- -
- 100%
- +
Сжала руки под темной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
– Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
Анна Ахматова. Киев. 8 января 1911.
Посмотрела, забыв об обиде…
Я растерянно прятал глаза:
– Ты поверь, я хочу тебя видеть,
Но встречаться нам больше нельзя…
– Нет уж, поздно. Теперь до могилы…
Без тебя не сумею прожить.
Я ответил: – Найдутся ли силы,
Но любовь нашу нужно убить…
И тогда зарыдала в безумье,
Закричала, платок теребя:
– Лучше б умер ТЫ! Лучше б ты умер!
Я бы легче забыла тебя…
Вадим Ковда.
Мой дорогой,
Ты уже осознал, что умираешь. Твоя голова покоится у меня на коленях. Я сижу на полу, беззвучно гладя твою руку. Ты пытаешься сжать мои пальцы, но силы покинули тебя, и попытка тщетна.
Из дальней комнаты доносится приглушенный голос телевизора.
А я в этот миг – скульптор собственного счастья.
Мне говорит об этом твой выбитый глаз.
Мне кричит об этом жгучая боль, что растекается по твоей левой руке, плечу и половине лица.
Переформулирую: это можно понять по тому, как ты ощущаешь нехватку воздуха, как на твоем лбу выступает холодный и липкий пот, как сильно начинает бледнеть твоя кожа.
Вот что ты испытываешь в свои последние мгновения, отведенные тебе Богом.
И твоей Женой.
Ты уже прочитал в себе приговор. Твоя голова – тяжелый шар на моих коленях. Я на полу, и моя рука скользит по твоей остывающей коже. Пальцы твои шевелятся, пытаясь заключить в слабый круг мои пальцы, но мускулы не слушаются.
Где-то в глубине квартиры бормочет телевизор.
А я – ваятель своего счастья.
Мне вещает о нем твой затуманенный, выбитый глаз.
Мне свидетельствует о нем пронзительная боль, что бьет в твою левую руку, плечо, вползает в половину лица.
Ты – жалкое старое ничтожество, ублюдок и козлина.
Я пишу своё счастье с ревностным усердием подмастерья, что выводит каждый мазок рукой Учителя, боясь нарушить гениальный замысел.
И чтобы ты знал: я не жалею о том, что сделала.
Что делаю прямо сейчас.
В твоих глазах – безмолвная просьба. В них – синева ясного летнего неба и байкальская глубина, такие же яркие и бездонные. В них – нежность и хрупкость пионов, чей век короче трёх дней. Я касаюсь твоей груди, и лепестки осыпаются на стол от одного прикосновения к увядающему бутону. В вазе – лишь стебли, они склизкие и тухнут, из-за грибка и бактерий.
Я убираю руку.
Вот, что я вижу в твоих глазах.
И чтобы ты знал: на ужин подадут того, кто не сидит за столом.
В твоих глазах мольба.
Правило третье: отпусти ситуацию, Ванечка, если не можешь ее контролировать.
На моих губах – улыбка, оттенённая грустью, но вид твой до того жалок, что вся скорбь тонет в ощущении безраздельной власти. Я – полновластная хозяйка этого мгновения. И пусть ты знаешь: во мне всё ещё живёт программа, обрекающая меня на обожание тебя.
А теперь опиши, что ты видишь в его глазах.
Опиши, как судорожно сжимает он твою ладонь в последней попытке удержаться.
Расскажи мне о ваших последних мгновениях – тех, что принадлежат только вам.
Я наклоняюсь сильнее, чтобы ты точно слышал меня. Я говорю, что знаю притчу о лягушке и скорпионе. Я говорю: лягушка гуляет по берегу большой и широкой реки. Она – молодая, свободная и самая счастливая лягушка на свете!
Но на своем пути она встречает скорпиона.
Где-то, в глубине нашей квартиры, играет телевизор. Он показывает женщину. Молодую женщину, с хорошей укладкой. Она – в облегающем платье, с натянутой улыбкой. Женщина предсказывает ближайшее будущее.
Точнее: читает его беглый текст.
Она открывает вульгарно накрашенный рот и говорит, что в Москве сегодня облачная погода.
Порывы ветра до тринадцати метров в секунду.
Я глажу твои волосы, провожу пальцами по морщинам на лбу. Пальцы в крови. Не в краске, не в кадмии, а в твоей крови. Квартира наполнена запахом металла и соли.
Я наклоняюсь: скорпион попросил лягушку, чтобы она переправила его на другой берег. На себе. Лягушка ему отказала.
– Как только мы будем в воде достаточно глубоко, чтобы вернуться назад, – сказала лягушка, – ты ужалишь меня, и я умру.
Усмехаешься. Ты понял, к чему я. Женщина по телевизору не замолкает, она действует мне на нервы.
Скорпион говорит, что он уважает лягушек. Он утверждает, что не умеет плавать. Он клянется не колоть ее, по тому, что они утонут вместе.
В Санкт-Петербурге ожидается солнечная и безветренная погода.
Лягушка доверилась скорпиону, решив, что он не станет вредить самому себе. Она позволила ему заползти на ее спину. Она поплыла на другой берег, и, примерно на середине реки почувствовала, что ее ужалили.
Я глажу тебя по волосам, мои волосы падают на твои глаза. На Калининград надвигается мощнейший циклон, он принесет разочарование. В Казань с мощными порывами ветра придет скорбь. В Нижнем Новгороде спокойная безветренная погода: она принесет уверенность в завтрашнем дне.
Умирая, лягушка спросила скорпиона, зачем же он обрел их двоих на верную смерть? Зачем он солгал ей? Зачем привязал ее к себе, чтоб они утонули оба?
Аккуратно касаюсь твоей щеки. Я не уверенна в том, что ты меня понимаешь, видишь и узнаешь. Ты дышишь часто и прерывисто.
Скорпион ответил, что это его природа.
Сегодня на улице дождь, и он смоет всю грязь с моих рук. Омываясь в ней, я стану подобна мраморной богине, подобна лику на тёмном холсте. Молись. Исповедуйся. Я жду. Настало время простить тебя.
Я – ангел, дарующий прощение.
Это притча о Лягушке и Скорпионе, говорю я.
Она появилась в России примерно в начале двадцатого века. В одно время с Кровавым Воскресеньем, с Великой Русской Революцией, с Первой мировой войной. Эта притча родилась во времена Гражданской войны.
Я спрашиваю тебя, почему страдания всегда порождают нечто мудрое, как эта притча? Почему боль и муки порождают нечто такое же прекрасное, как Гернику?
– За что? – Ты спрашиваешь, кое как шевеля губами. – Почему ты это сделала со мной?
Накрашенный рот не замолкает: в Сыктывкаре сегодня ожидается снег с дождем, и он принесет холод и ярость. Я одергиваю руку. Я смотрю на тебя. Я говорю:
С ЧЕГО БЫ НАЧАТЬ?..
52
Писатель рождается из букв. В тот миг, когда он ещё – просто ребёнок, не знающий своего будущего. Его мир – это пропись и азбука. Самый первый урок. Русский язык. В русском языке тридцать три буквы, и это на семь букв больше, чем в английском, и на четыре, чем в шведском алфавите.
И чтобы ты знал: он не сложный. Обучиться русскому языку намного проще, чем найти компромисс между нами. Молодому писателю объясняют, что буквы складываются в слова. Слова – в словосочетания. Те, в свою очередь – в предложения. В русском языке насчитывается около двухсот тысяч слов. Неплохо, правда?
Перенесемся чуть дальше.
Точнее: намного дальше.
Перенесемся в наш дом.
Я – твоя жена.
Меня зовут Мария Романова.
Я – твоя жена, стою на кухне и перемалываю пестиком в ручной каменной ступке любимый коктейль из твоих специй. Немного розового и белого перца, немного сушеного чеснока, щепотку крупной соли – все превращается в пыль.
Я добавляю сушеные томаты и базилик, много сушеного базилика – чтобы он перебивал вкус всего остального. Я кладу немного мускатного ореха, чтобы он давал приятный аромат.
Я – твоя жена, достаю из картонной коробки блистер из плотной фольги. В ней семь больших таблеток дозировкой восемьсот семьдесят пять миллиграмм амоксициллина на сто двадцать пять грамм клавулоновой кислоты.
Я достаю одну таблетку амоксиклава и кладу ее в ступку.
Надавив, стираю ее в порошок, вместе со всем остальным. Я достаю из картонной коробки блистер: в нем три таблетки азитромицина. На одной стороне блистера – пластик, на другой – тонкий слой из фольги.
Фольга с хрустом расходится под пальцами, и первая таблетка падает в ручную ступку. Начинаю готовить твой любимый коктейль из специй. Вторая таблетка следует за ней с таким же лёгким щелчком.
Никто меня не учил готовить. Я – самоучка. Готовка – это одна из тех вещей, что у меня получается лучше всего. И, если честно, я правда люблю это делать. Я давлю на третью таблетку, и она летит в ступку. Надавив, стираю все в пыль пестиком.
Я – Рататуй, который готовит настоящие шедевры. Я – Поль Бокюз, Луи Утье, Рене Лассер, вот только у меня нет звезды Мишлен, потому что всю свою жизнь я готовила только двум людям, а теперь это только ты.
Правило номер один гласит: ты никогда не узнаешь, что жена добавляет в твою еду.
Сегодня на ужин мясное рагу.
На плите две сковородки. Одна – для твоей жены, другая – для тебя. Ты никогда не узнаешь об этом. Фантастически, но ты даже не можешь себе представить, что ты ешь на завтрак, обед и ужин.
От антибиотиков разрушается нервная система, умирает микрофлора, нарушается система клеточного дыхания – так говорится в гугле.
У твоей жены нет медицинского образования, но теперь ее призвание: вводить тебе смертельную инъекцию.
Вследствие ослабления иммунитета, возможны появления новых аллергий и тех болезней, которые не беспокоили тебя долгие годы.
У меня нет медицинского образования, но я сделаю все для того, чтобы ты прочувствовал все побочные действия.
То, что я даю тебе – синтетические антибиотики. Это значит, они уничтожат необходимые микроорганизмы в твоем кишечнике. На их восстановление нужно время, либо же прием пробиотиков.
К слову: ты их не принимаешь.
К слову: я надеюсь, что те патогенные бактерии, что займут их место уничтожат твое здоровье раньше, чем восстановится твоя микрофлора.
К слову: мы только начали наш продолжительный курс, и я хочу, чтобы ты испытал все прелести этой жизни, мой любимый.
Мутированная микрофлора не может справляться со своими функциями, а это приводит к диабету, ожирению, или бронхиальной астме. Разрушенная микрофлора приводит к синдрому раздраженного кишечника.
Ты не можешь выйти на работу вовремя, потому что в самый последний момент чувствуешь, что обделался. Это – жуткая режущая боль в животе, газы, часто – рвота желчью.
Это – мое рагу, с запахом твоих газов.
С чувством твоего полного непонимания ситуации. Вот, чего я хочу добиться.
Чтобы это было твоей постоянной головной болью.
Вот то, что ты на самом деле заслуживаешь.
Правило номер два: внезапность – мой главный козырь.
Я начинаю марафон по приготовлению твоих любимых блюд, и первое в списке – мясное рагу. Когда вечером придешь с работы, а дома будет пахнуть чистотой и свежим ужином, все что ты захочешь – это ощутить на языке весь тот букет, что манит сладкими запахами из сковородки. Там достаточно специй и ароматов, чтобы перебить весь химозный привкус.
Придя вечером с работы, ты насладишься антибиотиками, приправленные томатами, базиликом, чесноком, розовым перцем и огромным куском сливочного масла.
Для вкуса, и конечно же, для холестерина.
После трапезы поцелуешь в затылок. Не в губы. Скажешь, что сегодня еда вкуснее, чем обычно. Я улыбнусь в ответ.
Как вкусно, рагу с запахом твоих газов. С чувством твоего полного непонимания ситуации. То – чего ты заслуживаешь.
Мы женаты слишком долго, почти тридцать три года.
С чего бы начать?
Я – такая, какой ты меня вылепил. И такой, какой я себя выковала. А еще я правда старалась быть хорошей женой. Слишком долго, чтобы это можно было перечеркнуть одним махом. Целую вечность, больше половины жизни, ушло на то, чтобы понять: твоя благодарность всё равно будет равна нулю.
В этом вся суть природы людей.
Мне не вручали диплом магистра по семейной жизни, но это единственное, в чем я по-настоящему преуспела. И чтобы ты запомнил: в двадцать лет я и не помышляла о браке.
Правило третье: отпусти ситуацию, если не можешь ее контролировать.
До того, как мы с тобой встретились, я хотела быть писательницей.
Это было не просто какой-то мимолетной фантазией, а смыслом жизни.
И чтобы ты знал: ветер сегодня настолько аномальный, что он уносит упущенные шансы, принося взамен горечь с привкусом сожаления.
Я мечтала, что за меня будут бороться лучшие издательства, а мама поможет мне заключить самый выгодный контракт. Я хотела добиться многомиллионных тиражей, чтобы мои слова печатали так же, как печатают Библию, Коран или Тору.
Мне грезились прижизненные интервью и блеск литературных наград. А после смерти – чтобы монументы в мою честь возводили на пьедесталах, некогда занятых Пушкиным, Чеховым, Лермонтовым. Я рвалась к званию великого писателя и не сворачивала с этого пути.
Мама говорила, что я талантливая.
Мама говорила: у меня все получится.
Мама говорила: ты можешь писать лучше.
И чтобы ты знал: в тринадцать лет я написала первое стихотворение, а когда мама нашла его, она рассмеялась.
Возможно, ее поддержка и одобрение были моими главными целями. Ее главным желанием было, чтобы я добилась того, чего не смогла добиться она. Кстати, я не оправдала ни одного усилия и надежды, вложенных в меня.
Кстати, я пошла по ее стопам.
Опиши мне повторение на примере своей жизни.
Опиши мне парадокс.
Олицетвори свое бессилие.
Но все по порядку: давай мы снова перенесемся на кухню.
Можно чувствовать бессилие и опустошенность, но все равно получать наслаждение от этой части моего рассказа.
Я – Родион Раскольников, только я не проверяю теорию: я просто получаю наслаждение. Мое орудие – не топор, потому что я не хочу делать это быстро.
Ты – заслуживаешь все, что я с тобой делаю.
Набираю побольше слюны, харкаю смачно в твою тарелку. Перемешиваю силиконовой лопаткой.
Не обижайте ту, кто готовит вашу еду каждый день ебанных тридцать три года.
После трапезы поцелуешь в затылок. Не в губы. Скажешь, что сегодня еда вкуснее, чем обычно.
Я улыбнусь в ответ.
Ешь мои харчки.
Ты чувствуешь недомогание, ты сидишь на унитазе.
Ты хочешь спать.
Наш ребенок много болел в детстве, и я прекрасно помню, как действуют антибиотики.
И чтобы ты знал: они убивают не только плохое, но и хорошее. Вообще все.
Снова перенесемся из кухни назад, но не слишком далеко.
Я не была такой раньше. И ты таким не был. Я стою в ванной перед зеркалом. Я голая и от своего вида мне хочется плакать. Моя жизнь – олицетворение слова депрессивный. Прилагательные: сальная, дряхлая – так бы вы описали мою кожу. Складка между шеей и подбородком – жирная и обвисшая. Волосы просто убраны в хвост на затылке.
Я скалюсь на себя в зеркало. Зубы здоровые, но желтые от кофе. Убираю оскал и укромно прячу их под верхней и нижней губой. На лице постоянная «маска скорби» – это просто опущенные вниз уголки губ в расслабленном состоянии.
Моя улыбка – редкий гость на моём лице. Синяки под глазами похожи на разлитый мазут, будто кто-то провёл им по нижним векам. А грудь, отдавшая всю себя сыну, обвисла – он высосал из неё жизнь до капли. Паразит.
К слову: паразитизмом он пошел в отца.
Я уже не стану двадцатилетней.
Мне грустно, когда я смотрю в зеркало. Когда уходит молодость и красота, с нами остаемся лишь мы сами. Мои руки обвисшие, кожа на них – треснула от растяжек. Мои бедра широкие и жирные. Если бы я стала попрошайкой, мне бы не пришлось особенно напрягаться, чтобы мне подавали в стакан.
Ведь я вызываю жалость.
Мою внешность можно описать прилагательными – запущенная, серая, невзрачная. Ты, наверное, видишь всё иначе. Но знай: нельзя одновременно быть хорошей матерью, примерной женой и при этом сиять. Благоухать, высыпаться… Хотя о сне с младенцем на руках и речи быть не может.
Нельзя хорошо выглядеть, когда ты отдаешь всю себя без остатка своей семье, потому что ты – всегда в приоритете.
Уход за тобой был в приоритете. За моей семьей. Ты – моя семья.
Знай: у меня нет докторской степени по стирке твоего грязного белья, но я умею это делать так, как не сделает никто другой. У меня нет бакалавриата по уборке, но наша квартира всегда была ухожена и чиста. У меня нет официального трудового стажа, но я как-никак тридцать три года трудилась над уютом нашего дома. И каждый раз, ловя в зеркале собственное отражение, ты вспоминаешь об упущенных шансах. Ты видишь призрак другой себя – той, кем могла бы стать, но так и не стала.
У меня нет трудового стажа домохозяйки, лишь прочерки в трудовой книжке. Лишь трудовые договоры, которые я никогда не подписывала.
Вся моя жизнь – прочерк. Вся моя жизнь – упущенные шансы. То, кем я могла бы стать, но никогда уже не стану. Ты построил блестящую карьеру, а потом открыл свой магазин, потому что я дала тебе такую возможность. Я тебя породила, я создала того, кем ты сейчас являешься. Я – та, кто выглаживала твои рубашки. Я – та, кто ухаживал за твоей обувью, когда ты приходил поздно вечером без сил.
Так же: готовила обеды на работу и вкусные домашние ужины.
Так же: стирала твои грязные вещи.
Как же твою жену все это заебало!
Приходя вечером домой, ты ложился на свежие выглаженные простыни.
Я была хорошей женой тридцать три года.
Харкаю в твою тарелку, перемешиваю силиконовой лопаткой.
Сегодня на ужин мясное рагу.
Я достаю из картонной коробки блистер из плотной фольги.
Добавляю немного розового перца.
Я добавляю копченую паприку.
Я стираю таблетку пестиком в порошок, высыпаю в тарелку, перемешиваю.
Все было НЕ ТАК.
К слову: я помню, какая у нее молочная кожа и румянец. Раньше все было по-другому. Еще раз харкаю в тарелку и перемешиваю.
Мы познакомились восьмого марта. Мод Мэлоун и подумать не могла, что для меня день борьбы за женскую независимость станет началом конца. Думая над очередной короткой зарисовкой, или рассказом, я шла с учебы домой. Маме не нравилось, как я пишу. Мама говорила, что мне нужно развивать свой потенциал.
Так же: пока не поздно.
Так же: твои опасения были верны.
Мама твердила тебе, что ты доросла до чего-то большего, чем обычные очерки. Ты способна написать что-то более объемное, чем рассказ на пятьдесят машинописных страниц. Ты можешь переплести тонкими нитями все свои зарисовки и персонажей, а из этого уже может выйти хороший сюжет. А ты просто ходила на лекции в университете и старалась быть хорошей дочерью. Ты писала по шесть часов в день за печатной машинкой, и твой цензор брал каждый новый листочек и читал. Твой ревизор обводил красным маркером строчки и говорил, какую ошибку ты совершила в обведенном месте.
Почему твой персонаж такой плоский.
Почему описание такое наивно-детское.
Наверное, потому что ты возненавидела писательство примерно так же сильно, как ненавидит фортепиано ребенок, обучающийся в музыкальной школе. Если быть откровенной, ты не ненавидела свою мать в том периоде жизни, ты просто не знала другой матери.
Ты считала это нормальным.
А потом сбежала и больше не возвращалась никогда.
На самом деле, твоя жена никогда не мечтала выскочить замуж. Она не планировала стать твоей женой. Все, о чем она мечтала в двадцать лет – это разорвать оковы. Все, что она хотела – это сбежать. В двадцать лет ей это удалось – вышла замуж. Вы были знакомы какое-то время до росписи, поэтому тебя не назвать ее первым встречным. Но знакомые – это не значит знать друг друга достаточно хорошо.
Пожинай плоды своей подростковой тупости, идиотка.
А теперь глубоко вдохни и успокойся.
А теперь не растрачивай свои нервы понапрасну.
Перенесемся назад, в тот злоебучий день вашего знакомства. Ты шла с учебы и считала себя ничтожеством. Потому что твоя мать вбила в твою голову: ты – писатель. Твоя мать твердила: ты готова. Твоя мать купила тебе печатную машинку и сказала: пиши. Но в голову не шло ничего. Перед тобой был абсолютно пустой лист, и ты не знала, чем его заполнить. Все, что было в голове – было плоским куском дерьма без шанса к выживанию и печати.
Ты училась на одни пятерки, но этого было недостаточно для статуса хорошей дочки. Ты была послушной девочкой, но не смогла стать любимой.
Твоя мать хотела видеть результат кропотливой работы и то, как горят твои глаза.
Твоя мать хотела видеть чистый объемный проработанный текст.
НО ветер был с запахом чувства, что все наладится.
Ты была уверена, что пасмурных дней больше не будет. Что солнце, погода и сама жизнь сулят примирение с матерью. А твой суженый появился внезапно и решительно, вцепившись в твою судьбу мёртвой хваткой. Если говорить точнее, ты шла через улицу.
Если говорить совсем уж начистоту – он сбил тебя на велосипеде. Виноват, разумеется, был ты. Как можно обвинять юную мечтательницу, сияющую надеждами? В тот миг, когда ты на всей скорости врезался в неё, вы вместе грохнулись на дорогу. Адская боль и кровь на ее лбу.
Ты протягиваешь ей салфетку. И так начинается ваша история. Ты расшиб все колени. Ты улыбнулся, и она забыла на миг о своей боли.
Точнее: она с первого взгляда влюбилась в твою улыбку и в то, как ты на нее смотришь.
Тебе очень жаль. Ты сказал, что она должна показаться врачу, ведь рана глубокая и нужно наложить швы.
Ты инстинктивно дотронулась до своего лба и почувствовала укол боли.
Ты начала нервно накручивать длинную золотую цепочку на палец.
Ты отводила взгляд, когда вы поднялись с земли, и когда он отряхивал пыль с брюк. Ты не решалась смотреть на него, когда он настаивал на визите к врачу и на том, чтобы проводить тебя до самого травмпункта. Ты стыдливо отворачивалась и от тысячи его извинений. Но когда ты наконец подняла глаза и встретила его взгляд, то увидела в нём нежность, похожую на распускающийся пион.
Ты увидела его таким, каким он был на самом деле.
Он был добрым. Он был нежным. Он был ранимым.
В этот момент ваши взгляды встретились, и тебя захлестнуло то, что так трудно передать словами.
Мама не любила, когда ты знакомилась с мальчиками. Она боялась этого до трясучки. Она так не хотела для тебя судьбы обычной домохозяйки, потому что такие встречи могут закончиться беременностью и в лучшем случае свадьбой.
А ты ведь встретила свою первую любовь.
Он был всего лишь мальчишкой с только что полученным дипломом в кармане. За душой – ни гроша, и именно этого так опасалась твоя мать. Пристегнув свой велосипед к ближайшим перилам, он сказал, что ты заберёшь его позже. Ты же, усмехнувшись, ответила, что сначала ему стоит починить тебя, а уж потом – своё транспортное средство.
Сейчас у него есть дела поважнее, чем починка велосипеда.
Ты пишешь маслом поцелуй в духе Климта, украшая холст сусальным золотом. Ты переносишь на полотно миг нежности и сближения, его ласку и неприкрытую страсть. В его прикосновениях – чистая сентиментальность и доброта. Ты изображаешь то чувство, с которым закрываешь глаза, и его руки, что обнимают тебя.
Ты описываешь этот миг так живо, словно он случился вчера.
А всё потому, что он берёт твою руку в свою – и ты ощущаешь, как влюбляешься.
Он ведет тебя до ближайшего травмпункта, периодически сверяясь с прохожими. Он говорит, что не знает этот район. Он правда волнуется за свою незнакомку, а ты чувствуешь, как ослепительно светит солнце. Ты нежишься в его лучах, потому что это первый ясный и теплый март за всю твою жизнь.
Ты готова писать. Ты готова творить что-то великое, это что-то светится и разливается в твоей груди.
В тот день ты поняла кое-что еще. Если ты попытаешься разобраться в людях, то быстро разочаруешься в них. В травмпункте все в лучших традициях бесплатной медицины: ругань и крики. В травмпункте в очереди неожиданно может появиться мужчина, которому «нужно только спросить». В травмпункте люди готовы буквально перегрызть ближнего своего, лишь бы попасть первыми на прием.