Убийство, поцелуй и домовой из чата
- -
- 100%
- +
И здесь это произошло.
Нечто огромное, мохнатое и полосатое, метнулось из угла площадки. Не кошка – слишком большое. Не собака – движения слишком плавные, текучие. Это было похоже на тень с янтарными глазами, стремительную, как удар хлыста.
Существо бесшумно пронеслось в считаных сантиметрах от лица девушки.
Блондинка отшатнулась с пронзительным воем, потеряла равновесие. Руки взметнулись вверх, сапожок на шпильке подвернулся, и крошечное тело полетело вниз кубарем.
Время растянулось, как в плохом сне.
Агния видела каждую деталь падения: как взлетают светлые волосы, как задирается розовая юбка, обнажая до резинки белые колготки и чёрное кружево трусиков, как тонкие ручки беспомощно хватают воздух.
Девушка некрасиво рухнула на площадку между этажами, раскинув ноги. Шубка распахнулась, юбка задралась до пояса.
– Ляля! – Артём сорвался с места, перепрыгивая через ступени.
Пакет Агния машинально перехватила из его рук. Браслеты на запястье звякнули тихим серебряным звоном.
Артём склонился над подругой, бережно поддерживая её голову. Агния спустилась следом, профессионально оценивая ситуацию. Дыхание ровное, сознание не потеряно, кровотечений нет. Хорошо.
– Ляля, солнце, ты меня слышишь? – голос Артёма дрожал. – Скажи что-нибудь, пожалуйста…
Девушка всхлипнула и открыла глаза – огромные, синие, полные слёз.
– Тёмочка… – пролепетала она жалобно. – Там… там монстр какой-то…
И разрыдалась в голос, по-детски, захлёбываясь, уткнувшись ему в грудь. Всхлипы отражались от стен подъезда влажным эхом.
– Тихо, тихо, я здесь, – Артём гладил её по волосам, целовал в макушку, в мокрые от слёз щёки. – Всё хорошо, ты в безопасности…
Агния присела на корточки рядом.
– Где болит?
– Нога… – Ляля икнула. – Правая… В колене…
– Я врач, – Агния посмотрела на Артёма. – Сейчас осмотрю. Можешь донести её до квартиры?
– Конечно, – он даже не колебался.
Подхватил девушку на руки, как пёрышко – для его-то габаритов она и была почти невесомой. Ляля обвила руками его шею, уткнулась носом в плечо. Выглядели они как иллюстрация к сказке о принце и принцессе.
Артём поднимался медленно, осторожно, чтобы не причинить боль.
– Сейчас вещи занесу домой и приду, посмотрим, насколько всё серьёзно, – негромко сказала Агния им в спину.
– Спасибо, – Артём обернулся через плечо, и в его глазах была благодарность.
Как много лет назад
Квартира Воронковых встретила Агнию запахом, от которого сжалось сердце. Этот аромат она помнила с детства, когда прибегала сюда после школы к бабушке Гале и дедушке Диме – сладковатая смесь домашней выпечки, свежевыглаженного белья и уюта. Настоящего, тёплого, обволакивающего.
Сейчас он пробудил щемящую ностальгию, почти физическую боль. Агния замерла в прихожей, прикрыв глаза.
Бабушка Галя не вышла навстречу – видимо, не особо жаловала подружку внука. Только Амадей приветствовал злобным хрюком, помнил обиду.
Агния прошла в гостиную и невольно улыбнулась. Ничего не изменилось, по крайней мере, с прошлого Нового года. Грандиозная, по определению дедушки Димы, «стенка» советских времён, угловой диван с бежевой обивкой, стол-книжка у стены, притулившийся за креслом. Только телевизор исчез, уступив место дорогой аудиосистеме – явно рук Артёма дело.
– Как вас зовут? – Агния присела на край дивана, глядя на распластанную блондинку.
– Ляля, – торопливо ответил за подругу Артём. – Её зовут Ляля.
Он суетился рядом – подоткнул под голову вышитую белой гладью подушку, накрыл пледом, заботливо поправил взбившиеся волосы.
– Она сама умеет разговаривать? – Агния приподняла бровь.
Ляля открыла глаза – теерь ни были аквамариновыми, с тёмным ободком вокруг радужки, как у дорогих кукол – и одарила Агнию неожиданно лучезарной улыбкой.
– Конечно, умею, – голос окреп, стал почти бодрым. – Мне просто очень плохо было. Испугалась, наверное. Да и нога побаливает.
Агния методично осмотрела обе ноги, не снимая колготок – ощупала лодыжки, голени, коленные чашечки. Потом руки, плечи, прощупала рёбра. Ляля послушно лежала, даже не морщась.
Удивительно. После такого кувырка с лестницы – и ни единого синяка. Даже ссадин нет. Словно падала не на бетон, а на мягкие подушки.
– Всё хорошо, – Агния выпрямилась, вытирая руки о джинсы. – Вам очень повезло. Я сейчас дам инструкции Артёму, он сделает компресс. А вам нужно полежать. Если начнётся тошнота, головокружение, головная боль – сразу вызывайте скорую.
– Малыш, я провожу Агнию и сделаю тебе компресс, – Артём склонился, нежно погладил белокурую головку.
Его голос звучал так мягко, так ласково, что Агния почувствовала укол зависти. Да, именно зависти – острой, неприятной.
– Конечно, Тёмочка, возвращайся поскорее, – Ляля протянула губки для поцелуя, и Артём послушно поцеловал её. – Мне так страшно одной…
Они прощались так проникновенно, словно он уезжал навек.
В узкой прихожей пахло кожей и Артёмовым вкусным парфюмом – что-то древесное, мужское. Агния объясняла про компресс – холод на двадцать минут, потом перерыв, – а сама чувствовала, как напряглись плечи. Хотелось уйти отсюда побыстрее.
– Врач? – Артём внезапно перебил её на полуслове. – Ты всё-таки стала врачом?
В его голосе звучало столько всего: удивление, гордость. Он смотрел на неё так, как смотрел много лет назад. И это было невыносимо.
– И да, и нет, – Агния пожала плечами, разглядывая носки своих балеток. – Вуз окончила, работала в третьей поликлинике терапевтом. Планировала в ординатуру… на косметологию. А надо было на кардиолога учиться.
Повисла пауза. Артём молчал, но она чувствовала его взгляд.
– Я помню, как бабушка Марина умерла, – тихо сказал он.
Понял всё с полуслова. Как всегда.
– Ну вот, – Агния усмехнулась криво. – У меня был… сложный период. Из медицины ушла, от родителей сюда вернулась. Прошла обучение, делаю сайты. Дорого, заказов хватает. И никуда ходить не надо, можно из дома работать.
Она говорила быстро, отрывисто, глядя куда угодно, только не на Артёма.
– Тём, я не стала тебе докучать, да ты всё в разъездах был… Как дедушка Дима утонул? – Агния, наконец, подняла глаза.
– В мае на рыбалку поехал, на Волгу, один, – голос Артёма стал глуше. – Обнаружили машину на берегу и вещи. Там шлюзы в это время открывают, вода поднимается… Тело не нашли.
– Он был немножко и моим дедушкой, – Агния шмыгнула носом, ненавидя себя за эту слабость. – Часть моего детства. Мне очень его жаль.
Слёзы подступили к горлу, но она сглотнула, подавила их привычным усилием воли. Не время сейчас для рыданий.
Она развернулась к двери, потянулась к ручке. Артём остановил, коснувшись плеча – легко, почти неощутимо.
– Подожди. Агния, без обиды… Тебе бы с агрессией поработать. Ну я про тот случай, с Лялей.
Она замерла.
– У меня есть тренер по кикбоксингу, кореец, отличный специалист, – продолжил Артём. – Хочешь на индивидуальные занятия? Подумай, я договорюсь с ним. Тебе это поможет.
Агния обернулась, посмотрела ему в глаза: внимательные, честные. Без насмешки. Он действительно хотел помочь.
И что-то внутри неё сломалось. Или, наоборот, встало на место.
– Хорошо, – выдохнула она. – Договаривайся. Пойду на твой бокс и поработаю с агрессией. А то очень хочется лицо набить кое-кому.
Артём улыбнулся – той самой улыбкой, которую она знала с детства.
– Договорились. Сегодня же позвоню.
Агния вышла в подъезд, прикрыла за собой дверь. Постояла, прислонившись спиной к стене, вглядываясь в серый бетон лестничного пролёта.
Там, где упала Ляля, не было ничего необычного. Никаких следов. Никакого мохнатого полосатого существа.
Но запах остался – лёгкий, почти неуловимый. Мускус, озон и что-то ещё, очень древнее.
Глава 2. Смерть в понедельник
Что-то страшное?
Дмитрий и Галина Воронковы заселились в девятиэтажку на Агитбригад,6 ещё в те времена, когда принято было дружить с соседями. Правда, эти традиции шли уже на излёт.
Бывшие жители хрущёвок потихоньку перебрались в панельные многоэтажки. А там уже не складывалось прежнего уюта старых двориков с цветущими по весне вишнями, доминошниками и детворой, гоняющей в казаки-разбойники.
Поначалу в новом доме Воронковы попытались установить контакты с соседями. На площадке пятого этажа было четыре квартиры, в двух жили семьи сотрудников обладминистрации. Чиновники оказались людьми занятыми, соседей сторонились, здоровались при встрече, и на том спасибо.
А вот с Мариной Стрелковой, хозяйкой квартиры рядом, Воронковы сразу же нашли общий язык.
В обеих семьях старшее поколение – и Марина, и Воронковы – жили с сыном и невесткой. Похожая ситуация, разница лишь в том, что дети Воронковых, молодые геологи, постоянно находились в командировках.
А молодые Стрелковы недавно отыграли свадьбу и не сводили глаз друг с друга, никого вокруг не видели. Вот и получилось, что дружили по-соседски Дмитрий с Галиной, да Марина.
Жили весело, на праздники устраивали у Воронковых посиделки, вкусно готовили, пили вино, пели. В гости к ним приходили соседи с других этажей, компания подобралась неплохая.
А когда, с разницей в два дня, родились Артём и Агния, гулял весь двор. Благо тот июнь был необычайно тёплым. Из квартиры на первом этаже протянули провод, вынесли магнитофон, на спортивной площадке поставили стол с едой и питьём для всех, танцевали, хорошо было!
Когда Артёму исполнилось три года, младшие Воронковы отправились в очередную экспедицию на Север. Малышу деньги нужны, а времена были тогда не самые лёгкие. Северные с коэффициентом платят, думали вдвоём хорошо заработают. А вышло…
Младшие Воронковы разбились на вертолёте, погибли все, кто был на борту. В Мурманск на похороны летал Дмитрий Сергеевич, Галина сидела с малышом.
На почве воспитания внуков они сблизились с Мариной. По очереди ходили в садик за детьми, потом водили в школу, делили детские успехи и неудачи, выискивали в книжках нюансы правильного воспитания.
А когда детям исполнилось по 12 лет, родители Агнии завершили строительство собственного дома и переехали, девочку забрали с собой. К Марине приезжали редко, а в гости звали раз в год, она очень грустила по внучке.
Галина любила погонять чаи с соседкой. Марина с гордостью рассказывала про успехи девочки на олимпиадах, потом поступление в вуз.
И вдруг пару лет назад Агния вновь появилась у бабушки. Но вела себя странно, вроде как жила у Марины, но почти не выходила. Соседка объяснила, мол, у девочки много работы, консультирует дистанционно. Воронковы не стали любопытствовать.
В прошлый Новый год Агния с Мариной зашли в гости к Воронковым поздравить, посидели за праздничным столом, повспоминали, Артём в ту ночь у друзей веселился.
Для Марины это был последний праздник. Умерла она той же зимой от сердечного приступа. Как оказалось, запущенная стенокардия. Похоронили её дети на ближайшем к их дому кладбище, чтобы далеко не ездить.
Квартиру Марина завещала Агнии. После вступления в наследство девушка поселилась здесь окончательно. Была не особо приветлива, в гости не заходила, всё молчком-бочком.
Ну а потом все эти события с Дмитрием Сергеевичем, и стало не до соседей.
Стародавние времена Воронков-старший старался не вспоминать, не расстраиваться. Но где уж тут…
Вдруг сверху под чердачной балкой что-то замельтешило. Притормозив на пути в былое, Дмитрий Сергеевич поднял взор. Конечно, это был Бернард в найденной среди чердачного хлама потёртой енотовой шубе, кто же ещё.
– Ку-ку, я здесь! Что приуныл, дал волю грусти? Пойдём, котов погоняем!
– Ты с ума сдвинулся? Не заговаривай мне зубы, чуешь свою вину, если сутки на глаза мне не показывался! Клин клином! А если бы Зараза насмерть разбилась?
– Не кипишуй, ты же знаешь, я с материалкой хорошо, в натуре, управляюсь.
Был риск, понял Дмитрий Сергеевич. Бернард перебарщивал с блатным сленгом, когда испытывал сомнения.
– Зато знаток человеческих душ ты неважный. Думал, Тёма бросит её из-за неловкой ситуации? Да никогда, только пожалеет больше.
Бернард присел в большое облезлое кресло, непонятно каким чудом оказавшееся на чердаке многоэтажки.
– Понимаю твой консёрн. Ну да, накосячил чуток. Хотел твоей Агнии подфартить…
– И каков результат? Зараза теперь у нас поселилась, я с Галей сегодня не знаю, смогу ли поговорить, там Зараза. Дай бог удастся пообщаться по-тихому…
Воронков не успел договорить. Внезапно Бернард затрясся так, что старое кресло затрещало. Воздух вокруг него начал сгущаться, образуя мерцающее фиолетовое яйцо.
Опять, значит, пророчество попёрло, понял Дмитрий Сергеевич. Что-то зачастил он с этими своими предсказаниями! Сейчас полчаса приятеля колбасить будет, пока что-то выдаст.
Хотя что это за пророчества: мужик пьяный свалился, сосулька упала! Мелочь пузатая, а не пророчества.
Яйцо начало рассеиваться, а Бернард театрально произнёс: «Стакан разбит!»
Дмитрий Сергеевич навострил уши и настроился запоминать, ибо Беня не вспомнит потом ни слова, ни полслова.
***
Галя встретила его в расстроенных чувствах. Утащила Амадея к себе в комнату, заперлась и запричитала в собачью морду, стараясь говорить потише.
– Завтра к Оле переберусь на девятый этаж. Она на пять дней уезжает к дочери, котов надо кормить. Оля, конечно, могла и с Валентиной по-соседски договориться, но я сама напросилась.
Амадей-Воронков также полушёпотом отвечал:
– Галюш, ну, стоит ли тебе из собственного дома уходить? Получается, она тебя выживает.
– Ну нет, Дима, Зараза жизни не даёт, на работе отпуск за свой счёт взяла и у нас поселилась. То пропылесосить надо, а у неё вроде как нога не работает, представляешь! То ей булочки не понравились, говорит «мучное вредно, пожалуйста, не кормите булочками Тёму, бабу-у-лечка»!
На последних словах Галя изобразила манерную речь девицы, насколько это возможно было сделать тихо. Дверь в свою комнату хоть и закрыта, но не уверена была, что их не подслушивают.
Собаку Галя взяла на руки, почёсывала ей за ушком.
– Знаешь, Дима, хитрая она, но всё-таки не умная. Вижу, что Тёмке всё это не сильно нравится. На работе вчера задержался, поздно пришёл, поел и спать. Они-то раньше не каждый день встречались, а тут такая королевишна на диване лежит и сериалы смотрит. Он же всё замечает. Делает вид, что верит её болезни, но никакие ласки-тряски пустоту в душе не компенсируют. Очнётся, парень, я уверена.
– Ладно, смотри сама. Амадея здесь оставишь?
– Там кошки ему незнакомые, стресс. Я к следующей среде как раз вернусь, тогда и приходи. Надеюсь, к тому времени нога-то у Заразы заживёт уже. Или Тёма сам гостью из дома попросит.
– Хорошо, думаю, ничего срочного не случится. А у меня новый опус, пиши.
Дмитрий Сергеевич диктовал медленно, Галя старательно записывала. Поставила точку, и только потом дошёл смысл, даже вскрикнула:
– Мёртвая?! Ой, Дим, что-то страшное случится!
– Тише, тише, Галь. Не бери в голову! Знаю я этого клоуна, опять какая-нибудь сосуля очередная. А может, фамилия такая, у Бенедикта всё завязано на фамилиях и прозвищах. Ну ладно, пока!
Амадей издал серию протяжных стонов и улёгся пузом вверх, требуя любимой ласки – чесать живот. Значит, Дмитрий Сергеевич уже отправился к себе, на чердак.
Мара у следователя
Мара Артуровна впервые за свои семь десятков лет переступала порог здания правоохранительных органов.
В среду ей позвонила следователь Капитанова. Голос мягкий, словно войлоком обитый, но с железными нотками, которые Мара, опытный знаток человеческих характеров, уловила мгновенно.
«Подойдите завтра к шестнадцати, пожалуйста, на беседу по поводу гибели гражданина Воробьёва Ренара Фоксовича. Его труп был обнаружен на крыше вашего дома. Пропуск будет на проходной в управлении, ко мне вас проводят».
Мара даже представила, как трубка служебного телефона легла в колыбель с тем особым щелчком, который означает: «Обсуждению не подлежит».
Кто такой этот гражданин Воробьёв и при чем здесь Мара? Королёва решила: наверное, вызывают как домкома и пресекла поток суетливых мыслей. Не любила она мучиться вопросами без ответов. Решила для себя – завтра и так всё узнаю.
Имя всплыло в памяти Мары не сразу, как пузырёк воздуха в густом меду: Ренар-Бернард, что-то знакомое, не русский, что ли?
На следующий день ровно в половине четвёртого из подъезда дома №6 по улице Агитбригад выплыла особа королевских кровей. По крайней мере, именно такое впечатление производила Мара Артуровна на всех, кто имел счастье её лицезреть.
Седые волосы, оттенённые перламутровым тоником, были уложены в изысканную корону. Вместо шапки – ажурный шарф бежевого цвета. На носу очки в фиолетовой оправе – чистая театральность, поскольку зрение у Королёвой до сих пор было орлиным.
Костюм – реплика Шанель нежно-сиреневого оттенка – сидел на ней, словно был создан лично Коко для этого торжественного выхода. Бежевые австрийские сапожки на изящном каблучке и расстёгнутая норковая шубка довершали образ дамы, которая даже в полицию идёт как на премьеру в оперный театр.
Таксист – бородатый богатырь лет сорока – выскочил из машины и распахнул пассажирскую дверцу с таким благоговением, словно перед ним предстала царица Савская. Сам себе удивился: отродясь такого не делывал. Довёз с ветерком до следственного комитета.
Кабинет следователя встретил Мару ароматом застоявшегося кофе, дешёвой канцелярии и особого духа государственных учреждений – смеси пыли, формалина и страха.
Убожество интерьера не соответствовало статусу. В кабинете стояли два обшарпанных стола с компьютерами-динозаврами, дешёвый шкаф в цвет больничной краски стен и этажерки, набитые бумагами, словно чрево бюрократического монстра. Только новенькое пластиковое окно робко намекало на XXI век.
За одним из столов восседала грузная темноволосая женщина с лицом римского центуриона. Ирина Ивановна Капитанова неожиданно улыбнулась вошедшей. Улыбка оказалась приветливой, как солнышко в хмурый день, и вообще не соответствовала суровому облику хозяйки кабинета.
– Здравствуйте, Мара Артуровна. Не возражаете против протокола? – Голос следователя оказался приятным контральто с хрипотцой заядлой курильщицы.
Формальности прошли быстро. Капитанова сложила ручки гусочкой, сделала лицо строгим, как у учительницы перед контрольной, и начала:
– Итак, по показаниям свидетеЛЕЙ… – она сделала акцент на множественном числе, то есть свидетелей было достаточно, – около 22 часов вечера в субботу, 28 декабря, гражданин Воробьёв Ренар Фоксович, 35 лет, артист филармонии, признавался вам в любви. А утром следующего дня был обнаружен мёртвым на кровле вашего дома слесарем Филимоновым В.Д.
На этих словах память Мары, словно старая музыкальная шкатулка, заиграла старую забытую мелодию.
Да нет, какую старую? Это же произошло меньше месяца назад!
Медальон Элизабет Вудвилл
Тот субботний день был паршивым с самого утра – серым, пропитанным предчувствием неприятностей.
Полдня Мара выясняла отношения с аварийщиками, которые устроили потоп в подвале и смылись до понедельника, оставив жильцов без горячей воды. Победили аварийщики. К вечеру настроение Мары было цвета декабрьского неба – мрачно-свинцовым.
Но билеты на концерт средневековой музыки были куплены заранее и отступать было некуда. Местный ансамбль «Магикон» пользовался бешеной популярностью, много гастролировал и на родине давал концерты нечасто.
Вообще-то, Мару по-настоящему тянуло к средневековой музыке. Что это за тяга такая, она толком не понимала. Но как только Настя и Валентина предложили пойти на концерт, домкома буквально за сердце схватило – хочу! Желание ощущалось остро, как голод.
Плюсом ко всем неудачам дня оказалось, что девочки купили места во втором ряду! В итоге любительницы прекрасного, задрав головы, смотрели в основном на лосины артистов. Но музыка…
О, музыка была словно ключ к заброшенному замку души. Древние мелодии, сыгранные на старинных инструментах, струились в воздухе, пахнущем дорогими духами публики и теплом человеческих тел.
Что-то в глубинах памяти Мары откликалось на каждую ноту, словно эхо в просторном зале каменного замка.
Она выходила с концерта ошеломлённая, погруженная в транс, когда возник этот… Ренар.
Довольно молодой мужчина с глазами цвета штормового моря и прической – воронье гнездо. Бордовый камзол с белыми кружевными вставками, бархатный берет со страусиным пером – всё свидетельствовало о принадлежности к ансамблю. И да, он играл на волынке, она вспомнила.
Но этот запах: мускус, кожа, бархат, что-то древнее и дикое.
– Маргарет, услышь меня! – заорал артист голосом, в котором звенела отчаянная мольба, и рухнул на колени в грязный снег.
Настя и Валентина дружно окаменели, а Мара почувствовала странный холодок в затылке – не от мороза, а от чего-то неуловимо знакомого в этом безумном жесте.
Но подумала и о том, что было на первом мысленном плане: такси перехватят.
– Девочки, едем! – скомандовала она, отпихнув странного поклонника.
На этом эпопея не завершилась. Как он только смог, но артист уже поджидал их у подъезда дома на Агитбригад. Он словно материализовался из воздуха.
При виде Мары лицо волынщика исказилось болью. Едва она вышла из машины, ненормальный бросился навстречу.
Королёва остановилась в ожидании и девочкам дала сигнал: стоять! С сумасшедшими нужно сохранять спокойствие прежде всего.
– Маргарет, любовь моя, тебе всего лишь нужно вспомнить… – бормотал Ренар, и в голосе звучала такая тоска, что у Мары в душе начал разворачиваться потаённый пласт воспоминаний. – Бернард. Ты и я. Твой папа-король. Медальон Элизабет Вудвилл…
Папа-король? Мара смотрела на артиста с растущим изумлением. Что за бред? И почему сердце бьется так странно, словно узнаёт то, чего разум не помнит?
– Маргарет, ты мне не веришь! Думаешь баки тебе забиваю? Век воли не видать, – заорал он с отчаянием приговоренного к казни. – Смотри!
И тут случилось невозможное. Артист подпрыгнул – не просто подпрыгнул, а взмыл вверх, словно пушинка, подхваченная невидимым ветром, и… исчез. Растворился в морозном воздухе, оставив лишь слабый запах мускуса и чего-то ещё – металлического, как кровь.
Три женщины стояли во дворе, задрав головы к звёздному небу, и молчали. В ушах ещё звенело эхо средневековых мелодий, а в воздухе замерло нечто недосказанное, почти осязаемое.
– Будем считать, что нам устроили цирковое представление, – наконец произнесла Мара Артуровна, но голос дрогнул. – Девочки, идём домой.
«Медальон Элизабет Вудвилл, – мелькнула мысль. – Надо погуглить».
Но забыла.
***
– Вы его больше не видели? – Голос следователя вернул Мару в настоящее.
– Никогда, – соврала она с королевским достоинством. – И до этого тоже никогда. Мне семьдесят лет, ему тридцать пять. Вы как себе это представляете? К тому же речь у него была… специфическая. Блатная. Видно, сидел.
– Хорошо, – сказала следователь Капитанова, как будто было в этом хоть что-то хорошего. – Не волнуйтесь, труп признан некриминальным. Наш опрос – скорее формальность, закрываю доследственную проверку. Сейчас я покажу вам фото медальона, который был найден на трупе. Посмотрите внимательно, и если вам эта вещь знакома – скажите.
Она открыла файл на компьютере. Появилось изображение медальона – половины металлического квадрата с белым опалом посередине. Опал тоже был располовинен, и его молочная поверхность играла внутренним огнём даже на фотографии.
У Мары перехватило дыхание. Она знала этот медальон. Знала его блеск, его тяжесть, его историю… Без сомнений, держала его в руках, чувствуя твёрдость металла и гладкость камня. Она знала, что камень – именно редкий белый опал, очень крупный. Но откуда?
– Нет, не видела, – произнесла она спокойно, хотя в висках стучала кровь. – А он что, старинный?
– Скоро узнаем, отдали на экспертизу в краеведческий музей. Точно нигде такую вещь не встречали?
– Мне кажется… этот Воробьёв Ренар показывал что-то похожее. У него на шее висело.
Полуправда. Самый безопасный вид лжи.
Выходя из здания, Мара почувствовала, как холодный январский ветер играет ажурным шарфом, словно невидимые пальцы пытаются что-то рассказать. В воздухе висел запах снега и чего-то далекого и древнего, похожего на мускус и металл.
«Медальон Элизабет Вудвилл», – эхом отозвалось в памяти.
На этот раз она не забудет погуглить.
Сломанная кукла
Понедельник выдался из тех, что полностью соответствуют определению «день тяжёлый».