Аромат греха

Глава первая: Нота искушения

Вселенная помещалась в пространстве десяти шагов в длину и пяти в ширину. Мир, сотканный из испарений эфирных масел, пыльцы сушёных трав и летучих молекул спирта, парил в тягучем полумраке, где пылинки, подхваченные лучом единственной лампы, танцевали немое па-де-де. Воздух был густым, как сироп, и многослойным – здесь можно было уловить леденящую свежесть горного альпийского лютика, пронзительную горечь полыни, животную теплоту амбры, добытой из кишечника кашалота, и сладковатый, пудровый шлейф ирисового корня.

Это была святая святых, лаборатория и келья, скрипторий и алхимическая мастерская Антона Волкова. Он стоял у массивного стола из старого дуба, заставленного мензурками, колбами и крошечными флаконами из тёмного стекла. В его длинных, тонких пальцах, удивительно чутких и точных, замерла полоска-промокашка – блоттер. Он поднёс её к носу, закрыл глаза и вдохнул.

Не запах. Звук. Цвет. Воспоминание.

Так он работал. Парфюмерия для него не была ремеслом смешивания ингредиентов. Это была магия воплощения нематериального. Он ловил эфемерные сущности: утренний ветерок, несущий запах дождя по асфальту; холодок одиночества в пустой квартире; сладкий яд первой лжи; пьянящий дурман запретного желания. Он был не творцом ароматов, а проводником, переводчиком с языка чувств на язык обоняния.

Сегодня он пытался поймать тень. Тень того, что он назвал для себя «нотой падения». Лёгкий, почти неуловимый аккорд, предшествующий моменту, когда разум отключается, и тело, плоть берут верх над волей. Момент, когда совершается грех, и человек знает, что совершит его, и уже не может, да и не хочет остановиться.

Он капнул на блоттер каплю чего-то тёмного, маслянистого, с примесью абсолютно чёрной смородины – она пахла не ягодой, а кожурой, чуть терпкой, животной. И ждал. Молекулы устремлялись вверх, и он снова втягивал воздух. Почти. Почти есть. Чувство скользкой кожи, учащённого пульса на шее, предательской слабости в коленях. Но чего-то не хватало. Той самой искры, последнего штриха, который превращает композицию из просто сложного, интересного запаха в нечто живое, дышащее, неотразимое.

Раздавшийся звонок мобильного телефона, старый, классический триллер, вырвал его из транса. Антон вздрогнул, чуть не уронив драгоценный флакон. Он ненавидел, когда его отвлекали. На экране горело имя: «Евгения Светлова». Его агент, посредник между его затворническим миром и внешним, где пахло деньгами, пошлыми духами и ложью.

Он принял вызов, не говоря ни слова.

– Антон, ты жив? – послышался в трубке её привычный, слегка насмешливый голос. – Я уже начала представлять, как ты растворился в одном из своих экспериментов, оставив после себя лишь шлейф мифического аромата.

– Я работаю, Женя, – сухо ответил он, отставляя в сторону блоттер. «Нота падения» могла подождать.

– И я, как раз, по работе. У меня для тебя заказ. Особенный.

– Все они у тебя «особенные». У всех них слишком много денег и слишком мало вкуса. Они хотят пахнуть дорого, а не правильно.

– Это не «они», Антон. Это «она». И речь не о том, чтобы «пахнуть дорого». Речь о единственном в своём роде аромате. О чём-то, чего нет ни у кого. О чём-то… пробуждающем.

Последнее слово было произнесено с особой интонацией. Не пробуждающем воспоминания, не пробуждающем чувства. Просто – пробуждающем. Антон почувствовал лёгкий, едва заметный интерес, словно камертон внутри него дрогнул, издав беззвучный звук.

– Пробуждающем что? – спросил он, глядя на ряды флаконов, в которых дремали целые миры.

– Желание, – чётко сказала Евгения. – Самые потаённые, самые тёмные, самые настоящие желания. Те, что мы сами себе боимся признаться. Она формулирует это именно так.

Антон медленно опустился на стул. Его лаборатория, его вселенная, вдруг показалась ему тесной. За её пределами существовал кто-то, кто просил о том же, над чем он бился в своём уединении. Кто-то, кто искал «ноту падения».

– Она кто? – спросил он, и его собственный голос показался ему чужим.

– Её зовут Элиана Воронцова. Молодая, красивая, невероятно богатая. Наследница состояния своего отца, сталелитейного магната. Замужем. Муж – Артём Воронцов, человек из её круга, влиятельный, жёсткий. История, как из глянцевого журнала. Но, судя по всему, в этой истории не хватает… остроты.

– И она надеется найти её в духах? – в голосе Антона прозвучала скептическая нотка. Богатые нелюдимки, ищущие острых ощущений, были не в новинку.

– Она не надеется, Антон. Она уверена. Она слышала о тебе. Ходит легенда, что ты можешь создать аромат, который не просто запомнится, а изменит того, кто его носит. Она хочет этого изменения.

– Легенды – это для глупцов.

– А умные люди платят за них безумные деньги, – парировала Евгения. – Она предлагает сумму с шестью нулями. И полную свободу творчества. Никаких ограничений. Любые ингредиенты, любые сроки. Единственное условие – ты должен встретиться с ней. Лично.

Антон поморщился. Личные встречи он ненавидел больше всего. Люди были непредсказуемы, их аура, их энергетика смешивалась с его собственным восприятием, мешала ему слышать чистоту аромата.

– Это необходимо? – пробормотал он. – Я могу работать по описанию. По фотографии.

– Нет. Она настаивает. Говорит, ты должен её «увидеть». Прочувствовать. Или как ты там это называешь. Она ждёт тебя завтра в четыре в своей резиденции за городом. Адрес я тебе скину. Не подведи, Антон. Это не просто заказ. Это твой шанс. И мой тоже.

Связь прервалась. Антон опустил телефон на стол и снова взял в руки отвергнутый блоттер. Запах почти улетучился, остался лишь призрачный шлейф. «Пробуждающий желание». «Нота падения». Случайность? Или знак?

Он знал, что пойдёт. Не из-за денег. Деньги были лишь средством, позволяющим ему покупать редкие абсолюты и продолжать свои поиски. Он пойдёт потому, что Элиана Воронцова, сама того не ведая, бросила ему вызов. Она просила о том, что он считал своим Святым Граалем. И он должен был узнать, достойна ли она стать его музой. Или просто ещё одной капризной клиенткой.

На следующий день, ближе к четырём, его автомобиль – тёмный, минималистичный седан, почти бесшумный – скользил по идеальному асфальту, ведущему в пригород. Город остался позади, сменившись сначала промзоной, а затем густым, старым лесом. Через полчаса за поворотом открылись кованые ворота, уходящие ввысь и теряющиеся в кронах вековых дубов. Камера на столбе медленно повернулась, сканируя машину, и ворота бесшумно разъехались.

Дорога, усыпанная мелким гравием, вилась сквозь парк, ухоженный до стерильности. Ни одного опавшего листа, ни одной сухой ветки. Всё было идеально, безжизненно и холодно. Наконец, за стройными рядами кипарисов показался дом. Вернее, дворец в стиле неоклассицизма, белоснежный, с колоннами и широкой лестницей, ведущей к парадному входу. Всё это кричало о деньгах. Старых, тяжёлых, бездушных деньгах.

Антон заглушил двигатель и несколько секунд сидел в тишине, собираясь с мыслями. Он вышел из машины, и его обдало запахом стриженой травы, влажной земли после полива и сладковатым, удушающим ароматом цветущего жасмина. Слишком сладким. Приторным. Как дешёвые духи.

Его встретил немой, как статуя, дворецкий в безупречном костюме и проводил внутрь. Интерьер соответствовал экстерьеру: мрамор, позолота, хрустальные люстры, дорогие, но безвкусные картины в тяжёлых рамах. Воздух был чист, пахло средством для полировки мебели и пустотой. Здесь не жили. Здесь существовали напоказ.

Его провели в гостиную, огромную комнату с панорамными окнами, выходящими в парк.

– Госпожа Воронцова скоро спустится. Прошу вас, подождите, – произнёс дворецкий и исчез так же бесшумно, как и появился.

Антон остался один. Он не сел в предложенное ему бархатное кресло, а подошёл к окну. Его профессиональное чутьё, его «нос» скучал. Здесь не было никакой индивидуальности, никакой ауры. Это была красивая, но безликая оболочка.

И вдруг всё изменилось.

Он не услышал шагов. Сначала он почувствовал запах. Лёгкий, едва уловимый, плывущий по воздуху, как дымка. Он проник в его сознание, минуя все фильтры, все аналитические барьеры, которые он всегда возводил между собой и миром.

Это был не один аромат, а сложная, многогранная симфония. Верхняя нота – холодная, почти ледяная, как горный воздух на рассвете, смешанная с едва уловимой горчинкой белого перца. Сердце – тёплый, бархатистый и соблазнительный иланг-иланг, но не тот пошло-сладкий, что используют в масс-маркете, а настоящий, глубокий, с оттенками кожи и дорогого дерева. И шлейф… Шлейф был из тех, что остаются в памяти навсегда. Тёмный, смолистый, почти греховный запах пачули, смешанный с ванилью, но не пищевой, а той, что пахнет старыми библиотеками, дорогим коньяком и… женской кожей.

Антон обернулся, и время остановилось.

В дверях стояла она. Элиана Воронцова.

Он не видел дорогого платья из шёлкового атласа, облегающего её стройную фигуру. Не заметил идеально уложенных каштановых волос, собранных в элегантную, но небрежную причёску, из которой выбивались несколько прядей. Не обратил внимания на бриллиантовые серёжки в её ушах, стоившие, вероятно, больше, чем вся его лаборатория.

Он видел только её. Высокую, грациозную, с осанкой балерины. Её лицо было поразительно красивым – высокие скулы, прямой нос, упрямый подбородок. Но главное – глаза. Большие, цвета тёмного янтаря, с золотистыми искорками. В них читался ум, холодная насмешка, скука и… вызов. Тот самый вызов, что он услышал вчера в словах Евгении.

И этот аромат… Он исходил от неё. Он был её продолжением, её душой, облечённой в форму запаха.

– Господин Волков? – её голос был низким, немного хрипловатым, как шорох шёлка по коже. Он идеально гармонировал с её парфюмом.

Антон, обычно такой замкнутый и нелюдимый, заставил себя сделать шаг вперёд. Он не протянул руку для рукопожатия. Это было бы кощунством.

– Госпожа Воронцова, – кивнул он, и его собственный голос прозвучал глухо.

– Я рада, что вы приехали. Боюсь, моё приглашение прозвучало несколько… безапелляционно.

– Иногда именно такие приглашения и стоит принимать, – ответил он, не отрывая от неё взгляда. Он «слушал» её. Впитывал её аромат, анализировал его, разбирал на составляющие. Это было гениально. Кто бы ни был её парфюмером, он был мастером. Но чего-то не хватало. В этом совершенстве была какая-то статичность. Замороженная красота.

– Мне сказали, вы предпочитаете работать на расстоянии, – продолжила она, медленно подходя ближе. Её движения были плавными, почти хищными. – Но я настояла на встрече. Вы не обижены?

– Нет, – коротко ответил Антон. – Вы были правы. Чтобы создать аромат для человека, его нужно почувствовать. Увидеть. Услышать.

– Услышать? – она слегка склонила голову набок, и в её глазах вспыхнул любопытный огонёк. – Интересная формулировка. Я думала, парфюмеры работают только с обонянием.

– Запах – это музыка, госпожа Воронцова. А каждая нота имеет свой звук. Свой цвет.

Она остановилась в двух шагах от него. Её аромат стал гуще, насыщенней. Он ощущал его каждой клеткой своей кожи.

– И какой же я… звук? – спросила она, и в её голосе прозвучала лёгкая, игривая насмешка.

Антон закрыл глаза на секунду, позволив волне её запаха накрыть его с головой.

– Минорный. Сложный. С диссонансом. В вас есть нота… несыгранной мелодии. Незавершённого аккорда.

Элиана замерла. Насмешка в её глазах угасла, сменившись внезапной серьёзностью, почти уязвимостью. Это длилось лишь мгновение, но он успел это заметить.

– Незавершённого аккорда, – повторила она задумчиво. – Возможно, вы правы, господин Волков. Возможно, именно поэтому я здесь. Я хочу, чтобы вы его завершили.

Она повернулась и жестом пригласила его пройти в другую часть комнаты, где стоял низкий диван и два кресла. Они сели друг напротив друга. Антон достал из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот и тонкий серебряный карандаш – свои рабочие инструменты.

– Расскажите, что вы хотите, – сказал он, переходя в профессиональный режим. Это помогало ему сохранять дистанцию, хотя её аромат продолжал атаковать его.

– Я хочу аромат, который… живёт, – начала она, глядя куда-то в пространство перед собой. – Который меняется в зависимости от моего настроения, от времени суток, от биения моего сердца. Который не просто дополняет меня, а раскрывает. Ту часть меня, которую никто не видит. Ту, что скрыта под этим… – она обвела рукой комнату, – …под всем этим.

– Вы хотите, чтобы духи пробуждали желание, – прямо сказал Антон. – Такова была ваша формулировка для моего агента.

Она посмотрела на него прямо, и в её янтарных глазах снова вспыхнул тот самый вызов.

– Да. Но не чьё-то. Моё. Я хочу снова чего-то хотеть. По-настоящему. Страстно. Без оглядки. Я живу в золотой клетке, господин Волков. Всё в моей жизни предсказуемо, распланировано, безопасно. Даже мой нынешний аромат… он прекрасен, не так ли? – она подняла запястье к его лицу.

Антон кивнул, не приближаясь. Он и так всё чувствовал.

– Он прекрасен. Но он… закончен. В нём нет тайны.

– Именно так, – прошептала она, и в её голосе прозвучала боль. – В нём нет тайны. В нём нет греха. Я устала от совершенства. Я хочу запаха запретного плода. Запаха того момента, когда понимаешь, что переступишь черту, и тебе это нравится. Запаха… падения.

Слово повисло в воздухе между ними, тяжёлое, густое, наполненное смыслом. Антон почувствовал, как что-то ёкает у него внутри. Его «нота падения». Она просила именно её.

– Это опасное желание, госпожа Воронцова, – тихо сказал он. – То, что вы просите… это не просто духи. Это ключ. Кто знает, какие двери он отопрёт.

– Мне нужен именно ключ, – не моргнув глазом, ответила она. – Готова ли я воспользоваться им – это уже моя ответственность. Ваша задача – его выковать. Справитесь?

Он смотрел на неё – на эту невероятную, загадочную женщину, запертую в позолоченной тюрьме, ищущую искру в мире, лишённом огня. И он понял, что не может отказать. Она была не просто клиенткой. Она была его музой. Воплощением той самой тени, которую он пытался поймать.

– Справлюсь, – сказал он, и в его голосе прозвучала несвойственная ему твёрдость. – Но у меня будут условия.

– Я слушаю.

– Во-первых, это будет долгий процесс. Месяцы. Возможно, больше. Я буду создавать не одну, а несколько пробных композиций. Вы должны будете тестировать их, носить, жить с ними и давать мне обратную связь. Самую честную.

– Согласна.

– Во-вторых, я буду задавать вам вопросы. Личные. О ваших страхах, мечтах, воспоминаниях. О том, чего вы стыдитесь, и о том, о чём грезите по ночам. Мне нужно понять вас до самых тёмных уголков вашей души. Иначе ничего не получится.

Элиана на мгновение задумалась, затем медленно кивнула.

– Я готова. На всё.

– И в-третьих, – Антон отложил блокнот и посмотрел ей прямо в глаза, – вы должны будете перестать пользоваться любыми другими духами. Лосьонами, кремами, мылом – всем, что имеет отдушку. Ваше тело, ваша кожа должны стать чистым холстом. Начиная с сегодняшнего дня.

Лёгкая улыбка тронула её губы.

– Вы начинаете с аскезы. Интересный подход. Хорошо. Я согласна. С сегодняшнего дня.

Она поднялась с кресла, и её движение снова наполнило воздух волнующим шлейфом её нынешних духов. Скоро он исчезнет, и он, Антон Волков, заполнит это пространство чем-то новым. Чем-то, что родится из неё самой.

– Когда мы начнём? – спросила она.

– Мы уже начали, – ответил он, также поднимаясь. – Прямо сейчас я уношу с собой ваш образ. Ваш голос. Ваш запах. Этого пока достаточно для первой наброски.

Она проводила его до выхода. Когда он уже выходил на порог, она окликнула его:

– Господин Волков.

Он обернулся.

– Да?

– Вы сказали, что во мне есть нота незавершённого аккорда. Как вы думаете, сможете ли вы его завершить?

Антон посмотрел на неё, стоящую в рамке огромной двери, одинокую и величественную, как королева в изгнании.

– Я не завершу его, госпожа Воронцова, – сказал он. – Я сыграю ту ноту, которая заставит его зазвучать так, что содрогнутся стены вашей клетки.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и направился к своей машине. Он не оглядывался, но знал, что она стоит и смотрит ему вслед. Он чувствовал её взгляд на своей спине, как физическое прикосновение.

Обратная дорога пролетела в тумане. Его ум был переполнен образами, звуками, запахами. Элиана. Её янтарные глаза. Хрипловатый голос. Тот божественный, но безжизненный аромат, который она носила. И под ним… да, он уловил нечто. Едва заметное, приглушённое. Естественный запах её кожи. Тёплый, живой, слегка солёный. Запах женщины, которая устала быть мраморной статуей.

Вернувшись в свою лабораторию, он заперся на ключ. Сумерки сгущались за единственным окном, но он не включал свет. Ему нужна была тьма. Тишина. Чистота.

Он подошёл к стеллажам с ингредиентами. Его пальцы, почти не глядя, скользнули по флаконам, словно пианиста по клавишам. Он не думал. Он чувствовал.

Он взял абсолют жасмина. Но не тот приторно-сладкий, что цвёл в её саду, а редкий, дикий, собранный в горах. Он пах не только цветами, но и зелёными стеблями, и землёй, и ночной прохладой. В нём была дикость. Первозданность.

Затем – чёрный перец. Не просто пряность, а его эфирное масло, жгучее, дымное, вызывающее лёгкое покалывание на коже. Вызов.

Корень ириса – пудровый, прохладный, с оттенком фиалки и кожи. Аристократизм. Та самая мраморная статуя.

И наконец, он достал крошечный флакон, хранившийся в отдельном, запертом ящике. В нём была настойка кожаного цветка, редчайшего растения, которое, по легенде, цветёт раз в десять лет и пахнет одновременно кожей, воском и чем-то металлическим, кровяным. Грех. Искупление.

Он смешал их в крошечной мензурке не в определённых пропорциях, а интуитивно, капля за каплей, руководствуясь лишь внутренним чутьём. Он не пытался создать готовый аромат. Он создавал эскиз. Нерв. Первооснову.

Когда композиция была готова, он капнул её на чистый блоттер, поднёс к носу и вдохнул.

Это было хаотично. Резко. Дисгармонично. Дикость жасмина вступала в конфликт с холодом ириса, перец обжигал, а кожаный цветок пугал своей тёмной глубиной.

Но в этом хаосе была жизнь. Была энергия. Была та самая искра, которой не хватало в её идеальных, мёртвых духах.

И в центре этого буйства, едва уловимая, но уже проявленная, звучала она. «Нота падения». Нота искушения. Нота Элианы.

Антон опустил блоттер и открыл глаза. В полумраке лаборатории его лицо озарила улыбка – редкая, почти неузнаваемая. Он нашёл её. Не просто клиентку. Не просто музу.

Он нашёл свой Святой Грааль. И он понимал, что эта работа поглотит его целиком. Что грань между творцом и творением, между парфюмером и музой, между искусством и одержимостью, скоро станет призрачной.

Он взял чистый лист бумаги и написал вверху: «Композиция №1 для Э.В.». А ниже, мелким почерком: «Название: „Искра“».

Первая глава была написана. Начиналась вторая. И он, Антон Волков, уже не мог дождаться, чтобы перевернуть страницу.

Глава вторая: Грань

Тишина в лаборатории стала иной. Раньше она была пустой, стерильной, как незаполненный холст. Теперь она гудела низкочастотным, едва уловимым гулом – эхом голоса Элианы Воронцовой, отзвуком её взгляда, памятью её аромата. Антон Волков стоял перед своим рабочим столом, и его пальцы, обычно такие твёрдые и уверенные, слегка дрожали. Он чувствовал себя алхимиком, прикоснувшимся к философскому камню, и этот камень обжёг ему душу.

Он назвал первую композицию «Искра». Это было точное, почти хирургическое название. Не пламя, не пожар, а именно искра – крошечная, летучая частица, способная воспламенить сухую траву целой жизни. Он создал её в порыве, под свежим впечатлением от встречи. Теперь наступала стадия анализа, холодного и беспристрастного разбора. Но как быть беспристрастным, когда объект исследования живёт в твоём сознании, дышит в твоих мыслях, смотрит на тебя янтарными глазами?

Он взял блоттер с засохшими следами «Искры» и снова поднёс его к носу. Запах изменился. Исчезла резкость перца, уступив место тёплому, бархатистому звучанию жасмина, который теперь вступал в странный, почти мистический диалог с кожаным цветком. Дикость и грех находили общий язык. Это был хороший знак. Аромат эволюционировал, жил своей собственной жизнью. Но он был сырым, непредсказуемым. Как дикий зверь, которого только что поймали в сети. Его нужно было приручить, не убив при этом его дух.

Антон отложил блоттер и сел за старый, видавший виды компьютер, который он использовал исключительно для каталогизации своих формул и заказа редких ингредиентов. Он открыл файл с пометкой «Воронцова. Э.» и начал записывать первые наблюдения.

«Субъект: Э.В. Внешнее восприятие: аура холодной, контролируемой элегантности. Социальная оболочка – безупречна. Внутренний контраст – глубокая, экзистенциальная жажда аутентичности, граничащая с саморазрушением. Запрос: аромат падения. Не внешнего соблазна, а внутреннего раскрепощения. Ключевая метафора – ключ.

Композиция №1 («Искра»). Основа: дикий жасмин (первозданность, дикость), чёрный перец (вызов, боль), корень ириса (аристократизм, холод), кожаный цветок (грех, искупление). Первичное впечатление – хаотично, но жизнеспособно. Есть потенциал. Требует шлифовки и… понимания».

Он замолчал, уставившись на мигающий курсор. Понимания. Вот что было следующим шагом. Евгения передала ему условия Элианы – полная аскеза от любых парфюмированных средств. Через несколько дней её естественный запах, тот самый, что он уловил под маской духов, должен был проявиться в чистоте. Но этого было мало. Ему нужно было проникнуть глубже. В её прошлое. В её страхи. В её сны.

Он взял телефон и набрал номер Евгении.

– Женя, мне нужна встреча с Воронцовой. Не в её доме. На нейтральной территории. Или… у меня.

– У тебя? – в голосе агента прозвучало изумление. – Ты никогда никого не пускаешь в свою берлогу, Антон. Это что, знак особого расположения?

– Это необходимость. Мне нужно увидеть её в иной среде. Без защитного кокона её привычного пространства. И мне нужно с ней говорить. Долго.

– Хорошо, я передам. Но не удивляйся, если она откажется. Выезжать куда-то к парфюмеру… это не в её правилах.

– Её правила изменились с того момента, как она заказала у меня аромат, – жёстко парировал Антон. – Напомни ей об этом.

Он положил трубку и снова погрузился в работу. «Искра» была лишь первой искрой. Ему нужна была целая палитра. Он начал готовить новые базовые аккорды. Один – на основе сандала и ванили, тёплый, обволакивающий, убаюкивающий. Другой – на основе гальбанума и бергамота, зелёный, резкий, тревожный. Третий – на основе амбры и лабданума, животный, смолистый, первобытный. Он был похож на композитора, пишущего вариации на одну и ту же тревожащую душу тему. Тему падения. Тему Элианы.

Ответ пришёл через два часа. Короткое сообщение от Евгении: «Согласна. Завтра. Четыре часа. Будь политен».

Антон усмехнулся в пустоту. Вежливость. Какая ему разница до вежливости? Он был на пороге создания чего-то грандиозного, и социальные условности казались ему жалким лепетом на фоне симфонии ароматов, звучавшей в его голове.

Следующий день тянулся мучительно долго. Антон провёл его в нервном, лихорадочном ожидании. Он пытался работать, но его мысли постоянно возвращались к ней. Он убрал в лаборатории – беспрецедентный случай. Расставил флаконы в идеальном порядке, вытер пыль с полок, даже принёс из соседней комнаты единственное относительно приличное кресло. Он чувствовал себя глупо, но не мог остановиться. Ему нужно было подготовить пространство к её визиту. Как храм к приходу божества.

Ровно в четыре раздался звонок у входной двери – старомодный, механический. Антон вздрогнул. Он сделал глубокий вдох, пытаясь вернуть себе привычную отстранённость, и пошёл открывать.

Элиана стояла на пороге, и снова – сначала запах. Вернее, его отсутствие. Точнее, его чистота.

Он не почувствовал ни намёка на её прежние духи. Ничего, кроме лёгкого аромата дорогого, ничем не пахнущего мыла и… её. Того самого, едва уловимого запаха тёплой кожи, чуть солоноватого, живого. Это был запах обнажённой сути. И он был ошеломляюще прекрасен.

Она была одета проще, чем в прошлый раз – тёмные узкие брюки, простой белый свитер из тонкой шерсти, подчёркивающий стройность её фигуры. Волосы были распущены и мягкими волнами спадали на плечи. Без макияжа, её лицо казалось моложе, уязвимее. Но глаза – те же самые, янтарные, пронзительные, с той же смесью скуки и вызова.