Одержимость

Глава первая: Грань

Последний клиент дня всегда был самым сложным. Не потому, что проблемы его были невыносимее или трагичнее, чем у остальных, а потому, что после него в кабинете воцарялась та особая, густая тишина, которая звенит громче любого звука. Тишина, которую приходилось разгребать руками, как завал, возвращаясь к себе, Алисе Викторовне Орловой, а не просто к роли беспристрастного психолога.

Алиса поправила светло-серый жакет, отпила глоток остывшей воды и взглянула на часы. До его прихода оставалось пять минут. Ровно пять минут, чтобы стряхнуть с себя усталость, накопленную за день, и занять свою профессиональную крепость – кожаное кресло напротив такого же, но пустого. Ее кресло было ее скипетром и державой, щитом и наблюдательным пунктом. Между ними, двумя креслами, пролегала невидимая, но непреложная черта. Граница. Основа основ ее профессии, ее личного кодекса, ее выстраданного спокойствия.

Кабинет был ее отражением: строгий, но не холодный. Книги в стройных рядах на полках из темного дерева, папки с делами, расставленные с геометрической точностью. На столе – ни лишней бумажки, только компьютер, блокнот с плотной замшевой обложкой и дорогая ручка, подарок самой себе за защиту кандидатской. На подоконнике – здоровый, ухоженный спатифиллум, который она называла «молчаливым коллегой». Он цвел белыми, почти невесомыми покрывалами, символизируя покой, который Алиса так старательно культивировала в этих стенах. И в своей душе.

Окна выходили в тихий переулок в самом сердце старого города. Стеклопакеты надежно отсекали уличный шум, оставляя лишь приглушенный, как в аквариуме, свет и движение. Сейчас за окном медленно спускались на мостовую сумерки ранней осени, размывая контуры фонарей и вывесок. В воздухе пахло дождем, и первые тяжелые капли уже забарабанили по стеклу, оставляя жирные следы.

Она закрыла глаза, сделав глубокий вдох и медленный выдох. Методика, проверенная годами. Вдох – собрать разбегающиеся мысли. Выдох – отпустить личное, остаться только инструментом, проводником, зеркалом.

Звонок домофона прозвучал ровно в шесть. Точно, как часы. Он никогда не опаздывал и никогда не приходил раньше. Алиса нажала кнопку, впуская его в подъезд, и через мгновение услышала мерные, уверенные шаги по лестнице. Ее сердце, предательски, сделало одно быстрое, лишнее движение, будто споткнулось. Она проигнорировала его. Профессионализм был ее второй кожей.

В дверь постучали. Три четких, негромких удара.

– Войдите, Марк, – сказала Алиса, и ее голос прозвучал ровно и спокойно, как она и хотела.

Дверь открылась, и в кабинет вошел он. Марк Денисов.

Он всегда вносил с собой изменение атмосферного давления. Кабинет, такой просторный и воздушный для других, с его появлением будто сжимался, фокусируясь на нем одном. Он был высок, широк в плечах, и его физическое присутствие всегда было чуть более ощутимым, чем того требовала ситуация. На нем был темно-синий джемпер, насквозь пропахший осенней свежестью и дождем. Капли воды блестели в его коротких, темных волосах. Он снял мокрое пальто и повесил его на вешалку у двери движением, полным небрежной грации.

– Алиса Викторовна, – кивнул он, его голос был низким, с легкой хрипотцой, будто от долгого молчания или от внутреннего напряжения.

– Марк, – ответила она, жестом приглашая его в кресло. – Проходите, располагайтесь.

Он опустился в кресло, и оно, такое массивное, будто на мгновение подалось под его тяжестью. Не физической, а той, что он нес в себе. Энергетической.

Так началась их седьмая встреча. Марк Денисов пришел к ней три недели назад с формулировкой «не могу справиться с навязчивыми мыслями, с чувством, что во мне живет что-то чужеродное, темное». Успешный архитектор, владелец собственной мастерской, человек, добившийся всего сам, в один прекрасный день обнаружил, что его внутренние демоны, которых он годами держал на голодном пайке силы воли, взбунтовались.

Алиса наблюдала за ним, пока он усаживался поудобнее. Его лицо, с резкими, словно высеченными из гранита чертами, сегодня казалось особенно напряженным. Глубоко посаженные серые глаза смотрели на нее с тем же испытующим, почти вызовом, который она помнила с первой встречи. Он не был пассивным клиентом, ждущим исцеления. Он был исследователем, который пришел с темным лесом своей души и требовал, чтобы она стала его проводником, но при этом постоянно проверял ее на прочность.

– Как прошел ваш день? – начала она с нейтрального вопроса, давая ему возможность самому выбрать направление беседы.

– Как обычно, – он откинулся на спинку кресла, его взгляд скользнул по окну, где дождь уже вовсю разошелся. – Встречи, чертежи, переговоры. Все как всегда. Пустота.

– Пустота? – Алиса мягко подхватила слово. – В прошлый раз вы говорили о постоянном внутреннем шуме, о давлении. Сегодня – пустота?

Марк усмехнулся, уголок его рта дрогнул. Это была невеселая усмешка.

– Шум и давление – это внутри. А пустота – снаружи. Я делаю то, что должен делать. Улыбаюсь, киваю, подписываю бумаги. Но между мной и миром будто выросла толстая стеклянная стена. Я все вижу, все слышу, но не чувствую. Ничего. Кроме…

Он замолчал, снова глядя в окно. Его пальцы нервно постукивали по подлокотнику.

– Кроме того, что происходит внутри, – закончила за него Алиса.

– Да. Кроме них. Моих «сожителей».

Это было его термином. «Сожители». Внутренние демоны, как он их сначала назвал, теперь обрели более бытовое, оттого еще более жуткое название. Он описывал их не как голоса, а как мощные, иррациональные импульсы, всплески эмоций, которые казались ему чужими. Внезапные приступы ярости из-за мелочи, которые он едва сдерживал. Глубокая, всепоглощающая тоска, накатывавшая посреди дня без видимой причины. И главное – навязчивая, почти физическая потребность в контроле. Над проектами, над сотрудниками, над своим телом, над своими чувствами.

– Расскажите о них сегодня, – предложила Алиса, беря в руки блокнот. Она редко делала пометки во время сеансов, предпочитая полный контакт, но с ним блокнот был ее щитом. Небольшим, но важным.

– Сегодня тихо, – сказал Марк, и его взгляд наконец встретился с ее взглядом. Он был пронзительным, прямым. Алиса почувствовала, как по спине пробежал легкий холодок. Не страх. Скорее, предчувствие. – Слишком тихо. Как перед бурей. Я ходил по улице перед сеансом и ловил себя на мысли, что смотрю на людей и… не понимаю их. Их суета. Их мелкие заботы. Их уверенность, что завтра наступит и будет похоже на сегодня. У меня нет такой уверенности. У меня есть только сегодня. Только сейчас. Этот кабинет. Ваш голос.

Последние слова он произнес чуть тише, но с особой весомостью. Алиса не дрогнула.

– Вы чувствуете себя в безопасности здесь?

– Нет. – Его ответ был немедленным и честным. – Но я чувствую себя… живым. Здесь эта стеклянная стена тоньше. Может быть, потому что вы ее постоянно пытаетесь разбить.

– Я не пытаюсь ничего разбить, Марк. Я пытаюсь помочь вам найти дверь в ней.

– А вы уверены, что дверь – это выход? – он наклонился вперед, его локти уперлись в колени. Поза стала более закрытой, но более интенсивной. – Может быть, за этой стеной я в безопасности? Может быть, мои «сожители» – это часть меня, которую я должен принять, а не изгнать? Может быть, вы пытаетесь вылечить во мне то, что является моим стержнем?

Классическое сопротивление. Страх перед изменениями. Алиса знала это. Но в его словах была такая raw, такая необработанная мощь, что они били не в голову, а прямо в солнечное сплетение.

– Вы сами сказали, что они причиняют вам страдание. Что вы не чувствуете контроля. Цель нашей работы – не уничтожить часть вас, а помочь вам интегрировать ее, понять ее источник, обезоружить ее. Чтобы контроль был у вас, а не у них.

– А если источник – это я? Просто я? Не травма из детства, не подавленные эмоции, а просто… червоточина в душе? Изъян на генетическом уровне?

– Я не верю в изъяны, – твердо сказала Алиса, откладывая блокнот. Она больше не могла прятаться за ним. – Я верю в причины и следствия. В невысказанную боль, которая ищет выхода. В горе, которое не было пережито. В гнев, который не был выражен. Давайте вернемся к тому, о чем мы говорили в прошлый раз. К вашему отцу.

Лицо Марка окаменело. Тень легла на его черты.

– Мой отец был идеальной машиной по производству ожиданий. И разочарований. Все разговоры сводились к тому, что я должен быть лучше, сильнее, быстрее. Чувства были слабостью. Слезы – предательством. Единственной допустимой эмоцией было холодное, собранное удовлетворение от выполненного долга.

– А что вы чувствовали, когда он вас критиковал?

– Я ничего не чувствовал, – ответил Марк, но его сжатые кубики выдавали обратное. – Я учился не чувствовать.

– Это невозможно, Марк. Вы могли подавить чувство, загнать его внутрь, но оно никуда не делось. Куда оно девалось, по-вашему?

– В подвал, – хрипло произнес он. – В тот самый черный подвал, где теперь живут мои «сожители». Вы думаете, они – это мой невысказанный гнев на отца?

– Я думаю, что это часть головоломки. Но важно не то, что я думаю. Что думаете вы?

Он помолчал, и в тишине кабинета слышалось только его дыхание и заоконный дождь. Алиса наблюдала, как работает его мозг. Видела, как двигаются мышцы на его скулах, как темнеет взгляд. Он был невероятно красив в своем напряжении. Красив той опасной, первозданной красотой, которой обладают утесы во время шторма. И этот внезапный, неприглашенный thought заставил ее внутренне вздрогнуть. Она отогнала его.

– Я думаю… что, возможно, я стал своим отцом, – наконец сказал Марк, и в его голосе прозвучала неподдельная боль. – Я требую от себя совершенства. Я ненавижу слабость в себе. А когда не могу ее подавить, она вырывается наружу вот таким… чудовищным образом. Эти приступы ярости… они ведь от бессилия, да? От того, что я не могу соответствовать собственным невыполнимым стандартам?

– Это очень проницательно, – мягко сказала Алиса, и в ее груди что-то дрогнуло. Это был прорыв. Первый настоящий прорыв за все семь сеансов. Он не просто повторял ее слова, он пришел к этому сам. – И это огромный шаг.

– Шаг куда? – он смотрел на нее почти без надежды. – К пониманию, что я – свой собственный тюремщик? Это знание не делает тюрьму менее прочной.

– Но оно дает вам ключ. Теперь мы знаем, с чем боремся. Не с мифическими демонами, а с вашей внутренней критикующей фигурой, которую вы усвоили. Мы можем работать с этим.

Он снова откинулся на спинку кресла, и его плечи опустились. Казалось, из него выпустили часть того напряжения.

– Как?

– Для начала – учиться проявлять сострадание к себе. Позволять себе ошибаться. Чувствовать. Мы можем попробовать техники… но, пожалуй, сегодня мы и так сделали большую работу. Время почти вышло.

Марк взглянул на часы на стене и кивнул. Сеанс длился уже пятьдесят минут. Он медленно поднялся. Алиса тоже встала, следуя протоколу. Проводить клиента до двери, сохраняя дистанцию, но демонстрируя поддержку.

Он надел пальто, которое уже почти высохло. Плечи его снова казались широкими и сильными, но теперь Алиса видела за этой силой хрупкого, израненного мальчика, который до сих пор жил внутри этого взрослого, могучего мужчины.

Он повернулся к ней у двери. Дождь за окном создавал им интимный, отстраненный от мира фон.

– Спасибо, Алиса Викторовна.

Он редко называл ее по имени-отчеству. Обычно – просто «вы», либо вообще без обращения. И сейчас это прозвучало с необычной теплотой. Почти нежностью.

– Всегда рада помочь, Марк. До следующей недели.

Он кивнул, его взгляд задержался на ее лице на секунду дольше, чем того требовала простая вежливость. В его серых глазах было что-то сложное, смесь благодарности, любопытства и той самой одержимости, что дала название их общей работе. Потом он развернулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Алиса осталась стоять посреди кабинета. Гулкая тишина вернулась, но теперь она была иной. Она была наполнена им. Эхом его голоса, его боли, его прорыва. Она подошла к окну. Через завесу дождя она увидела его выходящим из подъезда. Он не раскрыл зонт. Просто вскинул воротник пальто и зашагал по мокрому асфальту, его фигура быстро растворилась в серо-голубых сумерках.

И только тогда Алиса позволила себе глубоко вздохнуть. Она почувствовала странную, сладковатую усталость. И тревогу. Маленькую, но отчетливую тревогу, которая сидела где-то под сердцем, как заноза.

Она была психологом. И она знала, что произошло сегодня. Не только с ним. И с ней.

Ее первоначальная гипотеза о нем начала рушиться. Она видела в нем сильного, но травмированного человека, который выстроил непроницаемую защиту. Сегодня он показал ей щель в этой защите. И в эту щель хлынуло не только его страдание, но и его обаяние. Его интеллект. Его raw, ничем не прикрытая человечность.

Алиса вернулась к своему креслу и опустилась в него. Кресло еще хранило легкое тепло от его тела. Она отшатнулась от этой мысли, как от ожога. Границы. Она должна была держать границы.

Она думала о его вопросе: «А вы уверены, что дверь – это выход?» Теперь этот вопрос звучал в ее голове с новой силой. А что, если в процессе поиска двери для него, она сама окажется в ловушке? Что, если ее профессиональное любопытство, ее эмпатия, ее желание помочь уже начали перетекать во что-то иное? Во что-то более личное, более опасное?

Она вспомнила, как ее сердце екнуло, когда он вошел. Как она почувствовала его взгляд на себе. Как ей понравилась его прозорливость, его смелость заглянуть в самую бездну себя.

«Это контрперенос, Алиса, – строго сказала она себе вслух. – Всего лишь контрперенос».

Контрперенос – это естественная эмоциональная реакция психолога на клиента. Инструмент, который, при правильном использовании, может помочь лучше понять человека. Но это и минное поле. Особенно с таким клиентом, как Марк. Он был магнитом для сильных эмоций. Его боль, его сила, его харизма – все это создавало мощное поле, в котором было легко потерять профессиональную дистанцию.

Она встала, решительно стряхнув с себя эти мысли. Пора домой. В свою безопасную, предсказуемую жизнь. В квартиру, где все было расставлено по полочкам, как в кабинете. Где ее ждал только кот и очередная глава научной статьи, которую она давно хотела дописать.

Она собрала вещи, выключила свет и вышла из кабинета, запирая дверь на ключ. Щелчок замка прозвучал как точка в сегодняшней главе. Но Алиса знала – это была не точка. Это было многоточие.

Дождь не утихал. Алиса шла по мокрым тротуарам, прислушиваясь к шуму города, который, казалось, приглушился, убаюканный непогодой. Фонари отражались в лужах, создавая длинные, размытые полосы света. Она натянула капюшон пальто, но влажный холод проникал под одежду.

Ее мысли снова и снова возвращались к Марку. К его лицу в момент прорыва. К боли в его голосе, когда он сказал: «Я думаю, что я стал своим отцом». Это была та самая боль, с которой она работала годами у разных клиентов. Но почему именно его боль отзывалась в ней с такой силой?

Может быть, потому что в нем она видела отголосок самой себя? Алиса тоже была перфекционисткой. Она тоже выстроила свою жизнь как крепость, куда не пускала никого, кто мог бы нарушить ее порядок. Ее брак распался три года назад именно по этой причине. «Ты недосягаема, Алиса, – сказал тогда муж, уходя. – Ты как прекрасная, идеальная статуя. Но жить со статуей невозможно. Мне нужна живая женщина, с живыми эмоциями, с хаосом».

Она не стала его удерживать. Она просто еще выше подняла стены своей крепости. Ее работа стала ее главной и единственной страстью. Помогать другим разбираться в их чувствах было безопаснее, чем разбираться в своих.

И вот теперь в ее профессиональную крепость ворвался он. Марк. Со своим внутренним хаосом, который был так похож на тот, от которого бежал ее муж. Только Марк не бежал от него. Он сражался с ним. И в этом сражении была какая-то дикая, притягательная правда.

Алиса дошла до своего дома, старого кирпичного здания с высокими потолками и витыми чугунными решетками на балконах. Поднялась на лифте на пятый этаж. В квартире пахло кофе и старыми книгами. Навстречу ей, лениво потягиваясь, вышел пушистый рыжий кот по имени Архимед.

– Привет, старик, – Алиса сняла мокрое пальто и повесила его сушиться, затем наклонилась, чтобы почесать кота за ухом. – Соскучился?

Архимед блаженно замурлыкал в ответ. Его жизнь была простой и понятной: еда, сон, теплое место под боком у хозяйки. Иногда Алиса ему завидовала.

Она прошла на кухню, поставила чайник. Действия, доведенные до автоматизма: достать чашку, заварочный чайник, ложку меда. Рутина как терапия. Пока чайник закипал, она подошла к окну. Ее квартира выходила во двор-колодец, но сейчас, в дождь, и он казался загадочным и даже немного романтичным. Окна напротив были затянуты желтоватым светом, в котором мелькали тени других жизней, других историй.

Чайник засвистел. Алиса заварила чай и понесла чашку в гостиную. Она села в свое любимое кресло у камина (камин был нерабочим, но создавал уют) и укуталась в плед.

Она пыталась читать – очередную монографию по когнитивно-поведенческой терапии, – но слова сливались в непонятные строки. Перед ее внутренним взором снова вставал Марк. Не тот Марк, что сидел в ее кабинете, а тот, что уходил по улице, под дождем, одинокий и несломленный.

«Что он делает сейчас? – подумалось ей. – Вернулся ли домой? У него есть кто-то, кто ждет его?»

Она знала из его анкеты, что он не женат. Но это ничего не значило. Такой мужчина наверняка не был одинок. У него должны были быть женщины. Мимолетные романы или серьезные отношения. Мысль об этом вызвала в ней странное, щемящее чувство. Не ревность. Нет. Скорее… досаду. Как будто кто-то посторонний вторгался на территорию, которую она мысленно уже начала считать своей. Территорию его терапии. Его исцеления.

«Это непрофессионально, Алиса, – снова одернула она себя. – Совершенно непрофессионально».

Она отпила чаю. Горячая жидкость обожгла язык, но этот легкий боль вернул ее к реальности. Она психолог. Он – клиент. Между ними – контракт, деньги, профессиональная этика и та самая граница, которую она не имела права переступать. Ни физически, ни эмоционально.

Но разве эмоциями можно управлять? Можно осознавать их, можно анализировать, но приказать им исчезнуть? Она, как никто другой, знала, что нет.

Вспомнились слова ее собственного супервизора, мудрой женщины по имени Ирина Львовна, у которой Алиса консультировалась в сложных случаях: «Главная опасность в нашей работе – это влюбиться в боль клиента. В его раны. Потому что тогда ты перестаешь быть врачом и становишься… соучастником. И тогда ты уже не можешь помочь. Ты можешь только погрузиться вместе с ним в его тьму».

Алиса вздрогнула. Неужели это происходило с ней? Она влюблялась в боль Марка? В его внутренних демонов? В ту битву, что происходила в его душе?

Нет. Она просто испытывала сильную эмпатию. И он был… необычным клиентом. Харизматичным. Ярким. Это нормально – реагировать на таких людей. Важно – не поддаваться реакции.

Она допила чай и поставила чашку на стол. Пора было готовиться ко сну. Принять душ, почистить зубы, протереть лицо тоником. Все те же ритуалы, что и всегда. Но сегодня они не приносили обычного успокоения. Под струями горячей воды она снова представила его. Его руки, сжатые в кулаки. Его взгляд, полный бури. Его голос, когда он сказал: «Здесь эта стеклянная стена тоньше».

Для кого? Только для терапии? Или для чего-то еще?

Она вышла из душа, завернулась в махровый халат и посмотрела на свое отражение в зеркале. Перед ней стояла женщина лет тридцати пяти, с гладко зачесанными назад влажными темно-русыми волосами, с умными, немного уставшими серо-зелеными глазами, с строгими, но мягкими чертами лица. Женщина, которая все контролировала. Которая знала ответы на многие вопросы. Которая помогала другим.

И которая сейчас чувствовала себя слегка потерянной.

Она потушила свет и легла в постель. Архимед устроился у ее ног, свернувшись клубочком. Алиса закрыла глаза, надеясь, что сон придет быстро.

Но сон не приходил. Она ворочалась, прислушиваясь к завыванию ветра за окном и к стуку дождя по карнизу. А в голове ее, как навязчивая мелодия, звучал один и тот же вопрос, который она задала ему, но который теперь обращала к себе: «Вы чувствуете себя в безопасности?»

И тишина в ее уютной, предсказуемой спальне отвечала: «Нет».

Она не чувствовала себя в безопасности. Потому что что-то сдвинулось. Какая-то грань стерлась. И она с ужасом и странным предвкушением понимала, что это только начало.

Глава вторая: Зеркало

Неделя пролетела в тумане рабочих будней, но для Алисы она тянулась мучительно медленно. Каждый день был похож на предыдущий: сеансы с клиентами, бумажная работа, вечерние чаепития с Архимедом. Однако привычный ритм был нарушен. Под спокойной поверхностью бушевали противоречивые чувства, которые она тщетно пыталась усмирить.

Она стала ловить себя на том, что в моменты тишины ее мысли сами собой возвращаются к Марку. Не как к клиенту, а как к мужчине. Она представляла, как он проводит дни в своей архитектурной мастерской, склонившись над чертежами, его сосредоточенное лицо озарено мягким светом настольной лампы. Она думала о том, каково это – ощущать на себе его взгляд, полный невысказанной интенсивности, не в рамках терапевтического кабинета, а где-нибудь в кафе, при свечах, или на прогулке в парке.

Эти мысли были словно пятна краски на безупречном холсте ее профессиональной жизни. Она старательно закрашивала их работой, но они проступали вновь и вновь, яркие и назойливые.

В среду у нее была консультация с Ириной Львовной, ее супервизором. Они сидели в уютной, заваленной книгами и растениями гостиной Ирины, пили ароматный травяной чай.

– Итак, как твой сложный клиент? – спросила Ирина, поправляя очки в роговой оправе. Ее взгляд был проницательным и добрым одновременно. – Денисов, кажется?

Алиса почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она тщательно подбирала слова, описывая прогресс Марка, его прорыв в осознании внутреннего критика, но намеренно опустила собственные эмоциональные бури. Она говорила о контрпереносе как о теоретической возможности, а не о насущной проблеме.

Ирина слушала внимательно, кивая.

– Сильные, харизматичные личности с глубокой травмой всегда являются вызовом, Алиса. Они притягивают, как магнит. Важно помнить, что ты – лишь проводник. Ты не можешь пройти его путь за него. И уж тем более не должна позволять ему увлекать тебя в свои топи. Если чувствуешь, что теряешь почву под ногами, это сигнал. Сигнал либо к тому, чтобы усилить супервизию, либо… в крайних случаях, передать клиента другому специалисту.

– Передать? – Алиса почувствовала неожиданный укол протеста. – Нет, он мне… он доверяет. Мы добились прогресса.

Ирина посмотрела на нее чуть дольше обычного. Ее взгляд, казалось, видел все тайные закоулки души Алисы.

– Просто будь осторожна, дорогая. Иногда мы начинаем лечить в других то, что не хотим видеть в себе. Его борьба с внутренним критиком… она тебе ничего не напоминает?

Алиса опустила глаза. Конечно, напоминала. Ее собственный перфекционизм, ее стены, ее страх перед хаосом чувств. Но она лишь покачала головой.

– Я держу ситуацию под контролем, Ирина Львовна.

– Надеюсь, – мягко сказала супервизор. – Потому что если контроль начнет ускользать, пострадаете вы оба.

Эти слова звучали в ушах Алисы всю оставшуюся неделю. «Пострадаете вы оба». Она не хотела, чтобы он страдал. Мысль о том, что его могут передать другому психологу, вызывала в ней почти ревнивое чувство. Он был ее клиентом. Ее открытием. Ее… она не решалась закончить мысль.

Наконец наступил день их восьмой встречи. Алиса подготовилась к сеансу тщательнее обычного. Перечитала заметки, освежила в памяти техники работы с «внутренним критиком». Она надела темно-синее платье-футляр и жемчужные серьги – простые, но элегантные. И тут же поймала себя на мысли: «А что, если он заметит? Оценит?» Эта мысль заставила ее с досадой снять серьги и надеть простые золотые гвоздики. Профессионализм. Только профессионализм.

Он пришел снова ровно в шесть. На этот раз дождя не было, за окном полыхало багровое осеннее закатное небо. Марк был в черной водолазке и темных джинсах. Он казался более спокойным, но в его глазах по-прежнему бушевала тайная буря.

– Здравствуйте, Алиса Викторовна, – его голос был ровным, но в нем угадывалась тень усталости.

– Здравствуйте, Марк. Проходите.