Имя ведьмы

Глава 1

Вечер медленно опускался на узкие московские улицы, залитые теплым майским светом. Серое небо начинало постепенно темнеть, превращая знакомые фасады старых домов в тени с мягкими контурами. По булыжникам гулко отдавались шаги прохожих, гул моторов эхом разносился в узких переулках, и в этом шуме слышалась сама Москва – старая, вечная, неторопливая.

Дом на Знаменке стоял здесь уже больше века. Белый фасад, лепнина под потолком, массивные деревянные двери с отпечатками множества пальцев. Илья открыл входную дверь, прошел в подъезд, аккуратно закрыл за собой. Шаги заглушал толстый ковролин, устилающий лестницу. Он поднялся на четвертый этаж, открыл ключом массивную дверь и вошел в квартиру.

Здесь все изменилось за два года, прошедшие после ее смерти. Новая паркетная доска блестела под мягким светом потолочных светильников. Лепнина на потолке была обновлена, тонкие линии гипсовых узоров выделялись на фоне едва серых стен, подчеркивая чистоту и строгую геометрию комнаты.

Большие окна были обрамлены плотными серыми шторами, сквозь которые лишь слегка пробивался тусклый свет уличных фонарей. На стенах больше не было множества старых фотографий, которые когда-то рассказывали историю её долгой жизни – теперь остались лишь несколько современных снимков. На одном из них – она, смеющаяся, в простом белом платье, с развевающимися на ветру волосами. Он выбрал именно это фото, потому что на нём она казалась живой, реальной, а не далеким призраком из прошлого.

Мебель тоже изменилась. Вместо привычного углового дивана теперь стояли два – светлый, мягкий, угловой, спиной к книжным полкам и глубокий, тёмно-синий, с высокими подлокотниками и пушистыми подушками. Стеклянный журнальный столик посередине выглядел неожиданно хрупким, как будто его могли раздавить тяжёлые воспоминания, которые висели в воздухе.

Кухня, расположенная в углу квартиры, осталась на прежнем месте, но шкафчики теперь были аккуратными, белыми, с матовыми фасадами и новыми ручками. Когда-то они были тёмными, почти чёрными, и он часто видел её, склонившуюся над плитой, ловко режущую овощи или раскладывающую травы в маленькие стеклянные баночки.

Он вздохнул, провёл рукой по углу синего дивана, ощутив шершавую ткань под пальцами. В квартире больше не пахло её духами, не слышался лёгкий шелест платьев, когда она проходила по комнате. Лишь воспоминания остались, но и они, казалось, постепенно стирались, растворялись в свежей краске стен и гладком блеске новых шкафчиков.

Илья прошел через гостиную, провел пальцами по спинке светлого дивана, остановился у зеркала в коридоре. Тот самый массивный, овальный антиквариат, который Мила когда-то притащила с блошиного рынка, утверждая, что настоящее зеркало должно иметь душу. Он остановился на мгновение, встретившись с собственным отражением, словно увидел там призрака прошлого.

Синие глаза, всё такие же яркие, но взгляд стал глубже, тяжелее. Лицо стало более резким, скулы четче, подбородок крепче. Волосы были аккуратно уложены – виски коротко подстрижены, а длинные пряди спереди откинуты назад, но всё равно оставались достаточно свободными, чтобы время от времени падать на лоб, особенно когда он задумчиво проводил по ним пальцами.

Илья поправил воротник рубашки, провел ладонью по шее, чувствуя напряжение в плечах. Он снова взглянул на себя, замечая мелкие морщины у глаз, которых раньше не было, легкие тени под глазами, следы бессонных ночей и тяжелых мыслей. В этом лице было меньше юношеской легкости, но больше внутренней силы, той самой, что появляется только после того, как теряешь что-то дорогое.

Он на секунду прикрыл глаза, позволяя себе короткий, болезненный всплеск воспоминаний. Её лицо, тёплый, мягкий взгляд, легкая походка, запах её духов – свежий, почти холодный, как лес после дождя. Он вспомнил, как этот аромат пропитывал её платья, как она мелькала в коридоре, задевая плечом дверные косяки, как могла тихо подкрасться сзади, провести пальцами по его шее, оставляя на коже этот терпкий, горьковатый след.

Он глубоко выдохнул, снова встретился с собственным взглядом, задержал дыхание, прислушиваясь к тишине квартиры. Журналистка должна была прийти с минуты на минуту. Он знал, что она будет задавать вопросы о книге – той самой, которую он написал в память о Миле. Книге, которая стала его способом пережить потерю, сохранить её образ, запереть воспоминания в словах.

Резкий звук дверного звонка вырвал его из мыслей. Он глубоко вздохнул, провел пальцами по волосам и пошел открывать.

На пороге стояла женщина лет тридцати, с короткими черными волосами и карими глазами. Она улыбнулась, протягивая руку:

– Кира Талькова. Очень приятно, Илья.

– Взаимно, – он кивнул, пропуская её внутрь. – Проходите, присаживайтесь. Чай, кофе?

Она вошла, оглядывая квартиру быстрым, цепким взглядом. Привычка профессионала – отмечать детали, искать мелочи, которые могли бы стать частью её статьи. Она села на тёмно-синий диван, аккуратно сложив ноги, достала из сумки блокнот и диктофон, который положила на столик перед собой.

– Если не сложно, я бы предпочла чай, – ответила она, улыбнувшись.

Илья кивнул, прошел на кухню, включил чайник, достал чашки, заварил черный чай. Вернувшись, поставил чашки на журнальный столик, сел напротив – на светлый диван, так, чтобы видеть её и фотографии Милы за её спиной.

– Спасибо, – сказала Кира, делая первый глоток.

Она включила диктофон, взглянула на него и начала с простого:

– Расскажите, что вас вдохновило на написание этой книги? Насколько я знаю, вы преподаватель в вузе, не так ли?

Илья кивнул, чуть приподняв брови, удивился простоте вопроса.

– Да, я преподаю. Пару лет назад я пережил потерю, которую было очень тяжело перенести. Тогда я начал писать, просто чтобы не сойти с ума. А потом друзья уговорили опубликовать. Так получилась эта книга.

Журналистка на мгновение замерла, затем слегка наклонила голову, внимательно вглядываясь в его лицо:

– Если это не слишком тяжело для вас… Могу я спросить, кого вы потеряли?

Илья опустил взгляд, кончики пальцев невольно сжались, побелели костяшки. Он коротко выдохнул, медленно провёл пальцами по колену, словно пытаясь стереть что-то неприятное.

– Любимую женщину, – ответил он наконец, не поднимая глаз.

Она сделала короткие пометки в блокноте, нахмурилась, пыталась найти правильные слова, потом осторожно добавила:

– Получается, эта книга – своеобразная попытка сохранить её память?

Илья на секунду закрыл глаза, словно увидел перед собой её лицо, её улыбку, услышал знакомый смех.

– Да, – его голос был тихим, но твёрдым. – Именно так.

– А рассматривали ли вы когда-нибудь возможность написать продолжение? – спросила она, чуть склонив голову.

Илья задумался на секунду, посмотрел на её фотографии за спиной журналистки, на урну с прахом на каминной полке.

– Возможно… когда-нибудь. Но скорее всего, нет.

Она записала его слова, затем сделала паузу, перевела взгляд на него, словно обдумывая, стоит ли задавать следующий вопрос:

– Ожидали ли вы такого успеха своего романа?

– Нет, – честно признался Илья. – Я писал его для себя.

Кира чуть опустила диктофон, приподняла брови и добавила с ноткой личного интереса:

– Скажите, Илья, раз вы написали такой роман, который, судя по отзывам, глубоко тронул сердца многих женщин… – она сделала паузу, – ваше сердце свободно? Может ли кто-то занять его место?

Илья замер, его пальцы непроизвольно сжались, и он на мгновение отвел взгляд в сторону. Мягкий свет падал на фотографии на стене, на которых улыбалась она – Мила, с развевающимися волосами и яркими, смеющимися глазами. Он почувствовал, как сердце болезненно сжалось, словно кто-то сжал его пальцами.

– Нет, – его голос прозвучал низко, глухо, с легкой хрипотцой. – Никогда.

И в этот момент раздался резкий треск. Журналистка вздрогнула, её рука дёрнулась, диктофон коротко пискнул. Илья вскинул голову, мышцы напряглись, сердце замерло на мгновение.

Урна на каминной полке вдруг покрылась сетью мелких трещин. Сначала раздался короткий, сухой щелчок, затем глубокая трещина прошла через всю поверхность, разрезая её на две неравные половины, и в следующее мгновение урна взорвалась, разметав черные осколки по комнате. Крупные фрагменты ударились о мрамор камина, посыпались на пол, а мелкие, почти пыльные кусочки, осели на светлом диване и подоконнике.

Что-то тяжелое и теплое появилось в воздухе над стеклянным журнальным столиком и с оглушительным, влажным ударом рухнуло на него, мгновенно разнесся хрупкое стекло в мелкие, острые осколки. Хрупкие ножки прогнулись, треснули, и тонкая столешница разлетелась вдребезги, осыпав пол сверкающими осколками. Раздался глухой, влажный хруст, и обломки столика раскатились по полу, ударяясь о ножки диванов и низкие полки.

На месте разрушенного столика, среди осколков и металлических обломков, лежала голая женская фигура. Её тело тяжело рухнуло на разбитое стекло, спина оказалась усыпана мелкими, острыми фрагментами, которые мгновенно впились в кожу, оставляя тонкие, кровавые порезы. Пальцы дрожали, коротко сжались в кулаки, а грудь тяжело вздымалась, с каждым вдохом выдавливая из горла болезненные, рваные выдохи.

Тёмные волосы спутались, прилипли к лицу, спине и плечам, зацепившись за острые осколки. Она коротко выдохнула, судорожно выгнулась, пытаясь разогнуться после удара, и на мгновение замерла, прислушиваясь к бешено колотящемуся сердцу. Ее голые плечи подернулись гусиной кожей от холода, мышцы дрогнули, пальцы коротко скребнули по острым обломкам, оставляя на них влажные следы.

Журналистка резко отшатнулась, прижала руку ко рту, её глаза расширились до предела, лицо побледнело, а в горле сорвался короткий, сдавленный всхлип. Она застыла, не в силах ни закричать, ни пошевелиться, только наблюдая, как эта женщина медленно приходит в себя.

Илья остался на месте, его взгляд был прикован к этой фигуре, лежащей на полу среди осколков. Время, казалось, замедлилось, воздух стал густым, как вязкая смола, а каждое мгновение растянулось, как тонкая нить. Он смотрел на неё – на ту, кого похоронил два года назад, на ту, ради которой написал свою книгу, на ту, о ком поклялся никогда не забыть.

Женщина тяжело, с усилием, перевернулась на бок, оперлась на руки, чувствуя, как осколки глубже врезаются в кожу, но не замечая боли. Её взгляд, сначала затуманенный, медленно сфокусировался, и когда она подняла голову, тёмные, почти чёрные глаза встретились с синими глазами Ильи. На мгновение ее лицо исказилось, мышцы дрогнули, и в этом взгляде вспыхнуло узнавание – шок, замешательство, боль.

Она коротко выдохнула, задержала дыхание, пытаясь понять, где находится, облизнула пересохшие губы и тихо, с хрипотцой, прошептала:

– Твою мать…

Затем, чувствуя, как острые осколки врезаются в ладони, женщина попыталась оттолкнуться от скользкого, покрытого осколками паркета, перевернуться на четвереньки, но боль прострелила по позвоночнику, и она снова рухнула на бок, выпустив короткий, сдавленный стон.

Глава 2

Маринка стояла на лестничной площадке и нервно сжимала ключ. В конце концов не выдержала и открыла сама.Звонок в дверь не утихал. Он был резким, настойчивым, врезался в тишину квартиры.

В коридоре было сумрачно и пусто. Под ногами хрустнуло стекло. Она остановилась и включила свет.

Гостиная встретила её разгромом. На полу валялись осколки и разорванные фотографии. Те самые, что всегда висели на стенах: незнакомые лица из разных времён, люди, которых Мила когда-то хранила с особой бережностью, ничего не объясняя. Старики и дети, мужчины и женщины, черно-белые и цветные снимки. Все они смотрели загадочно, будто знали больше, чем могли сказать.

Маринка подняла с пола фотографию молодой женщины в платье шестидесятых. На ней был залом и пятна крови. Рядом лежал потрепанный снимок времён войны: четверо парней в форме. Стекло вдребезги, угол смят. На других фото – мужчины с орденами, дети на фоне выцветшей травы. Всё это было смято и разбросано, словно чужая жизнь, вываленная из рамок.

Она сглотнула, перевела взгляд на хаос и направилась к спальне.

Дверь оказалась приоткрытой. Она толкнула её и застыла.

Илья лежал поперёк кровати. Ноги свисали на пол, лицо было спрятано в подушку. На руках запеклась кровь: свежие ссадины и порезы особенно выделялись на побелевших пальцах. Он не двигался, только тяжело и неровно дышал.

Маринка подошла ближе, присела на край кровати и положила ладонь ему на плечо.

– Илья, вставай. Слышишь меня? Пожалуйста.

Он медленно поднял голову, отстранился от подушки и посмотрел на неё. Глаза красные, воспалённые, взгляд пустой и расфокусированный, будто он сомневался, реально ли видит её.

– Ты чего здесь? – голос был хриплым, чужим.

Она прикусила губу, сжала пальцы сильнее.

– Я пришла за тобой. Нам нужно идти. Из полиции звонили… очевидно, до тебя они не дозвонились.

Илья моргнул, будто только сейчас вспомнил. Провёл ладонями по лицу, глухо сказал:

– Я даже не знаю, где мой телефон.

– Неважно, – тихо, но твёрдо ответила Маринка. – Нужно идти. Ты должен. Ради неё.

Он с усилием сел, опустил голову, тяжело выдохнул. Несколько секунд молчал, а потом глухо произнёс:

– Я убил её.

Сердце Маринки болезненно сжалось. Её глаза защипало от слёз, но она не позволила им пролиться. Она тоже потеряла Милу. И не знала, потеряла ли ещё и Серёгу. И всё же сейчас перед ней был Илья, изломанный и опустошенный.

Она сжала его ладонь, не давая уйти в темноту.

– Нет. Ты спас её. Ты сделал то, чего она хотела. Ты дал ей свободу.

Он покачал головой, но спорить не стал. Попытался подняться, ноги дрогнули. Маринка подхватила его под руку и повела к ванной.

– Умойся, – сказала она спокойно. – Я приберу здесь немного.

Пока за дверью шумела вода, Маринка осторожно собирала фотографии. Каждую она разглаживала пальцами, будто от этого могла оживить прошлое. Стекло ссыпала в ведро, но руки дрожали, и приходилось прикусывать губу, чтобы сдержать слёзы. Комната, в которой ещё вчера будто дышала жизнь, казалась чужой и безвозвратно пустой.

Закончив уборку, Маринка подошла к столику. На нём лежал раскрытый конверт. Она узнала его сразу: то самое письмо, которое вчера отдала Илье, но не осталась, когда он начал читать. Взяла листок, провела пальцами по бумаге, словно надеясь уловить там тепло рук. В груди заныло так остро, что она невольно сжала письмо, чуть не разорвав его.

В дверях появился Илья. Он выглядел собраннее, но взгляд остался пустым, потухшим. Его глаза сразу заметили письмо в её руках, и он застыл.

– Ты прочитал? – спросила Маринка.

Он молча кивнул, тяжело вздохнул, забрал письмо, аккуратно сложил и вернул в конверт. Потом медленно повернулся к ней.

– Пойдём. Давай закончим это.

Он сделал шаг к двери, но вдруг остановился и оглянулся.

– Прости меня. За всё это.

Маринка тихо кивнула. Подошла ближе и легко коснулась его плеча.

– Ты ни в чём не виноват. Пойдём, нам пора.

Он двинулся к выходу. Она задержалась на секунду, бросила последний взгляд на фотографии. Когда-то они были частью чужой, непонятной истории. Теперь они потеряли своё место навсегда. С тяжёлым сердцем Маринка пошла за ним, неся в груди боль и образы лиц, которые так и останутся загадкой.

Они ехали в метро, хотя обычно избегали этого вида транспорта. Никто из них не был в состоянии сесть за руль: доверять себе дорогу до морга казалось слишком опасным.

Илья молчал, уставившись в пол. На коленях у него стояла чёрная сумка из гардеробной, которую Мила просила передать Андрею. Его пальцы то сжимались, то разжимались на ручке, будто он пытался удержать в себе то, что рвалось наружу.

Маринка стояла рядом, крепко держась за поручень. Время от времени она бросала на него тревожные взгляды. Ей самой было тяжело – она тоже потеряла Милу и теперь мучительно хотела понять, жив ли ещё Серёга.

На станции, где им нужно было выходить, их уже ждал следователь. Андрей выглядел усталым: в его глазах читалось сочувствие, но поверх него лежала холодная профессиональная отрешённость. Он кивнул и молча проводил их внутрь.

Коридор морга оказался узким и слишком светлым, как будто стерильность пыталась заглушить всё живое. Шаги громко отдавались по кафельному полу. Илья шёл, чувствуя, как подкашиваются ноги, но держался прямо, заставляя себя выглядеть твёрдым.

Андрей вывел их в небольшую комнату. В центре стояла металлическая каталка, накрытая белой простыней. В воздухе висел тяжелый запах формалина. Илья остановился на пороге, отодвинуться было почти невозможно. Маринка осторожно коснулась его руки и будто подтолкнула вперёд. Он сделал шаг, потом ещё.

– Прежде чем… – Андрей посмотрел сначала на Маринку, потом на Илью. – Мне нужно кое-что прояснить. Марина, я могу оформить бумаги так, будто вас здесь не было, как просила Мила. Но вы, Илья, – он сделал паузу, – единственный, кто может ее опознать официально. Либо вы засветитесь в деле и сможете потом забрать тело, либо она останется «неизвестной» и будет похоронена за счёт государства. Решать вам.

Илья не колебался ни секунды. Его голос прозвучал глухо, но твердо:

– Оставьте меня. Она не будет какой-то неизвестной.

Маринка коротко сжала его руку, чувствуя одновременно и боль, и уважение к его решению.

Андрей кивнул и перевёл взгляд на сумку в его руках.

– Это от неё?

– Да, – тихо ответил Илья и протянул.

Следователь взял сумку, не открывая, поставил её в сторону и только после этого откинул простыню.

Мила лежала перед ними спокойная, как будто просто спала. Глаза закрыты, губы чуть приоткрыты. На лице не было ни боли, ни страха, только пугающая безмятежность. Лишь маленькая рана на груди выдавала причину её смерти.

Внутри Ильи всё оборвалось. Его накрыла волна отчаяния, глухой ярости и бессилия. Хотелось схватить её за плечи, встряхнуть, заставить открыть глаза и доказать, что это ошибка. Но он лишь сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

– Это она? – тихо спросил Андрей, его голос вернул Илью в реальность.

Илья сглотнул и коротко сказал:

– Да. Это Мила.

Маринка шла молча, стараясь не смотреть на Илью. Она боялась, что один взгляд или слово разрушат его окончательно.Следователь кивнул, снова накрыл тело простынёй и повёл их к выходу. У дверей Андрей коротко сжал Илье руку и что-то сказал, но тот не услышал слов, только машинально кивнул и отвернулся.

Обратная дорога в метро прошла в тишине. Они не обменялись ни единой фразой. На переходе Маринка остановилась и нерешительно посмотрела на Илью.

– Мне нужно проверить Серёгу. Ты справишься?

Илья посмотрел на неё пустым взглядом и коротко кивнул:

– Иди. Всё нормально. Я пройдусь пешком.

Она хотела что-то сказать, но передумала. Развернулась и пошла к своей ветке.

Илья остался стоять, словно не знал, куда идти. Минуту стоял неподвижно, потом направился к выходу.

На улице воздух был прохладным и свежим. Он шёл, не разбирая дороги, но вскоре понял: ноги сами ведут его обратно на Знаменку, туда, где каждый угол напоминал о ней. Ему больше некуда было идти.

По пути он остановился у неоновой вывески магазина. Ядовито-фиолетовый свет резал глаза. Илья смотрел почти завороженно, а потом вошёл внутрь, сам не понимая зачем.

Через несколько минут он вышел с пакетом в руке. Внутри поблескивала бутылка виски. В квартире его никто не ждал. И он знал: этот вечер он проведет только с её памятью и горькой жидкостью, которая ненадолго приглушит боль.

Глава 3

Мила тяжело вздохнула, оперлась на локти, с усилием подняла голову. Её взгляд на мгновение встретился с его. Илья смотрел на неё, не отводя глаз, чувствуя, как сердце бешено колотится, а пальцы сжимаются в кулаки, вонзаясь ногтями в ладони. Кровь стекала по её плечам, тонкими струйками стекала по груди и бокам, капала на светлый паркет. Осколки впивались в её кожу, оставляя глубокие, рваные порезы.

Она попыталась снова приподняться, упираясь ладонями в разбитое стекло, но боль прострелила спину, заставив её резко выдохнуть и рухнуть обратно, прижавшись лицом к холодному полу. Илья замер, затем подался вперёд, осторожно коснулся её плеча, почувствовал под пальцами влажную, горячую кожу, покрытую кровью и потом. Его дыхание сбилось, сердце глухо ударилось о ребра, когда он сжал её плечо, словно проверяя, настоящая ли она, не мираж ли это.

– Мила… – его голос был хриплым, низким, едва узнаваемым.

Она вздрогнула, её глаза снова сфокусировались на его лице, зрачки расширились, мышцы напряглись. Её пальцы коротко сжались, ногти задели его запястье, оставляя едва заметные следы. Он попытался поднять её, осторожно поддерживая под локти, чувствуя, как её дрожащие, холодные руки вцепляются в его рубашку, оставляя на светлой ткани кровавые пятна. Её дыхание было горячим, обжигающим, как если бы она только что вырвалась из огня.

Илья моргнул, поднял голову, мельком взглянул на каминную полку, где ещё несколько минут назад стояла урна с её прахом, а теперь валялись осколки черной керамики. Он снова перевёл взгляд на неё, медленно выпрямился, помогая ей встать, чувствуя, как её ноги подгибаются, как она теряет равновесие, опираясь на него.

Кира, стоявшая у стены, прижимала руку ко рту, её глаза были широко раскрыты, губы дрожали. Она сделала шаг назад, нащупывая стену за спиной, отчаянно стараясь не закричать. Мила подняла голову, её взгляд сфокусировался на Кире, и она хрипло выдохнула:

– Стой.

Кира замерла, её пальцы дернулись, ногти царапнули обои на стене. Мила прикрыла глаза, глубоко вдохнула, затем с усилием отстранилась от Ильи, выпрямилась, сделала шаг вперёд, цепляясь пальцами за его плечо.

– Где… где у тебя мак? – прошептала она, не оборачиваясь, её голос был хриплым, но твёрдым. – Быстрее…

Илья на мгновение замер, мысли спутались, он не сразу понял, о чём она говорит, но затем коротко кивнул, прошел на кухню, открыл верхний шкафчик, где в стеклянной банке хранился крупный, чёрный мак. Он протянул банку Миле, которая нетерпеливо выхватила её из его рук, с трудом открутив крышку дрожащими пальцами.

Она вернулась в гостиную, подошла к Кире, которая всё ещё стояла у стены, прикрывая рот рукой, и, не давая ей шанса на побег, резко встряхнула банку, обсыпав ее маком с головы до ног. Крупные, черные зерна осыпались на пол, застряли в волосах, прокатились по светлой ткани дивана.

Мила что-то быстро прошептала, слова вырвались из её пересохших губ рваными, почти нечленораздельными звуками, которые Илья не смог разобрать. Кира вдруг замерла, её взгляд потерял фокус, диктофон выпал из её пальцев, глухо ударившись о пол. Она моргнула, сделала шаг назад, затем ещё один, и, не оборачиваясь, резко развернулась, пошла к двери, бормоча что-то себе под нос, как будто повторяя мантру.

Дверь мягко закрылась за ней, и тишина вновь накрыла комнату, нарушаемая только тяжелым дыханием Милы и тихим звоном осколков, когда она сделала шаг вперед, опустив руки, позволяя маковым зерном осыпаться на пол. Кровь тонкими ручейками стекала с её спины, оставляя красные пятна на светлом паркете.

Илья застыл, не сводя с неё глаз, его дыхание было рваным, сердце колотилось в висках, пальцы дрожали. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но слова не находились, горло сдавило так, что он едва смог сделать вдох.

– Тебе… – он замолчал, сглотнул, провёл рукой по лицу, пытаясь успокоиться. – Тебе нужно… одеться. Я… принесу что-нибудь.

Мила вскинула голову, ее губы дрогнули, уголки приподнялись, но глаза оставались холодными, темными, полными усталости.

– Замажу кровью, – хрипло усмехнулась она, оглядывая свои плечи, испачканные в крови, и мелкие осколки, торчащие из спины.

Илья замер, коротко кивнул, быстро вышел в гардеробную, открыл шкаф, на мгновение замер, вспоминая, что её одежды здесь больше нет, что он давно убрал все её вещи, выбросил, сжёг, убрал каждое напоминание о ней. Он крепко сжал зубы, провёл пальцами по шершавому махровому полотенцу, сорвал его с полки и вернулся в гостиную.

– Прости… – выдавил он, протягивая ей полотенце. – У меня ничего нет… Я всё убрал…

Мила выдохнула, взяла полотенце и прикрыла грудь. Она стояла неуверенно, опираясь рукой на спинку дивана, чувствуя, как пальцы дрожат, как кровь медленно стекает по спине, скатываясь в глубокие порезы на бёдрах. Полотенце сразу же пропиталось кровью, тяжело осело на её плечах, но хотя бы прикрывало тело, оставляя спину и ноги утыканными мелкими осколками.