Фьямметта. Пламя любви. Часть 1

Пролог

Хор запел «Де Профундис»^[1], и похоронная процессия вступила под своды базилики, которая прославилась алтарем апостола Петра^[2]. Именно перед ним святой молился во время визита в Неаполь. Здесь же он крестил и первых неаполитанцев, обращенных в христианство, – святую Кандиду^[3] и святого Аспрена^[4].

Гроб с телом Пьетро Винченцо Ринальди установили на небольшое возвышение перед тем самым алтарем. Два аколита^[5] зажгли вокруг него несколько свечей, а у изголовья разместили высокий пасхал^[6].

Священник в епископском одеянии прошел к алтарю, поцеловал его, после чего обратился к родственникам и друзьям покойного:

– Все мы, собравшиеся под сводами церкви этой, знаем, сколь греховен каждый из нас в жизни земной. Природа человеческая слаба. На совести каждого из нас лежит вина перед Небесным Отцом нашим. Поэтому мы с вами будем сегодня, участвуя в сей Божественной литургии, молиться об усопшем брате нашем. Будем просить Господа, чтобы Он очистил его от всякого греха и удостоил возможности общения со святыми на небесах.

Луис Игнасио поморщился. Он приехал в Неаполь, чтобы развеяться, чтобы отпраздновать свадьбу младшей сестры, чтобы зарядиться положительными эмоциями, но вместо этого… вновь попал на панихиду.

Нет, свадьба Хасинты Милагрос состоялась, как и было положено, но на второй ее день произошло непредвиденное: от сердечного приступа скончался отец жениха. Радостное и торжественное событие было омрачено внезапной смертью герцога ди Маддалони.

Луис Игнасио огляделся. Панихида шла своим чередом, священник уже проводил обряд покаяния.

Сколько таких траурных служб на счету де Велады? Мессы по почившим деду и бабке были самыми спокойными, потому что были вполне ожидаемыми. Смерти отца, матери и младшего брата ударили под дых внезапностью, а кончина четырехлетней дочери разорвала сердце в клочья: настолько неправильной, настолько трагичной она была.

Впрочем, у него за плечами числилась еще одна смерть, о которой Луис Игнасио не хотел вспоминать вовсе. Не хотел вспоминать ту, которая звалась некогда женой и матерью его единственного ребенка. Но вот сейчас почему-то вспомнил.

Анна Альварес де Мендоса и Осорио, маркиза де Сан-Роман была его кузиной, а впоследствии стала женой. В день смерти их общей дочери, малышки Летисии, Луис Игнасио проклял момент, когда пошел на поводу у отца и дал согласие на брак с нею.

Их помолвили рано: ему было десять лет, ей – пять. До своего восемнадцатилетия де Велада не волновался на сей счет, потому что считал эту детскую помолвку несерьезной. Он был уверен, что сможет легко разубедить отца в целесообразности подобной женитьбы. Однако в год, когда ему исполнилось семнадцать, произошел целый ряд событий, предопределивших нежеланный исход.

В тот год Луис Игнасио несколько раз становился случайным свидетелем измен матери. В подростковом возрасте юный граф искренне восхищался ею. Маркиза де Велада была очень красивой женщиной. Даже больше, чем красивой. Она была изумительной! Es una real hembra, как в Испании говорят.^[7] У нее было породистое лицо, великолепная грудь, роскошные бедра, длинные ноги и невероятно стройный стан. Она выглядела вампиршей, вальяжной львицей, способной соблазнить любого мужчину, на которого падет ее взор.

Луис Игнасио то и дело слышал летящие в ее адрес слова посторонних мужчин: «Вот это фигура!», «Вот это бюст!», «В ней больше соли^[8], чем во всём Тихом океане!», «Она настоящая Анна Болейн^[9]!», «Я бы с такой не прочь любовь закрутить!» – и вспоминал, как сам в детстве ждал материнской любви, равнозначной для него глотку воды во время жесточайшей лихорадки. Ее же отношение к сыну было больше похоже на мартовскую погоду: только приласкает и сразу покидает.

До того злополучного года Луис любил мать по-настоящему и при любом удобном случае всячески выгораживал ее перед дедом, который жену сына отчего-то недолюбливал. Когда юный де Велада узнал об изменах матери, сильно разочаровался в ней. Это стало для него серьезной психологической травмой.

К той поре в арсенале Луиса Игнасио было изрядное количество любовниц. Он отличался пылким темпераментом и необузданной потенцией. Де Велада впервые испробовал женское тело в четырнадцать лет, когда дед по отцовской линии сделал ему подарок в виде молодой, но весьма опытной куртизанки, обладавшей прекрасным телом и неплохими манерами. Она обучила юнца всем тем премудростям, которыми владела. Так что к моменту, когда Луис узнал подноготную матери, он собрал вполне приличную коллекцию женщин. Однако то, что юноша считал вполне оправданным и приемлемым для себя, ей простить не смог.

Маркиза де Велада оказалась крайне неразборчивой в связях. Одним из ее любовников был румяный франтоватый юнец с манерами муслиновой сеньориты^[10]. Другой – крепкий, жилистый, молодящийся старик, похожий на фигурку из ретабло^[11]. Выходя от матери, он распускал руки и щупал всех попавшихся на пути служанок, отчего Луис Игнасио прозвал его про себя осьминогом. Лица третьего, коротышки-недоростка, он так и не увидел. Единственное, что бросилось в глаза, – как этот недомерок, стоя на подставке для ног, работал крепким голым задом позади нагнувшейся и задравшей юбки матери.

Выбирая мужчин для постели, маркиза следовала тому же правилу, которым обычно руководствовалась при выборе наряда в магазине модного платья. Это полнит, несите другое. Это делает доской, несите очередное. Третье удручает и наводит тоску. В четвертом становлюсь похожа на попугая. В пятом можно вставать за прилавок в рыбных рядах – торговки точно примут за свою. Шестое сгодится лишь для похорон. Седьмое… Ну это еще куда ни шло. Упакуйте и доставьте по моему адресу. А дома, примерив обновку, приходила к выводу, что поспешила с покупкой, ошиблась с выбором, поэтому на следующий день наносила новый визит в лавку готового платья, и всё начиналось по кругу.

С той поры, как Луис Игнасио узнал про измены матери, он стал менять любовниц с гораздо большей частотой, чем в своей постели меняла мужчин она. Казалось, он хочет таким поведением доказать ей что-то.

Как ни странно, ночные отлучки Луиса Игнасио родителями не возбранялись, а даже, наоборот, поощрялись. Отцу было лестно, что отпрыск по мужской части превосходит его самого, да и матери слава сына как прекрасного любовника доставляла немалое удовольствие. Дед же смеялся над ним и называл pollo de agua – погонышем. Самец этой птички славился бурными ухаживаниями за самочками и агрессивным поведением к конкурентам. Но Луис Игнасио прекрасно знал, что у этого выражения были и иные значения: от желторотого птенца, щенка, молокососа до франта и щеголя, умеющего привлекать к себе всеобщее внимание. Так что в отношении родных к его загулам было вовсе не то, на что он рассчитывал.

Юный граф хотел от близких иной реакции. И он наконец-то дождался, чего хотел. Услышав в речах матери, обращенных к нему, укор в неразборчивости, Луис Игнасио, будто только и ждал подобного, ответил с быстротой молнии словами басни^[12] Лафонтена: «А сами ходите вы как? Могу ли я ходить иначе, чем ходит нынче мать моя?»

Луис Игнасио с малых лет знал, что родительская семья неправильная, и не представлял свою будущую семью иной: любящей, дружной, понимающей, заботливой – одним словом, счастливой.

Спустя полгода в их доме разразился скандал, вконец разрушивший остатки иллюзий насчет семейного благополучия. Из выкриков отца во время очередной перебранки с матерью Луис Игнасио впервые узнал, что он – единственный его кровный ребенок.

Юный граф прекрасно знал, откуда берутся дети, и, казалось, его ничто в этом смысле не сможет удивить. И всё же случайно подслушанная ссора отца и матери стала потрясением. Оказалось, что и его семилетний брат Мануэль Бенхамин, и четырехлетняя сестра Хасинта Милагрос, и тот ребенок, которым была беременна мать теперь, нагуляны на стороне.

Отец называл мать купелью святой воды^[13], похотливой крольчихой, нимфой двадцати самцов^[14]. Говорил, что в своем распутстве она опустилась ниже безухой шлюхи^[15]. Шипел злым змием о том, что сумел простить жене и Мануэля, и Хасинту, хотя прекрасно знал, что эти дети не кровные, но сумел принять их как родных. Простил жену, простил ее измены. Но всё повторилось снова, и в гораздо худшем, почти фарсовом варианте.

Если отцами брата и сестры являлись знакомые Луису аристократы, то родитель еще не рожденного ребенка – то ли садовник, то ли конюх. Мать водила шашни с обоими и от кого понесла, сказать не могла.

Именно тогда-то Луис Игнасио и понял: в разврате мать пала ниже некуда. Тощий и костлявый, как кормящая самка мула, при этом похотливый, как забредший с крыши кот, конюх и рослый, широкоплечий, крепкого телосложения, но с придурковатой внешностью садовник в роли отца четвертого ребенка маркизы – это край грехопадения.

Отец, знавший об изменах жены и покрывавший ее до сих пор, на этот раз не выдержал и устроил скандал. Он сказал, что ни за что не признает ублюдка, как признал в свое время Мануэля и Хасинту. Кульминацией того скандала стало решение отца об отсылке гулящей супруги в фамильный замок, некогда принадлежавший ее скончавшимся родителям.

Мать, бросив в адрес мужа презрительное calzonazos^[16], оправдывала свое беспутное поведение, обвиняя отца в половом бессилии. Она кричала, что ее страстному, безудержному темпераменту требовалась активность, которой муж-импотент не обладал. Она отчаянно хотела получать чувственные наслаждения и, уж коли законный супруг не в силах подарить их, будет искать желанное на стороне.

Услышав всё это, Луис Игнасио впервые встал на сторону отца. Ведь своими глазами видел: тот любит мать, отчаянно ревнует ее, по-настоящему боится потерять.

В тот день Луис Игнасио узнал многое. Большую часть он желал бы вычеркнуть из памяти навсегда.

Однако простым семейным скандалом та давняя история не закончилась. На следующий день после отъезда матери в родовое гнездо отец от горя и отчаяния запил. Луис Игнасио понял: его родитель – член Великого братства подкаблучников, куколд^[17], нерешительный рохля, мокрая курица, кисель-баба, растяпа, шляпа. А как иначе назвать человека, которому было не по силам справиться с собственной женой и чувствами к ней?! У него кишка была тонка! Простофиля и тряпка.

Нельзя сказать, что Луис Игнасио не любил отца. Любил, да еще как! Маркиз де Велада был человеком широко образованным и глубоко эрудированным, но при этом славным добряком, наивным идеалистом и донкихотом. И именно эти качества юный Луис в нем принимать не хотел.

В мрачные дни беспробудного пьянства отец подозвал сына и сказал:

– Довериться сердцу женщины – всё равно что посадить в пустыне зернышко граната и ждать, когда сможешь отведать плоды. Женщина – самая жестокая издевка дьявола над всем мужским племенем. А может, она родилась прежде дьявола, и его породила. А может, даже она и есть дьявол во плоти, ну или родная его сестрица.

Твоя мать как красивая, спелая, сочная, но червивая груша. Смотришь на нее и думаешь, что это лучшее, что когда-либо видел. Надкусываешь – и млеешь от удовольствия, наслаждаясь ароматной сладостью. А потом… Потом видишь, что ее изнутри сгрызли черви и вся сердцевина давно сгнила.

Для твоей матери любовь ко мне стала вином, которое быстро опьянило и так же быстро прокисло. Слишком скоро я стал для нее воскресным мужем, с кем не стыдно сходить на торжественную мессу.

Посмотри на меня, сын мой. Ты видишь их? Видишь мои рога? Тот, кто сумеет вскарабкаться на них, сможет без труда пожать руку Господу. Посмотри на меня и запомни: где любовь, там и боль. Если твоя любовь сильна, она обязательно заставит тебя плакать. Муж, влюбленный в жену, – ущербный осел. Потому-то я и хочу, чтоб ты женился на Анне Альварес. Нет любви – нет страданий. Женишься на ней – убережешься от распущенной жены, убережешься от житейских бед и душевных терзаний.

На следующий день после этого разговора садовника и конюха нашли зарезанными, а самого маркиза де Велада в конюшне повешенным. Как оказалось, характера у отца всё же хватило на столь решительный и отчаянный шаг. Мужская солидарность и сыновняя обида заставили Луиса Игнасио назначить виновницей произошедшей трагедии мать.

Деду Луиса с отцовской стороны удалось замять дело. Серьезная компенсация семьям садовника и конюха за утрату кормильцев заткнула им рты. Скандал с двойным убийством и самоубийством не стал достоянием общественности. Всё грязное белье удалось сохранить в стенах дома. Досужим светским сплетникам оставалось гадать, что именно послужило причиной бед в одном из самых знатных испанских домов.

А через полгода в родах младшей дочери скончалась и мать Луиса. После смерти отца она просила сына разрешить вернуться домой, но новый маркиз де Велада не смог простить гибель родителя. На мольбы женщины оскорбленный сын ответил отказом.

Когда у матери начались роды, к ней на помощь сумела приехать только местная повитуха. Роды были преждевременными и скоротечными. Мать скончалась от большой кровопотери. Малышка выжила.

Похороны маркизы, поиски кормилицы для младенца, заботы о новорожденной сестре, пятилетней Хасинте и восьмилетнем Мануэле оттеснили иные мысли. Но когда ситуация понемногу устаканилась, Луис Игнасио начал винить себя в смерти матери. Если бы он откликнулся на просьбы разрешить вернуться в Мадрид, если бы она была в столице, доктора наверняка смогли бы помочь.

Пытаясь заглушить чувство вины, Луис Игнасио пустился во все тяжкие. Пример матери и отца разуверил его в возможности счастливого брака. Ведь их союз был таким же навязанным, каким предстояло быть его браку с Анной Альварес.

На похоронах матери теперь уже восемнадцатилетнему Луису дед отдал письмо отца, в котором тот выражал предсмертную волю. Ею он признавал четвертого ребенка жены своим и выражал надежду на то, что Луис Игнасио позаботится о брате, сестре и новорожденном и не откажется от обещания жениться на кузине.

Отец был добр и благороден. Недаром в семье его прозвали «белым дроздом»^[18]. Поэтому Луис Игнасио совершенно не удивился такому решению. Да и отцовскую настойчивость в отношении своего брака с кузиной понимал тоже.

Этот брак с финансовой точки зрения был очень выгоден их семье. Анна Альварес являлась единственной дочерью родного брата отца. Дядя погиб довольно молодым, когда дочери было всего лишь три года. Его зарезали на одной из темных улиц Мадрида. Поговаривали, что это была месть одного из обманутых им мужей. Дядя славился горячим темпераментом и неуемным эротическим аппетитом. По всей видимости, Луис Игнасио пошел этими качествами именно в него, а не в родителя.

Если бы Анна Альварес вышла замуж за кого-то другого, наследство ее отца вместе с титулами перешло бы к ее мужу. Дед не желал допускать подобного разбазаривания фамильного имущества. Женитьба внука и внучки сулила объединение весьма существенных состояний и титулов.

Мать Анны Альварес также была единственной дочерью. Испанское наследственное право предполагало наследование женщиной титулов и земель в случае отсутствия наследников мужского пола, потому юная маркиза де Сан-Роман, аккумулировав богатство и знатность отца и матери, стала завидной невестой.

Дед, которого Луис Игнасио по-настоящему уважал, взял с внука слово, что тот исполнит отцовскую волю и женится на кузине. Получивший титул отца и ставший вместо него новым маркизом де Велада, Луис Игнасио был тогда вынужден дать такое обещание, но с женитьбой на кузине тянул, надеясь, что Анна Альварес, когда подрастет, влюбится в кого-то и передумает выходить за него замуж.

Восемнадцатилетний Луис Игнасио смотрел на тринадцатилетнюю кузину с нескрываемым раздражением. Она была слишком высока, слишком угловата, слишком плоска, чтобы заинтересовать его. А ее фамильная черта – длинный нос, который унаследовала от матери, – был тем самым контрольным выстрелом, убившим всяческую надежду на возможность взаимной любви с навязанной невестой.

По сути, Луис Игнасио был эстетом. Он любил глазами. В женщине прежде всего ценил внешние данные. Анна Альварес в систему его вкусовых предпочтений не вписывалась никоим образом.

Да и характер у кузины был тоже не сахар. Еще будучи девочкой, она досаждала родным капризами, запредельным гонором и злым языком. Впоследствии к этому добавились высокомерие, мстительность и неуважение ко всему и всем.

Но что Луиса Игнасио раздражало больше всего, так это тот факт, что кузина с юных лет буквально помешалась на нем. Будь она тихой, смиренной и покладистой, не лезь ему постоянно на глаза, юный маркиз не стал бы так медлить со свадьбой. Дождался бы ее совершеннолетия и женился. Но мысль, что эта назойливая ядовитая скорпена^[19] будет постоянно маячить перед глазами, заставляла Луиса Игнасио откладывать женитьбу на как можно более отдаленный срок.

Впервые Луиса Игнасио пытались принудить выполнить данное обещание, когда кузине исполнилось восемнадцать. Однако де Веладе удалось убедить и своего, и кузининого деда, что невеста, хоть по возрасту и годится в жены, недостаточно оформилась физически. Его слова о том, что женщина без груди и попы, за которые приятно подержаться, – это как рапира без эфеса: с какой стороны ни возьмись – холодно и колко, обоими стариками были восприняты с пониманием. Помнится, дед кузины сказал: «Не стоит ждать многого от дочери, чьей матерью была мужеподобная женщина с мужской походкой и такой же выправкой. Моя жена была такой, дочь получилась такой, да и внучка уродилась такой же». Но подождать пару лет он всё же согласился.

По счастью, маркиз де Сан-Роман скончался раньше оговоренного срока, и одним рычагом давления на Луиса Игнасио стало меньше. Но его собственный дед не сдавался, хотя и сам нередко называл невесту внука то арагонской равниной, то гладильной доской.

Помнится, как-то раз, после более близкого разговора с Анной Альварес, старик воскликнул: «Это не женщина, это вода для мытья посуды, не предназначенная для питья!» Когда Луис Игнасио попросил деда пояснить, что он имеет в виду, тот ответил:

– Твоя невеста такая же незатейливая и прямая, как стручок зеленой фасоли, вялая и скользкая, как снулая рыба. Но это полбеды! Проблемой для тебя будет то, что приверженностью к католической вере она достанет до печенок. Подумать только! Эта глупая курица сказала, что поцелуй до свадьбы – грех пострашнее, чем плюнуть в Иисуса Христа! Отнести плотские радости к разряду греховных способна истовая монашка либо та, в чьих жилах течет не испанская горячая кровь, а талая вода с Ането^[20].

Для Луиса Игнасио слова деда не стали откровением. Он знал, что кузина скучна, как осенний дождь, и пресна, как пустая тортилья^[21]. Отсутствие пикантности, кокетства, умения и желания нравиться, свойственных настоящей женщине, делало ее невзрачной и унылой. В надежде на то, что старик проявит сострадание и предложит разорвать помолвку, Луис Игнасио сказал:

– Лучше отправиться прямо в чистилище, чем жениться на женщине без сердца.

Но дед оказался непреклонен.

– Считай, что ты женишься не на кузине, а на ее титулах и богатстве. Герцогства Санлукар-ла-Майор и Сесса на дороге не валяются. А в качестве постельных грелок будешь использовать любую, кто приглянется или первой под руку подвернется.

Герцог де Атриско был тем, с кем обычно не спорят. Он и являлся главой семьи, одним из тех, кого в Испании называют barba honrada^[22]. Он был сильным мужем, который и в старости держал в кулаке всё семейство. Вспыльчивый и скорый на расправу – это тоже про него. Неслучайно же бабушка называла его «кипящим кофейником». Старая герцогиня говорила, что эмоции из мужа выплескиваются наружу, как кофе через носик пыхтящего медного сосуда.

Для Луиса Игнасио дед по отцовской линии был своеобразным жизненным ориентиром. Его выражения: «Настоящий мужчина – волосатая грудь, но волосатая грудь – не обязательно настоящий мужчина», «Не всяк, кто мочится на стену, может зваться сильным полом», «Любой носящий фамилию Фернандес де Москосо и Арагон – человек чести: мы всегда выполняем то, что обещаем», «Властный муж, тот, кто сам себе голова, стоит десятка подкаблучников» и «Мужчина из свинца круче женщины из золота» – формировали Луиса Игнасио как личность.

Герцог де Атриско не раз твердил ему: «Стань настоящим мужчиной, живи как настоящий мужчина и умри так, чтобы на твоем могильном камне было написано: ¡Murió con las botas puestas!^[23] – Умер как настоящий мужчина, сражаясь до конца!»

После того памятного скандала, когда маркиз де Велада выгнал жену из дома, дед сказал Луису:

– Твой отец подобен ножнам из кордована^[24], украшенного гуадамеси^[25]. Его характер такой же мягкий, как и кожа, из которой они сделаны. Ум и знания его сравнимы по красоте с росписью на них, выполненной искусными мастерами из Кордовы. И он – всего лишь ножны для красавицы-жены, чей характер сравним с острой рапирой. Один от нее толк: плодовита как морская свинка. Смотри, внук, не повтори судьбу отца. Помни: предупрежденный стоит нескольких непредупрежденных.

Твой отец – человек хорошего замеса, но по характеру – глина, из которой лепи что хочешь. Сейчас он пьет и скоро станет похож на чан с вином. Точнее нет, он будет похож на виноград, раздавленный туфелькой ненаглядной супруги. Уверен, не сегодня завтра вернет эту распутную бабу домой. У него кишка тонка, чтобы выдержать разлуку. Стоит ей сказать пару ласковых – и он расшитым золотом ковриком расстелется к ее ногам.

Помни, внук: любовные слова женщин не стоят даже их булавок. Женитьба – зло, но зло управляемое. Женатым быть можно, но пленником – никогда. Не получится хорошей семьи из мужчины, который плачет, и женщины, которая не умеет этого делать. Как только женишься, сразу же подчини благоверную. Сделай так, чтобы боялась тарелку при тебе разбить.

Хорошая и верная женщина – истинное чудо. Я рад, что мне встретилась именно такая. Твоя бабка – действительно сокровище. Так Богом устроено: везде, где есть женщина, есть место печалям и удовольствиям. По счастью, с герцогиней де Атриско последних в моей жизни было больше, чем первых.

Анна Альварес де Мендоса и Осорио, конечно, – крепкий орешек, но и ее, как любой орех, расколоть можно. Жизнь что лестница курятника: она коротка и полна дерьма. Выстрой курятник так, чтобы тебе в нем было комфортно. Жену преврати в наседку, которая будет занята цыплятами, а сам в это время гамбургским^[26] петухом обхаживай приглянувшихся цыпочек.

Но и в этом вопросе старайся быть осмотрительным. Возможно, оттого, что наша жизнь начинается с вида раздвинутых женских бедер, нас, мужчин, так влечет поднырнуть туда и в зрелом возрасте. Женский лобок подобен жуку-древоточцу: проедает насквозь мужские головы. Женщины – те же заряженные мышеловки, которые только и делают, что поджидают глупого мыша. Чуть замешкаешься, дашь слабину прихотям – и ты в ловушке. Как говорится, мужчина предполагает, Бог располагает, а женщина все портит^[27].

Так что, если с вечера тебе страстно захочется испачкаться, утром первым делом думай о том, как поскорее отмыться. И старайся держать ревность жены в узде. Ревнивая женщина не знает отдыха. Она любит устраивать скандалы похлеще самой разнузданной базарной бабы. Заткни ей рот в начале брака, чтобы впредь не трепала твои нервы и не отравляла жизнь.

Бог отвел нам в этом мире короткий отрезок, который начинается у материнской груди, а заканчивается положением рук на собственную посмертно. Так что не разбазаривай отведенное Господом время. Принимай вещи такими, какие они есть, пытайся избавиться от иллюзий, не теряя при этом надежду. Время отнимает красоту и юношеский пыл, но надежда – то, что с нами остается навеки.

Поняв, что от навязанного брака не отвертеться, Луис Игнасио смирился с ним как с данностью. Неприятной данностью, но тут уж ничего не попишешь. Внезапная смерть деда позволила маркизу де Велада отложить нежеланную женитьбу на неопределенный срок.

Данную отсрочку Луис Игнасио воспринял как возможность хоть какое-то время пожить в свое удовольствие. Сказать, что он полностью погряз в разврате и вакханалии, было нельзя. На его попечении оставались младший брат и две сестры. Мануэлю было семнадцать лет, Хасинте – четырнадцать, Инес Адорасьон – девять. Он не только нес за них ответственность, он по-настоящему любил их, хоть все они и были не вполне родными. Но это была его семья. Лишь с ними маркиз де Велада был самим собой, а не тем, кем представлялся в большом свете.

Был момент, когда в жизни Луиса случился проблеск надежды. Он познакомился с прелестной женщиной, которую захотел сделать невенчанной женой. Подумал так: жениться на Анне Альварес в любом случае придется, а вот Маргарита Руффо (так звали ту даму) будет той, кто не только согреет постель, но и будет радовать сердце. Его тогда не остановил ни факт ее замужества, ни интересное положение. Он был готов, как и отец, усыновить чужого ребенка, лишь бы та, которая мила сердцу, всегда была при нем.

Дед любил повторять: «Ésa es buena y honrada, que está muerta y sepultada. – Хорошая и порядочная женщина обычно мертва и похоронена». Впервые Луис Игнасио усомнился в этом, когда встретил Маргариту Руффо. Умную, благородную, душевную и искреннюю. Та встреча озарила его жизнь светом надежды.

Однако судьба-злодейка только поблазнила этим призраком счастья. Понравившаяся красавица оказалась законной женой его троюродного брата Адольфо Каллисто ди Бароцци, о котором ранее знать не знал и ведать не ведал.

Но и в знакомстве с ней тоже был прок. Встреча с Бьянколеллой Маргаритой^[28] (таким было настоящее имя той женщины) и ее мужем подарила маркизу двух близких по духу людей, с кем впоследствии тесно сошелся.

История с влюбленностью имела и неприятные последствия. Анна Альварес, которая ревновала и раньше, теперь стала особенно невыносимой. Она буквально преследовала Луиса и при любой удобной возможности напоминала об обязательстве жениться на ней.

Как ни противился маркиз де Велада навязанному браку, он был вынужден выполнить волю покойного отца. Луис Игнасио чтил его память и даже мысли не допускал, что осквернит ее, пойдя поперек воле родителя. Вернее, нет. Мысль такую он всё же допускал, но совесть не позволяла осуществить это. И пусть все считают, что совесть покинула его еще при рождении, у маркиза де Велада были принципы и моральная ответственность, через которые он не переступал.

Когда ему исполнилось тридцать лет, а навязанной невесте – двадцать пять, Луис Игнасио понял, что ждать у моря погоды нет смысла. Откладывать свадьбу и дальше нет абсолютно никакого резона. Они с Анной Альварес обвенчались. Маркиза де Сан-Роман из этого незначительного эпизода устроила грандиозную шумиху, превратив замужество в событие года.

Ненавистный брак случился. Его итог сверхпечален. С другой стороны, он стал звеном в цепочке тех неслучайных случайностей, которые подарили счастливый брак Хасинте. Уже за одно это его можно считать ненапрасным. А подаренный отцом опыт был и вовсе бесценен.

В постели жены Луис Игнасио бывал нечасто. В лучшем случае пару раз в год. Благо, в первую брачную ночь кузина понесла. А в 1763 году у маркиза де Велада родилась дочь, которую назвали Летисией Альбой. Малышка стала любимицей и отдушиной Луиса Игнасио. Он обожал эту кроху и баловал как мог.

Но радоваться ее присутствию в своей жизни маркизу пришлось недолго. В 1767 году произошел целый ряд несчастий, перевернувших его жизнь. Зимой при падении с лошади погиб младший брат Луиса Игнасио – Мануэль Бенхамин. Ему было лишь двадцать четыре года, и он готовился к свадьбе. Она должна была состояться весной.

Хоть Мануэль и не был кровным сыном отца, характером пошел именно в него. Брат вел себя в семье, как курица в чужом загоне. Дед называл его либо renacuajo^[29], либо borrego^[30]. А Луис Игнасио младшего любил и всячески опекал.

Однажды в феврале, во время сильных заморозков, Мануэль отправился на прогулку верхом. Что конкретно произошло, никто не ведал. То ли голодные волки напугали лошадь, то ли сам брат пустил животное в галоп, но на замерзшей луже копыто коня поехало. Лошадь поскользнулась и упала. Вместе с ней упал и юный граф. Упал крайне неудачно, ударившись головой о стылую землю.

Когда Мануэля доставили в замок, он был без сознания, но всё еще жив. Однако через двое суток беспрерывной агонии молодой человек скончался. И это была первая смерть того черного года.

Летом, заразившись оспой, весьма скоротечно умерла жена Луиса Игнасио. Он, может быть, и стал бы оплакивать ее кончину, если перед смертью она не поступила бы сверхэгоистично. Пытаясь отомстить беспутному мужу, который никогда ее не любил, Анна Альварес заставила слуг привести четырехлетнюю дочь, в коей Луис Игнасио души не чаял. Предлогом для столь странного поступка смертельно больной женщины послужило якобы желание попрощаться с девочкой. Но Луис Игнасио знал: это была изощренная месть отчаявшейся жены. Умирая, она решила забрать с собой то, что было ему очень дорого.

Надо признать, у несчастной был повод мстить маркизу. Луис Игнасио не любил жену и даже не пытался скрывать это. Она отчаялась вести счет бесконечным любовницам мужчины, которого с детства привыкла считать своим. Жениться-то на ней маркиз женился, но полюбить жену-кузину так и не смог.

Столкновения характеров и мировоззрений становились чаще и острее. В пылу ссор между ними терялась всякая сдержанность. На поверхность выходило самое дрянное, что в обоих было.

Слова Анны Альварес, обращенные к мужу, делались всё более язвительными и ядовитыми. Ей хотелось побольнее ранить маркиза. Де Велада отвечал кузине новыми изменами. Он затыкал душевные дыры красивыми и не слишком женскими телами. Любовницы хотели от него проявления ответных чувств. Он же всего-навсего желал их тела, а в отношении жены не желал и его.

Семейная жизнь супругов Фернандес де Москосо и Арагон являлась красноречивым подтверждением общеизвестного: не прийти к согласию тем, кто истово презирает друг друга.

Когда Анна Альварес заболела, Луиса Игнасио не было дома. Пытаясь развеяться после трагической гибели младшего брата, он отправился с очередной инспекцией в Кастильо-Сомбрио^[31]. Де Велада делал это ежегодно по соглашению с троюродным братом Адольфо Каллисто. Эта вотчина досталась ди Бароцци в наследство от испанской родни, и маркиз за определенный процент от доходов, которые приносили те земли, взялся присматривать за испанскими владениями итальянского родственника.