Марди и путешествие туда

Глава XIX

Кто это?

Весло Ярла насчитывало уже шестнадцать меток на своём корпусе, когда однажды вечером, как только огромное солнце коснулось оправы горизонта, мы заметили высокие мачты судна, казавшиеся паутиной на фоне его тёмно-красного диска. Это далёкое судно выглядело объятым пламенем.

В ясную погоду паруса, незаметные посреди моря в полдень, становятся заметными к закату. Закат меняет утреннее впечатление. Находясь в поле зрения в сером рассвете, удалённое судно, пусть в действительности и расположенное довольно близко, как бы отступает от наблюдателя, поскольку солнце поднимается всё выше и выше. Это явление сохраняется, пока объект находится в пределах обычной области видения. И так же, тут и там, происходит с другими удалёнными объектами: чем более лёгкий взгляд вы бросаете на них, тем больше неясности. Некоторые открытия лучше всего делаются в сумерках.

Вид незнакомца был не намного страннее нашего. Но, прояснившись в лице, как будто встреча предполагала нечто приятное, Ярл выглядел счастливым и выжидающим. Однако он быстро изменил своё поведение, как только узнал, что я стремился избежать встречи.

Немедленно наши паруса были свёрнуты, и, призвав Ярла, который несколько озадачился, повиноваться, я установил вёсла, и оба мы принялись грести, держась далеко в стороне от нашего прежнего курса.

Я предугадал, что корабль являлся китобойным судном и, следовательно, с помощью оптики, которая его владельцам мгновенно приближала горизонт, нас, возможно, с корабля заметили, особенно учитывая то, что мы находились далеко к востоку от судна, и потому, что положение на закате является одним из самых благоприятных для того, чтобы зафиксировать отдалённый объект в море. Кроме того, наш парус был белоснежным и очень заметным. Безусловно, мы не могли быть уверенными в том, каково было это судно, но, независимо от того, каким оно могло бы быть, с моей стороны не было никакого желания пересечься с ним, поскольку это было бы довольно просто, и, если незнакомец оказался бы в пределах слышимости, да ещё при отсутствии у нас ресурсов, ничего бы не оставалось, кроме как связать наши судьбы с ним, тогда как я желал следовать только нашим курсом. Что касается Небожителя, то он задумчиво глядел через плечо, несомненно прося Небеса, чтобы мы избежали того, что было неотвратимо.

Теперь, после более внимательного исследования, будучи вполне убеждёнными, что незнакомец, в конце концов, держал почти западный курс – правда, вдали от нас, – мы переставили наш парус, а поскольку наступила ночь, мой Викинг попросил меня, вторя моему же собственному любопытству, возобновить наш параллельный курс и далее так же следовать за судном с целью его более внимательного изучения, но без риска быть обнаруженными. Поэтому, осмелев, мы пошли под парусом.

Но, чувствуя, что ветер был слабоват (что было в нашу пользу: преследовали-то мы, а не нас), да и учитывая совет моего товарища, мы добавили к парусам вёсла с готовностью сохранить наш прежний путь, хотя и держась слева от него самого.

Когда мы подошли поближе, то стало ясно, что судно вовсе не китобойное, a маленькое двухмачтовое; короче говоря, бригантина. Его паруса были в состоянии необъяснимого беспорядка: стояли лишь фок, грот и кливер. Первый был очень изодран, а кливер был поднят до середины положенного места, где он праздно болтался от дувшего с гакаборта бриза. Судно непрерывно отклонялось от своего курса, то почти разворачиваясь бортом, то своей кормой.

Совсем свернув наши паруса, мы прекратили грести и рассмотрели корабль в свете звёзд. Он всё ещё двигался из стороны в сторону, продолжая плыть под парусами.

Немало напуганный зрелищем, суеверный Ярл больше чем уверился, что судно, должно быть, преследовалось какими-то охотниками за золотом. Но я сказал ему, что если это и так, то мы должны забраться на него, найти золото или деньги. В действительности, однако, я начал думать, что бригантина была оставлена своей командой; или, возможно, экипаж слёг от болезни и просто был неспособен к управлению судном.

После долгой и тревожной разведки мы подошли ещё ближе, используя наши вёсла, к большой тревоге Ярла, который, гребя, оглядывался через плечо, как будто кит собирался утащить нашу шлюпку. Пожалуй, он горел нетерпением скорее удалиться от судна ещё до того, как его тревожные ожидания сбудутся.

Затем, когда тихая бригантина снова закачалась вокруг своей оси, я громко окликнул её. Никакого ответа. Ещё раз. Но всё было тихо. Постучали по корпусу, помолчали, постучали сильнее; затем, установив «Серну» прямо рядом с корпусом, я ухватился за главные цепи. Немедленно мы почувствовали, что оно потянуло нас вперёд. Привязав нашу шлюпку тросом, я перепрыгнул через борт, сопровождаемый Ярлом, который прихватил с собой гарпун, своё любимое оружие. Долго пользуясь этим оружием, чтобы одолеть глубоководных чудовищ, он не сомневался, что оно будет одинаково пригодным к использованию в любой другой ситуации.

Палуба была завалена мусором. Брошенные жемчужные раковины, шелуха кокосовых орехов, пустые бочки и прочее. Секторный румпель, который задавал направление курса судна, был отстёгнут. Но мы не могли взять в толк, как в течение продолжительного времени, идя по ветру, судно могло, в конце концов, идти по курсу без помощи рулевого. Однако бриз был лёгок и устойчив.

Теперь же, видя руль незакреплённым, я не мог доверять тишине, которая стояла вокруг. Это вызывало в воображении мысль о злодеях, прячущихся в трюме и замышляющих злодейство, подлых мятежниках-ласкарсах, или манильцах, которые, убив всех европейцев из команды, не позволят незнакомцам досаждать им на захваченном корабле. Или, что ещё хуже, экипаж всего судна, возможно, был охвачен лихорадкой, инфекцией, всё ещё скрывающейся в заражённом корпусе. И хотя первое предположение, как и последнее, было более простым, мы, однако, сочли благоразумным обезопасить проходы, которые соответствующим образом перегородили внизу вёслами нашей лодки. Сделав это, мы пошли по палубе в поисках воды. И, обнаружив её небольшое количество в неуклюжей бочке, пили долго и от души, поддержав наши измученные жаждой души.

Ветер, уже посвежевший и надувший паруса, принялся дуть в попутном направлении; мы развернули бригантину к ветру и взяли на гитовы холст. Это дало нам свободу в исследовании судна, но к этому времени, к сожалению, уже сгущалась тьма.

Всё это время наша лодка продолжала плыть рядом, и я решил было спуститься на корму, когда Ярл, более чем когда-либо осторожный, объявил, что это более безопасно; ведь, если бы люди оставались на борту, они бы, наиболее вероятно, спустились в каюты с тёмными иллюминаторами, откуда и мог бы быть нанесён удар по «Серне».

Это произошло, когда мой товарищ заметил, что бригантина не имела шлюпки, – обстоятельство, самое необычное в любой ситуации с судном в море. Но, отметив это, я был чрезвычайно удовлетворён. Это, видимо, указывало, насколько я полагал от случая к случаю, что бригантину, должно быть, оставила её команда. И это в доброй мере рассеяло мои страхи об умышленном конфликте и возможности инфекции. Воодушевлённый этими размышлениями, я решил спуститься и исследовать каюту, несмотря на протесты Ярла. Безусловно, говорил он искренне, этот шаг, возможно, было бы лучше отсрочить до появления дневного света, но и ждать его было бы также утомительно. Поэтому, напомнив мне о нашей трутнице и свечах, он сходил за ними к нашей шлюпке. Затем две свечи были зажжены, одну из которых Небожитель привязал наверху своего гарпуна под наконечником так, чтобы после нашего спуска острая сталь не смогла уйти далеко, если свет от свечи внезапно погаснет.

Отворяя оставленную каюту, мы ступили вниз, в самое маленькое и самое тёмное логово в мире. Подобный алтарю транец, блокирующий закрытые глухие иллюминаторы в корпусе вместе с небольшим тусклым кусочком неба – источником верхнего света, и мрачный вид каждой вещи вокруг придавали месту дух некоей подземной ораторской кельи, вроде молитвенной комнаты Питера Отшельника. Но катушки со снастями, свёртки холста, фрагменты одежды и беспорядочные кучи мусора создавали диссонанс с этим впечатлением. Две двери, по одной с каждой стороны, вели в крошечное небольшое государство – комнаты, которые местами также были замусорены. Среди других вещей имелась большая коробка, обитая железом и крепко сколоченная, содержащая бочонок, частично заполненный порохом, половиной старого мачете, мешочком пуль и деталью секстанта – медной табличкой от крышки с именем производителя. Лондон. Сломанное лезвие мачете было очень ржавым и запятнанным, и железная рукоять тоже. Оно выглядело настолько печально, что я отвёл глаза.

Когда мы отодвинули маленькую дверь-трап, открывающую пространство ниже, называемое «пробег», свет упал на различные мачете и мушкеты, лежащие вместе по шесть-семь штук, как будто брошенные второпях.

Осмотревшись кругом и удовлетворившись сознанием, что через переборку каюты не было никакого прохода к передней части корабля, мы схватили мушкеты и мачете, пороховой бочонок и мешочек пуль и, сложив их на палубе, подготовились к посещению другого конца судна. Перед этим, однако, я зарядил мушкет и опоясался мачете. Но мой Викинг предпочёл свой гарпун.

На баке оказался подобный же беспорядок. Но оказалось и небольшое аккуратное логовище, убранное в одном углу и снабжённое травяными циновкой и подушкой, какие используются среди островитян этих морей. Это небольшое логовище смотрело на нас, словно присевший там леопард. И как оказалось, мы были недалеки от истины. Формой препятствия выступал морской сундук с крепким замком и, кроме того, чудовищно тяжёлый. Не слушая мольбы Ярла, я решил взломать крышку и обнаружил в сундуке разноцветную коллекцию дамских шляп и диковинные безделушки всех видов вместе с различными грубыми предметами ситцевого белья, которое, хотя и непонятно почему, было укорочено, в том числе нижняя и верхняя юбки, но означало их принадлежность к некоему женскому существу, наиболее вероятно, человеческой породы.

В этом сейфе также находился холщовый мешок, в котором звенели, как старые ржавые колокольчики, потемневшие медные болты и оцинкованные гвозди, влажные, зеленоватые монеты короля Карла (все – подлинные), сверх того – различные железные винты, разбитые долота и кофель-нагели. Проверенные на удар об крышку сундука доллары зазвенели ясным звоном, как колокола женского монастыря. Они были отложены Ярлом в сторону, как окончившие своё хождение, специально для особого случая, под воздействием его суеверных предчувствий. Верный своему королевскому сану, он любил истинную монету, хотя за границей, в море, нет земли, нет владений, где бы доллары и где всё это серебро стоили бы как древесный уголь или алмазы. Почти одна и та же вещь, говорят химики; но скажите это морским пехотинцам, говорят невежественные евреи и ювелиры. Пойдите, купите дом или судно, если сможете, с вашим древесным углём! Да, все леса в Канаде, сгоревшие дотла, не будут стоить одного знаменитого бразильского алмаза, хотя он по размеру не больше чем яйцо почтового голубя. Ах! Но эти химики – лгуны, и сэр Хамфри Дэви – обманщик. Многие бедняки, которых дьявол завёл в угольный бизнес, возможно, нашли свою удачу при помощи мотыги.

Снова пошарив в сундуке, мы обнаружили странные небольшие верёвки, очень истрёпанные и ветхие. В каждом углу имелся мощный зажим, вес которого, не сомневаюсь, утяжелял коробку. Зажимы почти конкурировали с замком, почти столь же большим, как они сами, так что я задался вопросом, какая же из этих деталей больше служила безопасности сундука. Проявив любопытство, мы подробно осмотрели вход, но не увидели никаких золотых луидоров, никаких румяных дублонов; ничего более, кроме трёх стопок оловянной посуды, тех, что используются в каюте судна, нескольких латунных винтов и медных табличек, которые, должно быть, принадлежали квадранту; вместе с описанной партией стекляруса были ещё и медные кольца, в то время как на внутренней части крышки была приклеена небольшая цветная репродукция, представляющая проституток, бесстыдных девиц, развлекающих расточительного молодого повесу.

Тут стоит ещё упомянуть, что во время изучения бака мы были несколько раз удивлены странными звуками наверху. И тотчас же, врезавшись в небольшой узел, вниз свалился большой главный блок, прямо через люк, едва не задев Корону моего Викинга, настолько близко и с такой точностью, которая не снилась и ювелирам. Это очень поразило нас, особенно Ярла. Но, приученный к странным скрипам мачт и снастей на старых судах в море и много раз избегавший беспризорных блоков, случайно падающих сверху, я мало думал о случившемся, хотя моему товарищу казалось, что шум несколько отличался от любого из подобных шумов, что он слышал прежде.

После небольшого дополнительного изучения мусора на баке, очень подивившись увиденному, мы поднялись на палубу, где оказались в такой же тишине, когда двигались к гакаборту, Небожитель подсознательно обращался ко мне шёпотом.

Глава XX

Шумы и предзнаменования

Для меня это был долгий день. Однако я склонен был полагать, что бригантина была не занята людьми, и желал, чтобы свет солнца явил этому предположению дополнительные доказательства.

Теперь, заметив перед посадкой на судно, что оно сидит довольно низко в воде, я понял, что это хорошо для акустики. Но на бак не было никакого прямого прохода, и я послал Ярла, чтобы выследить предполагаемых моряков в переднем отсеке квартердека, где, несомненно, они должны были прятаться. Тем временем я поискал ручной насос, который, как казалось, возможно, не так давно использовался; он был найден привязанным внизу к грот-мачте.

Внезапно Ярл подбежал ко мне, шепча, что все сомнения наши теперь рассеяны: весь алкоголь на борту оставался нетронутым. Он слышал неестественное чиханье, не принадлежащее человеку. Но к этому времени я был полностью убеждён, что мы были одни на бригантине. С тех пор я не смог установить земную причину сокрытия всей команды от пары моряков, с которыми, в случае оказания ими сопротивления, они смогли бы легко справиться. И, кроме того, предполагаемое волнение атмосферы, казавшееся чиханьем, по утверждению Ярла, имело место наверху мачты; непосредственно внизу, где я всё это время пребывал, не было ничего слышно. Поэтому, похвалив моего доброго викинга за чрезмерную чувствительность его слуха, я предложил ему больше не беспокоиться о его пиратских призраках и гоблинах, которые не существовали нигде, кроме как в его собственном воображении.

Не попавшись в сети, привязавшись узлом, мы сменились; и, хорошо осмотревшись, не обнаружили ничего, что представляло бы для нас какую-либо опасность. При определённых обстоятельствах, однако, этот осмотр судна был неплох, как возбуждающий сильное желание действовать. Это как почувствовать свой собственный пульс на последней стадии лихорадки. По предложению Небожителя мы теперь продолжили поиски вокруг центра бригантины по другой её стороне. Ведь до восхода мы желали изменения положения судна как можно меньше, боясь неожиданно напороться на рифы.

И здесь да будет сказано, что из-за всех его суеверных предчувствий относительно бригантины, приписывания ей неких фантастических свойств честный Ярл был, однако, чрезвычайно прямым и практичным во всех намёках и слушаниях относительно неё. В чём-то он напоминал моего друга, Его Преосвященство епископа Беркли, – воистину одного из наших духовных властителей, – кто, рассуждая о метафизике, считая все объекты простым оптическим заблуждением, был, вопреки этому, чрезвычайным материалистом во всём, что касалось непосредственно его самого. Доступу к вершинам сосен и обладанию небом предшествует способность к пониманию пудинга с изюмом ради того, чтобы прочитанные сентенции походили на зарождающиеся градины.

И в то время, пока мы были заняты обходом палубы, шепчущему Ярлу потребовалось пристать ко мне снова с его проклятыми подозрениями о гоблинах на борту. Он клялся грот-мачтой, что, когда фок-рей поворачивался, он услышал наполовину сдавленный стон из того угла: как будто один из его гоблинов прищемил себе ноги. Я возразил, намекнув, что гоблины бестелесны, после чего он умолял меня подняться на переднюю оснастку и проверить всё самому лично. Но здесь моё зрелое суждение взяло верх над моим первоначальным мнением. Я вежливо отказался. Несомненно, всё ещё оставалась возможность, что передняя часть судна могла бы быть занятой живыми злодеями и настанет момент, когда меня, с руками, хватающими оснастку, и ногами, свисающими в воздухе, преодолевающего наклон путенс-вант, некая невидимая рука должна будет внезапно скинуть за борт. Поэтому я придерживался своих мыслей, в то время как Ярл продолжал заявлять, учитывая облик бригантины (его мнение о ней уже полностью сформировалось), что она была настоящим фантомом, тенью судна, наполненного призраками моряков, и прежде, чем мы узнаем, где мы оказались, распадётся в сверхъестественном грохоте и оставит нас обоих в воде. Короче говоря, Ярл, потомок суеверных старых скандинавов, был наполнен древнеисландским тщеславием и всей мифологией чудес Валгаллы, находящихся в земле гоблинов и чаш. Неудивительно, что, ожидая катастрофу в перспективе, он снова упрашивал меня оставить невезучее судно с его призрачным корпусом, неспособным нести нас. Но я отказался.

Нельзя связать все вещи воедино. Будучи в каюте, мы прошли через хлебную кладовую и, обнаружив качество её содержимого намного выше нашего собственного, заполнили им наши карманы и иногда угощались самостоятельно в перерывах между поисками. Затем морскую хлебную корзину мы выволокли на палубу. И впервые, начиная с момента прощания с «Арктурионом», полностью подавившего нашу жажду, наш аппетит вернулся с большим воодушевлением; и, не придумав ничего лучше, чем бы заняться до рассвета, мы принялись поедать хлеб, усевшись в середину квартердека, и, скрестив ноги перед собой, решили закончить осаду, подобно Великому Турку и его визирю Мустафе, стоявшими перед Веной. Наш замок – хлебная кладовая – имел обычный вид: продолговатая дубовая коробка, очень разбитая и повреждённая, – и, как мраморы Парфенона, по всей поверхности был испещрён надписями и резьбой: грязные якоря, пронзённые сердца, альманахи, двойные шкивы, любовные стихи, верёвочные узлы, короли клубов и различные мистические изображения, выполненные мелом старыми финскими моряками из избранных гороскопов и пророчеств. Ваши старые надписи – весь Дэниэлс. В одной из стен находилось круглое отверстие, через которое приглашённым выдавался хлеб.

И величавыми были движения рук той ночью, а также многозначительные и серьёзные взгляды Мустафы при каждом внезапном скрипе мачты или оснастки. Словно Валтасар, мой царственный Викинг ел с большим страхом и дрожью, внезапно и часто прерываясь, чтобы понаблюдать за дикими тенями, мелькающими на крепостных стенах.

Глава XXI

Привет, Человек!

Медленно, судорожно пробилось утро на востоке, осветив опустевший бриг, тяжело плывущий по воде, вяло плескавшейся под его корпусом. Прыгая с волны на волну, наша верная «Серна», словно преданная собака, всё ещё плыла рядом, подобно пойнтеру на поводке. Время от времени она отставала и сразу же, подхваченная волной, как молния, мчалась вперёд, пока её не обуздывала привязь, и снова уходила назад.

Как только забрезжил серый свет, мы осторожно и тщательно исследовали особенности судна, поскольку они одна за другой стали более явно вырисовываться. Каждая вещь казалась более странной теперь, чем когда частично была видима в тёмную ночь. Балясины, или стойки фальшборта, были грубо обструганы, на некоторых всё ещё присутствовали остатки коры. Неокрашенные стороны оставались с тёмными, необработанными поверхностями. Румпель был перекошен, словно сук, решивший самостоятельно прорасти через палубу, словно дерево, стоящее само по себе. Нактоуз, держащий компас, был защищён со всех сторон жёлтым покрытием. Оснащение – полотнища, фалы и всё остальное – состояло из «кайяра», или кокосовых волокон; и тут и там паруса были заплатаны просто верёвочными узлами.

Но и это ещё не всё. Кто любопытствует, тот должен прояснить всё, дабы исчезли подозрения. Посмотрев вслед каждому шпигату, мы разглядели выцветшую тёмно-красную краску, про которую Ярл утверждал, что это следы крови. Хотя сейчас он уже не предавался ни малейшему трепету: то, что он увидел, принадлежало не призракам, а все его страхи до настоящего времени происходили из метафизики.