- -
- 100%
- +
Когда следующим утром, начавшимся с дремоты, мои товарищи созерцали солнце с перекладины вместо кормы, как прежде в этот час, то нетерпеливо спросили меня: «Куда теперь?» Но очень кратко я дал им знать, что после ночных раздумий отнёсся к этому важному вопросу с должным вниманием и решил идти к островам Тедаиди вместо земли на западе. Но это их не рассердило. Но от желания сказать простую правду меня удерживала некая тёмная мысль, вертевшаяся некоторое время: у меня пропало желание пристать к берегу.
Но не я ли объявлял Йилле, что нашим предназначением был феерический остров, о котором она говорила, а именно Ороолиа? Всё же тот берег был чрезвычайно отдалён, и приложение усилий для его достижения на построенном руками судне было настолько очевидным безумием, что следовало задаться вопросом: действительно ли я питал мысль об этом?
Далеко же занесло «Серну», как бродячее облако в небе, улетевшее неизвестно куда.
Глава XLVII
Йилла, Ярл и Самоа
Пришло время сказать, как Самоа и Ярл отнеслись к таинственной Йилле и как Йилла отнеслась к ним.
Как красавица страшилась чудовища, так и девица сначала избегала моего однорукого компаньона. Но, видя мой интерес к дикарке, он отреагировал довольно скоро. И в соответствии с тем любопытным законом, в котором при определённых условиях самые уродливые смертные превращаются из отвратительных в дружелюбных, Йилла потихоньку принялась рассматривать Самоа как своего рода безопасного и добродушного гоблина. Откуда прибыл он, её не заботило, как и то, какова была его история или каким образом его судьба была связана с моей.
Может быть, она считала его существом случайного происхождения.
В наше время каждая женщина – укротительница мужского зверинца, поэтому Йилла вовремя сумела принудить Самоа отказаться от ужасного украшения в его ухе и убедить его заменить чем-то иным безделушку в его носу. С его стороны, однако, всё это было условностью. Он предусмотрел возможность возврата обоих предметов на прежнее место в подходящих случаях.
Но если так радостно девица веселилась с Самоа, то чем отличались его чувства к ней? Судьба, к которой она была предназначена, и каждая неназванная вещь в ней заставляли его с его соплеменниками относиться с суеверием к существам с её цветом лица, который приписывал им более чем земное происхождение. Когда ему случалось приблизиться к ней, он выглядел робким и странно неловким, имеющим сходство с неуклюжим сатиром с разрисованными рожками, медленно виляющим своим хвостом, смущённо присевшим перед неким сияющим духом.
И это почтение было самым приятным для меня. Браво! Главная мысль: оставайтесь язычником навсегда. Но больше, чем для меня самого, после различных явлений Йилла стала идолом для обоих.
Но что же мой Викинг? Про доброго Ярла я с огорчением скажу, что старомодный интерес, который он проявил к моим делам, принудил его рассматривать Йиллу как своего рода злоумышленника, Аммонитовую сирену, кто мог бы победить меня, сбив с пути истинного. Это мнение время от времени вызывало его филиппики; но это было только негодование, говорящее о его преданности, и потому я молчал.
Бесхитростная, как ещё не раскрывшийся полевой цветок, Йилла казалась неспособной к восприятию противоположных точек зрения, с которых она рассматривалась нашими компаньонами. И, как истинная красавица, казалось, лелеяла предположение, что такому человеку, как она, невозможно предоставить опровержение её собственной неотразимости для всех. Её многое удивляло во внешности моего Викинга. Но больше всего она была поражена характерной татуировкой на руке замечательного моряка – нашим Спасителем на кресте, – выполненной синими чернилами; с короной из шипов и тремя каплями крови ярко-красного цвета, падающими одна за другой из каждой руки и ноги.
От этого честный Ярл весьма сильно возгордился своим украшением. Оно стало единственным кусочком его тщеславия. И, как леди, не надевшая перчатку на свою руку, чтобы хвастаться прекрасным бирюзовым кольцом, он неизменно носил этот рукав своей рубахи подвёрнутым, чтобы лучше продемонстрировать татуировку.
И Йилла во все стороны вертела рукой Ярла, пока Ярл не прекратил это занятие из опасений вывиха. Ну неужели такое дикарское уважение не смогло бы взволновать сердце ищущего художника!
В конечном счёте через Уполуана она примирилась с Небожителем при условии владения его картиной по её собственному непреложному праву. В собственной простоте картины содержалось мало смысла, но её, как пейзаж во фреске, невозможно было удалить.
Глава XLVIII
Подводная свита
Чтобы не пропустить большого интересного происшествия, мы должны будем представить здесь описание любопытной свиты из рыб, которая настигла нашу «Серну» спустя день или два после расставания с каноэ.
Сильное бурление и вспенивание за кормой объявило об её подходе. Скоро мы обнаружили, что стали ядром или эпицентром скопления невероятного множества существ, имеющих плавники, в основном нам незнакомых.
Во-первых, далеко впереди нашего носа плыли шлемовидные Серебряные головы; бок о бок, шеренгами, словно солдаты. За ними плыл бонитас со своими вспыхивающими синими боками. Далее, третьим отдельным полком, извивался и вкручивался в воду, как архимедов винт, дрожащий изогнутый хвост, сопровождаемый, в свою очередь, неприметным спинорогом – так называемым из-за своих странных спинных плавников, стоящих на его спине и забавно искривлённых, как будто недоразвитых. Далеко за кормой из воды поднимались бесконечные батальоны желтоспинок, по-военному отполированных.
И над несущим нас парусом парили птицы: по крылу в небе на каждый плавник в море.
Но позвольте морским птицам лететь; вернёмся к рыбе.
Её численность была удивительной; огромная, как мириады женских слёз из-за вероломного любовника. Вдали, по обе стороны, они плыли длинными линиями, бок о бок; вода изобиловала их стадами. Морская саранча, возможно, собиралась напасть на некую провинцию Нептуна, покрытую пушистой зеленью. И покорными и бесстрашными были они, как первые рыбы, которые плавали в Евфрате, почти не избегавшие человеческой руки, отчего Самоа поймал многих из них без приманки и снастей.
Они сформировали приличный эскорт, загребая впереди наших обросших ракушками бортов, как будто они были с нами с самого начала; ни один не испугался нашего судна, возвышающегося над водой, ни в малейшей степени не сожалея о потере товарища от руки Самоа. Они смыкали ряды и плыли дальше.
Как невинно, но как всё же бессердечно они смотрелись! Если бы доска выпала из нашей лодки и мы погрузились бы на дно, то, поверьте, наша весёлая свита уж точно отдала бы должное нашим останкам!
Но, тем не менее, у нас появилась компания; такая же дружелюбная, как и доставляющая удовольствие; помогающая самому Самоа в его охоте и Йилле, хлопавшей в свои ладоши, когда сияющие существа одновременным поворотом своих серебристых животов заставляли целое море пылать, словно полированный щит.
Но что случилось с нашим бедным маленьким бонитасом за кормой, который так тяжело плывёт, хлопая открывающимися пурпурными жабрами? Что там с ним, плетущимся позади? Это запутанная морская водоросль зацепилась за его плавники. Но забитый пловец напрягается, чтобы не отставать от своих товарищей. Но его отставание их мало заботит. Они уже далеко; всякая рыба за себя, и всякая рыба для Самоа.
Наконец бедный бонитас больше не виден. Бесчисленные плавники плывут дальше, a одинокие отстающие теряются позади.
Странные рыбы! Весь долгий день они были на нашей стороне, а ночью при бледных лучах луны блестели и сияли ярче кристаллов и зеркал, нежели при ярком золотом свете солнца. До чего же красиво они плывут, всю свою серебряную жизнь снуя туда и сюда между своими длинными рядами, касаясь своими носами и чистя их о знакомых. Никакого траура они не носят ни по бонитасу, что остался далеко за кормой, ни по безжалостно убитым Самоа. Нет, нет, одно ликование, подозрительное ликование и забавные шалости, лёгкие сердца и лёгкие плавники, весёлые спины и весёлые души. Отплывают, отплывают! Все мои весёлые плавники. Давайте бродяжничать в воде, давайте последуем за этой рыбой-монстром с обросшими ракушками боками, этой странной с виду рыбой, вылезающей высоко из воды, идущей без плавников. Что это за рыба? Что за лёгкое колебание? Действительно ли мы слышим дыхание морского монстра? Да ведь он заострён по обоим концам; два хвоста, так или иначе; у него нет ни глаз, ни рта. Какая любопытная рыба! Какая смешная рыба! Но ещё смешнее те дальние существа, что повыше, что находятся в пустоте позади, вцепившиеся в монстра, как змеевидные угри, которые цепляются и погружаются за меч-рыбой, нашим ужасным врагом. Но как любопытны эти угри! Они считают себя такими же симпатичными, как и мы? Нет, нет; наверняка они созерцают наши подвижные плавники, нашу пёструю и красивую чешую. Бедные, бессильные существа! Как им, должно быть, было жаль, что не они, а мы – водные бродяги и морские старатели. Отплывайте; весёлые плавники, отплывайте! Позвольте ему погрузиться, тому, кто остановился; продолжайте путь, сойдитесь и сомкните ряды. Позвольте ему утонуть, если он не может идти в ногу. Для нас нет отстающих:
Мы как рыбы, мы как рыбы, мы весело плывём,
Мы не ищем друзей и врагов,
А с плавниками и без хвостов
Через моря мы идём.
Рыбы, рыбы, жабры красны,
Даже кровь нас не тревожит порой:
Нашей добычей довольны мы,
Нас много, и каждый – герой.
Нас не заботит всё, что вокруг,
Наша цель – неизвестный фантом:
Нам нравится плыть, море – наш друг,
Мы плывём, не виляя хвостом.
Мы странно смотримся со стороны,
Но мы для спокойствия ходим со свитой:
Тень её падает на буруны,
И мы плывём под её защитой.
И если смотреть на плывущих угрей,
А также на летящих птиц,
Пройти мимо них надо нам поскорей,
Вдали мы не видим границ!
Мы как рыбы, мы как рыбы, мы весело плывём,
Мы не ищем друзей и врагов,
А с плавниками и без хвостов
Через моря мы идём.
Ну что скажешь теперь, моя прекрасная рыба? Что встревожило твои длинные шеренги и перемешало всё в сумятице чешуи и пены? Не бери в голову этого долговязого парня с копьём, что устроился на корме. Оружие далеко, весёлая рыба, и дай нам мгновенье-другое прислушаться к твоим дурным стихам. Но нет, нет! Их пение было закончено. Мрачная смерть в виде всадника следовала за ними.
Как же они изменили свою хвастливую мелодию! Как же они окружили сурово критикуемую лодку! Как же они пожалели, что они не оказались в ней, хвастуны! И как же все они забились в страхе!
А всё оттого, что здесь и там раздавался ужасающий звук стремительного движения под водой, означавший испуганную рыбу, учуявшую копьё нападающего в мелководьях на косяки всадника, пронзающего их своим оружием. Отступив и стряхнув её, кавалер пожирает добычу, затем нападает снова. Окружив в отчаянии лодку, бедные рыбы инстинктивно скопились у поверхности воды и взбирались друг на друга, как мужчины поднимаются на цыпочки в толпе. Они так цеплялись за нас из-за воображаемой безопасности в нашем присутствии. Зная это, мы сами почувствовали немалую тревогу, боясь, как бы всадник не пробил ударом копья нашу лодку, схожую с его добычей, преследуя рыбу, метавшуюся возле бедной «Серны». Свёрнутый жакет был приведён в полную готовность быть втиснутым в первое же проделанное отверстие, а в то время, как тысяча плавников явственно хлопала по нашим тонким доскам, мы ощущали достаточно сильную нервозность, как будто шагали по тонкому, потрескивающему льду.
Позже, к нашей немалой радости, враг уплыл; и снова наша делегация весело плыла под своим эскортом, в десять раз более радостная, чем когда-либо.
Глава XLIX
Йилла
В течение нескольких дней пути, пока наше судно скользит вперёд, окружённое глубинной саранчой, позвольте истории Йиллы течь дальше.
Говорить о её красоте – это не сказать ничего. Она была кристально чистым озером в волшебном лесу: полная света и оттенков, полная мимолётного появления; то тенью в глубине, то солнечным отражением во впадинах; но всё в ней сверкало, менялось и смешивалось воедино.
Но её дикая красота имела склонность к ещё более странному поведению. Когда она часто пристально и искренне смотрела в мои глаза, то создавалось ощущение, будто чистый дух всматривался глубоко в мою душу и видел там некую обратную суть. Я начинал поражаться и спрашивал её, что за чары таились во мне, которые она так внимательно изучала. Часто она просила меня повторять раз за разом некоторые слоги моего языка. Она напевала их для себя, делая паузы, время от времени, как будто стремясь обнаружить, в чём состоит их очарование.
Её акцент чем-то сильно отличался от акцента людей из каноэ. Чем-то располагающим к себе. Но чем – я не мог понять; но он позволял ей с готовностью произносить все слова, которым я научил её, как если б она вспоминала давно забытые звуки.
Если всё это наполняло меня удивлением, то насколько же это удивление увеличивалось и сбивало с толку, когда я рассматривал её внешность и её характерные черты.
После приложения различных усилий сопоставить их я предположил, что девица должна быть альбиносом (туллас), которые иногда встречаются среди жителей Тихого океана. Эти люди имеют чрезвычайно тонкую белую кожу цвета лепестков опавшей розы, как у створок раковины. Их волосы золотые. Но, в отличие от альбиносов других стран, их глаза неизменно синие, и они не имеют никакой нетерпимости к свету.
Как человеческий тип, туллас умирают рано. И, следовательно, туземцы верят, что они принадлежат к неким отдалённым сферам и только благодаря оплошности в божьем провидении происходит их появление на земле, откуда, при обнаружении данной оплошности, их торопливо забирают. И это происходит преимущественно на тех островах, где практикуются человеческие жертвоприношения, а туллас считаются самыми подходящими жертвами для алтаря, к перспективе которого их с самого рождения и готовят. Таковы были соображения, объединённые с другими, заставившие меня полагать, что жрец и считал Йиллу одним из этих существ. Столько мистических откровений, однако, содержало её прошлое, что часто я не знал, что и предположить. Но они явно показывали, что у неё не было даже самой отдалённой концепции её реального происхождения.
Но это самомнение о существовании, предшествующем существованию земному, возможно, отражалось в одном из тех божественных видений, проявившихся в лице дремлющего ребёнка. И, искажённые, и повторно отражённые, и постоянно повторяемые ей со многими дополнениями, эти грёзы должны были искренне принять в её сознании оттенок действительности, усиленные убеждённостью из-за мечтательной уединённости её жизни.
Но теперь позвольте её последующей и более вероятной истории быть изложенной так, как время от времени она её пересказывала.
Глава L
Йилла в долине Ардаира
В зелёной долине реки Ардаир, в далёком тихом уголке острова Амма, запертом среди старых серых утёсов, жила девочка Йилла.
Настолько узкой и настолько глубокой была эта речная долина, окружённая со всех сторон крутыми пологими склонами, настолько ярка и зелена была её растительность, настолько обманчивыми были тени, которые играли там, что сверху вся долина казалась скорее озером из прохладного, ароматного воздуха, нежели долиной реки: её леса и травы мерцали в тени, как морские рощи и мхи на дне спокойного моря.
Здесь никто не появлялся, кроме жреца Алимы, который время от времени отсутствовал по нескольку дней. Но когда-то неисчислимое множество людей, громко кричащих, стояло на краю соседних пропастей, и, пересекая эти тенистые дебри, они медленно отступали; их голоса стихали, когда они уходили через большие дальние рощи.
Иногда Йиллу заточали в храм Апо, и отряды мужчин, входящих в долину, окружали его, танцуя там до наступления вечера. В это время гроздья фруктов, гирлянды цветов и корзины с рыбой возлагались на алтарь, где стоял Алима, одетый в белую таппу, бормочущий что-то про себя, когда подношения укладывались у его ног.
Когда Алима заканчивал эти камлания, Йилла уходила дальше по речной долине, блуждая среди деревьев и отдыхая на берегах реки. И когда она прогуливалась, то глядела вниз на мрачные старые утёсы, покрытые ползущим мхом.
В низинной части долины её высокие склоны, уходя вверх, сближались и нависали над проёмом, почти смыкаясь над его серединой. И большая скала, отколовшаяся и упавшая с одного из них, застряв между стенами, оставалась там неподвижной. Воздушные деревья росли на её поверхности, птицы гнездились в её расселинах, и странные виноградные лозы проросли за её пределами, обвивая вершины деревьев, свиваясь в клубки и волны, как анаконды, греющиеся на свету. Ниже этой скалы находилась высокая стена из тяжёлых камней. Между их щелями проглядывались длинные и покрытые листвой галереи, уходящие вдаль, туда, где море катилось к солнцу. Раздавшись, эти щели дали выход водам ручья, который длинным каскадом лился по скошенным зелёным выступам у подножия стены в глубокий тёмный бассейн, чьи скалистые берега в бесконечных водоворотах имели облик гротескной группы гигантов, погружённых с головой и лениво плещущихся в бассейне.
В этом бассейне Йилла могла купаться. И однажды, появившись там, она услышала эхо голоса и громко отозвалась. Но единственным ответом был шелест веток, потому что кто-то невидимый сбежал вниз из долины. Вскоре после этого камень скатился внутрь долины, и жрец Алима появился перед нею; он сказал, что голос, услышанный ею, принадлежал ему. Но это было не так.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Непонятно, остались ли белые члены экипажа на бригантине или ушли с капитаном на китобойной шлюпке, где и были убиты. Видимо, автор перепутал их местонахождение. (Прим. пер.)