ДЦП. Преодоление. Возможно?!

Бойтесь своих желаний.

Быть или не быть?

Испытание на прочность:

огонь, вода и медные трубы

Первый раз я услышала аббревиатуру ДЦП, когда мне было двадцать девять лет. Моя коллега однажды рассказала, что ее второй ребенок страдал ДЦП. Ей пришлось уволиться с работы, пойти на курсы массажа, и в течение года ей удалось поставить мальчика на ноги. Этот рассказ произвел на меня неизгладимое впечатление, хотя в то время я не имела ни малейшего представления о причинах, признаках и сложностях лечения этого заболевания. Для меня название этого недуга было лишь страшным сочетанием согласных букв. Как сейчас помню свое восхищение этой женщиной, которая вышла победительницей из такой сложной ситуации. Тогда я подумала, что в моей жизни не было возможности совершить такой подвиг. Подумала и забыла. Однако информация, по-видимому, была уже запущена в Космос. И Космос принял мой заказ. О методике привлечения желаемого в свою жизнь я узнала гораздо позже, и сейчас, оглядываясь на тридцать лет назад, я предполагаю, что именно так и случилось. «Бойтесь своих желаний – они имеют свойство сбываться», – сказал когда-то Михаил Булгаков. И он был прав.

К тому времени, когда я услышала рассказ коллеги, у меня уже был четырехлетний сын, и я больше не мечтала о детях. Каждый раз, встречая на улицах мамочек с двумя детьми, я приходила в ужас только от мысли, как, должно быть, им сложно приходится, если все надо успеть, а рядом нет помощников. Мы жили втроем. Родных бабушек уже не было на этом свете, а дедушки с новыми женами жили далеко, так что воспитанием ребенка приходилось заниматься самим да с помощью детских образовательных учреждений.

Прошло тринадцать лет. Моему сыну шел 17-й год, он перешел в одиннадцатый класс. Я давно уже была в других отношениях, занята работой, собой и ребенком. На дворе стоял апрель 2001 года. Я продала и квартиру и вот-вот должна была переехать в новую. Покупатель требовал освободить жилье, а застройщик опаздывал со сдачей объекта. Ситуация была нервной. Осложнялась она еще и тем, что отношения, которые длились уже восемь лет, дали трещину и психологически я была готова разорвать их.

Сын на лето переехал к отцу, а я с кошкой – к своей коллеге по работе в шестнадцатиметровую комнату в коммуналке. Как сейчас помню свой сорок второй день рождения, который я провела в этой комнате, готовясь к очередному учебному модулю. В это время я совмещала работу с обучением в одной из западных бизнес-школ, получала МВА (Master of Business Administration – магистр делового администрирования). Программа была сложная и требовала постоянного погружения.

Уехала на модуль за город. Неделя занятий прошла как в тумане. У меня совсем не было сил, чувствовала дикую усталость, безумно хотелось забраться в свою собственную постель и не выползать оттуда. Однако своей постели не было. Я снимала фактически угол, и даже спать приходилось на одном диване с коллегой. Понимала, что ситуация временная, но от этого было не легче.

13 июня 2001 года в кабинете гинеколога я услышала новость, которая прозвучала как приговор: «Срок беременности 13 недель». Раздумывать было некогда. Сначала я решила, что ни о каком ребенке не может быть и речи и пыталась найти гинеколога, который согласится прервать беременность. Все было тщетно. Когда мне все-таки удалось договориться, выяснилось, что врач перепутала свои ночные дежурства и уехала на дачу. Время шло. Что-либо предпринимать было уже поздно, но я все-таки сделала еще одну попытку. Договорилась с врачом, назначили день. Меня мучила совесть: срок уже очень большой. Я пригласила знакомую, которая занималась целительными практиками, чтобы она как-то научила меня попросить у еще неродившегося ребенка прощение за то, что я собиралась совершить. Встреча состоялась в моем рабочем офисе. Мы остались одни. За два часа ее работы со мной, как ни странно, ни разу не зазвонил ни один телефон, хотя обычно они разрывались от звонков в утренние часы.

К двум часам дня я должна была быть в больнице. Поймала на Лиговском машину, но все ждала каких-то знаков судьбы. Водитель оказался с протезом вместо руки. Пока ехали, я пыталась понять, что бы это значило, но так ничего и не пришло в голову. В больнице долго сидела в приемном покое, а когда подошла моя очередь, выяснилось, что свободных мест в гинекологическом отделении нет и меня могут положить только хирургическое отделение, да и то в коридоре. Это сообщение, услышанное в кабинете врача, и было последней каплей. Я не стала больше испытывать судьбу и приняла решение оставить беременность. Срок шестнадцать недель. Спустя дней десять перезвонила моя знакомая-целительница (в то время мобильные телефоны были далеко не у всех) и сказала, что на обратном пути из моего офиса на нее с крыши упала доска и очень сильно разбила ей голову. Эта печальная новость еще раз укрепила меня в правильности принятого мною решения рожать.

Начался период ожидания. Я сдала всевозможные анализы на инфекции, сделала перинатальную диагностику. Сейчас понимаю, что я подсознательно искала причину, чтобы сделать аборт по показаниям. Теоретически это было возможно на большом сроке. Но все анализы оказались в норме, и вопрос о прерывании беременности отпал окончательно.

Я очень много работала. Идти в чужую квартиру не хотелось, а возможности выспаться в своей кровати не было. О том, чтобы снять гостиничный номер, и речи не шло: денег хронически не хватало. Строители опаздывали на четыре месяца, постоянно что-то доделывали. Заселиться в квартиру официально все еще было нельзя. Не добавляло оптимизма и то, что меня там ждут голые стены, отсутствие водопроводного крана, плиты, унитаза и телефона. Самочувствие ухудшалось с каждым днем, постоянная усталость валила с ног, безденежье душило.

Помню, с какой завистью я смотрела на женщину, с которой шла до метро после перинатальной диагностики. Она была на девять лет моложе меня, и у нее была возможность не работать во время беременности. По дороге моя спутница рассуждала вслух, болтая со мной, чем бы заняться в ближайшие дни, чтобы не скучать. Мне же надо было обязательно вернуться на работу, где меня ждали километры текстов, которые еще вчера я должна была перевести на английский язык.

Самочувствие ухудшалось день ото дня, к врачу по прописке дойти было некогда, да и не по пути: временное жилье было в другом районе. Что такое артериальное давление, я в том возрасте не то что не знала, а мне даже в голову не приходило, что оно может как-то влиять на мое самочувствие. «Сил нет, наверное, от усталости», – полагала я.

С отцом ребенка отношения были восстановлены, но возможность жить у него даже не рассматривалась. Там была царица-мама, которая, я предполагала, просто не допустила бы чьего-либо присутствия на своей территории, да еще в перспективе с двумя детьми. Брак по моему желанию оставался гостевым. По большому счету, надеяться я могла только на себя.

Все лето я проводила в офисе по 12 часов, поскольку спешить было некуда. Работа была интересной, но малоприбыльной. Каждое утро, включая компьютер, я минут десять слушала Леонарда Коэна (LEONARD KOHEN), его песню Dance me to the end of love. Мелодия и смысл английских слов переворачивали душу:

Dance me to the wedding now, dance me on and on

Dance me very tenderly and dance me very long

We’re both of us beneath our love, we’re both of us above

Dance me to the end of love

Dance me to the children who are asking to be born

Dance me through the curtains that our kisses have outworn

Raise a tent of shelter now, though every thread is torn

Dance me to the end of love

Dance me to the end of love

Ни один перевод на русский язык, который мне удалось найти, не отражает точно сказанное по-английски.

Танец до конца любви

К детям неродившимся,

Что просятся на свет.

Эта мелодия стала лейтмотивом моей беременности. Она давала силы, поддерживала, дарила радость. Именно она напоминала, что этот ребенок, хоть и нежданный, но от большой любви.

Потом случился почечный приступ: утром в офисе острая боль пронзила спину так, что невозможно было ни вздохнуть, ни выдохнуть. По скорой я попала в роддом на сохранение. Десять дней, проведенных там, показались курортом. Появилась возможность выспаться в отдельной кровати, отдохнуть от дел, масса свободного времени. Думаю, что благодаря этой неожиданной передышке мне удалось «не сыграть в ящик».

Через 10 дней «курорт» закончился, и я вновь вернулась на работу. Приближалось первое сентября, у сына последний год в школе. Надо было обретать угол. С величайшего соизволения начальника строительного треста мы въехали в квартиру по уважительной причине: беременной женщине с сыном-подростком просто негде больше жить.

Сентябрь прошел еще тяжелее. По вечерам мы с сыном, вернувшись после работы и школы, выносили из квартиры строительный мусор, оставленный ремонтной бригадой, красили цементный пол, чтобы не дышать пылью. Потом несколько раз приходил сантехник, чтобы установить раковину, душ и унитаз. Знакомая маляр быстро оклеила обоями комнаты. Мыться можно было только в тазу, но вода уже текла через лейку душа. До сих пор помню, какое это было счастье!

Я постоянно повторяла сама себе, что ничего страшного, что раньше и в поле рожали, и выживали ведь. А чем я хуже? Вот такое странное было утешение. Я вообще не была приучена ныть, всегда надеялась только на себя. Состояние «чуть живая» в моем положении воспринимала как норму. Свою первую беременность за давностью лет уже и не помнила. Только позднее, очнувшись в реанимации после кесарева сечения, я поняла, как мне было плохо во время беременности.

29 сентября я сделала очередное ультразвуковое исследование (УЗИ) на Тобольской. В заключении доктор написал: «Врожденные пороки развития не выявлены. Размеры плода соответствуют 24 неделе +6 дней. Дата родов по менструальному циклу: 8 декабря 2001 года, по размерам плода – 13 января 2002 года. Почки беременной обычной формы и размеров. Наблюдается небольшой двусторонний нефроптоз».

Я немного успокоилась и собиралась навестить отца. 8 октября 2001 года он отмечал 70-летний юбилей. Как ни смешно это звучит, но хорошо, что денег не хватало просто на жизнь и я не смогла себе позволить столь далекое путешествие в Хабаровск. Думаю, что эта невозможность отправиться так далеко от Питера тоже уберегла меня от печального исхода. Позднее я поняла: иногда самое плохое, что с нами случается – это вовсе не плохое, а спасательный круг от чего-то еще более ужасного. Такой парадокс жизни.

8 октября 2001 года я сдала очередные анализы, а 10-го утром пошла в дневной стационар в роддом №9 на улице Орджоникидзе, где я наблюдалась во время беременности. Оказалось, меня уже разыскивали по адресу прописки, так как в анализе мочи был обнаружен белок, но не могли найти. Дело в том, что я все еще была прописана в проданной квартире, но уже не жила там, а на новую квартиру пока еще не получила право собственности, и поэтому, естественно, еще не прописалась в ней. Сейчас кажется смешно, но тогда у нас с сыном был один мобильный телефон на двоих. Однако никому из врачей не пришло в голову спросить у меня его номер, а мне – сообщить им, потому и не могли найти меня. Мобильники в то время все-таки были редкостью.

За давностью лет не помню ни имени, ни фамилии доктора, но тогда мне казалось, что она была лет на двадцать старше меня. Во время приема она попросила меня немного подождать. Куда-то звонила, уходила, потом, вернувшись, взяла меня за руку и обратилась ко мне с довольно странной речью: «Я буду с вами говорить, как будто вы моя племянница, а не пациентка. Если вы сейчас уйдете, то можете в любой момент умереть», – сказала она. Видимо, я, как всегда, торопилась на работу, где меня ждали неотложные, как мне казалось, дела. По всей вероятности, ей удалось до меня, что называется, достучаться. Такой доверительный неравнодушный тон, прикосновение к моей руке – все это подействовало на меня. Я согласилась остаться в роддоме. Потом меня положили на каталку, не позволили идти и куда-то повезли. Я попросила разрешения позвонить на работу, каталку подвезли к стационарному телефону, набрали продиктованный мною номер и передали телефонную трубку. Я успела только сказать коллегам, что меня госпитализируют, попросила предупредить сына, когда он вернется из школы, что я в больнице.

Появилась еще какая-то женщина и задала такой странный вопрос: «Что будем делать с ребенком?» Я ответила, что если руки, ноги целы, то оставить, конечно. Шла 27 неделя беременности.

Не могу не упомянуть и почти фантастическое стечение обстоятельств. Как раз в день госпитализации в офис позвонила Алла Федоровна, начальник риэлтерской фирмы, где я покупала квартиру. Мы с ней не были близкими друзьями, просто иногда перезванивались, пока строился дом, пока я добивалась разрешения вселиться в квартиру как можно раньше в связи со своим положением и т. д. Она была неравнодушным человеком и старалась помочь в силу своих возможностей. Здесь же мне пришлось познакомиться с ней поближе. Узнав, что я госпитализирована, она много раз звонила в роддом, чтобы выяснить, чем закончилась операция. Не мешкая, подняла все свои связи и знакомства, с тем чтобы малышку как можно скорее перевезли в городскую детскую больницу №1. В то время там была лучшая в городе реанимация для новорожденных.

Спустя несколько дней она навестила меня в роддоме и передала конверт, в котором я обнаружила около двадцати семи тысяч рублей. Она сказала, что это, дескать, пересчет квартирного метража. При этом я никаких бумаг не подписывала. Подозреваю, она просто придумала удобный повод, чтобы помочь мне деньгами, зная мое бедственное положение с кредитом за квартиру, с ремонтом и преждевременными родами. Деньги очень пригодились на дорогостоящие антибиотики для ребенка. Препараты надо было немедленно доставить в больницу, чтобы снизить риск тяжелых последствий, которые могли наступить при использовании ампициллина. Кажется, именно так назывались те ампулы, которые в детской больнице предоставляли бесплатно.

Лет пять потом она не забывала нас, и 10 октября, в день рождения дочери, ежегодно приходила к дочке с подарками. Я считала ее второй мамой для своей девочки, и не без оснований. Если бы не ее участие в судьбе моего ребенка в те первые часы после рождения, да и потом, пока я находилась в реанимации, девочка бы не выжила. В дальнейшем судьба развела нас, но я, как ни пафосно это звучит, всегда буду помнить Аллу Федоровну.

Жизнь как сломанный карандаш.

Первая встреча с ребенком.

Когда от тебя ничего не зависит.

Как я спасла Рим.

Отчаянная смелость.

Пожизненный контракт

Про летоисчисление мы говорим: «До или после Рождества Христова».

10 октября 2001 года разделило всю мою жизнь на «ДО» и «ПОСЛЕ». Закончилась одна жизнь, в которой я прожила сорок два года, была успешной, красивой, атеисткой и материалисткой до мозга гостей, и началась совершенно другая, на тот момент еще совсем неизвестная мне жизнь. Другой она стала как в прямом, так и в переносном смысле.

Это был поистине мой второй день рождения. В тот день я просто-напросто могла умереть, если бы что-то помешало мне дойти до женской консультации или врачи не смогли бы спасти меня уже на операционном столе.

Операция длилась четыре часа. Девочку извлекли из меня в четыре часа дня. Вес ее был 830 г, а рост 32 см. Об этом я узнала лишь через пару дней, когда пришла в сознание. Очнулась под проводами в реанимации, я с трудом осознала, что вернулась на этот свет. Голова была ясной, но совсем не было сил. При этом, как ни странно, я испытывала необыкновенное чувство легкости, будто с моих плеч сняли тяжеленный мешок.

В роддоме я провела десять дней. На вопрос, где мой ребенок, каждый раз я получала сухой ответ, что девочка находится в детской больнице. Лечащий врач советовала мне не думать о ребенке, поскольку исход был неизвестен. Говорила, что если малышка проживет десять дней, то жить будет. Я гнала от себя мысли, как она там в больнице, не настраивалась на ее волну. В моей голове даже не возникал образ этого младенца.

Известия о состоянии ребенка я получала ежедневно после четырех часов дня. Информация была скудной: питается через шприц, дышит сама. Врач повторяла, что мне надо обязательно отдохнуть и набраться сил. Я старалась следовать ее совету. Я заставляла себя ни о чем не думать. Помогало и то, что родившегося ребенка я еще не видела. Малышку отправили в детскую больницу, когда я находилась без сознания после операции. Так прошло девять дней.

На десятый день меня выписали. Стоял солнечный морозный день. Я почему-то запомнила, какая на мне была куртка в тот день. Сын пришел из школы, и мы поехали в детскую больницу, где находилась малышка. Я даже еще не выбрала имя для крохи. В памяти осталась маленькая комната, в которой находились какие-то пластмассовые конструкции, где в колбах или, если хотите, в домиках лежали крошки, все обвитые проводами. Нам разрешили войти на пять минут, приоткрыли кувез (приспособление с автоматической подачей кислорода и с поддержанием оптимальной температуры) и позволили дотронуться до ребенка. Спазм сковал горло, полились слезы. Не знаю, плакала ли я от жалости к себе или от страха перед беспомощностью этого существа. Запомнила лишь, что памперс был единственной ее одеждой и заканчивался где-то под мышками.

Мой сын вырос без памперсов: в 1984 году их просто не было в нашей стране, и на первой встрече с дочерью я не имела представления о том, каких размеров бывают памперсы. Тот, который был на ней, оказался самым маленьким из всей линейки этих изделий. Об этом я узнала на следующий день, когда мы судорожно пытались найти в магазинах упаковку памперсов, которую нужно было срочно доставить в больницу. И даже этот самый маленький памперс доходил ей до подмышек, закрывая все тельце малышки. Такой крошечной была моя дюймовочка!