Кровавые легенды. Европа

© Оформление: ООО «Феникс», 2025

© Текст: Кабир М., Матюхин А., Костюкевич Д., Чубуков В., 2025

© Иллюстрации: Лоскутов К., 2025

© В оформлении книги использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com

* * *

В бронзе. Интерлюдия

Работа Славы заключалась в том, чтобы стоять не шевелясь и смотреть на храм. Храм был красивым, Слава не жаловался. Компактный, изящный, с треугольным фронтоном. С фронтона мягко улыбался ангел. По утрам Слава, еще не вошедший в роль, подмигивал небожителю. За церковью и старинными особняками текла река.

Примерно раз в час Слава менял позу, но для большинства туристов, топчущих булыжную мостовую, был мертвым, вернее неодушевленным.

С возвышения, скосив глаза, он созерцал макушки людей, бредущих к площади, рыбному рынку или к гавани. Канал облепили лоцманские дома и склады с узорчатой кирпичной кладкой и подкопченными фасадами. К зеленоватым водам сбегали лесенки. По ним спускались любители селфи со всех концов света и иногда – неудачники вроде Славы, желающие утопиться в реке, которая лизала осклизлые плиты и резвилась, вспоминая что-то хорошее, например наводнение 1962 года, погубившее более трехсот человек.

Но в рабочие часы Слава не видел реку. Кругозор ограничивался макушками туристов, ближайшей скамейкой, храмом, открытой закусочной.

День был ясный, с канала дул свежий ветерок. Солнечные лучи преломлялись в окнах собора, нагревали черепичные крыши, ласкали блестящее, бронзового цвета лицо Славы. Бронзовым он был от кончика шляпы до украшенных бантами туфлей. Туфли перетекали в полуметровый постамент, тумбу, визуально являясь с ней одним целым.

Слава был статуей.

У его подножия компания спорила на языке Гейне, Бетховена, Эйнштейна. В школе Слава учил английский – ну как «учил»… Прятался на задней парте, мечтая слиться с вешалкой, с ромбами обоев. Не трогали бы. Маму ошарашило его решение стать актером. Славик? На сцене? Да он при публике и не пискнет!

Туристы сновали внизу. Кеды, кроссовки, туфли проходили по Славиной тени. Сегодня тень облюбовал толстый бюргерский кот. Расселся: кто кого пересидит?

Пересидеть Славу было невозможно в принципе.

– Geh weg^[1]. – Это притопнул, отогнал кота молодой священник. Раннюю лысину венчала шапочка с короткими полями, похожая на распиленную планету Сатурн. Священник оглядел «статую» пристально. Под мышкой он нес потрепанную книгу.

Подошла вплотную парочка влюбленных, пытающаяся понять, из чего изготовлена статуя. Слава выждал паузу и сделал эффектный реверанс. Девушка радостно взвизгнула. В коробку под постаментом посыпались монетки.

Шестой месяц работы, подходящей человеку, практически не знающему немецкий. Маме он сказал, что зарабатывает актерством. Она оценила фотографию, где сын был при параде. Костюм Слава перешивал сам, собственноручно клеил проволочный каркас, фиксируя складки, чтобы ветер не трепал полы «бронзового» платья. Наносил парафин и краску. Узор на рукавах казался высеченным.

Одежда идеально сливалась с кистями, шеей, с деревянной подставкой. Кафтан-жюстокор, блуза, кюлоты до колен. Конечно, парик, курчавый и пышный, и накладная борода.

Слава успел побывать Храбрым Портняжкой, бароном Мюнхгаузеном и господином Корбесом. Нынче изображал локальную знаменитость – колдуна Якоба фон Зальма. Городская комиссия, которой уличные актеры отчисляли двести евро в год, поощряла роли местных исторических персонажей.

Пчела села «статуе» на воротник. Слава повел плечом. В поле зрения оказалась скамейка в метре от постамента. Молодой священник сидел на ней с открытой книгой в руках и шляпой на коленях, его лысина блестела. Вдруг, откашлявшись, священник по-русски, без акцента, негромко, но так, что Слава прекрасно слышал каждое слово, начал читать вслух.

Максим Кабир

Максим Кабир
Абракадабра

Надя вышла из пивной в полночь, трезвая и раздраженная. Присутствие на ежемесячных корпоративных вечеринках было обязательным условием торговой компании, точнее прихотью босса-самодура. Они включали в себя попытки накачать непьющую Надю пивом и настойками и утомляющий флирт со стороны балагура-аудитора. Уйти раньше остальных означало попасть в немилость.

В кругу света у пивной заряжались «Старопраменом» белые воротнички. Но стоило Наде юркнуть за угол, как шум голосов стих. Пражский район, названный в честь гуситского полководца, приютивший бренные останки Франца Кафки, уснул стоймя, смежив веки за зарешеченными очками окон. В узком пространстве меж рядами бежевых зданий шлепанье подошв о брусчатку звучало особенно громко. Показалось, кто-то скорчился за припаркованным автомобилем. Надю обуял приступ паники, как всегда молниеносный и необоснованный. Она пожалела, что отмела предложение аудитора проводить ее.

Ускорив шаг, Надя выбралась к широкой улице Сейфертова, где шуршали на ветру деревья и за ступенчатым монолитом барочных зданий вздымался перст Жижковской телебашни. На остановке компания парней заливалась смехом и ликером. Надя встала в сторонке. Простор и камера наблюдения на фасаде аптеки угомонили шалящие нервы. Она напомнила себе, что Прага считается одним из самых безопасных европейских городов, что, эмигрировав сюда из Краснодарского края, она ни разу за семь лет не подвергалась опасности. Не считая опасности сломать запястье, врезав аудитору по морде.

Булькнуло сообщение от Марии: «Не дождусь тебя, засыпаю, утром все расскажешь». Парни – судя по долетающим репликам, поляки – заинтересовались одинокой девушкой.

«Даже не думайте», – осекла их Надя телепатически. Мускулистый молодчик двинулся к ней, держа за горлышко зеленый пузырь «Божкова».

– Оставь ее в покое, Лешек, – сказал молодчику более трезвый товарищ. Польский язык был кузеном чешского, а «чештину» Надя знала в совершенстве.

«Верно, Лешек. Оставь в покое».

Лешек, вероятно, и сам осознал, что слишком пьян для флирта. Подошел ночной трамвай. Полякам он, хвала небесам, не подходил, и Надя впорхнула в вагон.

Несовершеннолетняя парочка целовалась, повиснув на поручнях. Других пассажиров не было. Надя заняла место в хвосте. Уставилась в телефон. Двери начали закрываться. Кто-то проскользнул в них в последний момент. Трамвай тронулся, покатил мимо украшенных лепниной зданий и недорогих магазинов. Четвертый пассажир в вагоне устроился напротив Нади, через проход. Мужчина! В поле зрения попадали ноги, плотно облепленные черными штанинами, стоптанные туфли на каблуках, вызывающие ассоциации с обувью для латиноамериканских танцев. Надя ощутила на себе пристальный взгляд. Она поерзала, но продолжала скролить новостную ленту. Большой палец автоматически жал на сердечки, тянулись вереницей котята, пироги, панды, пляжи с пальмами. Надя положила ногу на ногу – мужчина напротив сделал то же самое. Она поменяла позу. Он в точности повторил ее движения.

«Как смешно!»

Надя посмотрела в окно позади себя, притворившись, что любуется громадой отеля Ольшанка, и поймала отражение мужчины в залепленном стикерами стекле. Он так же перегнулся к окну, зеркально копируя Надину позу. Глупый пересмешник в не менее глупой одежде – облегающем черном трико.

Надя обернулась, негодуя, и удивленно втиснулась в жесткую спинку сиденья. Лицо мужчины, теперь обращенное к ней, было покрыто толстым слоем грима. На белом фоне яркими угольными мазками выделялись напомаженные губы, резкие молнии нарисованных бровей и густо подведенные карандашом глаза. Довершали картину лайковые перчатки и комичная шляпа детского размера, зафиксированная на макушке с помощью резинки.

«Мим!» – Надя расслабилась. Один из бесчисленных уличных артистов, развлекающих пражан и гостей столицы. Позавчера на Вацлавской площади у нее возникли проблемы с двойником Чарли Чаплина, цыганящим деньги. Пришлось послать назойливого попрошайку по известному русскому адресу.

– Добрый вечер, – буркнула Надя и собиралась вернуться к ленте, но мим резко поднял руки, сложил из пальцев рамку и, заключив в нее попутчицу, издал звук, имитирующий щелканье фотоаппарата. Черные губы растянулись в улыбке. Надя принужденно хмыкнула. Удерживая ее внимание, чудак достал из рукава белый квадратик. Потряс, подул и подал вещицу Наде. Это была полароидная фотография, не успевшая проявиться или же бракованная. Надя посмотрела по сторонам, словно искала совета. Подростки хихикали в другом конце вагона, поглощенные пубертатной страстью.

– Спасибо. – Надя положила фотографию на бедро. Порылась в кошельке и подала миму горстку монет. Он выпучил глаза в притворном восхищении. Взял кроны и по очереди забросил их себе в рот. Замотал головой – голова зазвенела, как копилка. Надя поощрила шоу смешком и опустила глаза в мобильник. Проплыли снимки с тренажерного зала, видео с концерта Стинга, рецепт шоколадного торта, ноготочки. Трамвай подкатил к Ольшанской, чтобы высадить влюбленных подростков. Надя осталась наедине с мимом.

Она подавила зевок, думая о том, что снова не выспится нормально. Взгляд остановился на попутчике. Мим показывал ей руку, обернутую платком. Надя досадливо скривилась. Непрошеное представление начало утомлять. К тому же она заметила, что трико мима заляпано грязью. Кучерявые волосы сальные и свивающиеся, как проволока. Прилипшая улыбка отдает чем-то нездоровым. Маниакальным.

– Достаточно, – сказала Надя.

В ответ мим сдернул платок. Под ним был голубь. Дохлый голубь. Тушка птицы кишела гнусными личинками, она разложилась настолько, что буквально распадалась в руке.

«Просто отлично, долбаный ты наркоман».

Надя встала и протиснулась к выходу. На периферии взгляда псих покачивался от беззвучного смеха и хлопал себя по животу. До пункта назначения было три остановки, но Надя решила сделать пересадку.

«Черт…» – Она заметила, что квадратик из фотоаппарата моментальной печати приклеился к джинсам, как кусок скотча. Надя оторвала его и хотела выбросить, но застыла с колотящимся сердцем. Фотография проявилась. И на ней была Надя. Голая. Мокрая, будто только что принимала душ. Чуть моложе, чуть худее, с каре, которое носила в середине нулевых.

Голая Надя принимала солнечные ванны на поросшем травой пригорке в двадцати метрах от фотографа.

Надя из сегодняшнего дня, шокированная Надя, узнала это место. Торба-На-Круче. Она не была там много лет, но прежде посещала десятки раз, в том числе – да, голая, прямо из душевой кабины. Всегда одна, и не было рядом никого, кто мог бы запечатлеть на «Полароид» ее наготу.

Надя повернулась и отпрянула, врезавшись в двери. Мим возвышался над ней, ухмыляясь. От него несло забившейся мойкой и псиной. Он вставил в глазницы кроны, монетки радостно подмигивали Наде, ловя свет ламп. Рука в перчатке метнулась к ошарашенной девушке и тут же отдернулась. Посмотрев вниз, Надя увидела, что мим тянет из-под ее футболки алую ткань.

В животе распустился цветок невыносимой боли. Надю словно наизнанку выворачивало. Она попыталась кричать, окликнуть водителя, но голосовые связки не подчинились. Рывками, утирая со лба пот преувеличенным жестом, мим тащил из-под Надиной футболки метры алой ткани, которые ложились у его ног. А потом туда же стали падать липкие сизые жгуты, и вонь заполнила вагон. Надя сползла по дверям, скорчилась на ступеньках и смотрела снизу вверх, как мим вытягивает из нее кишки.

«Это сон», – подумала она. И внезапно узнала человека, прячущего лицо под слоем грима, глаза – под никелевыми кругляшами.

– Ты… – просипела она.

Мим притиснул к груди гирлянды ее внутренностей и принялся скручивать их и связывать, делая из кишки собачку. Надя умерла до того, как остановился трамвай.

* * *

Давным-давно одна девочка подружилась с волшебником. Девочку звали Лиза, ей было девять, а волшебнику – сколько? – лет тридцать. Или лет триста? По волшебникам ведь и не скажешь.

В то лето в доме Лизы жил дракон. Он приехал в приморское захолустье строить турбазу и околдовал Лизину маму. Мама ослепла и не понимала, что дракон покрыт чешуей, отвратительно рогат и изрыгает из зловонной пасти пламя.

Это был не первый рогатый дракон, которого добрая мама приютила, но, пожалуй, худший. Если колдовское зелье усыпляло маму, дракон сосредотачивал внимание на Лизе, интересовался, почему Лиза такая мелкая, надоедливая и тупая, и больно ее щипал. Он съел Барсика: Лиза сама этого не видела, но Барсик пропал в день, когда дракон был особенно пьян и свиреп.

Лиза ждала октября. В октябре туристы, сезонные работники и огнедышащие драконы покидали городок. Увы, никуда не девались гоплины – болтливые соседи и отдельные учителя, которые не верили, что Лизина мама – зачарованная принцесса, и обзывали ее пьяницей и шалавой.

Лиза ненавидела гоплинов. За санаторием был уединенный клочок суши, слишком грязный, чтобы привлекать отдыхающих. С бетонной трубой, торчащей из пригорка, и кучами гниющих водорослей. Лиза написала маркером на трубе: «Гоплинам в ход запрешчен», – и объявила этот смердящий тухлыми моллюсками уголок своим королевством. Она приходила туда смотреть на волны, говорить с чайками и перебирать гальку. Там она познакомилась с волшебником.

Волшебники изредка забредали в приморскую глушь развлекать курортников. Лиза, неглупая, понимала, что почти все они – обычные люди. Но ее личный волшебник обычным не был. Он творил чудеса на центральной площади возле почтамта. Клоун, который пытался с ним конкурировать, признал поражение, повесил поролоновый нос и убрался к автовокзалу.

Волшебник выставлял на тротуар кассетный магнитофон и под песни из мультфильмов развлекал взрослых и детей. Монеты благодарно звенели, падая в шляпу, шуршали рубли. Как-то раз он подарил Лизе тряпичную розу. Волшебную, безусловно, розу. Когда было совсем грустно, Лиза ее прижимала к щеке – и слезы волшебным образом высыхали.

– Приветствую вас, юная леди! Не помешаю своим присутствием?

Лиза вздрогнула, обернулась – от сердца отлегло. Это волшебник заглянул в ее королевство. Вместо мантии – легкая белая кофта и джинсовые шорты. Прибой омывал босые ноги, «вьетнамки» свисали с пальца, а старенький рюкзак – с плеча. Просоленный ветер теребил длинные каштановые волосы волшебника. Его лучистые голубые глаза выдавали родство с каким-то морским царем. Главными приметами настоящего волшебника были клинышек бороды и тонкие, загнутые вверх усы. Такую бороду, такие усы носили лишь мушкетеры и маги.

– Здравствуйте, – сказала Лиза, заволновавшись. – Не помешаете. – Раньше волшебник ей подмигивал, но он подмигивал всем детям и розы дарил многим. Теперь он обращался непосредственно к ней. Да еще и «юной леди» назвал. – А я вас знаю. Вы – волшебник, да?

– Вы меня раскрыли! – Волшебник поклонился. Лиза хихикнула. – Вариозо Спазмалгон Третий. Чародей в четвертом поколении!

– А почему тогда третий?

– Напутали в паспортном столе. – Волшебник поднял ногу и застыл, озирая замусоренный берег. – Вы позволите мне подойти или эта территория предназначена исключительно для грустных девочек?

– Подходите, конечно. – Лиза пододвинулась, задумавшись: как волшебник понял, что она грустная? Неужели читает мысли? Что ж, ничего удивительного. Он на то и волшебник.

Вариозо Спазмалгон Третий пошлепал к ней, переступая через острые камни, и присел рядом, по-стариковски кряхтя. С близкого расстояния он был еще красивее.

– Я тоже вас узнал, юная леди. Мы уже встречались.

– Да, вы подарили мне цветок. Вы не колдуете сегодня?

Волшебник печально вздохнул.

– Собирался колдовать, но выяснилось, что я потерял свою магическую конфету. А без магической конфеты – какое колдовство? – Он хитро зыркнул на Лизу. – Постойте-ка! – Волшебник протянул руку и вынул из-за ее уха шоколадный батончик. – Где же ты был, калорийный негодник? Все нервы мне истрепал!

Лиза заулыбалась, позабыв о драконе и синяках под одеждой. Волшебник порвал упаковку и принялся уминать шоколад. Сказал с набитым ртом:

– Там есть еще одна. Угощайтесь.

– Где? – Лиза потрогала ухо.

– Разрешите… – Волшебник нагнулся. Батончик прятался за другим ухом.

– Я не ела ничего вкуснее, – призналась Лиза, наслаждаясь вкусом шоколада, орехов и нуги. Волны шипели, окатывая берег пеной.

– Их делают бурундуки из Бурунди, – объяснил Вариозо Спазмалгон Третий. – Или Бургундии, я слаб в географии и бурундистике. В супермаркете таких не купишь. – Он облизал пальцы. – Чувствуете, как испаряются ваши проблемы?

Лиза прислушалась к ощущениям. Она покачала головой.

– Нет, дядя волшебник. Шоколадка мне не поможет.

– Запущенный случай. – Вариозо Спазмалгон Третий огладил бородку. – Боюсь, чтобы подобрать лекарство, я должен ориентироваться в симптомах.

– В чем?

– Должен знать, что у вас приключилось.

Лиза поколебалась и рассказала волшебнику о зачарованной принцессе, огнедышащем драконе, гоплинах и пропавшем Барсике. Волшебник слушал так внимательно, как ни один взрослый до него.

– Дракон… – изрек он, когда Лиза выговорилась. – С драконами я сталкивался – та еще морока, доложу я вам. Сорока мороку принесла из Марокко. Вы папе жаловались?

Лиза не знала своего папу, о чем и сообщила Волшебнику.

– Придется мне на время стать вашим папой. – Слова эти согрели Лизу, как горячая ванна после прогулки по морозу. – Драконы… законы… самогоны… понимаете, юная леди, драконы вовсе не так страшны. Хорохорятся, пока им не стукнуть по носу. – Он сжал кулак. Сжала кулак и Лиза. Волшебник засмеялся и вдруг чмокнул Лизу в запястье. Прежде чем она успела смутиться, сказал:

– Есть у меня средство против драконов. Бронебойное. Горькая дрянь, но эффективная.

– Яд? – Лиза замерла.

– Нет-нет, ядом дракона не взять. Это эликсир… кассир… мессир… Выпьете его и никогда больше не будете бояться драконов. А если их не бояться, они превращаются в мопсов. Отвернитесь-ка.

Лиза повиновалась. Под боком Вариозо Спазмалгон Третий зазвенел содержимым рюкзака.

– Юная леди, ассистируйте. У вас в джинсах, сзади…

Лиза сунула руку в карман и извлекла, поражаясь, металлическую рюмку, которой в ее карманах отродясь не было.

– Спасибо, великолепно. – Волшебник забрал находку. Что-то забулькало. – Абракадабра, швабра-чупакабра, другу надо мне помочь, прочь дракон, и гоблин прочь!

– Можно смотреть? – заерзала Лиза.

– И смотреть, и пробовать! – Волшебник торжественно вручил Лизе рюмку. В ней плескалась темная жидкость, пахнущая дубом, лекарствами и домашними ссорами.

– Это что, водка? – скривилась Лиза.

– Отдайте! – резко сказал волшебник. – Отдайте, раз считаете, что я налью ребенку водки… фотки… колготки!

– Простите, простите! – затараторила Лиза. – Я такая глупая! Водка прозрачная, а не коричневая!

Волшебник смягчился.

– Запах такой, – пояснил он, – потому что в эликсире содержится кровь дракона из второго вагона. Не буду врать, это не пепси-кола. Но результат не заставит себя ждать. Рискнете или снова всплакнете?

– Рискну. – Лиза коснулась губами железной кромки.

– До дна, иначе не сработает.

Лиза опустошила рюмку. Словно впустила в себя лаву. Жидкость обожгла глотку и желудок. Лиза закашляла. Выпитое просилось обратно.

– Закусите! – Вариозо Спазмалгон Третий сунул ей шоколадку. Лиза прожевала. Слезились глаза. Похоронно кричали чайки.

– Чувствуете?

– Мне плохо, – просипела Лиза. Арахис застрял в зубах, нуга приклеивала язык к нёбу.

– Прилягте… – Волшебник уложил ее на одеяло волглого ила. – Кровь дракона убивает ваш страх. Ох и ах. Дышите. Не шуршите. Уже лучше?

– Да, – сказала Лиза, хотя лучше не становилось.

– Хотите спать?

– Наверное…

Чайки вопили внутри ее черепной коробки, как в гнезде. Тьма накатывала подобно волнам.

– Дядя волшебник…

Она увидела перед собой не одно, а целых три лица: с усиками и бородками, лица плавали в воздухе по часовой стрелке, беззвучно шевелились рты. Чьи-то пальцы завозились с молнией на ее штанах.

– Ох, – сказала Лиза и провалилась в беспамятство.

Очнулась она в сырой бетонной трубе, голая и истекающая кровью. Волшебник исчез.

* * *

Впервые Лиза попала на Холм в 2002 году. Прошло три года с тех пор, как ее, обнаженную и грязную, обнаружили курортники. Она ковыляла по пляжу, бормоча что-то о друге-волшебнике. Кровь текла по ногам. Лиза не помнила, что с ней случилось после того, как магический эликсир обжег желудок. Внутри все болело.

Милиционеры расспрашивали о Волшебнике. Мама постоянно плакала, просила прощения и целовала Лизе пальцы. Она прогнала огнедышащего дракона и не открывала ему, когда он пару раз приходил, угрожал расправой и кидался в окна камнями. Магический эликсир сработал. Мама выздоравливала одновременно с Лизой. Она завязала с алкоголем, продала дом и перевезла дочь в Краснодар. Огнедышащий дракон, наклюкавшись, пошел купаться в море и утонул. Драконы – дрянные пловцы.

Лиза не сразу поняла, что Вариозо Спазмалгон Третий был плохим. И вовсе никаким не волшебником. Из подслушанных разговоров она узнала: были и другие жертвы. Дети, над которыми он выругался.

Его так и не поймали. Трах-тибидох-тибидох.

Как-то Лизе приснилось странное чаепитие: она сидела за длинным, накрытым черной скатертью столом в компании незнакомых девочек, ее ровесниц. Игрушечную посуду заполнили песок и морские ракушки. Девочки и сама Лиза были густо накрашены косметикой, как взрослые.

Во главе стола восседал Вариозо Спазмалгон Третий. Во фраке и цилиндре, при комично огромной канареечно-желтой бабочке. Белки его глаз были розовыми, радужки – алыми, в зрачках плясали отсветы пламени. Он взирал на девочек как сладкоежка на пирожные. Выкрашенные смолой губы растянулись в самодовольной ухмылке, демонстрируя черные десны, набитый треугольными акульими зубами рот. Лиза описалась во сне.

Время шло, Лиза взрослела, образ насильника стирался из памяти. Она училась в седьмом классе и не верила больше в драконов, магов и зачарованных принцесс. Но поздно вечером в январе из спальни подружки, у которой она осталась ночевать, Лиза перенеслась в ясный летний день. На – с большой буквы – Холм.

У подружки, Катюши, был компьютер. Катюша, заговорщически хихикая, запустила ролик. Студентки выпивали на кухне и задирали майки с лифчиками. Лиза краснела от смущения, но притворялась, что ей не впервой смотреть такое. Когда на экране возник полностью голый парень, перед глазами полыхнуло: точно умноженная втрое вспышка фотоаппарата ослепила Лизу. Она заморгала, помассировала веки. Мир заново обретал четкость и цвет. Но это был уже совершенно другой мир. Без компьютера, плаката с группой «Пропаганда», кукол Барби, плюшевых зверей и Катюши. Без стен, пола, потолка.

Лиза по-прежнему сидела, но не на ковре, а на земле. Ноги в фиолетовых Катюшиных тапочках и связанных мамой носках утопали в высокой траве. Было жарко: солнце висело в зените. По голубому небу плыли редкие комковатые облака.

Лиза встала, озадаченно оглядываясь. Куда девался город? Куда девались зима и Катюша? Она вспомнила книги: «Нарнию» и «Волшебника страны Оз».

Она стояла на вершине пологого холма, обдуваемая теплым ветерком. Бескрайнее поле раскинулось вокруг. Пырей и ярутка, сиреневая смолка, желтенькие одуванчики, голубые люпины. И так до самого горизонта.

Лиза вдохнула полной грудью душистые запахи лугов. Пощипала себя, убеждаясь, что не спит, наклонилась и выдернула травинку. Пожевала сочный стебелек. Вкус был самым обыкновенным. Самая обыкновенная капустница спорхнула с цветка. Лиза пошла за ней, как Алиса за Белым Кроликом. Она почти спустилась с холма, но вспышка ожгла сетчатку, заставив заслониться предплечьем.

– Ты чего? Земля, Земля, прием! – Катюша пощелкала пальцами у Лизиного лица. Солистки «Пропаганды» смотрели с плаката. Бабочки были только на мониторе, усеивали обои рабочего стола. Лиза ощупала свои щеки, нагретые солнцем, причмокнула: на языке оставался привкус съеденной травинки. – Ты робот? – забеспокоилась Катюша. – Зависла на целую минуту, я докричаться не могла, думала уже родителей звать.

Минута? Но она провела на Холме как минимум пять минут. Желтая пыльца прилипла к подошвам тапочек.

– Ты меня пугаешь, – сказала Катюша.

– Все в порядке, – соврала Лиза, встряхивая волосами. – Я просто… изображала труп.

– У тебя классно получилось. Только в следующий раз, изображая труп, не сопи так громко!

Если первый раз косвенно был связан с сексом – с реакцией на порнографическое видео, – то второй не имел к половой сфере ни малейшего отношения. Второй раз едва не стоил Лизе сломанных конечностей. Вот Лиза катит на велосипеде по улице Калинина, вот жмурится от вспышки, вот летит головой вперед. Трава смягчает падение. Велосипед остается там же, где асфальт, высотки и дождевые тучи. В Краснодаре, в реальности.

За три месяца, что прошли с дебютного визита на Холм, тут ничего не поменялось. Словно изображение поставили на паузу, а сейчас снова позволили облакам плыть по небу. Лиза мгновенно вспотела. Сняла курточку и бросила ее в траву. Ветерок огладил плечи. Лиза вынула из кармана мобильник – долгожданный подарок от мамы. Зеленый экранчик чернел логотипом «Моторолы», но телефон не реагировал на нажатие кнопок. Намертво заглох.

Как и в январе, Лиза совсем не испугалась. Напротив, ей было ужасно любопытно. И она отправилась утолять любопытство. Примерно полчаса – сказать точно она не могла, так как механические часы перестали работать вместе с сотовым, – Лиза гуляла по лугу. До вспышки, до боли, до того, как она очнулась на обочине, окруженная неравнодушными прохожими, уверенными, что велосипедистка на минуту – да, на минуту! – лишилась чувств, ударившись головой. Лизе еще повезло: при падении она лишь стесала кожу на подбородке и разбила колени.

– А где ваша куртка? – спросил сердобольный пенсионер. – Вы же вроде в куртке были? Не украл ли кто?

Лиза не стала говорить, что куртка осталась на Холме, где вечное лето и вечный полдень.

Мама не поверила ей. Даже когда в третий раз Лиза отключилась в подъезде, приложилась к бетону виском и принесла с Холма симпатичный букет полевых цветов – мама предпочла отмахнуться от доказательств. Выбросила цветы из иного мира в мусорное ведро и отвела дочь к доктору.

– Давай так! – говорила Лиза в приемном покое. – Я вырублюсь, а ты на меня смотри. Я сниму какую-нибудь вещь – вот увидишь, она исчезнет в нашей реальности!

– Конечно, конечно, – поддакивала мама. – Как ты скажешь, родная, только успокойся.

Консультацией у психолога не обошлось. Лизу изучал седовласый московский сомнолог, специалист по расстройствам сна. Ее обклеили проводами: процедура называлась полисомнография. Врачи диагностировали у Лизы нарколепсию – редкое заболевание нервной системы, при котором человек неконтролируемо засыпает. Резкое снижение мышечного тонуса сопровождается слуховыми и зрительными галлюцинациями. Это означало, что в будущем, до полного исцеления, ей нельзя будет не только управлять транспортом, но и плавать. Придется быть предельно аккуратной. В любой момент она может… как ты говоришь, детка? Да, перенестись на Холм. Погулять по лугу.

Лиза больше не пыталась переубедить взрослых. Она завела тетрадь, в которую записывала данные наблюдений.

Сколько бы я там ни находилась, здесь проходит меньше минуты.

Одежда, обувь, содержимое карманов, все, что в руках +

Контролировать перемещение —

Покакать в другом мире +

Бабочки, кузнечики, божьи коровки и т. д. +

Говорящие бобры, Злая Ведьма Запада, Чеширский Кот —

В коробке из-под фена лежали образцы почвы. Меж страниц Роджера Желязны – засушенные растения. Трава, цветы, насекомые Холма ничем не отличались от земных насекомых, цветов и трав.

Развлекаясь, Лиза придумала Принца. Принц был таким стеснительным, что не решался подойти к ней и завести разговор; он наблюдал, прячась. Это он забирал вещи Лизы. Попадая на Холм, Лиза оказывалась в одной и той же примерно точке, но забытые ею курточка, жевательная резинка или специально оставленные носки пропадали. Иногда Лиза обращалась к вымышленному Принцу, пела ему и рассказывала о заботах и тревогах реальности.