Хрупкое завтра

Вернулись в пансионат вместе. Поднялись к нему в номер. Там было так же просто, как у неё: та же железная кровать, тот же шкаф. На стуле – аккуратно сложенная форма пилота. На запястье – белая полоска незагоревшей кожи от часов.

Марина провела по ней пальцем. Не почувствовала уколов совести, ни капли стыда. Только возбуждение, радость и острое, новое, живое чувство.

В последний вечер перед её отъездом они сидели на его балконе. Молчали. Внизу гулкали волны, где-то играла музыка.

Андрей сказал тихо:

– Осенью я иду на отбор в отряд космонавтов. Конкурс огромный – триста человек на три места. Если пройду – уезжаю на Байконур. На год точно, может, на два.

Марина кивнула. В груди стало пусто, но не больно. Просто пусто.

– Ты не оставишь контакты? Телефон? – спросила она, уже зная ответ.

– Не хочу обещать то, чего не смогу выполнить. У меня будет другая жизнь, ты понимаешь? Другая. Но если вдруг… если я пройду… ты узнаешь. Такая работа – о ней все знают.

Она кивнула снова. Не плакала. Просто сидела рядом, держала его за руку.

Они расстались утром, у входа в пансионат. Её такси уже ждало. Андрей держал её руку долго, не отпускал. Потом достал из кармана маленький морской камешек – серый, гладкий, отшлифованный волнами. В форме звезды.

– Это тебе. На память, – сказал он. – Чтобы помнила, что ты можешь. Что ты умеешь быть счастливой.

Она взяла камешек, сжала в ладони. Тёплый от его руки.

– Спасибо, – сказала тихо.

Не «за что», не «я буду ждать», не «позвони». Просто: спасибо.

Села в такси. Не обернулась.

Москва встретила её серым небом, мелким дождём и холодом. В автобусе от аэропорта пахло мокрыми куртками, потом и чужой усталостью.

Дома всё было по-прежнему. Сергей встретил у двери, обнял механически: «Ну как? Хорошо отдохнула?» Сын выбежал из комнаты, обнял крепко: «Мам! Привезла козинаки?» Мама на кухне жарила котлеты: «Ну наконец-то. Загорела, вижу. Молодец».

Всё на своих местах. Жизнь текла, как текла.

Вечером Марина достала из чемодана камешек. Положила на подоконник в спальне, рядом с фикусом. Он лёг туда, словно всегда там и был. Маленький, серый, в форме звезды.

Через неделю она записалась в бассейн. Давно хотела, но руки не доходили. Купила новый купальник – не чёрный, как всегда, а синий, с белыми полосками. Пошла на курсы итальянского при библиотеке – два раза в неделю, по вечерам. Мечтала об этом ещё в школе, но как-то забылось, потерялось.

Мама сначала фыркнула: «Итальянский? Зачем тебе?» Потом махнула рукой: «Ходи, если нравится».

Сергей вообще не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

Они не говорили «о главном». Жили рядом, как жили. Без ссор, без претензий. Но и без тепла. Марина больше не пыталась что-то изменить. Просто жила. По-другому.

Внутри неё что-то неуловимо сдвинулось. Она стала чуть жёстче с мужем, чуть мягче с сыном. Научилась говорить «нет», когда её просили в выходной посидеть с чужим ребёнком или испечь пирог для соседки.

Однажды вечером, когда Марина готовила ужин, по телевизору показали репортаж. «Подготовка нового набора космонавтов. Конкурс – триста человек на три места». Камера скользила по лицам. И вдруг – он. Андрей. В форме, серьёзный, сосредоточенный. Диктор назвал фамилию: «Андрей Соколов, военный лётчик первого класса».

Марина замерла с половником в руке. Сердце ухнуло вниз. Он прошёл. Прошёл отбор.

Прошло ещё два года.

Сын окончил школу, поступил в институт. Сергей сменил работу – ушёл с завода, устроился в частную фирму. Зарабатывал больше, но и пропадал дольше. Марина продолжала ходить в бассейн, учить итальянский. Прочитала уже пять книг в оригинале. Планировала летом поехать в Италию – одна или с группой туристов, ещё не решила.

Камешек лежал на подоконнике. Маленький серый якорь, удерживающий её в новом мире.

И вот однажды утром, за завтраком, диктор в новостях сказал: «Сегодня в 09:00 по московскому времени с Байконура стартует корабль „Союз-МС“ с тремя космонавтами на борту».

Марина замерла с чашкой в руке.

Камера показала лица. Три человека в скафандрах. Андрей был в центре. Смотрел прямо в камеру – спокойно, уверенно. Так же, как тогда, в пансионате, когда впервые улыбнулся ей.

– Интересно, каково это – в космос лететь, – пробормотал Сергей, жуя бутерброд.

– Наверное, страшно, – ответила Марина тихо.

– Ну да. Но они же готовятся.

Илья выглянул из комнаты:

– Мам, а ты бы полетела?

Марина посмотрела на сына. Подумала.

– Нет. Наверное, нет. Но хорошо, что кто-то летает.

Вечером она вышла на балкон. Было холодно – октябрь, ветер. Она накинула плед на плечи и долго смотрела в небо.

Оно было обычным московским – мутным, затянутым облаками. Звёзды проглядывали редко, тусклые, почти незаметные. Но одна мигала особенно ярко – красноватая, пульсирующая. Марина знала, что это, скорее всего, самолёт. Или спутник. Но ей хотелось верить, что это – он.

Где-то там, далеко за пределами её мира, там, где нет ни кастрюль, ни очередей, ни школьных собраний, ни усталости – летит Андрей. В невесомости, в тишине космоса, среди звёзд.

Мысль об этом была простой и тёплой.

И это знание – что там, далеко-далеко, за облаками, живёт её тайна, её маленькое лето, её восемь дней счастья – грело душу. Напоминало, что она когда-то была не только мамой, женой и дочерью. Она была просто Мариной. Женщиной, которая умеет смеяться, целоваться под дождём и мечтать.