? Мне красного вина, Медвежонку – кружку пива! В горле пересохло!
Конан давно понял, что в Шадизаре ни единый человек без клички обойтись не может, а потому когда с легкой руки Ши Шелама большинство друзей и знакомых начали именовать его «Медвежонком» или, того чище, «Малышом» (большинство прозвищ, как известно, даются от противоположного), киммериец решил не обижаться. Если здесь так принято – придется смириться. Тем более, что по законам горцев Полуночи открывать всем и каждому имя, данное при рождении, вовсе не следовало – еще порчу наведут! Пусть уж лучше кличут Малышом.
Рилна, трактирная служанка, молча притащила вино и пиво для Конана – в соответствии с киммерийскими традициями он отвергал сок виноградной лозы в пользу ячменного напитка и приохотиться к вину доселе не сумел. «Уютная нора» жила своей обычной жизнью – несколько посетителей поглощали заказанные блюда, было слышно, как Лорна шумно помыкала прислугой на кухне, по доскам столов ползали одуревшие от жары мухи.
Атика, разрушая полусонное благолепие, безостановочно тарахтела:
– ...Потом графа выводят на площадь, там у нас обязательно будут трубы, длинные, как у кезанкийских горцев, чтобы ревели и делали все торжественно, волосы у графа в крови, спина иссечена рубцами, палач готовится – месьор Каланьяс нарочно попросит у мясника топор побольше! А потом...
– Начнем сначала! – взмолился Ши. – Ты о чем рассказываешь, солнце мое? Какой еще граф?
– То есть как – о чем? – Атика остановилась на полуслове, будто о булыжник споткнулась. – Я уже целый квадранс талдычу: новое представление в амфитеатре! Месьор Каланьяс сочинил новую пьесу! Только вчера, понимаешь? Называется – «Трагическая повесть о мнимом преступлении графа Альдосо, клеветниках, неправедном суде и его ужасной смерти». Я буду играть возлюбленную графа, она потом бросится с утеса и разобьется о скалы! Здорово, правда?
Конан скептически хмыкнул и призадумался. Во-первых, киммерийца смущало название, в котором было упомянуто «...о неправедном суде и его ужасной смерти». Вот интересно, кто умертвил суд? Граф Альдосо, совершивший мнимое преступление, надо полагать? Во-вторых, в абсолютном большинстве представлений труппы Каланьяса Атика изображала девиц, которые в финале топились, травли себя ядом, закалывались кинжалом, вешались, прыгали со скал и крепостных башен, умирали от жажды в пустыне или там же пожирались тиграми, львами и медведями, хотя Конан точно знал, что в пустынях медведи не водятся. Но столь вопиющее однообразие Атике ничуть не приедалось и всякий раз она расписывала свою новую роль с вдохновением, достойным куда лучшего применения.