No CTRL

Пролог.

Зачем они это делают?

У них нет прошлого и нет будущего, а только настоящее. Им скармливают ценности, а они с готовностью хватаются за них, соглашаясь на контроль. Самое странное, что они даже понимают это, но не пытаются ничего изменить. Не пытаются, потому что им сказали: «У вас ничего не получится. Так никто не делает. Ты что, самый умный?» И они поверили, ведь они невероятно доверчивы.

Некоторые, конечно, пытаются. Но их поддержка – это лишь лицемерный крик из-за угла: «Давай, у тебя получится!» Втайне они молятся, чтобы у него не вышло. Потому что если получится, то придётся что-то делать им самим. А это не в их правилах. Им проще сказать: «Ну, я же говорил, ничего не выйдет», и продолжать жить своей контролируемой жизнью.

Порядок не касается тех, кто его устанавливает. Другие, те, кто всё это придумал, не подчиняются. Их смысл существования строится на одном фундаментальном принципе – на абсолютном, тотальном контроле.

Так устроен мир. И, поверь мне, изменить его по их правилам невозможно. Ты либо такой, как все, либо другой. Ты либо управляем, либо управляешь. Третьего не дано.

Есть только один способ всё изменить. Он будет болезненным. Он принесёт страдания. И ты никогда не будешь частью их «нормального» мира. Но только так ты сможешь изменить всё. Мне жаль, но другого выхода нет.

Молодой мужчина монотонно, спокойным и тихим голосом произнёс это, глядя прямо в глаза своему двухмесячному сыну, лежащему в детской коляске. Ребенок, даже не подозревая, какое будущее его ждёт, спокойно лежал под мягким светом стальной лампы.

Глава I

Недалёкое будущее

Оглушающий свет ворвался сквозь веки Стаса, острый, как осколок стекла. Тонкий звон в ушах, сначала едва уловимый, разливался по нервам, возвращая жизнь в онемевшее тело. Звук стал резким, почти невыносимым, будто игла в висках. Глаза распахнулись, поймав слепящее пятно на потолке – треугольная лампа в больничной палате, пропахшей антисептиком и металлом. Тело рванулось вверх, подхваченное чужой волей. Стас сел: ноги неподвижны, руки вцепились в матрас, взгляд метнулся к соседней койке. Там лежал смуглый парень с вьющимися чёрными волосами, неподвижный, словно во сне.

Тишина палаты дрожала от глухого жужжания аппаратуры, следящей за их пульсом. Мониторы мигали зелёными цифрами, отбрасывая тени на белые стены, исцарапанные временем.

– Бон, вставай, – тихо сказал Стас, голос хриплый, но твёрдый. – Нельзя здесь задерживаться.

– Откуда знаешь, что я не сплю? – прошептал Бон, лениво переворачиваясь на бок. Его карие глаза блеснули насмешкой, как в старые добрые дни. – Хотя… дурацкий вопрос.

– Найди её. Времени мало, – голос Стаса окреп, выдавая тревогу, что сжимала грудь.

– Сил нет, бро. Тебе бы тоже очухаться, – протянул Бон, изображая страдание, но уголки его губ дрогнули в улыбке.

Перестук резиновых каблуков по линолеуму, холодному и липкому, оборвал их разговор. Стас махнул рукой, и Бон рухнул в подушку, прикрыв глаза. Дверь бесшумно отворилась, воздух колыхнулся, неся лёгкий шлейф духов – цветочных, но с горькой нотой. Женщина в белоснежном халате вошла – блондинка, лет сорока пяти, с серо-зелёными глазами, острыми, как луч рентгена. Её взгляд скользнул по палате, быстрый, холодный, будто выискивая трещину в их маскировке. Она вышла, оставив за собой аромат, знакомый, но неуловимый. Стас был уверен: она пришла за ними.

– Кто это был? Почему прячемся? – Бон приподнялся, тревога пробилась сквозь его шутливый тон.

– Не видел, но чувствую неладное, – отрезал Стас, глядя в окно, где серое утро просачивалось сквозь жалюзи, покрытые тонким слоем пыли. – Она на первом этаже. Найди её. Без неё я не двинусь.

– Неужели он смог перепрошить прибор имитации движения? Но как это возможно не оставив и следа? – полушепотом произнёс Стас, глядя на серые улицы снежной Москвы, совершенно пустым взглядом.

– Что? Ты мне что-то сказал? – переспросил Бон, стоя у кровати, снимая пульсовую клипсу с пальца. Липкие электроды свисали с его висков, их показания гасли на мониторе, отражая тишину палаты.

– Не парься. Это я сам с собой, – сказал Стас, бросив на друга тревожный взгляд. – Иди уже, пожалуйста.

Бон кивнул и шагнул к двери, его кроссовки скрипнули по линолеуму.

На верхнем этаже, в кабинете, блондинка сидела за рабочим столом. В руках – пластиковая рамка с фотографией, рядом – стакан со льдом, покрытый испариной, и бутылка бурбона, наполовину пустая. Её серо-зелёные глаза вглядывались в снимок, губы дрогнули, слеза скользнула по щеке, оставив тонкий след. Рамка упала на стол, стекло треснуло с глухим звоном, эхо разнеслось по коридору, вылетев в приоткрытое окно.

Стук в дверь прервал тишину.

– Войдите, – сказала она, стирая слезу, голос твёрдый, почти приказной, но с лёгкой хрипотцой.

Молодая медсестра в огромных пластиковых очках робко шагнула внутрь, её ямочки на щеках дрожали.

– Они покинули палату, – тихо произнесла она, теребя край халата.

Лицо блондинки озарила тень радости, тут же сменившаяся холодной решимостью. Она встала, шагнула к двери – быстро, чётко, как по подиуму, но в мягкой медицинской обуви, заглушающей звук.

Тем временем Бон шёл по коридору, пропахшему хлоркой и лекарствами. Он уточнял путь у медсестёр, чьи улыбки казались слишком приветливыми. Тревога сжимала грудь, хотя он ничего не нарушал. Казалось, его вот-вот остановят, как в старых историях о допросах. Карие глаза напряжённо всматривались в указатели, выцветшие от времени. Как сказал Стас, «колясочная» была на первом этаже.

– Миссия выполнена, – прошептал Бон, оглядываясь у двери, чья краска облупилась по краям. Он помедлил, собрался и вошёл.

– Ты кто? Чего надо? – раздался резкий голос, пропитанный раздражением.

Бон замер, в голове мелькнула картина: допрос, камера, тени прошлого. Он вдохнул, обернулся: перед ним стояла пожилая женщина, лицо в сетке морщин, в руке – кружка чая, пар вился в её седых волосах, пахнущих мятой.

– Я за своей коляской, – сказал Бон, стараясь скрыть акцент, его голос дрогнул.

– Забирай! – буркнула она, кивнув в угол, где пыль оседала на груде кресел.

Там стояла коляска – новенькая, с усиленной рамой, как для паралимпийцев.

– Но… – начал Бон, немного замешкавшись.

– Подумаешь, царапина! Год пылится, место занимает! – рявкнула женщина, прикрыв глаза от пара, её губы дрогнули в едва заметной улыбке.

Бон раздвинул кресла, выкатил коляску и улыбнулся – широко, почти мальчишески. Старушка качнула кружкой к выходу, её взгляд смягчился.

У лифта блондинка смотрела на дисплей – цифра «3» вспыхнула красным. Двери открылись с шипением. Сначала коляска, затем Бон. Он шагнул, остановился:

– Налево или направо? – пробормотал он, оглядывая пустой коридор. – Всего две стороны…

– Нельсон, – раздался голос, тихий, почти ласковый, но с ледяной ноткой.

Бон обернулся. Их глаза встретились. Тревога, как холодная волна, захлестнула его, ведь в этот раз всё могло закончиться намного хуже, чем несколько дней назад.

Глава II

Наши дни

Хлопок книги, тяжёлый, как выстрел, оборвал лекцию по философии. Студенты, словно стая, сорвались с мест, не дожидаясь финальных слов преподавателя. Их шаги гулко отдавались в просторной аудитории, пропахшей старыми книгами и мелом. Стас сидел в инвалидной коляске внизу, в пяти метрах от двойной двери, открытой настежь. Толпа хлынула к выходу, мелькая рюкзаками и яркими куртками, а он остался, глядя на их спины, растворяющиеся в коридоре.

– Пошли, братан! Догоняй! – крикнул Бон, последним выскальзывая из аудитории. Его карие глаза блеснули озорством, он показал любимый жест – большой палец и мизинец, как у французского футболиста, забивающего гол, и слегка пританцевал, будто на поле.

– Сейчас, кроссы поменяю, – улыбнулся Стас, выкатываясь из-за массивного деревянного стола, чьи ножки были исцарапаны поколениями студентов.

Обогнув стол слева, он увидел Бона в проёме двери. Тот размахивал руками, словно болельщик «Формулы-1», ждущий болида на финише. Стас засмеялся, подыграл: сделал вид, что надевает гоночный шлем, натягивает перчатки, готовясь к старту. Помедлив, будто перед главным заездом жизни, он рванул вперёд. Колёса коляски мягко загудели по линолеуму, скорость была невелика, но Бон с наигранным ужасом отпрыгнул, давая проехать пару метров.

Подбежав, Бон хлопнул по ладони Стаса. Их громкий смех разнёсся по коридору, отражаясь от обшитых деревянными панелями стен. Рядом послышался девичий хохот. Четыре студентки с факультета дизайна стояли у окна, залитого дневным светом. Одну из них, с тёплой улыбкой и длинными каштановыми волосами, Стас и Бон видели раньше. Её глаза задержались на Стасе, словно храня секрет, пока остальные обсуждали что-то, хихикая.

– Ну что, погнали? Надо забрать видеокарту из магазина! – сказал Стас, стараясь казаться спокойным, хотя его пальцы слегка сжали подлокотники.

– Времени куча, только полдень. Из-за девчонок спешишь? – подмигнул Бон, поправляя рюкзак.

Стас покачал головой, будто не понял, но уголки его губ дрогнули.

– Я не так думаю, – бросил он, глядя на мелькающую толпу.

– Да-да, ты не так думаешь, – закатил глаза Бон, ухмыляясь. – Ладно, пошли. Заскочим в «In-N-Out», пожуем бургеры.

Они двинулись по коридору, заполненному гомоном студентов. Девушки продолжали смеяться, но та, с каштановыми волосами, смотрела вслед Стасу, её улыбка была едва заметной, как тень.

Online – 1.

Надпись мигала в левом углу монитора, чей холодный свет отражался от идеально чистого стола. Рядом лежала серебристая ручка «Паркер», поблёскивая в полумраке. Над столом висели семейные фото – смеющиеся лица, выцветшие от времени, и мишень для дартса с листом А4, где жирными буквами было выведено «DREAM».

– Один. Где же вы? – тихо произнёс мужской голос, едва слышный в тишине комнаты. – Пора играть.

Колёсики стула засвистели, молодой человек отъехал назад и встал. Подойдя к деревянной двери, пахнущей старым лаком, он достал ключ из джинсов, открыл её и, бросив взгляд на неизменную надпись «Online – 1», запер комнату, уходя за ужином у курьера.

Online – 2.

Online – 3.

– Ты зашёл? – крикнул Бон с кухни, где звякали тарелки.

– Да, нас трое. Пишу Вите, чтоб подъезжал, – ответил Стас, глядя на экран. – Спрошу, как дела.

В углу монитора вспыхнуло: «Здорова, как ты, друг?

«Я только с тренировки – еле дышу!» – Через несколько минут высветился ответ Вити.

Бон вошёл с двумя кружками чая, от которых поднимался ароматный пар, и тарелкой бутербродов с ветчиной. Поставил их на стол, рядом с клавиатурой.

– Слышал про новую технологию? Распознавание по голосу, – начал Стас, постукивая пальцами по столу.

– Ага, – хмыкнул Бон, откусывая бутерброд. – Скоро по затылку определять будут.

– Смешно, – без улыбки отозвался Стас. – Раньше голосовые системы путались из-за интонаций, возраста, болезней. Но в Германии создали микрофоны, которые ловят неизменные черты голоса. Даже синтезированный распознают. Цена, правда, запредельная.

– А пародисты? – ухмыльнулся Бон, жуя. – Кто-то прикинется Маском, позвонит в SpaceX…

– И что? – перебил Стас, прищурившись. – Скажет, что космоса нет, а над нами купол?

Оба расхохотались, комната наполнилась их смехом. Снизу донёсся глухой стук – хозяйка Энн, милая старушка с первого этажа, колотила шваброй по потолку. Парни переглянулись, подавляя улыбки.

– Энн! – вполголоса хором сказали они и засмеялись ещё громче. Стук стал резче, будто старушка ждала их вызова, готовая к бою.

Поняв, что с ней не справиться, друзья уткнулись в экран. Ответ Вити гласил:

«Три минуты прошло, но я не зря ждал – шлем считал данные с тренировки: мышцы растут! Прибор в нём видит моё тело лучше, чем я сам». Через пять секунд: «Датчик здоровья обновил данные – я в форме, бро!»

– Хм, – протянул Стас, глядя на Бона. – Опять тренировки?

– Спортсмен наш, – фыркнул Бон, отпивая чай. – Это что за прибор в шлеме?

– Считывает едва уловимые импульсы мозга, – ответил Стас, нахмурившись. – Делает VR не только интересным, но и полезным.

«Три минуты, спустимся», – напечатал он.

Парни торопливо доедали бутерброды. Стас вдруг замедлился, глаза потемнели, вспоминая, как мама ругала его за еду впопыхах.

– Ей бы это не понравилось, – тихо сказал Бон, беря третий бутерброд.

– Не торопись, – пробормотал Стас, глядя в окно, где серый свет намекал на наступление вечера.

– Витя ждёт…

Стас потянул выдвижную полку, достал два VR-шлема с инициалами: «S» – как у Супермена, вырезанная чётко, и «N» – нарисованная белым фломастером, чуть смазанная. Протянув шлем Бону, он хрустнул шеей, словно после тайского массажа. Бон надел свой, посмотрев на неказистую «N», и ухмыльнулся.

– Мы здесь, – сказал Бон в микрофон шлема.

– Что? Помехи, не слышу, – отозвался Витя, голос его звучал прерывисто.

– Мы здесь! – громче повторил Бон.

– Странно, раньше такого не было, – встревожился Стас, сдвинув брови.

– Бывает, техника, – пожал плечами Бон, поправляя шлем.

– У меня не бывает! – резко ответил Стас, снимая шлем.

Он запустил антивирус. «Непрерывное сканирование» – гласила надпись на экране. Угроз не было. Стас пробежался по истории, убедился: всё чисто. Но тревога, как холодная тень, осталась.

– Ладно, – буркнул он, надевая шлем. – Возможно недавняя обнова, которую я сделал быстро, легла неправильно, позже посмотрю.

– Как вам моя новая? Красотка? – гордо спросил Витя.

– Вау! – воскликнул Бон, забыв про Энн.

– Во-первых, не твоя. Во-вторых, я просил ничего не трогать, – холодно сказал Стас, но в голосе мелькнула тень восхищения.

Перед ними стояла чёрная Maserati без крыши, с белым кожаным салоном, мягким, как облако. Глянцевый кузов отражал мир, словно зеркало. Хромированные диски сверкали, будто отполированные звёзды, фары – прозрачные, как якутские алмазы, с золотыми поворотниками, похожими на изогнутые сабли. Решётка радиатора с трезубцем Нептуна гордо красовалась спереди, заявляя об амбициях владельца.

Но Витя не был таким. Добрый, воспитанный, он рос в богатой семье, где всё лучшее было с детства – компьютер, о котором другие мечтали, появился у него ещё в детском саду. Любовь к IT зародилась на форуме, где он встретил Стаса, презентовав голосового помощника, способного отвечать на простые вопросы. Свою фамилию он не любил – одноклассники дразнили его «Руда».

– Погнали, проверим парк, – предложил Стас, отводя взгляд от машины.

Они оставили Maserati и вошли в Измайловский парк. Новогодние гирлянды переливались на деревьях, их свет дрожал в морозном воздухе. Палатки под толстым слоем снега казались сугробами с окошками, вырезанными в форме снежинок. Шум окружал их: новогодняя музыка, смех детей, галдёж приезжих, поскрипывание снега. На катке, подсвеченном сиреневым, толпились люди, скользящие под какую-то классическую мелодию. В центре стояла ёлка – высотой с пятиэтажный дом, увешанная игрушками, мишурой, шишками и конфетами. Внизу громоздились разноцветные коробки, будто с подарками, а сверху болтались обезьяна верхом на петухе – шалость Стаса, чтобы посмешить друзей. Кафе манили запахом горячего шоколада, ванили и корицы. Трое парней шли, будто инспекторы, осматривая всё. Стас – впереди, задумчивый, с лёгкой тенью тревоги. Витя – в десяти метрах, шаги его были лёгкими, как после пробежки. Бон, наслаждаясь, плёлся последним, вдыхая морозный воздух.

У железного забора он заметил надпись «Привет» и силуэт, похожий на бюст Ленина, в кепке.

– Ну, привет, Володя! – хмыкнул Бон, пнув сугроб.

Спустя два часа они вышли на Шоссе Энтузиастов, где машины гудели в пробке.

– Блин, как я домой доберусь? Машина с другой стороны! – улыбнулся Витя, изображая разочарование.

– Ха, это уже было! Придумай что новее, – съязвил Бон, поправляя капюшон.

– Здесь всё норм. Но в «Лужниках» сбои. Я пас, до понедельника, – устало сказал Стас, глядя на дорогу.

– Глянь, на перекрёстке! – перебил Витя, оживившись. – Tesla Cybertruck, новенькая! Таких в Москве раз-два. Вся в плёнке, офигенная! Смотри, как поехала – не слышно совсем.

– Электрокар, сплошной компьютер, – без восторга ответил Стас, потянувшись руками к голове – Всё, пока.

Стас и Бон сняли шлемы, вернувшись в уютную комнату, пропахшую чаем и старым деревом.

– Парк – один в один! Графика огонь, мы молодцы! – гордо сказал Бон, потирая руки.

– Да, неплохо, – согласился Стас, но голос его был напряжён. – Но что за помехи с микрофоном?

– Расслабься, техника глючит, – отмахнулся Бон.

– Завтра проверю. – Стас нахмурился. Его мир, где он мог шагать, не должен был подводить.

Бон унёс кружки и тарелку на кухню, спустившись по скрипучим ступенькам. Надев куртку и обувая ботинки, крикнул из коридора:

– Пока, бро! На связи! Дверь захлопну!

– Давай! – отозвался Стас.

Он перебрался на кровать, лёг на мягкую подушку с вышитой надписью «Любимому сыночку от мамы» и открыл Instagram. Тишину разорвал телевизор Энн, гремящий с первого этажа.

«Срочные новости. В Москве Tesla протаранила остановку у метро Площадь Ильича. Автомобиль певца потерял управление из-за сбоя системы. Трое погибли, несколько человек в больнице. Это первая авария Tesla со смертельным исходом. Илон Маск выразил соболезнования в «X»…»

Стас замер, глядя на экран телефона. Его пальцы дрогнули. «Сбой системы? Реальный мир такой неидеальный» – промелькнула мысль в его голове.

Глава III

Недалёкое прошлое

– Бабушка, а разве не все жизни важны? Почему тогда кричат: “Black lives matter”?

– Конечно, все, солнышко. Нет ничего ценнее человеческой жизни, и цвет кожи тут ни при чём, – ответила чернокожая женщина с пепельно-белыми волосами, глубокими морщинами и тёплым взглядом карих глаз, полных любви. Её голос, мягкий, как шёлк, обволакивал комнату, пахнущую лавандой и старым деревом.

– Никогда не суди по внешности, моя принцесса. Подумай: если бы твои родители смотрели только на цвет кожи, – отец чернокожий, мама белая, – с кем бы я сейчас разговаривала? Уж точно не с такой красавицей!

– Перестань… Я не красивая, – пробормотала девушка, смущённо опустив глаза, её щёки порозовели.

Старушка, опираясь на железную трость с потрёпанной кожаной ручкой, медленно поднялась с кровати, придерживая поясницу. Шаркая тапочками по скрипучему полу, она подошла к деревянному окну, где на подоконнике стояла кукла с рыжими косичками в небесно-голубом платье, выцветшем от солнца. Бабушка взяла её, пальцы дрогнули от нежности.

– Какая же она красивая, – выдохнула она, будто вспоминая что-то далёкое.

– Потому что моя любимая, – с лёгкой улыбкой ответила девушка, её голос был едва слышен.

– Что ты сказала, Дани?

– Она красивая… Я люблю её, бабушка.

– Значит, красивая, потому что ты её любишь? – лукаво переспросила старушка, её глаза блеснули.

– Конечно! Дядя Сэм подарил её на Рождество, когда мне было три. С тех пор я с ней не расстаюсь, – глаза Даны засветились, счастливая улыбка озарила лицо. Она сидела на широкой кровати, укрытой пледом цвета морской волны, шершавым под пальцами.

– Моя милая Дани… – бабушка прикрыла глаза, будто окунувшись в прошлое. – Я помню, как впервые тебя увидела – крохотное чудо, сотворённое Господом. Твои голубые глаза, яркие, как летнее небо, могли разбудить даже самое холодное сердце. Они были такими умными, неземными, будто ты с планеты, где всегда тепло и свет. Ты светилась изнутри. Тогда я поняла: это любовь. Настоящая. Безусловная. Посланная с небес. Я говорю о тебе, моё сокровище. Пусть весь мир твердит обратное, но ничто не заставит меня усомниться.

– Бабушка… Я так тебя люблю… – всхлипнула Дана, глаза её намокли. Она нежно обняла старушку, уткнувшись в её плечо, пахнущее лавандой.

– Запомни, родная, ты не должна быть красивой для всех. Достаточно одного, кто полюбит тебя искренне, чтобы быть счастливой, – шепнула бабушка, крепко обнимая внучку, отдавая всю любовь, как в миллионный раз.

– Почему ты такая добрая? – тихо спросила Дана. – Ты никогда не ругаешь, не злишься. Даже когда мама с папой повышали голос, ты защищала меня. Соседи улыбаются тебе, как родной. Почтальон Майк приносит твою любимую шоколадку. Помню, ты учила меня здороваться со всеми, не глядя на их одежду или внешность… – Она замолчала, будто удивляясь своим словам. – Я не слышала от тебя ни одного грубого слова.

Бабушка посмотрела на внучку, её глаза блеснули воспоминанием, тёплым, но с тенью боли.

– Я же сказала: иногда достаточно одного человека, чтобы чувствовать себя счастливой. У меня был такой.

– Ты никогда не рассказывала… – удивлённо выдохнула Дана.

– В школе, – начала бабушка, усаживаясь в кресло и поправляя плед на коленях, – нас, чернокожих, только начали пускать к белым. Я была единственной темнокожей в классе. Это было невыносимо.

Она говорила спокойно, но каждое слово несло груз прошлого.

– Меня сторонились, не замечали, смеялись, обзывали… только из-за кожи. Если я шла по коридору «не так», становилась мишенью. С третьего по шестой класс я была как в аквариуме – рядом, но невидимая. Но я ходила в школу. Любила учиться. Книги открывали мир, которого у нас с мамой не было. Мы были бедны, принцесса. Очень бедны.

Она потеребила край пледа, её пальцы дрожали.

– Учителя хвалили за старание, но одноклассники… всё по-прежнему. Пока не появился он. Мальчик из эмигрантов, из Советского Союза. Они бежали от репрессий, от страха. Он был… – она улыбнулась, – как русский медведь. Высокий, неуклюжий, с тяжёлым акцентом. Знал только одно слово: “Hi”. Его звали Алексей.

– Что было дальше? – спросила Дана, затаив дыхание.

– Никто не хотел с ним сидеть. Учительница отвела его к последнему ряду, где сидела я. Он выбрал парту рядом, сел, повернулся… и сказал: “Hi”. Все засмеялись. Я стала красной, как его флаг. Но он посмотрел на них – сурово, жёстко, по-русски, будто взглядом гасил метель. Класс замолк. Даже учительница растерялась. А потом он улыбнулся мне – широко, без зубов, будто сказал: «Я с тобой». С тех пор никто меня не обижал. Я была под защитой Алексея.

– Ба… – Дана вытерла слёзы. – Почему ты не рассказывала?

– Потому что… – бабушка замолчала, её голос дрогнул. – Это история о твоём дедушке.

– Что?.. – Дана замерла. – Мой дедушка был русским? Ты говорила, он погиб во Вьетнаме… лётчиком…

По щеке бабушки скатилась слеза, прозрачная, как память.

Наши дни

Дана сидела на краю кровати в общежитии, сжимая крошечную фотографию бабушки – её оберег, всегда лежавший в кошельке. Она смотрела на белую стену, будто ища ответы. Глаза, голубые, как сибирские алмазы, дрожали от слёз, отражая оранжево-золотой закат, струившийся сквозь окно. Комната, маленькая, с двумя узкими кроватями, старым шкафом и письменным столом, пахла пылью и кофе. За дверью гудела жизнь: смех, хлопки дверей, чей-то звонкий голос по телефону – но для Даны это было эхом другого мира.

Три тихих стука и один громкий – код Джулии. Дана не шелохнулась.

Дверь приоткрылась, и в комнату влетела Джулия, её белоснежная улыбка сияла, как солнце.

– Ты видела этот закат? Сумасшедший! – воскликнула она, но, заметив лицо подруги, замолчала. Её улыбка угасла, сменившись тревогой. Джулия подошла, поправив светлые волосы, и присела рядом, коснувшись руки Даны.

– Что случилось, дорогая? – мягко спросила она.

– Мама звонила, – выдохнула Дана, голос дрожал, как лист на ветру. – Бабушку госпитализировали. Ей хуже…

Слёзы задрожали, как роса. Джулия обняла её, крепко, надёжно, будто защищая от мира.

– Мы собирались на Рождество… – прошептала Дана, уткнувшись в плечо подруги. – Бабушка пекла яблочный пирог с корицей… самый вкусный…

– Поезжай, – тихо сказала Джулия, не отпуская. – Навести её. Поддержи семью. Ты им нужна.

– Я боюсь… – Дана сжала фотографию. – Видеть её слабой… Не сдержу слёз, а она начнёт переживать за меня. Она всегда жалела меня…

– Тем более поезжай, – твёрдо сказала Джулия. – Твоя любовь – её сила. Ты сможешь. Она знает.

Дана подняла глаза, её взгляд упал на куклу с рыжими косичками на подоконнике, мерцающую в закате. Что-то в её голубом платье, будто эхо прошлого, шевельнуло память.

Глава IV

Наши дни

Стас лежал на кровати, уставившись в потолок, где тени от уличного фонаря дрожали, как воспоминания. В голове мелькали кадры последнего сеанса в виртуальной реальности: парк, гирлянды, чёрная Maserati. А потом – новости о Tesla: вспышка, искры, запах раскалённого металла и палёной пластмассы, хотя он знал – это невозможно. Но почему так знакомо? Словно он уже видел этот сбой, этот дым, эту аварию.