Мизантроп

Глава 1

Моно-но аварэ. Он родился в прекрасный первый месяц весны. В теплом, ветреном, прохладном, дождливом, солнечном, противоречивом, как и его будущий характер, месяце – в марте. Во дворах тепло нежились цветы, которые распускают вишни. Лучи солнца прорезывались сквозь сучья деревьев. В воздухе стоял свежий теплый ветер.

Родился он светлым, со светлыми волосами, карими глазами, здоровым ребенком. Раздав свой приветственный крик и плач, он пронзил сердце матери, как все первенцы у тысячи таких же матерей. На всем свете все старо и ничего не ново, скажет он через двадцать пять лет, будучи особенным мужчиной. Мужчиной небесного происхождения, павшим так сильно вниз, что земля и ее гладь стали для него новыми небесами, прочной опорой, но порой эта же опора изнуряет душу и тело его до такой степени, что он готов при иной возможности исчезнуть, вернуться, испариться в вечности той поры, когда его не существовало. Иксо – так его назвали.

В тот солнечный мартовский день за Иксо в родильный дом приехали его дедушка, бабушка, а также дядя, представлявшийся соседом отца Иксо, которого не было в тот день, чтобы не отблагодарить медсестер. Дядя-сосед сказал, что отец в армии и служит.

Был раньше, а может и сейчас, обычай такой, что при первенце, а тем более при первенце мужского пола, в знак благодарности и щедрости родитель или родственники давали деньги работникам и врачам, но, видимо, наш особенный Иксо не был достоин в то время таких почестей, а может, уже тогда жизнь ему показала, кто он и кто его окружает. Посмеется он и будет еще долго шутить о таком скупом поступке своего дяди-соседа.

Худо-бедно, но с радостью и человеческой наивностью забрали в тот день нашего Иксо домой. Родственники устроили небольшой пир, погуляли до вечера и разошлись все по своим бытийным делам.

Шли годы, Иксо рос, рос во вполне хороших и человеческих условиях. Наступила школьная пора, первый класс, и вот мама Иксо очень постаралась, и сына ее определили в нужный и подходящий класс, где было меньше всего его соплеменников-родственников, дабы не помешать развитию и умственному укреплению в образовании. Мама всегда хочет и делает лучше для сына, это закон природы.

После того как закончилось утреннее школьное мероприятие, организованное для родителей будущих первоклассников, учителя отпустили всех старших домой, а их дети остались за партами, хлопая и с божественным удивлением в глазах изучая атмосферу, обстановку и своих сокамерников вокруг.

Иксо после первого урока, успев подружиться со своей музой, делящей с ним одну парту, взял ее за руку и предложил выйти во внешний двор школы, отдельно стоящий, красиво построенный в стиле старых латиноамериканских зданий. Иксо с подругой поднялись по металлической лестнице, приваренной к одной из лицевых стен школы, поднявшись до второго уровня, определявшего второй этаж школы.

Они с Майей, так ее звали, запустили белые бумажные самолетики, смеясь громко и вырывая листы из тетрадей для следующей партии. Такой озорной, милой, одновременно смелой и дерзкой, но с детской наивностью запомнилась Майя ему на всю жизнь.

Это была мимолетная, не сложная и ничем не запятнанная детская симпатия и душерасположение для него, ведь ему было всего 8−9 лет.

К началу школьных каникул и к концу первой школьной поры семья Майи вместе с ней уехали из той деревни, где Иксо тоже уготован был судьбой долгий путь и переезд. Жизнь запустила свои железные, большие и тяжелые самолеты в жизни нашего Иксо. Наступило лето, мальчики и девочки играли и упивались солнечными днями. В это время Иксо, маленький пастух с палкой, пас быков и коров вдали от дома, в заброшенных полях, где бедная скотина пыталась найти свежую траву, ведь в это время деревня была в засухе, и трава зеленая была редкостью и находилась больше всего вблизи канав, маленьких оврагов, куда коровы и быки после знойного дня, ближе к вечеру, под командованием пастуха Иксо шли строем на водопой. И так почти все лето. Утром Иксо завтракает, берется за палку свою пастушью и до вечера в поля.

Этот семейный долг был в распоряжении маленького пастуха. Это занятие периодически доставляло ему хлопот и физическую усталость. Жутко было в самый знойный час дня, когда у него оставалась последняя капля воды, и жажда начинала мучать. Но Иксо не уставал, ведь он знал, что поблизости и для него найдется чистый ручеек с родниковой водой. И он всегда находил такой. Все это ему доставляло больше приключенческое удовлетворение.

Пока скот отдалялся на просторы равнинной глади поля, он проводил время в монологах, песнях, играх с вылупившимися кукурузами. Из кукуруз он делал кукол, ведь на них были рыльца. Но больше всего он радовался той мысли, что мама отправит его за границу к родственникам к началу нового учебного года, а вскоре и сама отправится к нему с отцом, который последние два года жил там и не собирался домой. Его радовала мысль о переезде, о новой жизни, о светлом и нетяжелом будущем. И больше всего он хотел в самолет.

– Иксо, что ты натворил, Иксо?

– Что, мам, что я сделал? Я же ничего не сделал, что не так?

– Иксо, маленький болван, где два наших теленка? Бегом искать! Как ты мог, как ты мог не сосчитать? Чем ты занимался? Что ты натворил!

– Мама, мама!

– Хватит мамкать, иди сыщи, болван, иначе тебе не увидеть переезд! На что ты полетишь? Если не найдешь, считай, ты сам все разрушил. Денег нет и не будет на твой перелет. Господи, за что мне это все?

Иксо с огромным страхом и слезами, сопровождающимися комом в горле, разочарованием, перехватыванием воздуха в легкие выбежал на улицу и направился в сторону того поля, где он провел прошедший день со скотом. В голове картины непонимания, сомнения, неуверенность в себе пускали свои щупальца все глубже в мысли маленького Иксо. Он боялся одновременно всего – наказания от мамы, если окончательно она поймет безысходность и бессмысленность от неудачных поисков. Он понимал, что кроме отмены самой поездки, ему грозят вечные угрызения совести, и психологический террор, и некая форма ненависти от матери, которая вымещала свою агрессию и злость от нехорошей судьбы и несправедливости жизни на нем, да и тем самым неосознанно мстила за проступки отца Иксо, посчитав его частью отцовской плоти.

Несомненно, она, может, и любила сына, но ненависть и злость к собственной судьбе взяли верх в ее душе, и оттого не ведала, что творит с сыном. Помутнели глаза у нее из-за гнета судьбы. Окаменело некогда нежное, доброе и наивное сердце ее, ведь и ее так воспитывали, несмотря на то что она вовсе и мальчиком не была.

Иксо в детстве не понимал этого. Но, перешагнув во взрослую жизнь, он был убежден непоколебимо в том, что матери не повезло ровно столько же, если не больше, как и ему, и поэтому он не держал, будучи уже взрослым, никаких обид. Но и о любви и понимании не было речи. Все было максимально механически и вежливо, без души, ведь оба, и мать, и сын, понимали, глядя в глаза друг друга, что та самая душа разделила их и что они будут до последнего избегать душевных разговоров и составляющих, так было легче обоим.

Иксо уже терял все надежды найти телят. Уже потихоньку темнело, было тепло, но вечерний ветер давал некую прохладу, отчего у него на руках виднелись маленькие мурашки. Глаза уже успокоенные, на щеках клейкость от засохших слез. Их было много. В голове пробегали все так же мысли, но от отчаяния, и подумать только, что маленький пастух- мальчик пропускал через свою внутреннюю вселенную шоковый эмоциональный разряд, характерный больше всего по мощности для взрослых людей. В голову закрадывались мысли о побеге, самоубийстве, о Божьем чуде, при котором нашлись бы телята.

И вот та самая мысль, а может, целая вера, которая допустила возможность такого для него чуда, случилась. Он вдруг при повороте меж заброшенных построек, которых было разбросано по полям, увидел телят, не менее испугавшихся и суетливых от вечерней темноты и одиночества, без стада.

Иксо охватил внезапный подъем духа, он улыбался и словно порхал в воздухе от такой внезапной радости. «Я полечу, я полечу, я улечу отсюда, все будет хорошо, а вы, маленькие негодяи, получайте», – Иксо ударил их слегка палкой и направил на дорогу в сторону деревни.

– Мама, я нашел их, этих засранцев.

– Отведи их в сарай и привяжи их к кормушке, но сперва почисти их места и подстели сена сухого.

– Хорошо, мама.

Иксо с грустью, которая резко на него взваливалась каждый раз после подобных происшествий, помахал палкой и направился с телятами в сторону сарая.

Глава 2

– Я не знаю, что происходит, ты понимаешь? Иксо, ты потерян и поэтому богохульствуешь. Прошу, остановись, ежели ты пожалеешь, так неправильно.

– Ох, как интересно, ты, Эванжелина, опять возвышаешь его, своего Бога, который поступил со мной так. Да что там со мной, но ведь смотри, до чего он тебя довел, и ты продолжаешь поклоняться ему. Смотри, что он творит с самого рождения и по сей день, он просто все эти 30 лет издевается надо мной, и ты считаешь, что я должен быть смиренным, правда? Я понимаю, когда год, два, три, но, черт побери, всю жизнь! Складывается ощущение, что он упивается своей никчемной властью, ему нравится смотреть, как страдают. Это твой Бог? Бог страданий, испытаний? К черту все это, я не собираюсь поклоняться такому Богу. Видимо, он ослеп.

– Иксо, прекращай.

– Что, что прекращай? Я знаю, тебе неприятно слушать такое от любимого человека в адрес твоего любимого Бога. Советую пересмотреть свое отношение к нему, ведь он позволил этому браку случиться, тем самым взвалив на тебя такую непостижимую ношу в виде меня. Ведь я же плохой, я же исчадие ада. И почему же он тебя, ангельскую душу, испытывает, я бы сказал, издевается над тобой? Только за то, что он посмел предопределить такую судьбу? Для тебя мне достаточно оснований возненавидеть его, и до последнего своего вздоха на смертном одре я буду проклинать его.

– И ты после всего этого хочешь, чтобы он тебе в чем-то помогал, Иксо?

– Мне не нужна его помощь, ты ошибаешься, я всего лишь хочу, чтобы он отстал от меня, перестал вести себя как слепой.

– Я думаю, он давно покинул тебя, Иксо. Ведь я считаю, что все то, что происходит, по причине того, что он давно покинул тебя и в результате твоего перехода на противную сторону. Ты повел себя как предатель в свое время. Не думаешь так?

– Да, действительно. Бинго! Я понял, спасибо тебе. Я действительно вел себя как предатель. Только по отношению к моему истинному Богу. Моя ошибка заключалась в том, что я опустился в свое время низко и подумал, что обращение к твоему любимому Богу поможет мне избавиться от мук и терзаний. Но ведь действительно в этот момент своим перепрыгиванием я совершил акт предательства по отношению к своему Богу. Вот поэтому он меня испытывает, видимо. Тогда тем более до последнего своего вздоха буду проклинать его.

– То если ты уже признаешь, что тебя испытывает твой же Бог, твой же черт, дьявол, называй его как хочешь, Иксо?

– Нет, он меня не испытывает, он ждет исправления и вычищает мою душу от мельчайших надежд по отношению к твоему Богу. Ведь до того, как я связался с твоим, у меня все было яснее.

– Иксо, мне очень жаль, и мне больно слушать все это.

– Все хорошо, любимая, и прости за все. Давай закроем этот разговор. В конце концов, я не подопытная крыса. Пусть взрослые мальчики сами разберутся, почему один из них потерял меня, а второй не нашел.

– Иксо, ты сам сейчас утвердил, что ты потерян, и ни один из них еще не нашел тебя.

– И не найдут, по крайней мере одного из них я лично уже теряю и не хочу больше быть в роли предателя, если это считается таковым по отношению к ним. Но верь в меня, я люблю тебя, и даже эти субстанции этому не помешают.

– Иксо, хватит, не плачь, иди сюда. Иди сюда, поцелую.

Иксо встал с кровати, потушил пальцем свечу, как он любит это делать. Да и в целом он тянется к огню, а огонь к нему. Нравится ему эта стихия.

– Спокойной ночи, жизнь моя.

Жизнь его в слезах, но их не видно было, медленно и аккуратно поворачивалась на бок спиной к Иксо.

– Спокойной ночи.

Наступило свежее утро в горах и в деревне. После происшествия с телятами все немного успокоились и забыли грусть и обиды.

– Мама, я хочу велосипед, ведь у всех моих друзей они уже есть. Я очень хочу после пастушества немного прокатиться на нем, да и можно с ним в поле.

– У нас нет денег на это, попроси дядю или деда.

– Они только обещают, значит, у них тоже нет денег.

– Есть. И что с того, что они у них есть? Вот улетишь к отцу, он тебе пусть и покупает. Да и что ты с утра портишь мне настроение?! Тебе к школе нужно готовиться, до твоего переезда осталась всего пара месяцев. Какой тебе велосипед? Для чего? Ладно. По вечерам будешь ходить к мисс Питч, чтобы она помогала тебе осваивать математику и языки.

Словом, мисс Питч было тогда 73 года. А мисс она потому, что была, по легенде деревни, старой девой, более того – девственницей. Женщина оказалась в тех краях при каком-то государственном распределении учителей по отдаленным поселкам и деревням. И с тех пор мисс Питч строгая, но добрая, с белоснежными волосами и персиковым оттенком кожи лица, со строгой улыбкой преподавала в школе этой деревни. А когда наступил пенсионный возраст, и она ушла из школы, она помогала всем детям своих близких соседей. Ей это нравилось. Она реализовывалась за всю жизнь в этом. Соседи, в свою очередь, относились к ней как к члену семьи, всегда помогая всем, что потребуется. Она никогда не чувствовала себя в гостях у соседей. Она была бабушкой-учительницей всей улицы, всех детишек и дедов этих детишек. К успехам в образовании этих детишек она относилась как и к собственному долгу.

– Хорошо, мам, буду ходить сразу после того, как приду с полей.

Позавтракав, Иксо взял свою бутылку, набрал туда воды, туго закрутил пробку, положил в целлофановый пакет зеленого цвета, взял в правую руку свою палку пастушью, направился в сарай, выгнав оттуда скотину на улицу, достал из кармана маленькое устройство с дисковым разъемом, вкрутил туда наушники, спустился с быками и коровами и с двумя золотыми телятами вниз в сторону не хозяйственных полей.

Следующая глава

– Здравствуйте, мисс Питч.

– Заходи внутрь. Не стой в дверях, Иксо. Как твой день прошел?

– Как всегда, мисс Питч. Я надеюсь, не поздно для вас сейчас.

– Учиться никогда не поздно, дорогой, – улыбнулась ему мисс Питч. – Ты небось сильно устал? Сегодня к тому же был жаркий знойный день, а ты в открытом поле.

– Честно сказать, уставал я сегодня днем от жажды, а ближе к вечеру солнце село, и стало прохладно, и было ощущение, что мои батарейки вновь зарядились энергией.

– Ох, какой смышленый! Батарейки, значит. Что на сегодня, физику тогда?

– Нет, мисс Питч, если позволите, то я бы хотел математику.

– Ладно, ладно, думай, что тебе повезло, я сама-то ничего не смыслю в физике, хоть и гений математики. Ну, так и быть, доставай учебник.

– Хорошо, сейчас, мисс Питч.

Это был самый маленький, уютный в дневное время и мрачный в ночное домик мисс Питч. А был он мрачный, поскольку он находился подальше от всех остальных каменных домов в деревне. Дом же мисс Питч был полностью из дерева. Вокруг дома был ее маленький ухоженный сад, где в несколько рядов шли виноградные лозы, маленькие деревца-яблони. А ближе к метровой металлической калитке был пышный куст нежно-белых с розовым оттенком роз, с насыщенными листьями.

Ярко выраженно они благоухали в вечернее время, когда поднимался легкий южный ветерок после долгого знойного дня. Проходя мимо него, этого куста, Иксо испытывал некое спокойствие и печальное воодушевление внутри. Моно-но аварэ.

– Ну вот видишь, ты вполне хорошо знаешь математику, я бы даже сказала, очень хорошо, учитывая, что только что мы решили задачу, предназначенную для старшеклассников. Молодец, Иксо.

Иксо сдержанно, с сомкнутыми губами улыбнулся, слегка засветив глаза.

– Ладно, уже темнеет, собирайся и быстрым шагом домой. В это время бродят собаки, а они, сам знаешь, какие у нас – злее хозяев. Не зря говорят, животные выбирают хозяев, скотина похожа на хозяев. – Мисс Питч крикливо засмеялась. – Передай привет своей маме от меня.

– Передам, мисс Питч, спасибо.

– И говори, малыш, что хотел сказать, ты же знаешь, мне ты можешь доверять. В первую очередь я для тебя друг, а потом учитель. Не бойся, я не возмущусь, если что-то плохое даже скажешь.

– Нет, мисс Питч, все хорошо, правда. Только мама вам говорила, что она отправляет меня к отцу за границу.

– Чтобы увидеться с ним, пока каникулы?

– Нет, навсегда.

– Ох, мой малыш, нет, не говорила. Но она женщина умная и ответственная. Если твоя мама так решила, значит, это правильное решение для твоего же блага.

– Да, я понимаю, но я так привык, у меня здесь друзья, школа и вы.

– Малыш, все будет хорошо, обретешь ты и новых друзей, и школу. Жизнь наградит тебя, если ты, конечно, и дальше будешь так хорошо учиться. Шучу, учиться необязательно, но всегда оставайся хорошим человеком и сохраняй достоинство, ведь ты будущий храбрец и мужчина. И вот что, Иксо, я хочу, чтобы ты запомнил мои следующие слова, сынок. Где бы ты ни был и под какой бы луной ты ни находился, всегда помни свой язык. Это очень-очень важно. Обещаешь?

– Обещаю, мисс Питч.

– Тогда пообещай еще вот что. Когда вырастешь, и меня уже не станет, принеси и положи ко мне одну красную, не белую, красную, розу на могилку мою.

Иксо стало грустно, но его взгляд дал понять, что этот долг и обещание он точно не забудет и пронесет с собой в сердце еще долгие годы после переезда.

Следующая глава

– Доброе утро.

– Доброе утро, Иксо.

Это был уже полдень, солнце сочилось в комнату из окна. Эванжелина распахнула шторы еще шире и в стороны. С лучами солнца в комнату зашла каменная тишина.

Каждый из них хотел начать диалог, но у каждого в горле были остатки кома предыдущего дня. Еще немного погодя, усевшись на край смятой постели, Эванжелина, вздохнув, проговорила:

– Иксо, мне снился нехороший сон.

– Это всего лишь сон, забудь.

– Мне кажется, что он… Мне кажется, что он атакует меня.

– Кто он?

– Дьявол. А иногда я с уверенностью думаю, что ты и есть дьявол, Иксо.

Иксо многозначительно посмеялся, и было ощущение, что он не против такой мысли Эванжелины, и более того, она ему понравилась.

– Ведь до встречи с тобой жизнь ощущалась иначе. Она была на порядок добрее, Иксо. Я перестала даже ходить в церковь.

– Не называй это сборище зомбированных людей церковью, прошу.

– Я туда ходила к Богу.

– Ты можешь с Богом и дома пообщаться, Эванжелина. Ну и ведь сказано же, тело твое – храм, вот и не придумывай.

– Ты не понимаешь, насколько ты отдален от него.

– Я прекрасно все понимаю. Также я понимаю, насколько он постарался, чтобы я был сегодня там, где я есть. Мне не нравится, что вы его изображаете добряком, старцем и в целом романтизируете его идеологию, его самого. Не такой уж он всепрощающий и добрый. Посмотри вокруг, Эванжелина, мир погряз в крови, ненависти к власти. Он возвышает тех, кого должен был уничтожить, и уничтожает тех, кого, наоборот, возвысить должен был.

– Он не про конкуренцию, Иксо.

– Прекрасно, у тебя и твоей церкви на все найдется оправдание. Правда, Эванжелина?

– Иксо, я понять не могу вот что: почему в таком молодом возрасте ты пришел к таким грубым и тяжелым умозаключениям? Ты всегда жалуешься на то, как с тобой с детства плохо обходились мама, папа, возможно, дедушка. Но я считаю, что это не основная причина твоих убеждений относительно Бога. Ведь ты не один с такой семьей. Да и семьи бывают куда хуже. Но стоит взглянуть на таких же, как ты. Они абсолютно другие, они светятся, чего не скажешь о тебе. Ты вечно проклинаешь и жалуешься.

– Я не жалуюсь, Эванжелина, ты опять не так все воспринимаешь. Мое наплевательское отношение ко всему этому есть всего лишь обсуждение и осуждение. Я давно уже не жалуюсь, и мне глубоко наплевать уже на то, что будет. Никакой надежды. Возможно, ты права. Возможно, и не он вовсе мой Создатель. Возможно, я… Возможно, я… исчадие ада. – Иксо громко засмеялся, но в глазах все светил тот маленький огонек свечи, наполняя его глаза слезами. – Возможно, я и есть дьявол или созданный им. А теперь представь, как я должен проживать эту жизнь, будучи в многослойных оковах, в оковах души, тела и твердого мира?

– Иксо, ты меня пугаешь.

– Я знаю, прости, Эванжелина. Сказано же: возлюби врага своего. Так почему же он сам, великий Бог, так и не простил и не возлюбил врага своего?

– Он никогда не простит его, Иксо. Он возлюбил нас, Иксо, людей.

– Нет, так не должно быть. Это неправильно. Я уверен, что нам необходимо возлюбить дьявола. Он нуждается в нашей искренней любви. Мы должны жертвовать собой и своей душой ради него, чтобы и у него была хоть малейшая возможность и шанс быть прощенным твоим упертым и самовлюбленным Богом. Вся история и все эпохи были против бедного дьявола, что единожды отступился и теперь во веки веков должен быть в заточении. Я уверен, дьяволу нужна наша любовь. Только наша любовь спасет его, и тем самым мы возлюбим врага своего, хотя лично я не считаю его врагом.

– Иксо, он предал Бога, это самый жуткий грех, который существует, и нет прощения этому. Но твои слова, буду честна, откликаются отчасти во мне.

Иксо удалось посеять зерно сомнений в Эванжелину.

– Люди сплошь и рядом предают друг друга, но тем не менее находят прощение у Бога. А предают они друг друга больше всего в те моменты, когда находятся в чарах возвышенной любви, поскольку, я уверен, любовь – единственный инструмент дьявола, с помощью которого он собирает армию для освобождения. «Любовь зла», – не просто скажут люди, Эванжелина. Получить разбитое сердце из-за любви – великое таинство, великий акт предательства, нелюбимый акт в глазах твоего Бога. Тем самым дьявол каждый раз напоминает ему, насколько он устал и мучается. Ведь испытывает все то же, как и люди, но у последних есть возможность и шанс на исцеление, а у него пока что нет.

– Тогда он выбрал не самый хороший путь. Он дальше ломает жизни и судьбы людей и ожидает взамен прощения и освобождения?

– Знаешь, Эванжелина, он прибегает ко всем инструментам и способам, чтобы оборачивать своих людей от заблуждения и собрать свою армию, но палки в колеса ставят зомби, которые ходят в те церкви, подобные твоей.

– Не оскорбляй мою церковь, Иксо.

– Вовсе нет.

– Иксо, давай завтракать, я так не могу больше. Ты с утра все силы отобрал у меня. – Эванжелина улыбнулась своей милой наивной улыбкой. – Давай сделаем омлет и нарежем томаты, хорошо?

– Отлично.

Глава 3

Наступило свежее летнее утро. Деревня была вся окутана туманом и росой на траве. Жители просыпались неспеша. Петухи вовсю устроили хоровод. Запах свежеиспеченного хлеба пронесся по всем улицам. Собаки залаяли.

– Никуда ты не пойдешь, Иксо, отдохни до вечера.

– Но ведь вылет ночью, мам. Я успею, приведу скотину днем в сарай, а после отдохну и переоденусь.

– Нет, Христа ради. В такой день нам и так всем грустно. Дедушка твой тем более расстроится. Он очень сильно грустит с того дня, как увидел наше намерение о переезде. Он не позволит, чтобы ты сегодня, как жертва, последний раз вонзил ему в сердце нож с напоминанием о том, что жизнь наша такая из-за него и его обустройства в жизни. Он все прекрасно осознает, и будет свинством с нашей стороны показательно помучить тебя этим скотоводством даже в день перед твоим уходом.

– Ладно, мам, а что мне делать?

– Сходи к бабушке с ним, побудь у них пару часов, с друзьями по школе попрощайся, с мисс Питч, в конце концов. Она передавала тебе свои добрые пожелания.

– Мы с ней вчера уже попрощались.

Иксо надел на себя купленные недавно специально для перелета из школьной поры брюки, рубашку и туфли, поправил волосы, челочку короткую назад и вышел из дома, устремившись в сторону улицы, где жили его дед с бабушкой, а поодаль и мисс Питч.

Пока шел по улице, Иксо представил себе солнечные, модные, успешные и беззаботные дни жизни за рубежом. Но, постепенно подходя к родным домам и улочкам, напала на него грусть и преждевременная тоска по окрестностям. Он будто мысленно и душой обнимал каждую стену этих каменных домов, пропитанных человеческой добротой и совестью.

– Дедушка, привет!

– Привет, Иксо, садись рядом.

Иксо сел на каменную глыбу рядом с такой же серой глыбой, на которой уже сидел его седоволосый, морщинистый, но морщинистый до мудрости дедушка. Две глыбы стояли снаружи их дома, смотрели на улицу.