- -
- 100%
- +
Дизайнер обложки Денис Чернов
Корректор Венера Ахунова
© Евгений Матерёв, 2020
© Денис Чернов, дизайн обложки, 2020
ISBN 978-5-0051-5788-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Секрет
Петрович бежит позади, слева; краем глаза вижу, как мой тренер, взбираясь на холм, спотыкается, но всё-таки прокричал вдогонку: «Поднажми!» А у меня щёки горят от разочарования – что-то неладное происходит со мной: «Неужели встану? Неужели всё – закис1?»
Со слов Петровича я узнал, что Бьёрн идёт за мной уже в двадцати секундах. Что такое для него эти двадцать секунд?! Ерунда!
Объезжаю «кругового2».
Отовсюду слышу, как народ стал подбадривать меня: «Россия!», «Серёжа, беги!». Размахивают флагами, дудят, кричат. Из-за нахлынувшего безволия, видя эту поддержку, мне становилось горше – будто вор я. Не хочу их, болельщиков, разочаровывать, расстраивать – иду напряжённо, из последних сил. Но надолго при такой ходьбе и концентрации меня не хватит – выдыхаюсь!
Между деревьями показался стадион; за поворотом надо сбавить скорость, привести дыхание в порядок – впереди последняя стрельба. Один неточный выстрел – и прощай, золотая медаль.
Бьёрн Норман дышит в спину – сейчас будет небольшой спуск с поворотом, и можно будет увидеть, как он переступает лыжами на вираже.
Когда мы подходили к стрельбищу, мой соперник деловито шёл чуть впереди – решил не отсиживаться за моей спиной – повлиять на меня психологически. Во всех его движениях чувствовалась уверенность хищника; я же – как кролик перед ним.
Одновременно мы стали отщёлкивать крышки на дулах ружей, почти одновременно заступили на коврики, а дальше Бьёрн в геометрической прогрессии стал отдаляться от меня.
Стадион замер. Признаюсь, не очень мне нравится, когда болельщики кричат хором, отмечая каждый выстрел твоего соперника – лучше стрелять одному или когда стрелков много. Попробуй не попади в «ноту», и возможен промах. Хотя… когда как… Заноза небольшая, и всё же.
Бьёрн закрыл первую мишень, вторую, а у меня только первое попадание, и то габарит прошёл3. Немного испортил «симфонию» Нормана, но эта бяка чуть было не отразилась на мне самом – второй выстрел случился без моего контроля – автоматически. В груди от этого похолодело; хорошо ещё, что попал. После чего третью мишень выцеливал чуть дольше обычного – брал себя в руки. Она закрылась.
За спиной послышались продолжительные овации – похоже, Норман «прошёл по пятакам»4. Затем с двух сторон я почувствовал возню – Бьёрн оставлял меня, но уже не одного – слева изготавливался для стрельбы Магнус Мосс.
Нервы дали сбой, и это отразилось на следующем выстреле – снова габарит. Два глубоких вздоха – стоп! Остался последний выстрел! Сам не понял, как это случилось – нахлынуло сиюминутное безразличие, и, особо не заморачиваясь, выстрелил. «Плывун сознания» – так я называю про себя это состояние; бывает у меня такая ответная реакция организма, если чересчур себя контролирую.
«Да что же ты будешь делать?! Это уже второй раз такое!» – поругался я на себя.
Действительно, в такой гонке это очень много. Усталость, эмоции! Да и гонка – такая! Идёшь, как по краю пропасти, и тебя сковывает страх ошибки.
«Сергей Дмитриев закрывает все мишени и пускается в погоню за Норманом! Качает головой Серёжа – не доволен собой. Но ещё не всё потеряно, не всё потеряно!» – надрывался комментатор.
Бьёрн уже прошёл первую после стрельбища отсечку и скрылся за разноцветными флагами болельщиков. Впереди только четыре километра бескомпромиссной борьбы. Тактика одна – бежать что есть прыти. Ничто больше не сдерживает, кроме усталости. А она-то как раз и пронизывала моё тело.
«Отче, прошу тебя, дай сил!»
Расстояние между мной и норвежцем не убывало; оно сокращалось между мной и шведом – Мосс шёл в пятнадцати секундах отставания. По телевизору смотришь – кажется, что расстояние между нами очень мало, особенно когда мы стали взбираться на холм. И правильно кажется – ведь преследуемый, то есть я, иду из последних сил – тку ковёр из собственных нервов.
Детский звонкий голос перекричал всеобщий галдёж и стук барабанов:
– Россииия!
Этот детский голосок на некоторое время выключил меня из гонки – переключил на другие мысли. Я вспомнил Севу, который, не сомневаюсь, болеет сейчас за меня. Сжимает своими маленькими кулачками подлокотники инвалидной коляски, кричит, как будто я его могу услышать. Представил, как волнуется он, то подъезжая к телевизору, то откатываясь от него, не замечая на полу проводов…
Потом калейдоскоп мыслей привел меня в больницу: нас, как звёзд биатлона, пригласили на старт благотворительной акции. Было много трогательных и печальных моментов. Особенно запомнились слова Севы: «Когда сделают операцию, я буду заниматься биатлоном!» – пообещал он.
И я увидел, как тень прошлась по лицам окружающих, как смутились люди: «Какая операция, Севушка?»
Возникла нехорошая пауза, и я хотел её скорее прервать, но в голову ничего не шло. Обидно стало за пацана.
Вернувшись мыслями на трассу, мне пришла счастливая идея: я представил, как Сева берётся за палки, как неумело отталкивается и делает первые неуклюжие шаги… «Давай, Сева! У тебя получится!»
Как он радуется этим первым шагам! И сколько решимости читалось в его взгляде – доказать всем, что он не хуже других. И я горячо захотел помочь ему в этом! Вперёд, Сева!
Чуть позже идея трансформировалась: Сева идёт по лыжне вместо меня, а я – лишь его внутренний голос. Мысленно я стал комментировать свои действия: «Вот так, – делился я с ним своим опытом, – толчок – выдох, толчок – выдох!»
С каждым шагом мои силы росли. Словно мешал мне до этого момента какой-то тромб, а теперь его пробило – накопившаяся во мне энергия стала высвобождаться и бурным потоком хлынула по сосудам.
Я со смехом подумал про себя: «А не вселился ли в меня Сева? Откуда вдруг столько прыти!»
Отождествляя себя с Севой, я чувствовал себя ребёнком, которому не терпелось рассказать секрет. И я расскажу его – только пересеку финишную линию первым!
Мне снова становилось азартно от того, что можно сделать больше шагов, чем их сделал мой соперник. Так хотелось отдать Севе свои силы для того, чтобы он победил, почувствовал радость и удовлетворение от большой проделанной работы.
О, как это приятно, когда понимаешь, что открылось второе дыхание!
«Вперёд! Ты сможешь!»
А впереди начался долгий и крутой подъём. Бьёрн Норман «по-собачьи»5 преодолел приличный отрезок и вот-вот скроется за вершиной.
«В погоню!»
«Давай, пацан! Покажи всем! Представь, что победить – это единственный шанс выжить!»
Босс6 и Дима Ларионов стали подстёгивать меня на вершине подъёма. Мне было не понятно, что они там кричат – просто не слышал. Но, судя по их куражу, мимике – наметился перелом. Да я и сам чувствовал это. И зрители, вдохновлённые моим спуртом7, неистовствовали.
От «ямы8» не осталось и следа!
И вот, я начинаю «накатывать9» – Бьёрн передо мной в нескольких метрах, оглядывается. Надеется на финишный рывок – на то, что меня хватило догнать, но не хватит перегнать.
Вместе мы спускались к стадиону – отдыхали перед решающим боем. Лыжи обтекали каждую кочку и каждый провал на лыжне, добавляя картинке динамичности.
«Сейчас все в напряжённом ожидании. У многих побелели пальцы – так сильно они сжимаются у болельщиков. Кто же, кто же придёт первым?! Норман или Бородин?!» – звучал голос комментатора по всей стране.
Бьёрн не стал притормаживать, играть в кошки-мышки – шёл своим темпом. Я за ним. Главное, не проспать рывок соперника.
«Давай, Сева! Ты сможешь!» – я уже реально смотрел на всё происходящее словно со стороны, как и миллионы телезрителей: вот повзрослевший Сева едет за норвежцем, переставляет лыжи, вписываясь в вираж; огромная энергия затаилась в мышцах обоих спортсменов. Сейчас самое главное – вовремя отпустить эту энергию.
На поворотах Бьёрн не пускал на внутренний радиус – значит, при выходе на финишную прямую пара шагов у него будет в запасе.
«Не допускай никаких „плавающих“ мыслей! Контролируй себя, сконцентрируйся!» – мысленно обращался я к Севе.
Финишная прямая. Стало физически больно сдерживать себя. Но вот Бьёрн стал ускоряться, и я «вваливаю10» вслед за ним. Это момент, когда глаза боятся – руки делают. Только бы не сбиться во время этого автопилота!
Сева сжал кулаки – боится даже допустить мысль о проигрыше кумира! Переживает всю трудность шагов на лыжне. Но вот он замечает нечто такое, от чего радость моментально заполняет его душу. Улыбка озаряет его лицо:
– Давай! Давай же!
Как только палки выдерживают такую нагрузку?! Как только психика превозмогает это полуобморочное состояние! Кажется, что лыжи почти не касаются земли, а мысли не поспевают за телом.
Финишная линия позади. Стадион взорвался овациями. Напряжение, что сковывало меня – ушло, и вместо того, чтобы безвольно валяться на земле и ждать, пока дыхание успокоится, я радовался стоя – оказывается, во мне ещё много энергии!
«Я хочу, чтобы тобой восхищались, Сева! Это твоя победа!»
Оператор близко подвёл ко мне камеру, и я подмигнул Севе. Уверен – Сева подмигнул и мне.
Одержимый
Глава первая
XXI век
И напоследок новости культуры.
Настоящая сенсация приостановила работы по укреплению фундамента Собора. У самых его стен были вскрыты тайники, внутри которых обнаружились целые переплёты средневековых витражей.
Как заявили нам в городском департаменте по реставрациям, очищена и исследована лишь малая их часть. Вот что заявил нам глава департамента:
– Мсье Лакруа, вы уверены, что найденные витражи предназначались для Западной розы11 Собора?
– Да. Судя по размерам – так оно и есть.
– Что изображено на витраже, мсье Лакруа?
– Если смотреть на раскладку – библейские мотивы. Но рисунок на самих стёклах – это клубы дыма, застывшие в стекле навсегда, – после недолгого размышления ответил интервьюируемый.
– Это свидетельство пожара в храме?
– Нет. Это просто трёхмерный рисунок в стекле.
– Трёхмерный рисунок?!
– Да. Это необычная находка. Даже современные стеклодувы не в состоянии объяснить, каким образом средневековые мастера сумели создать такой эффект!
– Уже известно, к какому времени относятся витражи?
– Рано об этом говорить. У нас столько же вопросов, сколько и у вас. Пока нам известно лишь имя мастера – Фабрис Рене…
Сидя в удобном кресле и переключая каналы в поисках чего-нибудь интересного, натыкаешься на такие вот информационные обрывки. Каждый день в мире случается что-нибудь занимательное, но мы настолько привыкли к этому в наше насыщенное информацией время, что перестали удивляться; перестали задавать себе вопросы по поводу увиденного. Просто глотаем, глотаем и глотаем без разбора. Никакой игры фантазии.
Мы как туристы на этом информационном поле: привезли, что-то рассказали, дали время сфотографировать и повели дальше. А времени, чтобы дополнить реальность, придумать образы и вжиться в них – нет. Нет сопереживания и нет разницы: менгиры12 ли это, или развалины древнегреческих полисов, или средневековые замки – одни камни…
Глава вторая
XIII век
– Итак, любезные мастера, братья. Прежде чем мы приступим к частным вопросам, нам нужно кое-что важное обсудить, – усмехнувшись, сказал Жером Акви – цеховой старшина13.
Он обвёл взглядом мастеров, присяжных, убедился, что все внимают ему и продолжил:
– Позавчера я был в Шатле14; имел честь посетить городского прево15. Он мне поведал о том, что Его Величество изъявил желание подарить Собору большой витраж. Вот так-то.
– Хм… это замечательно! – покивал головой мастер Амори Руше.
И больше ни слова. Но все остальные мысленно продолжили его предложение: «Я давно хотел заняться чем-то стоящим».
Мастер Камю лишь коротко глянул в его сторону, а мастер Рене, наверно, хотел испепелить Амори взглядом.
Акви покачал головой: «Да уж, высокие отношения в нашем братстве, ничего не скажешь».
– Конечно замечательно, – качнул головой прюдом. – Если бы не ваши склоки.
Он поочерёдно посмотрел на Амори и Фабриса. Жерому хотелось подразнить мастеров:
– Можно заставить вас работать вместе – попробуйте только отказаться. Да и вряд ли среди вас найдётся дурак, который откажется от такой чести! Даже синьоры Флебо и Клюи, на землях которых находятся ваши мастерские, не отделяют этот престиж от своего собственного. Ну ладно, это не вашего ума дело, – не преминул поважничать прюдом.
«Я понимаю, Жером, что тебе не хочется кого-либо выделять из мастеров – сохранить со всеми хорошие отношения. Но в этом деле есть и другие заинтересованные лица, и мне тоже не хочется им перечить. Их интерес мне не понятен; может быть, это пари? Я не знаю…» – Жерому вспомнились слова городского прево.
Так что ни о каком объединении не может быть и речи. Да и сам прюдом не верил в эту затею; хорошо, что многоумный сир16 Деши нашёл выход из положения.
– Интересно, уважаемый Жером, как это ты себе представляешь? – спросил Амори, словно читая мысли старшины.
– А что тут такого? Мог бы получиться великолепный витраж – ведь каждый из вас замечателен по-своему, – ещё раз поиграл на нервах мастеров Акви.
«Никак не представляю. Из-за ваших склок эта идея мертва», – мысленно ответил на вопрос Акви.
Да и без этого проблем много. Например, две мастерские находятся у города, а одна – в предместье. При всём уважении к Модесту Камю Жерому всё же было интересно объединить усилия Амори и Фабриса.
«Если бы они смогли объединиться в творческом порыве!» – мечтал Жером.
А так, очевидно, что эта работа за Амори Руше. По статуту, конечно, все в равных условиях: и людей, и мощностей у мастеров одинаковое количество. Но в каждой работе есть множество нюансов – и на каждый правил не напишешь; тем более в таком творческом деле, как создание стекла.
Создавшаяся ситуация вполне устраивала старшину цеха – будет дан шанс Фабрису, отца которого Акви знал лично. Остальным тоже не помешает встрепенуться.
«А то уж заранее отдали победу Руше!» – почему-то не нравилась Акви эта очевидность выбора.
Старшина Жером окинул взглядом окружающих его людей:
– В скором времени нужно будет приступать к этой великой работе. А пока городской прево постановил временно отменить действие пунктов Статута17, ограничивающие приёмы работы, а также снял запрет на «жёлтые» часы18; пусть мастера проявят свои умения во всей красе.
Все недоумённо смотрели друг на друга. Прюдом же еле сдерживал улыбку – его потешала реакция мастеров.
– Наш уважаемый прево – сир Деши – надеется, что за оставшееся время каждый из вас сможет создать нечто новое.
Согласитесь, строящийся Собор, храм Божий, настолько прекрасен и необычен, что хочется одарить его не менее прекрасным творением.
Глава цеха поднял кверху указательный палец:
– При этом никто не ставит под сомнение мастерство здесь присутствующих. Хочется увидеть готовность поставить наше искусство ещё выше.
– Работать над витражами Собора – это большая честь для каждого из нас, Жером; мы сами это всё прекрасно понимаем. Но чья мастерская всё-таки будет работать над ними? – уточнил Фабрис, заметив в глазах старшины лукавство.
– Это мы и выясним через четыре месяца. После того, как вы сконцентрируете всё своё творческое начало и предъявите шедевры19. Время ещё есть, мастера. Не тратьте его впустую.
Глава третья
Аполлинер
Неизвестно, сколько по времени длилась дрёма Фабриса; как только мастер осознал себя погружённым в её толщу, он постарался поскорее вынырнуть. Сделать это ему помогло не только чувство ответственности, но и беспокойство, сопровождающее его с момента начала турнира.
Мастер приподнялся на локте; глаза стали привыкать к тусклому освещению: «Надо было сесть на табурет, чтобы не уснуть…»
Фабрис перевёл взгляд на тумбу, где стояли большие песочные часы. Одного их поворота хватало на полчаса. Сейчас песок не сыпался, поэтому о времени можно только догадываться. Прислушался – печь гудела не так, как надо, и стеклодув вскочил со скамьи как ошпаренный.
«Повезло, что не проспал дольше», – подумал мастер, подбросив поленьев.
В этот момент за спиной послышался шум.
– Что, Оберон, сам проснулся? А я вот умудрился поклевать носом, – сказал Фабрис.
– Оберона нет, – ответил неизвестный голос. – Я отправил его восвояси.
Фабрис почувствовал, что по спине прошли мурашки, и тревога его усилилась – как если бы заработали меха, и от этого по углям заплясали языки пламени.
Голос прозвучал уверенно, повелительно – Фабрис сразу почувствовал – у этого человека больше в привычке отдавать указания, нежели получать.
Оцепеневший Фабрис обернулся, стал присматриваться к гостю. Неизвестный приближался, постепенно выходя на более освещённое пространство. Пока что был виден силуэт: на госте угадывался плащ и берет.
– Что вы делаете тут в такой поздний час? – спросил мастер и осёкся от собственной неучтивости. – Извините, господин. Я забыл представиться – мастер Фабрис Рене.
Вопрос естественный. Мастеру, конечно, приходилось видеть в своём скромном жилище важных особ – то, что неизвестный к ним относится, у него не вызывало сомнений. Обыкновенно их приводит сюда любопытство – всякому хочется взглянуть на чудесные превращения стекла. Но не в такой же поздний час!
Неизвестный прошествовал к столу, изучая то, что на нём находится. Теперь стало видно его лицо. Обычное лицо, только рябое, испорченное то ли болезнью, то ли ожогом. Фабрис нашёл, что рябь его несколько не портит; ему даже показалось, что эти изъяны под определённым углом зрения складываются в узоры.
– Зачем ты звал меня? – последовал неожиданный вопрос.
В это мгновение Фабрис почувствовал, что какой-то невидимый барьер между ними исчез. Словно треснула скорлупа, и его воля, как содержимое яйца, стала тягуче растекаться.
То есть это он, Фабрис, оказывается, звал этого господина и тот явился?
«Я не звал», – подумал про себя мастер, но вслух не сказал – неизвестно, как отреагирует на эти слова гость. Сначала надо выяснить, зачем пожаловал этот сир.
С приложением усилия воли Фабрис смог оторваться от гипнотического взгляда.
– Можешь звать меня Аполлинер.
Тон, повадки Аполлинера были таковы, что Фабрис засомневался – был ли обращён предыдущий вопрос именно к нему – может, то была лишь мысль вслух?
Прогнав наваждение, мастер Фабрис ещё раз представился, поклонился.
– Зачем же вы прибыли сюда, господин Аполлинер? Вы хотите сделать срочный заказ?
Гость ухмыльнулся. Фабрис ещё раз оглядел его. Ему нравилось, с каким достоинством тот держался: прямая осанка, чёткие движения. Было ощущение, что господин Аполлинер не раз тут был и поэтому хорошо ориентировался в мастерской.
Фабрис в уме строил фразы, как можно предупредить сего господина, что придётся с заказом повременить либо обратиться к другому мастеру; но все эти словесные конструкции рухнули в один момент.
Незнакомец прошёл между козлами и остановился у печи:
– Ты ведь хочешь, чтобы твои витражи красовались на Соборе? Желаешь ли славы Го… городу?
– Да, господин Аполлинер, – поклонился Фабрис. – Для меня и моих помощников это большая честь. И чтобы покрыть славой наш город, господина Флебо и Его Величество короля, я постараюсь привнести в наше дело что-то новое. Я давно работаю над одним свойством стекла…
– Получается? – прервал это сумбурное повествование Аполлинер.
– Ничего не выходит, – поник Фабрис. – То стекло получается слишком хрупким, то слишком много брака, то оно тусклое. Осталось всего полтора месяца…
«Кто же это такой?» – гадал про себя мастер, осматривая гостя.
Шёлковая беретта20, украшенная мехом соболя, лоснящийся плащ неизвестной мастеру выделки. Под чёрным плащом заметны красные котта21 и шоссы22. Алого цвета была и обувь гостя – ничуть не запачканная.
– Полтора месяца? – переспросил Аполлинер, скаля зубы. – Я знаю случаи, когда люди тратили всю свою жизнь, чтобы добиться успеха в своём деле; все их труды шли прахом.
Незнакомец оценивающе посмотрел на мастера, думая о своём и снисходительно качая головой.
– Времени создать шедевр остаётся мало.
– Да, – покачал головой мастер, чувствуя на себе взгляд. – Мы – мастера, спрашиваем с подмастерьев шедевры, теперь пришло время спросить с самих себя.
Аполлинер смутил своим пристальным взглядом мастера:
– И ты справишься?
«Уж не посланник ли это самого короля?» – затрепетал Фабрис.
– Приложим все усилия, господин Аполлинер.
– Да, – погрузился в свои думы собеседник мастера. – Да, да.
«Как понять эти его „да, да, да“? Сомнения? Или, наоборот, уверенность? А может быть, Аполлинер может читать мысли?»
– Город укрепляет своё влияние. Было бы неплохо подчеркнуть его притязания роскошным творением. Каждая деталь Собора должна говорить об этом.
Дальше голос Аполлинера утратил металлический отзвук:
– Свет хрии… – тут Аполлинер достал платок и высморкался. – Свет христианства должен проникнуть до самых окраин, в самые глубины тёмных душ.
– Мы рады участвовать в этом начинании, господин Аполлинер, – мастер ещё раз поклонился.
– Когда вы приступили к работе?
– Два месяца назад, господин Аполлинер. Потихоньку доделываем и старое, – зачем-то добавил Фабрис. Будто это как-то может оправдать безрезультатность поисков.
– И ты тратишь драгоценное время на всякую мелочёвку?!
Аполлинер сокрушённо покачал головой и с лёгкостью перевернул часы. Песок тоненькой струйкой посыпался вниз.
«Замечательный песок», – некстати отвлёкся мастер.
В руках гостя появилась головка чеснока. Шелуху Аполлинер, не задумываясь, бросил в рядом стоящие сосуды – «мелочёвка».
– Ты без боя отдал Руше Западную розу?
Фабрис вздрогнул.
«Надо же. Этот господин знает и такие подробности?!»
– К сожалению, тягаться с ним мы не можем по ряду причин. Я был очень удивлён, когда старшина цеха Акви не сразу отдал эту работу ему, господин Аполлинер. Это шанс…
Однако я думаю, что, в конце концов, цех выберет Амори…
Вот если бы…
Мастер ненароком встретился взглядом с Аполлинером.
– Ну? Что, язык прикусил?
Фабрис, бывает так, в задумчивости проговаривает мысли вслух.
– Вот если бы создать новый цвет…
– Не создаётся?
– Нет, господин Аполлинер, – ответил мастер и, не желая вдаваться в подробности, закончил кратко: – Видимо, нет таланта…
– Но-но… Уныние – это грех, – саркастически подбодрил Аполлинер Фабриса и закинул себе в рот зубчик чеснока. – Я могу помочь тебе.
Чесночный запах донёсся до стекольного умельца.
На эту фразу душа мастера откликнулась сразу, судя по скорости ответа.
– Каким образом, господин Аполлинер?!
– Пока сам не знаю, – остудил пыл стеклодува гость. – Пока сам не знаю… каков будет эффект.
– От чего эффект? – спросил Фабрис, забыв назвать собеседника.
«То есть уже существует нечто, только с неизвестным эффектом!»
– Господин Аполлинер, вы – алхимик? – спросил мастер, томясь паузой в разговоре.
– Догадываешься, сколько времени и усилий мне стоил этот секрет…
Мастер застыл на месте, не в силах произнести и слова.
«Я угадал?! Возможно, рябь на лице – результат алхимических опытов?»
– Поэтому моя услуга будет не бесплатной… Ты ведь тоже делаешь свои витражи и вазы не за «просто так».
Ох. От аполлинеровской манеры изъясняться Фабриса бросало то в жар, то в холод.
В ответ мастер безвольно развёл руками:
– Господин Аполлинер, мои средства подходят к концу, и вряд ли они вас заинтересуют. Но вы можете обратиться с этим предложением к господину Флебо…
– Нет, – отрезал Аполлинер. – Обойдёмся без Флебо.
Фабрис смущённо умолк: «Ещё не известно, кто к кому должен обращаться».
– От тебя потребуется всего лишь маленькое усилие. Ты мне отдашь Барбару.
Барбара – это дочь покойного теперь кузнеца Валентина. Его кузня располагалась неподалёку; они с Фабрисом были близко знакомы, часто виделись.
Чума оставила и Фабриса, и Барбару одних. У Фабриса она забрала сына и жену; у Барбары – отца. Наступили тяжёлые времена.
Девушка и до этого была странной, а после – и подавно. Замкнутая, неряшливая; к тому же больная падучей23.
Как она испугалась однажды за свою судьбу, когда по пути в лавку почувствовала, что белеет небо над головой и земля начинает качаться под ногами. Ей нужно скорее лечь на землю, что она и делает – прямо посреди пыльной улочки. Сейчас люди увидят её конвульсии, испугаются и закидают девушку камнями.